В хаосе житейских мелочей

(Обо всём понемногу)

На ложе грустном, одиноком,
Своей таинственною мглой,
Во сне отрадном и глубоком
Не жди рассветных лучей срока, —
Пошли душе моей покой!

До появления денницы,
Пускай я сном забудусь вновь.
Эй, ночь! Сомкни мои ресницы,
Там, где очерчены границы…
И усыпи мою любовь!

(Очумелые каламбуры)

Провожая серых птиц станицу,
Обыватель молвил не без муки:
— Был бы счастлив я, когда б синицу
Удалось-бы получить мне в руки.
Род весеннего привета
Полн у нас разнообразий:
Для одних он — в море света,
Для других — в потоках грязи.

Мгновение неуловимо
За неизвестную вину
Дождя лиловая лавина
Обрушилась на тишину.
А в комнату легко и остро
Через раскрытое окно
Игольчатый и влажный воздух
Течёт, как светлое вино.

Пряно пахнет листопадом,
Пожелтевшею травой,
Первобытным райским садом,
Со звездой над головой.
В полдень снова запылится,
Пыль в гортани пороша,
Сядет усталью на лица
Помешает нам дышать.

Освежающей прохладой
Потянуло с ближних гор
И запах фруктовым садом
Вымощенный камнем двор.
Вдруг рывком неосторожным
Ветер растворил окно,
Стало гулко и тревожно,
И расплывчато темно...

(Философские заморочки)

Ночь... а мне опять не спится...
Всюду слышу смех и вой,
Ряд уродов предо мной.
Будто днём, во тьме кружится,
Гонит прочь души покой...

Года по жизни пролетают,
И силы властно забирают,
Как лист осенний во дворе...
По дням прошедшим все скучают,
В рассветной сказке на заре!..

Вы к нам почаще заходите.
Без вас потом так хорошо...
И слов, — серебряные нити,
Своих мне после объясните,
А то сейчас я напряжён!..

— Злато развращает тело,
Ум и душу:
При богатстве трудно
Богу угодить.
Счастье — не в деньгах:
Ими невозможно
Истинную дружбу
И любовь купить.

Так один философ,
Рассудил отлично
И своё богатство
Прокутив скорей, —
Знаков несомненных
Дружбы и участья
Поджидать принялся
От своих друзей.

В пыльном городишке,
Под чужим забором,
В рубище философ
Истинный лежит...
И нахмурив брови,
В позе горделивой,
О своих богатствах
Громко говорит.

В неспокойствии чрезмерной
Бродит, знать, не без причин
Петр Степанович, примерный
Канцелярский мелкий чин;
Предвкушая наслажденье
От заманчивых блинов,
Стал чиновник, от волненья,
Даже прямо нездоров:
Каждой ночью, — вот нахальство! —
Видит он в восторге сны,
Будто выдало начальство
Из остатков «на блины».

— Доктор! Вас сегодня просят в две квартиры в этом доме:
Тут в одной нужду выносят, и болящий на соломе,
А другой богатый барин, здесь живущий в бельэтаже,
И чертог его шикарен, но болезнь одна и та же.
Как подумать — не смешно ли? Не судьбы ли — это шутка?
У обоих те же боли, и один катар желудка...
Впрочем, ныне это в моде, и катар известен всюду:
В голодающем народе и зажиточному, люду.
С ним знакомят там, где бедны, — лебеда, кора, мякина,
А другим, пожалуй, вредны соя острая да вина...
У одних от голоданья, у других — от пресыщенья...
Успокойте их страданья, приложите попеченье!
Не полезно ль будет люду, чтоб для бедного соседа
Уделял богач по блюду от роскошного обеда?
И отрыжка прекратится, и пройдут и резь, и боли,
А голодный подкрепится этим блюдом — мудрено ли?
Значит, будет всем здорово и направо, и налево...
Но нахмурился сурово эскулап, исполнен гнева...
О, врачам прости ты, Боже, — он, отринув мудрость эту,
Прописал обоим то же и одну притом диету.

Она явилась предо мной
В сиянье чудном дня,
Своею светлой красотой
Сверкая и дразня...
И был прекрасен в блеске дня
Наряд её простой...

Быть может, слишком строгий взгляд
Её б и осудил
Зато, что милый мой наряд
Весьма прозрачен был
И даже всех, как говорят,
Совсем с ума сводил...

Но, это зло, коль рассмотреть,
Не так большой руки!
Нельзя ж стрекозам повелеть:
— Наденьте лепестки!
Нельзя же бабочку одеть
В пальто и башмачки!..

На дворе мороз и вьюга,
Ветер злится и бушует,
Рой вопросов неотвязных
Ум томит мне и волнует.
Отчего порою зимней
Не цветут в полях фиалки?

Почему нам так любезны
Взбучки, встряски, драки, свалки?
Отчего так расплодились
На Руси святой кокотки?
Почему мы жить не можем
Без скандалов, карт и водки?

Почему в наш век гуманный
Часты так убийства, кражи?
Отчего кассиры любят
Заграничные вояжи?
Почему в начальных школах
Не введен язык латинский?

Отчего народ наш беден
И богат — иерусалимский?
Отчего так люты лица
Прокурорского надзора?
Почему блуждает пресса
В дебрях скуки, лжи и вздора?

Почему собранья земцев
Не мыслимы без дебатов?
Почему проходу нету
От жидов и адвокатов?
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Рой мучительных вопросов
Ум томит, гнетёт, волнует;
За окном моим немолчно
Вьюга злится и бушует.

(Футуристическая стихоболтоза)

Пыленосно, звуко стройно
Цветень-бредень, гор-коза
Появилась,
Расхандрилась непристойно
Из Нирваны
Ураганом в степь гроза.

Гибель-бурей воды в хаты
Накачала под Ахтырью
Пронеслась вдаль саранчой…
И станицам, и столицам
Показалась
Злобо-Ягой, Ведьмо-Бабой вихревой.

Но, в наш город, Яга-Ворог, —
Испугалась, —
Побоялась свои мётлы опустить…
Спиридонов сын Драконов
Скандало́м гала,
Мог у нас их откусить.

(Философские зарисовочки)

Коль любить — так без рассудку,
Коль пугнуть — так не на шутку.
А. Толстой

Коль любить — так с расстановкой,
Коль пугнуть — так со сноровкой,
Коль сказать — так слово лести,
Коль ругнуть - так лишь из мести...
Коли в драку — так уж смело,
Коли бить — так бить без дела,
Коль хвалить — так безгранично,
Коли выпить — так «прилично».

Лишь за то, что она христианкой была,
Что богов изваяний не чтила,
Никогда фимиамов пред ними не жгла
И на празднества их не ходила,
Её претор казнить приказал,
Без малейшего к ней состраданья;
Он бездушно её отдавал
На публичное львам растерзанье.
А чтоб глубже, больнее её уязвить
Чтоб несчастной позорнее было,
Приговора веленье гласило:
— Перед смертною казнью её обнажить!
И нагая, как мрамор бледна,
Дева в цирк палачом введена.
Прикрываясь стыдливо густою волной
Кос роскошных, смущалась она
Пуще смерти своей наготой...
Заскрипела на петлях, заржавевших дверь
И из клетки железной явился
Разъяренный, голодный, рыкающий зверь...
Он в четыре прыжка очутился
Перед той, на которую римский народ,
Жаждой зрелищ снедаемый страстью,
Любовался, к стыду, человечества...
Вот —
Перед ней он с раскрытою пастью
Стал, как вкопанный...
Дева трепещет,
Льву неистово цирк рукоплещет.
И свершилось, вдруг чудо: на деву взглянув,
На песок царь зверей опустился,
Крепко глаз своих царственных веки сомкнув...
Зверь людского разврата стыдился!

Марш бравурный на рояле
Муж играл. С его женой
Молча сзади мы стояли.
Тут, — Бог весть, она ли, я ли, —
Кто причиной, — но со мной,
Точно так же, как и с нею,
(Вспоминая, я краснею)
Чудо здесь произошло...
Чудо в пику Гименею:
Мы, склонив к челу чело
И сомкнув уста с устами,
Так пленились красотами
Марша чудного, что вновь
Мужа мы играть просили,
И лобзанье в полной силе
Повторила нам любовь...

(Из житейской свадебной стратегии)

Война объявлена...
Отец трубит поход,
В разведках кумушки;
Невесту шлют вперёд…

За нею следом мать,
Две тётушки в засаде,
Маневры начаты
И вот жених в блокаде.

Пошли на штурм
И в бой отряд вступил,
На флангах тетушки,
Отец ударил в тыл...

Жених сражён,
Лежит, дохнуть не смея,
И мигом в цепи
Он закован Гименея.

(Шуточная баллада)

В шумный клуб ходил прилежно
Старый холостяк;
Раз вдова сказала нежно:
— Вы вступите в брак
С милой барышней, я живо
Познакомлю вас...
И воскликнул он игриво:
— О, блаженный час!

В тишине усадьбы мрачной
Обвенчался он,
Но, его из залы брачной
Пригласили вон;
Тут его супруги братья
Повезли домой;
Затаив в душе проклятья,
Он сидел немой.

Вечно в клубе, с миной кислой
Бродить муж один;
Всё молчит, с губой отвислой,
Скучный господин:
Он не холост, без супруги,
Не вдовец к тому-ж;
Клубу он дарит досуги,
Значит — клубный муж.

(Подражание поэтам XIX века)

Я пробужден от заблужденья...
Прощай! Уж мне тебя не, жаль, —
Возьми себе все наслажденья;
А мне оставь мою печаль.

Довольно дум и чар, влюбленных!..
Для сердца горестных наук,
Довольно мне ночей бессонных,
Довольно слёз, довольно мук.

В моей печали одинокой
Не будет яда прежних дней;
И сохраню лишь вздох, глубокой
По горькой памяти твоей.

Припомнив ручку восковую,
Душистый локон, жгучий взгляд,
Быть может, я и затоскую;
Но не вернусь к тебе назад…

Нет, не вернусь, не оглянусь я.
Собой, как женщина, шутя.
Как школьник, снова не влюблюсь я
И не заплачу, как дитя.

Не правда ли, что нам клич этот слышен часто:
— В провинцию! Туда, где самобытный дух!
В глуши живали мы и, если без прикрас-то
О ней порассказать — смутишь брезгливый слух...
Где пошлость, лень и зло, где лесть и грязь разврата?
Где пьянство без конца и мысли каземат? —
Все это ты найдешь в провинции, глашатай,
Где «самобытный» дух инстинктам зверским брат!
— Спасенье наше там — в глуши родной России!
Читаем мы порой... Спасение чего? —
Стихийной глупости погрязшей в тьме стихии?
Быть может, это так: глушь — яма для всего,
Что может осветить!.. Провинция — трясина,
Заросшая в хмелю, залитая вином...
Кому же по душе прискорбная картина —
Вид изможденных стад, объятых крепким сном...
«В провинцию! Домой!» И что же: в доме хлеба
Ни крошки не найти!.. Всё пусто и темно;
И «самобытный дом» совсем забыло Небо! —
В Европу, между тем, заставлено окно.

(Из песен без музыки)

Часть вторая:

IV.
Раз вот дамочка на мужа
Мне же с жалобою: бьёт!
— Не уйдёте почему же?
Пусть себе один живёт!
С мужем дама помирилась
Да совет мой мужу — бух!..
Ну, опять мне тут случилось
Разбраниться в прах и в пух.
A ведь я, поверьте мне,
Ей сочувствовал вполне

V.
Раз меня другой приятель
Перед свадьбой вдруг спросил:
Как невеста? — Я, читатель,
Против брака вечно был:
— Не женись, мол. Ну-с, и что же?
Он женился, да жене
Всё вдруг передал... О, Боже!
Как опять досталось мне!
A ведь я, поверьте мне,
Лишь сочувствовал вполне.

VI.
От подобных приключений
Просто выбившись из сил,
— Корень где моих мучений? —
Я приятеля спросил:
— Я ведь в злобе непорочен...
Был ответ его таков:
— Милый друг мой! Добр ты очень,
Но и очень... бестолков!..
A ведь я, поверьте мне,
Всем сочувствовал вполне.

(Из песен без музыки)

Часть первая:

I.
Сердцем добрым обладая
От младенческих годов,
В людях горе замечая,
Я сочувствовать готов.
Но, к кому ни обращаюсь
Я с сочувствием своим,
Постоянно подвергаюсь
Неприятностям большим.
A ведь я, поверьте мне,
Всем сочувствую вполне.

II.
Например, когда случится
Увидать мне Лизу К***
Эта дева всё томится
В ожиданье женишка, —
Чуть сочувственно спрошу я:
— Что, мол, Лиза, — не клюёт?
Лиза вечно, негодуя,
На меня же нападёт.
A ведь я, поверьте мне,
Ей сочувствую вполне.

III.
Или вот: имел я друга;
С ним случилась вдруг беда:
Улетучилась супруга
У него невесть куда!
Я с сочувствием, сердечно,
Вмиг к нему; но он сказал:
— Что ты сплетням веришь вечно? —
Да меня же обругал.
A ведь я, поверьте мне,
Я сочувствовал вполне.

(Правдивые истории)

— Ах! Вы сени мои, сени... —
Так приятель мой поёт,
В это время бой супруге
Неустанно задаёт.

Та кричит и умоляет:
Виновата, извини...
A приятель продолжает:
— Сени новые мои!..

И покуда не закончит,
Песни всей не пропоёт,
От волос супруги милой
Рук своих не оторвёт.

Виноват ли мой знакомый,
Что уж нрав его такой:
Дать жене разгон не может
Он без песни плясовой.

А в народе, — эко диво!
Речь идёт наоборот;
Свет таких «весёлых дурней»
Самодурами зовёт.

Часть вторая:

Не любит бабушка, когда
У ней года считать кто станет;
К мужчинам ласкова всегда,
Заговорится, — не отстанет;
Но если, где поговорит
Наш брат с девицей от безделья,
То бабушка тотчас твердит,
Что скоро светопреставленье.

Не любит бабушка скупых,
Сама же нищих выгоняет,
Терпеть не может всех Франтих,
A седину свою скрывает.
Сама уж третий раз вдовой,
A мне даёт всё наставленье:
— Нет, не женись, голубчик мой,
Ведь скоро светопреставленье.

Мы раз на свадьбу с ней пошли,
Там танцы шли своим порядком;
Моей старушке поднесли, —
И вот она пошла в присядку;
Шатаясь, бабушка ворчит
И говорит мне с сокрушеньем:
— Мою головушку кружит...
Никак уж светопреставленье!

Часть первая:

Ну вот, настали времена,
Сбылись все в мире предсказанья;
Везде обман, грабёж, война,
Пора людям на покаянье.
Народ не в меру уж грешит,
И день, и ночь пиры, веселье...
Так часто бабушка твердит, —
— Знать скоро светопреставленье.

Как можно прежний век сравнить!
Не знали мы названья винам,
А нынче позволяют пить
Мужья дражайшим половинам.
Сама же бабушка вино
Тихонько пьёт для подкрепленья,
А между тем твердит одно,
Что скоро светопреставленье.

На кофе, ну и на бобах,
На картах бабушка гадает,
А за бостон на вечерах
Она корит меня, ругает:
— Не даром всем дался картеж,
Бесов лукавых наважденье;
Вся развратилась молодежь,
Знать скоро светопреставленье!

(Правдивые истории)

Как бывает бессильно «перо»
В передаче душевных движений...
День приёмный. Начальник бюро
Занялся сам приемом прошений.
Много их. Поглядел на часы, —
Удивлён, — половина второго!
И начальник наш крутит усы,
На просителей глядя сурово.

Этим просьбам конца, видно, нет;
Всякий лезет с нуждою своею.
К двум часам меня ждут на обед,
А того и гляди — не поспею...
Рассуждает начальник бюро
И читает прошения гневно...
Передаст ли какое перо,
Как страдает начальник душевно?

А в углу исхудалый старик,
В «полушубке» изодранном, старом,
Головой безнадежно поник;
Ждёт: каким ещё новым ударом
Поразит его злая судьба,
Чем-же нынешний день его встретит?
Оттягают!.. пропала изба!..
Что-же нынче начальник ответит?

Завтра, может быть, сам он и дочь
Бесприютные нищие оба...
Прочь несчастье жестокое, прочь!
Дай спокойно дойти мне до гроба!
А сердитый начальник бюро
Не его ли прошенье читает?
Передаст ли какое «перо» —
Как старик, ожидая, страдает?..

(Правдивые истории)

Вчера касса вновь пропала, —
С ней кассирша убежала!..
Выпив с горя, две бутыли,
Песни хором завопили...
А когда же рок врубили,
О побеге все забыли!
Прыгаем, орём и скачем,
Сядем, выпьем и заплачем...
Вспомнив женщину-страшилу, —
Настоящую кобылу,
Что зарплату выдавала,
А сегодня с ней сбежала...
Помолчим, промочим глотки
Бледной тенью, без селёдки...
Встанем и начнём орать,
Ту кассиршу вспоминать,
Что теперь она на юге
Отдыхает у подруги,
Что сбежала прошлым летом,
С кассой полной худсовета!..

(Правдивые истории)

Часть вторая:

— Лисин, Фридман..., Павел Дуров...
Ими быть, — я понимаю...
И от всей души Колюше
Быть я тенором желаю...

Шепчет дева лет под сорок,
Зина, с видом очень скромным
И, сложивши в бантик губки,
Обвела всех взглядом томным.

Аграфена-же, служанка,
Про себя соображает
И тайком от всех, ребенку
Полицейским стать желает.

А виновник сих дебатов,
Запихав в рот кулачонки,
На всю публику таращит
Свои чёрные глазёнки.

Ну, а мы уже понятно,
Не пойдем за нашим веком
И дадим совет малютке:
— Будь ты просто — человеком.

(Правдивые истории)

Часть первая:

— Я-б желала, чтоб мой Коля
Был известным адвокатом, —
Говорит мамаша Коли,
— Будет он тогда богатым.

— Адвокатом?.. Эко счастье!
Возражает ей подруга, —
Пожелай ему вращаться
В сферах избранного круга.

— Нет, уж это вы оставьте!
В разговор отец вступает,
— Инженер, — вот это дело...
Пусть мосты сооружает.

Лучше доктора на свете
Я профессии не знаю,
Говорит тут тетка, — Коле
Я быть доктором желаю.

— Фи!.. мужчина — и вдруг штатский,
Морщит нос сестрица Саша.
— Артиллерия и дроны,
Вот краса и гордость наша!

Мамка Колина другое
Говорит: — Зачем военным
Быть ребёнку? Что за сладость?
Будет пусть дельцом степенным.

Бессонница мысли, но холод в душе,
Томящее чувство бесстрастья;
Без трепета смотришь в туманную даль,
Кругом и назад — без участья...
Не любишь, не веришь, с толпой заодно
Идёшь бесконечной дорогой...
И злобы, и горечи много в душе,
Презренья бессильного много...
А сердце чуть бьётся, немеют уста.
Дорога бесцельная вьётся,
И тянется скорбная жизнь без конца,
Покуда с проклятьем порвётся...
Так ссыльные шли вдаль по мёртвой тайге,
И снежные вихри буранов
Скрывали и горькую правду от них,
И сладкую прелесть обманов...
А сердце чуть бьётся, немеют уста,
Дорога проклятая вьётся...
И тянется скорбная жизнь без конца,
Покуда с проклятьем порвётся!..

(По поводу неудачных прививок от Ковида)

Пускай среди печальной тьмы
И тягостных сомнений
Осветит бедные умы,
Как искра, вдруг твой гений. —
Одна ошибка — и толпа.
Как в прежни годы, снова,
Забывши все, — дика, тупа,
— Распни! — кричать готова;
А хам иль низкий идиот
У глупости на страже
Тебя с охотою лягнет
И сам при этом даже...

Лишь в интернете развернёшь страницу
И пробежишь столбец один, другой, —
Наш мир похож, как будто на больницу,
Где все больны недугов целой тьмой.

Предмет речей — общественные боли.
В Европе всей здоровой нет земли,
Народы все больны, и мудрено ли,
Что в их числе больны и «короли»?

Звучит, как бред политика больная
Под разговор непризнанных врачей,
И, желтый дом порой напоминая,
Кипит хаос житейских мелочей.

Взгляну ль в отдел событий и известий, —
Душа болит невольно у меня:
Как много там воров, плутов и бестий...
Микробами кишит вся злоба дня...

Расстроены и нервы, и финансы...
Так мудрено ль, что средь больницы той
И у певца в гитаре диссонансы,
Да он и сам страдает немотой...

К моему ре-бемольному ложу
Вороная подкралась тоска:
— Погоди, — говорит, — растревожу
Я лиловые сны дурака.

В хроматических жилах поэта
Разведу вулканический жар,
Распаяется он до рассвета,
Как лишенный воды самовар.

Из его головы медно-бледной
Выбью я философскую дурь,
Не споёт желтой песни победной
И забудет души он лазурь.

Не захочет стихов разноцветных
Вновь нелепые строить ряды,
Проклянёт символистов заветных
И не станет писать ерунды!

Серым в яблоках смехом я встретил
Те угрозы тоски вороной,
И с зелёным презреньем ответил:
— Перестань ты ворчать надо мной.

И чего ты тут лезешь без спросу
И в душе подымаешь трезвон?
За твою контрапунктную косу
Как схвачусь, так и выгоню вон!

Ничего не останется в ухе.
Позабуду мораль я твою,
И опять в флёрдоранжевом духе
Заунывную песнь запою.

Аллопат с гомеопатом
Разбранились в пух и прах.
Брань лилась ручьём проклятым,
Точно вина на пирах.

Шарлатан ты! Отравитель! —
Раздавалось с двух сторон.
А земли печальный житель
Заглушал невольный стон.

Ах, не все ль равно больному
Кто его отправить рад —
В мир, где места нет земному,
Аллопат, гомеопат!..

Болел я, блудный сын небес,
Любостяжанья лихорадкой,
И вдруг ко мне явился бес,
Из ада вынырнув украдкой.
Он ногтем траурным своим
Помазал по глазам моим;
Зажглось вдруг блеском алчным око
И мзду узрело издалека.
Меня тут по лбу стукнул он.
И я услышал злата звон.
Узнал я, где зимуют раки,
Где много лакомых кусков.
Толпа оправданных воров,
Высоко-денежные знаки...
Он губы тонкие раскрыл.
Язык мой вырвал без усилья
II в пасть широкую вложил
Большие мельничные крылья.
И в грудь мою, махнув хвостом,
Он лапу грязную засунул
И вынул сердце, и потом
Бесовским ртом в то место плюнул.
Тогда из Тартара Ваал
Ко мне, готовому, воззвал:
— Ну, адвокат! В надежде платы,
Вставай, все силы собери
И, обходя суды, палаты, —
Ври!..

Я стою близ «сундука».
Так и чешется рука,
Но... законы слишком строги!
К воровству питаю страсть, —
Жаль, что нечего украсть:
В «сундуке» — одни «итоги».

«Сундуку» не повезло!
В нём лежат страданье, зло, —
Давят хижину чертоги, —
В нём господствует разврат...
Я считаю — и не рад:
Вышли мрачные «итоги».

Горьких слёз не сосчитать!
Честность прячется, как тать;
Ум с трудом уносит ноги, —
И затем, в конце концов,
У детей и у отцов —
Безобразные «итоги».

Да-с, баланс мой нехорош!
...Миллионы — медный грош —
Дети—плети—педагоги—
Жар—пожар—застой и тьма
Для свободного ума:
Вот вседневные «итоги»!

Горько плачется тайком
Над банкротом-«сундуком»:
Все похищены залоги!
Совесть, правда, честный труд
Скоро ль силу соберут
И со злом сведут «итоги»?

В сиянии луны, весь предан тайным чарам,
Вдруг надпись на столбе прочёл я в парке старом;
Весьма внушительно она гласила так:
Здесь просят не водить без привязи собак...

Но, вкруг столба, увы, на свете всё непрочно, —
Собралась стая псов, как будто бы нарочно;
Они с насмешкою ехидною вполне
И громко лаяли, и выли при луне:

— Эх, люди дураки! На привязи вы сами
Привыкли жизнь влачить... А также и со псами
Хотите разделить вы нрав лакейский свой,
Хотя вы и жрецы идеи мировой...

Мы ж, псы бродячие, над вами мы глумимся
И вашим надписям вовек не подчинимся...
К писанью вашему в нас уваженья нет...
Плевать и на столбы, и на столбцы газет!..

У вас же на дворе мы стащим корку хлеба
И будем вас кусать, — мы тоже дети неба...
Тут все залаяли, и митинг у собак
Решил, что пёс умён, а человек дурак...

(Научная беседа двух эскулапов)

— Коллега!
Вы больного осмотрели?..
Успели ли
Исследовать вполне?

— Я, кажется,
Успел добиться цели...

— Так сообщить
Не можете ль вы мне
О состоянии больного...
Не опасно?..

— Нет, вовсе нет!
Из обстановки ясно,
Что состоянье
У больного есть…,

Хоть умереть
Он может ежечасно,
Но, за консилиум
Успеет нас расчесть.

Часть первая:

Эй, привет тебе, свобода —
Не печати, а — мечты!
Для родимого народа
Я готов... марать листы.
Наша доля, знать, такая:
Говорить начнёшь — и вдруг,
Замолчав, плюёшь перхая,
Точно в горло всажен сук...

И при этом, в перспективе
Только снежный перевал...
Ведь, всегда в печатной ниве
Юмор слабо процветал!
Честный смех остёр и злобен,
Не шутом наряжен он,
А орлу во всём подобен:
Очень страшен для ворон!..

Эй, привет тебе, сатира!
Ты сильна... до крика: «стоп» !..
Среди жизненного тира,
Выбрав целью медный лоб.
Ты громишь... и жаль, ей-Богу,
Что конец-то стрел твоих
Притупляется немного
Еще в самых... мастерских!

При условиях подобных
Быть ли могут хороши
Строки этих песен пробных?..
Это всё, «pardon», — «шиши»,
Что в кармане кажут часто
И рискуя... Впрочем, — баста!

Часть вторая:

Давайте-ка смеяться,
Отечества сыны!
Страницы нашей жизни
Веселого полны.
Взгляните, вот напился
И пляшет мужичок,
И что на нём надето:
Кафтан или кулёк?..

Но, в чём одет сельчанин —
Для нас, ведь, всё равно;
Смотреть же на фигуру
Пьянчуги так смешно!
Благие Россияне!
Тепло нам жить, ей-ей:
И естся нам, и спится,
И бочек мы полней;

Покойны думы наши
И ясен кругозор:
О пище вкусной только
Мы грезим с давних пор...
Вся жизнь для нас — улыбка,
На печке сладкий сон,
И уши не терзает
Нам сирых тяжкий стон...

В сознании довольства
И званием кичась,
Живём благополучно,
Тишком, не торопясь...
Не это ль счастье жизни?
Чего еще желать?
Давайте же смеяться,
Пить, есть и крепко спать!..

Часть третья:

Да здравствует искренний смех!
Смеяться нисколько не грех:
Теперь смехотворное в моде.
Но я воспеваю не тот,
Которым смешит идиот,
Являясь шутом при народе:
Я славлю карающий смех,
Язвящий, пронзающий тех,
Что рыльца в «пуху» замарали,
Ограбили ближних своих,
Сирот оплели молодых
И добрую славу стяжали;
Что гнали идею и честь,
Таили прекрасному месть;
Различных газетных ищеек —
Позорящих нашу печать
И бьющих врага, словно тать, —
Посредством силков и лазеек...
Подлец, негодяй, Фарисей!
Бегите от лиры моей,
Сгорайте совсем от конвуза:
Нахальный ваш лоб избрала
Мишенью сатиры стрела! —
Направит стрелу эту — Муза!..

Часть четвёртая:

Горькие слёзы
И жгучие слёзы!
Вами от века
Наполнен весь свет...
Редки счастливые,
Светлые грёзы,
И невозможен
«Аркадский» поэт!
Сжатый в кулак,
Безрассудный и дикий —
Тонет в слезах
Полупьяный мужик...
Только и видишь
Скорбящие лики,
Только и слышишь
Отчаянья крик!
Песни старинной
Знакомые звуки
Вновь я бренчу
На гитаре своей:
Я хохочу
И рыдаю от муки,
Сердце трепещет
От гнева сильней...
Я воспеваю
Всё то же, и то же,
Скорби людские —
Конспект песен мой...
Долго ль на тему
Такую «вельможе»,
Петь мне придётся
В Отчизне родной?..

Введя в свой дом
Супругой Веру,
Я месяц жил на небесах,
И вдруг супруга
К офицеру
Ушла на-днях...
Увы и ах!..

С небес на землю
Я спустился,
Но, счастье прежнее искал...
Писал, просил,
Взывал, бесился,
Супругу звал
И... Рая ждал!..

И вот сбылись
Сны золотые,
То счел я лучше всех наград!..
Жена вернулась...
Но другие
Теперь твердят:
— У них стал ад!..

Часть третья:

Живопись

Если ты не пустомеля,
Если ты отвергнул вздор, —
Про Мадонну Рафаэля
Бросим праздный разговор.

Спора нет — она прекрасна,
Но, решен давно вопрос:
От неё не бьёт нам страстно
Реализма запах в нос.

Век иной — иные нравы
И потребности души,
Для ума — не для забавы
Ты картину напиши.

Те созданья лишь не слабы.
Где торчит средь полотна
Вид нагой дебелой бабы
И подписано — «Нана»!

Часть вторая:

Музыка

Не играй ты на рояле
Итальянщины родная:
Эта музыка, в опале,
Есть у нас теперь иная...

Современное искусство
На действительность похоже,
До костей прохватит чувство.
Как мороз пройдёт по коже...

На веревочные нервы
От него нахлынут муки...
Заиграй, давай... я первый
Разревусь под эти звуки.

Я Чайковским брежу ныне.
В Корсакова полон веры:
Что пред этими — Россини,
Мендельсоны, Мейерберы?..

Часть первая:

Сцена

Брось старинные шаблоны,
Драматург новейших дней:
То, что в дни писали оны —
Бесполезно для людей.

Не твори себе кумира
Из великих образцов.
Вряд ли надо нам Шекспира,
Если есть у нас Крылов.

Он для сцены не новинка,
По его иди пути:
Из французского ботинка
Лапти новые сплети.

Часть вторая:

… Я оду сложил и для Моря,
Чтоб дало поменьше всем горя,
Чтоб, сжалясь над бедными — нами,
Оно не хлестало волнами.
Чтоб ярость свою усмирило,
Направив попутно ветрило,
Чтоб плыли спокойно народы...
Но в Море — излишек свободы!

… Я оду сложил в честь Науки:
— Да будут и дети, и внуки
Питаться Наукой без боли,
Без чувства томящей неволи!
Отрадно душа затрепещет,
Когда свет Науки заблещет,
Раскрывши все тайны природы...
... В Науке — частица свободы.

… Я оду сложил и Молитве,
Чтоб каждому в жизненной битве
Она помогала с любовью,
Чтоб Мир не румянился кровью...
В Молитве пою за страдальцев...
Невольных и вольных скитальцев...
Молитва прекраснее оды,
В Молитве — источник свободы.

Часть первая:

… Мы любим блестящие рифмы!
За «хвостик» тайком изловив, мы
На строчки, как бисер, их нижем,
Гордясь пред весёлым Парижем.
Что в рифмах Российская Муза
Игривей, свободней француза.
Для рифмы, писать будем «оды»,
В которых есть... пропасть свободы!

… Эй, рифмы, сбегайтесь толпою!
Я с вами лечу к водопою —
Напиться струею Кастальской...
Но, в час дорогой «адмиральский»,
Обычай далёко не новый,
Грущу над «Столичною» снова,
Глотаю вслед ей минералку
И думаю, всё про рыбалку…

…Я одами — старым товаром —
Торгую без пошлины, даром.
Пороков людских не бичуя,
В таможне, авось, проскочу я?
Так ода сложилась для Неба,
Чтоб дало побольше всем хлеба,
Чтоб грело в студёные годы...
У Неба ж так много свободы!

На сцене, Оленька, не пой
Ни «Хит парад», ни «Ночь Текила» ... —
Напоминает голос твой
Осла из Нижнего Тагила...

Увы!.. Но, навевают мне
Твои фальшивые напевы:
Кутёж, Содом и — как во сне —
Лицо, из задней части, девы.

И призрак встрёпанный, хмельной,
Тебя увидев, забываю;
Но, ты поёшь и пред собой
Его я вновь воображаю....

И на ТВ, прошу, не пой,
Под вечер осени ненастной... —
Напоминает голос твой —
Как память тленна, время властно!..

Вчера в свой тесный круг сомкнулися друзья;
Под смех и говор наш ходили звонко чаши;
Вина огнистая, волшебная струя
Отвагу и восторг в сердца вливала наши.
Всех тьмы поборников, отсталых и невежд
Решились победить мы силой убежденья,
Так много было в нас и радостных надежд,
И мощи, и любви, и чистого стремленья...

Всё сделать так легко казалось нам вчера,
Но опьяненья то была одна игра...
Сегодня утром встал я с болью головною...
Лишь трезвый дня рассвет лучом блеснул своим,
Теперь я чувствую печальною душою,
Что к жизни милый бред, увы, неприменим...
Увы, стремления заветные все наши
Проходят и всегда, как пар от светлой чаши.

Угар и боль одну оставив по себе,
А отрезвившись, все покорные судьбе,
Над ними же потом мы насмеёмся сами...
Мне, кстати, помнится теперь ещё одно;
Вчера могучими мы пели голосами
Какой-то гимн иль зов на битву со врагами...
Весь мир от спячки он мог разбудить бы... Но,
Плотней закрыли мы и двери, и окно...

Налетел на село, как бандит,
Яростный ураган;
Разметал облака
И разрушил новейшие крыши...
Повалил гордый дуб,
И песком, из пустыни нарывши,
Он со свистом для тризны
Насыпал высокий курган...
Но, в саду уцелел
Золочёный дворец короля,
Уцелели и замки
Гранитные верных вассалов.
И спасенные в них
Ликовали при звоне бокалов;
И стонала без крова
И хлеба кругом вся земля...

(Сонет)

Года хранят призыв борьбы могучий,
Хранят следы священного огня... —
Далёкий звон исторгнутых созвучий,
И беглый крик смолкающего дня.
Пусть мысль твоя твердит надменно гордо,
Что лишь она теперь тебе близка, —
В борьбе врага убьёшь рукою твёрдой.
В твоей крови — минувшие века.
Красив Тесей отвагой дерзновенной,
И жажда жить безумно-глубока!
Смешон и жалок вид овцы смиренной.
Пускай сверкнут минувшие века
Мгновенным сном, огнём тоски мятежной,
Слагая новый стих мечты безбрежной.

(Сонет)

Суровы склоны круч, и дик их гордый вид,
Следы борьбы стихий смущают страхом очи,
Где шапкой тёмных мхов одевшийся гранит
Насупился и спит темнее вечной ночи.
У царства чёрных снов тоска меня томит,
В выси кричат орлы, погибель мне пророча,
И шаг неверных ног над пропастью гремит...
И горная тропа становится короче...
Я издали смотрю на дремлющий хребет,
Как будто ряд дворцов, где ангел сна живёт,
Под дымкой голубой светлеют очертанья...
Так жизнь всегда равно дарует цепь невзгод,
Но, если вдруг встают в душе воспоминанья, —
Как светлы, как нежны далекие страданья!

(Правдивые истории)

Со времен древнейших самых,
Как известно, нагреваясь
Соль с водою... —
Взять примером можем
Суп больничный, что ль...
Разделяются:
Водица исчезает, испаряясь,
Остаётся невредимой,
Остаётся целой соль...
И в статьях у юмористов
Тоже соль с водой бывает...
Но, на жизненном очаге
очень часто, господа,
Из статей —
Не странно ль это? —
Моментально исчезает
Соль...
И только остаётся
Невредимою вода!

(Правдивые истории)

В далёком детстве, я всегда,
Был мальчик хмурый, злой и дикий…
И лишь с сестрою иногда
Мы угощались земляникой.

Но, юность пылкая пришла,
Явились новые привычки
И, в дам влюбляясь без числа,
Я скоро вкус узнал «клубнички».

А ныне старость уже близка,
Я корчу жалостную мину,
И, как рябина, жизнь горька,
И нос похож, мой на малину.

Вся жизнь в тревогах и волненье,
В каких-то призраках идёт:
Борьба души и всё стремленье
К чему-то тайному вперёд.

Но, чем старее год от года,
Луч жизни гаснет золотой.
Душе не радостна свобода, —
Затишье нужно ей, покой.

Для ней наступит усыпленье,
В ней все желания заснутъ,
И ни восторг, ни огорченья
Тяжелый сон не перервут.

И на изношенное тело
Жизнь тяжким гнётом упадёт;
И до последнего предела
Душа без бури доживёт.

Когда-то упорно и днём с фонарём
Искал Диоген человека...
Но, тщетны, увы, были в деле таком
Усилия мудрого грека.

Ему и зажжённый фонарь не помог,
И в дни отдалённого века,
Куда ни светил он, но всё же не мог
Нигде отыскать человека.

Теперь же в садах, ресторанах — везде,
Лишь только поднимешь ты веки,
Как мухи — и плюнуть нет места нигде,
Повсюду снуют «человеки!».

Какой лишь Думе не предложат,
Серьёзной важности совет,
К искорененью произвола,
На всё, всегда один ответ:

— Нельзя же всё устроить сразу!
Всё надо взвесить, не спешить...
И, утвердить во всём основы
Тогда лишь к делу приступить.

Устроить надо всё толково,
С умом добраться до всего...
Но, дальше этих слов, покуда,
Ещё не видно ничего.

Лишь только льются фраз потоки,
Над грешной, сумрачной землёй…
И рвутся прямиком в пророки,
Все депутаты с болтовнёй…

Просыпайся, Золушка,
Просыпайся милая,
Евро-бал окончился.
И пора домой.

Отправляться к Матушке,
Отправляться к Батюшке,
От Виконта старого
В отчий дом родной.

Просыпайся лапушка,
Давно нужно в полюшко,
Травушку-муравушку
По росе косить.

Хватит ненаглядная,
Быть всего лишь прачкою,
И служа подстилкою,
Сплетни разводить…

Художник льва нарисовал
Так живо, так подробно, —
Что лев внезапно зарычал
И пасть оскалил злобно...
И в платье своего творца
Зубами вдруг вцепился...
Несчастный побледнел с лица,
Скорей за кисть схватился...
И вмиг решетку начертил,
И впрямь, художник редкий!..
Он этим льва и усмирил,
Сидеть, заставив в клетке...

Писать, увы, — смертельная игра…
Чтобы Пегас тебе подставил спину,
Отдать ты должен правду из нутра –
Всю, целиком — реальную картину...
И этим автор дальновидность бьёт
Под дых, и правда катится лавиной…
Но, кто и что из нас тут выдаёт?
Кто целиком, а кто наполовину
Раздаривает перлы из нутра?
Сегодня ты иной, чем был вчера;
Меняет Хронос творческий настрой…
И жизнь пленяет нас сплошной рутиной.
Вчера ещё пылающим костром
Светил иным, а нынче паутиной
Тоски и безразличья оплетён,
Живёшь, как будто погрузившись в сон.
И слов свободомыслящих игра,
Что безраздельно опьяняла душу,
Становится скучна и песнь стара…
Пегаса кличем, чтоб взлететь, но суша,
Разверзнувшись, корнями держит нас.
И спотыкаясь, падает Пегас.
Но, автор, коник Ваш вполне силён!
Как на ветру безумно вьётся грива!
Он, ощущая счастье, опоён
Всевластьем над отчаяньем. Игриво
Копытом выбивает брызги искр,
Взмывая в небо к звёздам, смел и быстр.
Да, не для всех приятен фейерверк,
Но будет пусть в полёте дум отточен
Правдивый слог, пронзающий сей век
Не бесполезным шквалом многоточий,
А мудростью под росчерком пера
И огоньком душевного костра.
Бразды правленья Вам не потерять
Желаю я сердечно! Путь пусть долог
И благодатен будет, мыслей рать
Крепчает и неведенья осколок
Не ранит, не собьёт с пути коня,
Ни ночью темной, ни при свете дня!

Сеял дед хлеба озимые, сеял он да приговаривал:
— Уродись зерно пшеничное, накорми семью голодную!
И ложатся зерна крупные по бороздкам нивы вспаханной;
Но, одно зерно непокорное не пошло на слово пахаря:
— Что за радость зиму долгую, как в тюрьме, или в могилушке,
Под землёй лежать смирнёхонько, света белого не видючи?..
И с такою речью смелою вдруг на кочку взгромоздилося...
Тут подул «степняк» и зёрнышко подхватил рукой невидимой
И понёс его от нивушки в чужедальнюю сторонушку...
Бросил он его в неведомом лесе тёмном, неисхоженном...
Чуть с пути зерно оправилось, глядь, идёт к нему какой-то зверь:
Челюстями страшно щёлкает, да усами похваляется!
Ростом мал — да сила дюжая!.. Ухватил зерно он в челюсти
И дорожкою протоптанной потащился к муравейнику!
Уложили наше зернышко муравьи в подвалы тёмные,
И лежит зерно, не знающи поры, ни дня, ни времени.
Только слышит, будто по лесу треск пошел: должно быть бурюшка
Разгулялась — разыгралась да, по берёзкам и по сосенкам!
Что-то крякнуло, свалилося, продавило грузной тяжестью
Стены дома муравьиного, и спасла от смерти зёрнышко!
От одно беды избавишься, смотришь — новая кручинушка!
Налетело птица страшная вдруг на семя беззащитное.
И в гнезде к голодным птенчикам утащила горемычное!
И увидело природушку тут зерно из клюв птичьего:
Всё цветёт и распускается, с гор текут ручьи бурливые,
По угодьям разливаются и поят сухую нивушку!
Поле травкой приоделося и цветами разукрасилось,
А над ним-то, в тёплом воздухе, птички дружно заливаются.
Но, увидев злого ястреба, птица, зернышко поднявшая,
С перепугу глухо крякнула, и с добычей распрощалася!..
И, упавши в речку бурную, поплыло зерно строптивое...
День плывёт, другой — по реченьке, а кругом-то поднимается
Стая рыбок, разыгравшихся на просторе дна песчаного!
Но, вода в реке убавилась, на земле зерно оставила…
Тут-то зернышко опомнилось — увидало ниву милую;
А на ней-то поднимаются всходы тучные, озимые,
Ходит дед по ниве радостно и с улыбкой, и с молитвою...
Стадо больно-больно зёрнышку — и навзрыд оно заплакало:
— Не живи, глупец, как хочется, а всегда живи, как дух велит!..

(Правдивые истории)

Среди восточных глаз, без ласки,
Без мысли, мрачных, как тюрьма,
Я встретил северные глазки
И одурел от их ума!
Они то мыслью, то желаньем
Светились пламенно в тиши,
И кротким северным сияньем
Мне озарили мрак души...
Но, их лучи магнитным током
Мне бурно нервы шевелят,
И я ловлю молящим оком
Манящий, ласковый их взгляд,
И жду — недаром кровь зажглась и, —
Я гроз душевных впереди,
Вновь сердце, как стрела в компасе,
Тревожно мечется в груди.