Гражданская лирика

Вновь слышу совести укор,
И почему же ей неймётся?
Но я вести не стану спор,
Его начни и не прервётся.
За мной следит она всегда,
И от неё уже не скрыться.
Она порой мне, как беда,
Не хочет даже отлучиться.
Душе сигналит, что не так,
Меня собой, она тиранит.
Её корю, но мне не враг,
Хотя порою, душу ранит.
Напрасен будет этот спор,
Жива она, и ей неймётся.
Привычен совести укор,
И хорошо, что не уймётся…

Не могу принять я твой уход
Не могу поверить, что не снится.
Что навечно приобрел свой покой
И это всё уже не повторится...

Что мило нам не улыбнешься
Не споешь нам песню о любви,
Что больше ты не проснешься
Где - то обитаешь от нас ты вдали.

А сцена без тебя опустела
Вместе с ней и вся земля
От этой мысли побледнела
Что не увидеть больше ей тебя.

Не могу принять я твой уход
Не могу, и не судите меня, близкие!
Его с нами нету третий год,
А он такой был лишь единственный.

Помню песни во дворах напевали,
С ног всех сбивали, бежали к нему.
Под эти песни до утра танцевали,
А сейчас мы плачем все по нему.

Да с ним и солнце ярче светило,
Небо голубее было чем сейчас.
Даже природа свой цвет изменила
После того, как ты покинул нас.

А я не могу принять твой уход
И ты по - прежнему мне снишься.
Ну где найти мне этот код
От которого с небес ты приземлишься.

Ну где найти мне этот ключ,
Открывающий небесные двери?
Чтоб забрать тебя из - под серых туч
И под ногами был песчаный берег.

Я не приму никогда твой уход
Только от этого сердцу не легче.
А не за горами уже новый год
И я всё мечтаю об этой встрече.

15.12.2024

В стране едва-ли вам известной,
Меж снежных гор в долине тесной,
Умом — могуч; душою — прям,
Однажды жил седой имам...
К нему несметною толпою
Стекался жаждущий народ,
И он беседою святою
Снимал с их душ тяжёлый гнёт.

Однажды, волею Аллаха
К нему пришёл наместник шаха...
Он толст был и умен, как вол
И тихо речь свою повёл:
— Святой отец, я жду ответа!
В моей стране, царице стран,
Народ забыл про Магомета,
И перестал читать Коран!..

Он полон дум теперь мятежных,
И даже... Даже гурий нежных
И всю Эдема благодать
Не хочет более он знать!..
Что делать мне?..
Ей-ей: не знаю.
И, проклиная свой удел,
Я голову теперь теряю...

— А прежде ты её имел? —
Спросил имам его лукаво.
— Кто? Я-то?.. Я?..
Не знаю, право! —
И от смущения экс-шах
Стал шапку мять в своих руках.
А старец молвил: — Слушай, чадо,
Иди в страну свою опять:

Тебе тревожиться не надо:
Ведь без главы — главы не снять!..
И, не поняв ответ коварный,
Ушел наместник благодарный…

Проблемы славно я, решаю !
Решу и эту !
Эка злость !
За ночь мобильный не со мной он !
Испорчено в нем всё !.
Какая. есть !.
И всё. решаю , исправляю !
И проклинаю тех. , что здесь !
Вы таки правильный. и наглый !
Чужие вещи в руки брать !
Вам запрещённы без. поруки !
А вы воруя портите их здесь !
Вы тут воруете опасно !!!
Нежели не горяча весть ?
Вас проклинают ежечасно !
Нежели не боитесь фразы страшной !
В вашу честь !
Не надо знать мне имя и заставу !
Проклятие само пойдёт !
И к кому надо и едечастно !.
Не думаете с тем огнём гореть !?
Ещё одно скажу вам одну фразу !
Не плюйте в тот колодец !
Куда придётся, Вам испить , полезть!

Удивительное действительно рядом
Убедился в этом сегодня сполна.
Иногда его не понять взглядом
В разговоре сущность проблемы видна.

После решения задачи в храме
По пути предпринимателя повстречал.
Тёплая беседа была между нами
Но ужас о чём он мне рассказал.

Озвучивать не буду наш диалог
О чём узнал меня ввергло в шок.
Действительно бывают в жизни моменты
Когда не действуют аргументы.

Давненько такое сам проходил
Но помню, что не в таком объёме.
Поэтому не отчаиваться его попросил
Чтоб обрести спокойствие в доме.

Удивительное действительно рядом
Убедился в этом сегодня сполна.
Иногда его не понять взглядом
В разговоре сущность проблемы видна.

Праздник — время ожиданья!
И, давным - давно —
Две мечты и два желанья
Я вложил в письмо.

Попросил, чтоб снег из детства
Выпал в Новый год;
Чтоб на площадь, по-простецки
Высыпал народ.

Чтоб кружили до упаду,
Только чтобы в смех —
Разрывались стихопады
На виду у всех.

Две мечты и два желанья
Детства моего… —
Ни ранений.., ни страданий,
Больше ничего…

И. Ваши передачки !
Для той. тачки !
Что птицу усыпляют навсегда !
Не пожалели даже сахар !
Туда , в усып его , —- туда !
Меня могила аж долече !
Ты рано спать спешишь меня !
А кто другому. яму. метит !
Тот сам же упадёт туда !
А вы , политики , порядок !
Хотите навести всегда !
На параллели и бандиты !
Тебя , —- до белого коления !. Прочистку надо делать !
И в Верхах тех !
В середняках !
Не помешает нам !
Народ со злобой !
С маской Леди !
Без зла прожить не могут !
То и дня !
А Вы решаете проблемы !
Проблемы —— в Сатанизме всяк!
Сплошные надо сокращенья !
Прижились змейчики !
Вот. так !

Жизнь идёт без перерыва,
И года уходят прочь.
Может быть порою лжива,
Или в чём-то не помочь.
Не пойдёт прямой дорогой,
И немало в ней преград.
Доброй станет, иль убогой,
Что имеешь, той и рад.
Наша жизнь небес награда,
Этот дар всегда цени.
Что не так, ругать не надо,
Нет другой, её храни.
Может быть порою лжива,
И уже терпеть невмочь.
Жизнь идёт без перерыва,
А потом уходит прочь…

Я расскажу, что в мире больше злит
любого, ставшего поэтом,
когда кругом сообщество "Дурлит",
и все идут к тебе с советом,
дают подсказки, каждая глупей.
Из добрых побуждений будто
хвалятся мудростью они своей:
"Не прав ты, слушай, потому-то..."
Считая лучшей это из забав,
тебе так скажут они снова:
"Не прав ты! Слушай! Всё же ты не прав..." -
иного не добавив слова.
А ты смекаешь - экие глупцы,
ума бы им для пониманья,
не замечают сущего - слепцы.
К чему тогда твои старанья?
... Сколь ты не думай, смыслы не крути,
найти не сможешь ты ответа,
во черноте по белому пути
идя дорогою поэта.

Упали теперь белые розы
Им тяжело очень стоять.
Лежат и текут у них слезы
Ничего не могут понять.

Со скорбью смотрят на небо
В душе у них сильная грусть
Ну почему же жизнь так нелепа?
Ну как тебя можно вернуть?

Красу былую они потеряли
Нету стимула дальше цвести
Образ свой они поменяли
И никто их не может спасти.

На могиле лежат они тихо,
Рассматривая фото твое.
Пытаясь найти в этом выход
Из них слезы льются ручьем.

А люди туда вновь приходят
Со слезами и болью в глазах.
И с небес им шепчет кто - то:
"Я рядом, но живу в небесах!"


15.12.2024

(военная драма) написана ко Дню работников органов безопасности России


Введение

События происходят в июле 1942 года в городе Севастополе при условиях эвакуации мирного населения, военной техники и военного командования Черноморского флота на Кавказ. Идёт оккупация города немецкими войсками. Военной контрразведкой Черноморского флота ведется работа по сохранению секретных сведений и аппаратуры, а также выявление диверсионных групп противника и лиц, оказывающих содействие немцам.
Основой сюжета является героическая гибель 4 июля 1942 года защитника Севастополя, моряка-чекиста, младшего политрука — Силаева Павла Михайловича и его гражданской супруги Прасковьи. Презрев смерть, он последними гранатами взорвал себя и окружавших его немцев. Погибли - немецкий генерал и предатели, а также его любимая Прасковья. Перед смертью он ведет оперативную разработку группы диверсантов и вычисляет её. Приказ военного командования —выполнен!
Немного о Героях:
Ермолаев Николай Дмитриевич – 37 лет, начальник особого отдела НКВД Черноморского флота, старший майор госбезопасности. Суровый, но справедливый. Обладал способностью принимать быстрые и выверенные решения. Как командир, является образцом поведения для своих подчиненных.

Силаев Павел Михайлович – 26 лет, контрразведчик младший лейтенант госбезопасности. Честный, справедливый, хитрый, умеющий расположить к себе собеседника, умный человек. Прошедший сложные испытания начала войны и закалён событиями 1942 года.

Прасковья Моисеевна Горошко – 26 лет, гражданская жена Силаева – сотрудница метеостанции Черноморского Флота. Добрая, красивая, отзывчивая, любящая детей женщина. Всегда помогает людям, нуждающимся в помощи.

Мефодич (Мефодьевич – реальное имя не установлено) – примерно 50 лет, житель города Севастополь, старый знакомый Силаева. Чувство юмора не бросает его даже перед смертью. Привык видеть жизнь с разных сторон, общался легко и доверчиво с каждым кто захочет просто поговорить. Потерял близких и родных в ходе первых бомбёжек города.

Все Герои изначально осознавали, что судьба их предрешена, так как эвакуация из города была практически сорвана. Военное командование Черноморского флота понимает, что ценой своей жизни Силаев и его группа выполнили поставленную задачу. Мир ещё не наступил, но возникло событие, которое никогда не поймёт враг! Ради своей Родины, люди способны совершать поступки, геройские поступки переворачивающие сознание…

Часть 1 Эвакуация.

30 июня 1942 года, в городе Севастополь во всех смыслах слова стоит настоящая жара. В кабинете начальника особого отдела НКВД Черноморского флота Николая Дмитриевича Ермолаева стоит два обычных письменных стола, приставленных друг к другу буквой «Т». Рядом четыре стула. Единственное окно закрыто светомаскировкой. Горит и периодически моргает тусклый свет. На столе лежат несколько документов с пометками красным карандашом. Напротив Ермолаева Н.Д. в форме военно-морской авиации Черноморского флота стоит сотрудник контрразведки младший лейтенант Павел Силаев. Начальник одет в военно-морскую форму, в руках держит шифровку Командующего Черноморским флотом в центр, об эвакуации в кратчайшие сроки военного командования Черноморского флота и населения с территории города Севастополь.

Ермолаев Н.Д., строгим голосом обращается к Павлу Силаеву, показывая телеграмму:
— Командующий флотом вице-адмирал Октябрьский уверен, что город придётся оставить. Полковнику госбезопасности Евгению Ревенко поручено сформировать оперативную группу особого отдела НКВД, при особой авиагруппе военно-воздушных сил Черноморского Флота.
Ермолаев делает небольшую паузу, как бы мысленно и образно представляя всю систему эвакуации военно-морской базы из Севастополя, продолжает уже спокойным, присущем ему деловым тоном:
— наши части базируются на основном аэродроме мыса Херсонес и двух вспомогательных аэродромах на окраине Севастополя. Вы входите в оперативную группу и уже некоторое время ведёте в этих частях оперативную работу, поэтому прошу, доложить обстановку.
Силаев, действительно очень быстро освоился на объекте оперативного обеспечения. Война не позволяла работать по-другому. К таким коротким докладам, он был готов в любое время суток, как говориться – «Хоть ночью разбуди!»
— товарищ старший майор госбезопасности, - молодцевато начал свой доклад Силаев.
— аэродром Херсонеса беспрерывно подвергается налётам вражеской авиации, дальнобойная артиллерия врага постоянно обстреливает взлетно-посадочные полосы, склады боеприпасов и стоянки самолетов…
Ермолаев практически сразу перебивает Силаева:
— это мне известно, Паша! Переходи к оперативным данным! Коротко, нет времени!
Офицеры-контрразведчики флота в этот период времени, фактически были измождены круглосуточной напряжённой работой. И получая только критическую для флота информацию, начальник особого отдела старался быть до последнего выдержанным, соответственно этой выдержке учились у него подчинённые. Силаев понимал, что разговор будет коротким. Времени категорически не хватало у всех, чтобы завершить всю оперативную работу подразделений особых отделов флота в условиях эвакуации.

Силаев продолжил:
— докладываю оперативную обстановку: всё происходит за полночь. Огонь (костры) появляются внезапно, показывая небу направление бомбометания по нашим позициям. Такие действия происходят каждый раз в разное время ночи и в разных районах города. Через несколько минут немцами начинается бомбёжка, как старых позиций, так и вновь обнаруженных. Противовоздушная оборона не справляется. Все имеющиеся оперативные данные указывают, что среди личного состава аэродрома и в его окружении - работает предатель.

Ермолаев, берет в руки толстую папку с материалами и жестом указательного пальца, правой руки, показывает Силаеву на обложку:
- Одну минуту! Послушай, Павел! Нам известно, что всю разведывательную работу и диверсии на территории Крыма разрабатывает немецкая морская разведка «Кондор», она сформирована в Берлине. Одновременно, они ведут работу против Турции и Англии. «Кондор» - это структура немецкого разведштаба. Сейчас она находятся в Вене, там же их разведшкола. Их задачи: сбор разведданных о советских военно-морских силах, проведение разведки глубокого тыла частей и прибрежной полосы, организация диверсионно-террористических актов. Надо искать этого предателя, именно он нацелен на получение секретных данных центра и на уничтожение командующего флотом, офицеров штаба и их семей и нас в том числе.

Силаев, понимая, о чем идёт речь, кивает головой и продолжает:
— к настоящему времени конкретных данных об агентуре противника нет, нами прорабатывается каждый, кто имеет отношение к аэродрому, обеспечивает перевозки и так далее. Людей не хватает, динамика использования аэродрома очень высокая.

Ермолаев, снова переходит на строгий и громкий командирский голос:
— Знаю, Силаев! Знаю! Каждый день может стать последним! Войска несут потери. Личный состав видит, что эвакуация населения происходит медленно. Есть факты дезертирства. Активизировались даже те, кто не попадал ранее в наше поле зрения! Оперативную работу прекращать нельзя ни на минуту!

Разговор прерывается стуком в двери. В помещение входит дежурный по особому отделу НКВД Черноморского флота. Он не сменялся с дежурства уже трое суток, поэтому на небритое лицо, мятую форму и нечищеную обувь, уже никто не обращал внимания. Его желтое лицо говорило о плохом самочувствии, после ранения офицера мучала одышка, иногда был жуткий приступ кашля.

Дежурный вытянулся по стойке смирно и, обращаясь к начальнику особого отдела, отрапортовал:

— товарищ старший майор, по вашему приказанию последняя сводка.
Ермолаев не стал брать документ, посмотрел на Силаева, потом на дежурного:
— читай сам, быстро и громко!
Дежурный, обычно передавал сводку для ознакомления начальнику отдела и уходил «на телефоны», но в данном случае, он даже как-то взбодрился и неожиданно для себя, начал читать громким и звучным голосом:
— «В ночь с 30 июня на 1 июля сего года, советские части отведены на «рубеж прикрытия эвакуации», который состоит из двух линий земляных укреплений. Первая линия - проходит от берега моря до верховий Стрелецкой бухты. Вторая линия от бывшей царской батареи № 18 до верховий бухты Камышовая. Остатки воинских частей отходят в район Херсонесского полуострова. 35-я береговая батарея остаётся закрытым и охраняемым объектом. Охрана аэродрома ослаблена. От 35-й батареи до маяка по южному побережью заняли оборону остатки подразделений 9-й бригады морской пехоты и сводного батальона майора А.А. Бондаренко из состава 7-й бригады морской пехоты. В районе маяка у позиций 551 батареи заняли оборону остатки 110 зенитного артполка ЧФ с командиром полка В. А. Матвеевым и комиссаром полка батальонным комиссаром Н. Г. Ковзелем. За ними вдоль берега в сторону маяка заняли остатки 953 артполка Приморской армии с командиром полка подполковником Полонским. Под скалами Херсонесской бухты расположилась рота охраны штаба 109-й стрелковой дивизии». Доклад окончил!

— дежурный свободен. Сводку передать в Москву, - приказал Ермолаев.
Затем, Ермолаев помолчал с минуту и заговорил:

— слышал Силаев? С какими определениями мы сейчас работаем: остатки, сводные, отходят, покинули…. Каждый день, каждый день мы теряем Флот и личный состав. Перекроют аэродром, эвакуации не будет! Будет паника! Командующий флотом – Октябрьский, поставил задачу сотрудникам госбезопасности усилить бдительность. Особенно оберегать шифровальщиков, которые, не смыкая глаз, дни и ночи передают в центр обстановку на херсонесском пятачке. Приказываю Вам, Силаев! Аэродром, через оперативные возможности, отрабатывать безостановочно и круглосуточно. Доклады по изменению обстановки через дежурного - ежечасно. До убытия последнего самолёта оперативную работу не прекращать, даже при отсутствии связи. Задача: выявлять диверсантов и их группы. В случае получения конкретных разведданных, дам подкрепление для их задержания или уничтожения! Всё остальное в ваших руках! Работайте!

Силаев выпрямился по стойке смирно:
— есть, товарищ старший майор!

Павел Силаев вышел из кабинета начальника и на несколько секунд остановился у затемненного окна в коридоре. Он смотрел то на двери начальника отдела, то на спешащих сотрудников, занятых своим делом и не обращающих внимания на своих сослуживцев. Сам не ожидая для себя, Силаев проговорил вслух:
— а ведь я не спросил, состоится ли эвакуация сотрудников контрразведки и их семей. Что сказать супруге? С чего начать? Куда сейчас идти на аэродром или домой? Надо отправить своих! Так, сейчас нужно в штабе флота уточнить время и даты эвакуации подразделений. Почему не хватает времени? Мы что-то делаем не так? Нет, надо двигаться вперёд! Постоянно двигаться вперёд!

Именно в этот момент мимо Силаева проходит тот самый дежурный по отделу и, посмотрев на Силаева, взял его рукой за плечо и обратился к нему тем же громким голосом, которым читал сводку.
— слушай, у тебя всё нормально? Ты давай двигай в расположение, сейчас тут горячо будет, - предупредил дежурный.

На улице заревела сирена, кто-то из людей закричал – «воздушная тревога!». Люди стали перемещаться в подвалы. Это было отработано до мелочей, до секунды. Через пять минут раздались первые взрывы. Силаев переждал бомбежку и сразу решил выдвинуться сначала к супруге, так как понимал, что он теперь долго не покажется в городе и полностью будет погружен в вопросы безопасности аэродрома.
Силаев на попутной военной машине добрался до общежития, в котором уже несколько месяцев проживал со своей гражданской супругой Прасковьей. После бомбёжки в городе, люди медленно выбирались из подвалов на улицу. Осматривались вокруг. Вдалеке кто-то громко плакал. Одна женщина в сером платье, беловолосая, красивой внешности, собирала на улице валяющуюся одежду и детские игрушки. Вокруг себя она сгруппировала детей выходящих из подвала, организовывая их дисциплину голосом учительницы начальных классов. Павел узнал свою супругу издалека. Прасковья увидела Павла подбежала и обняла его, начала плакать. Сначала ничего не говорила, просто обнимала, но отчего-то крепко сжимала кулаки за его спиной. Затем немного успокоилась и пришла в себя.

— послушай, Паша, - заговорила Прасковья. Людей больше не эвакуируют. Говорят, что из Новороссийска кораблей и самолётов теперь не будет. В городе начинается паника. Бомбёжки участились. Что делать с ребятами, у которых нет родителей? У нас в общежитии есть раненые, но их только перевязывают. Что с ними сейчас делать, никто не знает. Ребята из нашего общежития пропали без вести. Люди друг другу помогают, но ты знаешь, на той стороне улицы.., на той стороне улицы дом, ты знаешь… – там никого не осталось, даже в подвалах! Все погибли, Паша! Наших друзей больше нет!

Силаев смог выдержать такую информацию. Он снял фуражку, вытер пот со лба. Достал носовой платок и стал вытирать им лицо Прасковьи.

— постой, постой, какая ты у меня чумазая, - с любовью сказал Павел. А ты помнишь Одессу? Ты помнишь, какие там были бои, ты ничего не боялась, ты уже всё это видела. И ни разу не отступала, ты мне помогала своим стальным характером быть тем, кем я стал сейчас. Давай по детям - пройдём к севастопольским милиционерам, у них должны быть хоть какие-то возможности. Успокойся, родная! Мы все переживём, помнишь, как мы гуляли по набережной? Мы закончим войну и снова пойдём на набережную. Я люблю тебя, дорогая, но времени у нас совсем нет. Нет времени…, совсем.
— Паша, скажи, что на фронте? Я вижу, что всё не так! Теперь всё не так, - рыдала Прасковья.

Силаев решился сказать всё, как есть:
— блокада вокруг Севастополя почти замкнулась. Нависла угроза захвата врагом штаба Севастопольского оборонительного района, а вместе с ним — всей секретной документации. Работает предатель! Есть дезертиры! Ты должна знать, мне надо на аэродром, нам надо на аэродром! Теперь всё там!
Прасковья, изменилась в лице, словно слова Павла подтвердили её опасения, она как будто вдохнула новые силы:

— ты, Паша уезжай на аэродром, ты там нужнее, я тут разберусь с ребятами, с милицией, а ты потом меня заберёшь! Нам нужно всех собрать, кто остался, составить список, и будем думать, что делать дальше. Ты иди, Паша, иди!
— на самом деле, мне нужно тридцать минут, чтобы организоваться, - сказал Силаев. Надо понять график эвакуации, я быстро, сейчас в штаб, потом за тобой. Пиши список, собери людей. Я быстро!

Силаев, не прощаясь, убегает к машине. В штабе он пробыл полтора часа. Возвращаться пришлось к общежитию пешком. В штабе он получил срочную установку прибыть на аэродром для сопровождения секретных документов и отправку самолётом командующего флотом на Кавказ. Вернувшись к общежитию, он не застал там Прасковью. На улице было уже безлюдно. В общежитии он встретил жену офицера штаба – Люду, и стал выяснять у нее, куда делась его супруга.
— Люда, здравствуй! Ты не видела Прасковью? Она собирала детей, там список… мы договорились встретиться, но её нет нигде.
— машина комендантская пришла, ответила Люда. Их увезли всех, то ли в милицию, то ли на эвакуацию. Взяли только её и детей. Они уехали. Уже давненько уехали. Паша, а когда будет эвакуация семей? Что будет с нами? Ты мужа моего видел?
— не знаю, Люда! Сейчас ничего не понятно. Всё меняется каждую минуту! Если что, скажи Прасковье, что я на аэродроме, пусть меня тут ждёт, я обязательно вернусь за вами!

Это была последняя встреча Павла с женой его товарища Людой. Она погибнет через несколько часов в следующей бомбёжке и не успеет никому передать информацию, что Павел обещал вернуться в общежитие за оставшимися семьями. Силаев один уезжает на аэродром. Время работает против него!

Часть 2. Ценою жизни.

Херсонес. Военный Аэродром, первые числа июля 1942 года. Силаев находится в помещении, которое он использовал для оперативной работы и повседневной жизни. Стол служил и для приема пиши и для разбора карт, и для изучения документов по обстановке. Оружие у него всегда было при себе. Его лётная форма местами пришла в негодность после нескольких уличных боёв. Постоянное напряжение выматывало. Болела голова, но эту боль он забывал, когда приходила необходимость вновь заниматься работой. Он собирал информацию о возможных местах нахождения диверсионных групп. Практически одновременно он сопровождал важные грузы с секретными документами и людей отправляемых на Кавказ. Зазвонил телефон. Ему поступил срочный звонок по внутренней военной связи от офицера разведки Черноморского флота:

— Паша, слушай, сейчас главное - это скрытое управление войсками. Мы получили данные, что немцы не понимают, почему до сих пор летают и штурмуют их позиции черноморские летчики! Они считают, что на мысе Херсонес существует подземный аэродром. Ты меня понимаешь, Паша! Эту информацию можно использовать, чтобы вычислить твоего предателя. До связи, Паша! До связи!

Информация заслуживала оперативного внимания и Силаев, положив трубку, сразу принялся размышлять, заглядывая в карту аэродрома, как бы вырисовывая образ подземной его части. Он размышлял вслух:

— так, на самом же деле наши истребители хорошо замаскированы в капонирах, а тяжелые "Дугласы" садились на аэродром ночью, подходя со стороны моря. Да, надо с этим работать! Но как? Где взять этот подземный аэродром? Зацепка есть - времени нет! Время есть – нет людей! Есть люди - нет возможностей!». Как всё знакомо!
Мне нужен человек, который распространит информацию о подземном аэродроме за пределами нашего расположения. И такой человек у меня есть!
Недолго думая, Силаев выходит за территорию аэродрома и находит в соседнем доме своего старого знакомого по кличке «Мефодич». Раньше они всегда встречались в обусловленном, безлюдном месте, теперь Силаев пришел к нему домой и сразу начал разговор:
— Мефодич, ты знаешь, что просто так не попрошу! Дело есть! Надо срочно распространить вокруг нас, вокруг аэродрома, информацию, что мы научились делать подземные аэродромы, там, мол, много самолётов и боеприпасов и всё такое! Пронимаешь меня? Это важно! Это жизни многих людей! А я гостей подожду на аэродроме в это время!

Мефодич был человеком угрюмым, но когда надо было, мог разыграть любые спектакли. Его черная и местами седая шевелюра волос вилась кудрями. Он привык адаптироваться к окружающей обстановке и в этот раз чётко осознавал, что ему придётся встретиться с неприятностями. О диверсионных группах он знал от Силаева и раньше, но чтобы активно распространить информацию среди населения? Было сложно, даже думать об этом, особенно в таких, военных условиях.

— Паша, ты меня не заиграй потом, засмеялся Мифодич. Я ведь понимаю, что мне могут и не поверить и опасно это! Хотя, знаю я один способ, как можно провернуть твоё дело! Скажу, мол, списки делают на эвакуацию населения, передают на аэродром, людей собирают под землей и оттуда посадка идет, и место вылета никто не знает. И клюнет твой шпион!

— Мефодич, дорогой! Быстрее, только прошу быстрее, - нервно, с заиканием начал Силаев. Информация это настолько актуальна, что разойдётся по округе с невероятной скоростью. Это нам и нужно!

Они попрощались, и Силаев ушёл в расположение части. Немецкая агентура, как ожидалось, «клюнула», но им необходимо было выяснить точно, где этот подземный аэродром концентрирует свои силы, откуда происходит управление, как население доставляется для эвакуации, кто является начальником эвакуации. Немецкой агентуре надо было попасть в списки убывающих. Так Силаев оперативным путём и создал тот самый «коридор», в котором можно работать с конкретными фактами. Прошли ровно сутки, когда ничего практически не происходило по данной информации. На аэродроме по-прежнему, было много суеты. Действительно, самолёты уходили и приходили. Но за сутки людей не эвакуировали по разным причинам. Ночью был авиационный налёт. Бомбили. Наступало 3 июля 1942 года. И старый, добрый друг Мефодич через дежурного по контрольно-пропускному пункту вышел на связь с Силаевым. Мефодич в этот раз выглядел раненым и очень уставшим.

Силаев увидел его состояние и понял, что что-то происходит:
— Как ты Мефодич? Что с рукой?
— избили меня, - начал Мефодич. Не знаю кто. Начали за эти списки спрашивать. Говорят, откуда знаешь? Когда вылетают? Как попасть в списки? Я соврал, что за деньги всё можно организовать через моего дядю. Они мне денег дали, на вот, смеётся - это наверно тебе! А вдруг это не те, кого ты ловишь? Не ошибись, а то мне и так теперь что-то надо делать?
— не спеши дорогой, не спеши. Давай по - порядку. Как выглядят? Как зовут? Где встретили? Как держались? Как стояли? Когда тебя ждут обратно, расспрашивал Силаев.

Мефодич, недолго думая, составил ориентировку и, будучи гражданским человеком, уже начал говорить по-военному:

— три человека до тридцати пяти лет, высокие, крепкие, пальцы рук переломаны у всех, назвались кличками, одежда лёгкая, летняя, плечи широкие, походка военная, говор украинский. От одного алкоголем разило и наколка на руке непонятная, затертая. Он спрашивал про командующего. Где говорит он, знаешь? Может сейчас командующий быть на аэродроме? Сказали, будут завтра, то есть 4 числа, рано утром ждать меня с ответом. Да, они прихватили у меня все документы, которые были. Припугнули, что если что не так сдадут в НКВД. То есть наверно тебе! И опять засмеялся.

— завтра значит, задумавшись заговорил Силаев. Вот мы их голубчиков и примем завтра. Ты, Мефодич, никуда не уходи. Поживёшь на аэродроме несколько дней, я всё организую. Да, на вот тебе две гранаты, держи их при себе! На аэродроме, без моего ведома, никуда не ходить! Только по моей команде, теперь всё по моей команде! Понял?

— а чего ж не понять, - сказал Мефодич, меня уже всё равно побили… и снова засмеялся.
— ты, это.., со смехом заканчивай, давай,- улыбаясь, успокаивал его Силаев.
Силаев выяснил у Мефодича место встречи. Доложил по телефону информацию о времени и месте предполагаемого задержания дежурному в особый отдел флота. Попросил оказать помощь! За текущие сутки произошло много вылетов и прилётов. Жизнь аэродрома превратилась в большой муравейник. Совсем близко слышались разрывы от артиллерийского удара. Немецкие бомбардировки увеличились и стали настолько продолжительными, что иногда понять время суток было практически невозможно. Возможно, каждый житель Севастополя в те дни ощутил на себе признаки контузии. Многие погибли. Так наступало 4 июля 1942 года.

Рано утром Силаев получил первую оперативную информацию - звонок Силаеву состоялся от дежурного по КПП, который сообщил по телефону:

- товарищ Силаев, тут один военнослужащий тылового подразделения, при пополнении запасов топлива для самолётов, пытался выяснить местонахождение какого-то подземного аэродрома. Мы сказали, что такого тут нет, он уехал, мы его документы переписали.

Силаев практически закричал в трубку телефона:
— задержать его немедленно!
Но, из телефона доносилось:
— он умчался, как бешеный!

Силаев бросил трубку и проговорил:
— это же и есть предатель! Свободно передвигается по городу на военном заправщике. Всегда может использовать топливо для кратковременного разжигания костров, создавать подсветку для ориентиров вражеской авиации. Надо срочно его установить и задержать.
Через несколько секунд заревела сирена воздушной тревоги! Силаев стал быстро собираться, взял оружие, проверил на месте ли Мефодич, и выскочил на улицу. Совсем рядом с аэродромом шел бой. Личный состав в полном составе был поднят по тревоге. Слышались строгие команды – «К бою!» Силаев походу движения перехватывает бегущего к штабу посыльного:

— кто объявил тревогу? Что происходит?
Посыльный, практически не останавливаясь, прокричал:
— немцы окружили аэродром, идёт много машин, на горизонте танк…
— ну, вот и начиналось, сказал Силаев. Где же ты, Прасковья? Где же ты сейчас, дорогая? Времени нет, совсем нет времени.
В следующие минуты перед аэродромом завязался бой. Через короткие промежутки группы наших солдат и офицеров вырывались к противнику то с одной, то с другой стороны. Численность и возможности немцев превосходили в разы. Все понимали, что этот бой последний для них, но отбивались и отбивались мужественно. Во время очередной атаки к Силаеву подбежал Мефодич, с круглыми глазами, то ли оглушенный, то ли ослеплённый он начал кричать Силаеву:

— Паша, я видел, рядом с немцами были те трое, которые интересовались аэродромом, они с оружием и сопровождают грузовую машину. Ты был прав Паша, они предатели!
— что бы сейчас не было, Мефодич,- перебил Силаев, слушай меня внимательно. Гранаты у тебя с собой?
— да! так точно! Паша дорогой, что с нами будет?
— если останусь живым и попаду в плен, ты доберись до меня с гранатами…, понял меня Мефодич? Понял?
— доберусь, Паша,- практически по-отцовски сказал Мефодич. Только ты уж постарайся, всё чтобы как всегда у тебя было. Ты Паша настоящий, ты справедливый, ты правильный! Скажу вот сейчас, вдруг больше не получится! Всегда тебе верил и сейчас вот всё стало ясно с этими гадами.
У Мефодича потекли слёзы:
— я верю тебе, Паша! Я всё понял,- говорил Мефодич. Но говорил он уже самому себе, обращаясь в спину убегающего к бою Силаева.
Мефодич отошел глубже к штабу и наблюдал за обстановкой, дожидаясь следующих решений Силаева. Через несколько минут прозвучал страшный взрыв. Немцы зашли на аэродром. Всех кто остался в живых, в том числе и Павла Силаева, взяли в плен. Стихла стрельба. Рассеялся дым, и улеглась пыль. Горели строения. Дымились спрятанные самолёты. Всех пленных собрали на небольшой площадке и окружили автоматчиками. Военных обыскали и забрали всё оставшееся оружие. Затем подошли машины с немецкими офицерами, которые скомандовали завести гражданских в общий строй пленных. Когда открыли грузовик из машины стали выбрасывать людей, среди которых была избитая жена Силаева - Прасковья. Её оглушили прикладом еще при погрузке в Севастополе. Глазами она увидела своего Пашу и в этот момент она была счастлива. Неважно было всё, что окружало их, они смотрели друг другу в глаза, у обоих текли слёзы. Когда их соединили в одну группу, Прасковья пробралась к Павлу и обняла его руку и улыбнулась:

— мы обязательно погуляем с тобой на набережной. А я успела эвакуировать ребят с севастопольской милицией, проговорила она.
— а я успел отправить Командующего на Кавказ… Да, и мы знаем кто нас предал, только поймать не успели… Эвакуироваться последними самолётами нам не пришлось. Да и без тебя я всё равно бы не полетел! Прилетевшие "Дугласы" не смогли даже совершить посадку на окружённом фашистами аэродроме. Они были вынуждены вернуться на Большую землю.
— у нас всё получилось, Паша, - сказала Прасковья. Это же не первый раз, помнишь, как мы познакомились и эвакуировались из Одессы? Я думаю, что ты знаешь, что надо делать! Ты всегда знал, что нам надо делать! Поэтому я и не улетела, я шла к тебе и меня схватили немцы, так получилось, что они привезли меня прямо к тебе! Только вот не знаю, как им за это спасибо сказать!

Раздалась немецкая команда – Ахтунг! Из машины вышел немецкий генерал и сопровождающие его офицеры. Все подошли к пленным. На территории аэродрома заканчивалась зачистка местности. Среди развалин нашли Мефодича, которого волоком притащили и бросили к группе пленных советских солдат. Мефодича подняли. Он судорожно глазами искал Силаева. Наконец-то он его увидел и стал, практически незаметно, перемещаться в его сторону. В это время, к немецкому генералу подошли трое предателей, которые общались с Мефодичем. Немецкий генерал стал обращаться к пленным:

— я не буду долго разговаривать на русском языке. Мне нужен сотрудник НКВД, который знает расположение подземного аэродрома. Кто его выдаст — останется живым! Даю пять минут!
Никто из немцев не знал, что эти пять минут станут главными в решении Силаевым последней задачи. Мефодич уже был рядом и с восторгом передал Павлу Силаеву две гранаты.
- как ты это делаешь, Паша, спросил Мифодич. Знаешь, ты очень умный и надёжный человек! Паша, я горжусь нашей дружбой!
- теперь, Мефодич выйди и скажи им, что знаешь о том, что я сотрудник НКВД, - сказал Силаев. Прощай!
Мефодич выходит вперёд, указывает на Силаева, обращаясь к немецкому генералу:
— вот он, здесь этот сотрудник!
Прасковья в это время прижалась к Паше и сказала:
- я люблю тебя Паша и всегда буду рядом…
В этот момент трое предателей узнали Мефодича и на немецком языке, что то сказали генералу, указывая на него.
Немецкий генерал восторженно:
— очень хорошо помогать Германии!
Немец улыбнулся, но не заметил, как Мефодич, придвинулся к нему ближе.
— выходи НКВД! Как твоя фамилия? Сейчас расскажешь нам, где твои помощники, - рапортовал генерал.
Силаев стал выходить вперед, он был легко ранен, кровь сочилась по гимнастёрке. За ним шла Прасковья. Как только они подошли ближе к генералу и трем предателям, Силаев достал приготовленные к бою гранаты и со словами:
— меня зовут Павел Силаев! И привёл в действие гранаты. Произошел взрыв!
На месте взрыва погиб немецкий генерал и трое диверсантов. Напротив них лежали Прасковья и Павел Силаевы, а рядом обнимая руку Силаева, лежал его старый друг Мефодич.

Такой ценой был выполнен приказ начальника особого отдела Черноморского флота. Диверсанты были ликвидированы. Убит немецкий генерал. Но, всех пленных в тот день расстреляли.

Командующий Черноморским флотом и Севастопольским оборонительным районом адмирал Ф.С. Октябрьский в письме бывшему начальнику Особого отдела КГБ генерал-майору И.С. Гудкову от 12 декабря 1964 года написал: "…В кошмарной обстановке бомбежки, обстрела, сплошного огня, пожаров и стона раненых отважные черноморские чекисты ценой своей жизни, почти все они героически погибли при выполнении этой операции, боевое задание выполнили".

Конец.

PS:
В Севастополе на месте гибели Павла Силаева воздвигнут памятник, где на мемориальной табличке указано: «Здесь 4 июля 1942 года героически погиб защитник Севастополя моряк-чекист младший политрук Силаев Павел Михайлович. Презрев смерть, последними гранатами он взорвал себя и окружавших его врагов». В Севастополе именем героя названа улица, на которой установлена памятная доска.
18 марта 2015 года в рамках серии «70 лет Победы в Великой Отечественной войне» в России была выпущена почтовая марка, посвящённая Павлу Михайловичу Силаеву.
Старейшая городская газета «Слава Севастополя» от 6 июля 2007 года, напишет:
«…Поиск очевидцев продолжался долго. Евгений Ревенко, после тяжелой контузии эвакуированный с аэродрома в первые дни июля 1942 года, более десяти лет собирал информацию и вел поиск участников боев за Севастополь, которые могли что-либо знать о Силаеве и других сотрудниках госбезопасности, павших на мысе Херсонес.
И только в 1966 году отозвался проживающий в городе Ахтырке ветеран войны Иосиф Губка. Он был свидетелем последних дней обороны города.
Иосиф Губка рассказал, что Силаев и другие сотрудники опергруппы первого, второго и третьего июля 1942 года участвовали в отражении атак немецких танков, пытавшихся прорваться вглубь Херсонесского мыса. Две вражеские машины были сожжены, а экипажи уничтожены.
К вечеру третьего июля Павел Силаев и другие отошли к береговым обрывам. Сам Губка добрался вплавь до подошедших к берегу катеров и был доставлен в Новороссийск.
Из других источников были получены данные, что один из сотрудников госбезопасности при захвате немецкими войсками аэродрома подорвал гранатами себя и гитлеровских офицеров. При проверке удалось выяснить, что этот подвиг совершил Павел Силаев.
…Офицер отстреливался до последнего. Фашистскому патрулю удалось захватить контрразведчика, лишь, когда у него закончились патроны.
Увидев летные знаки отличия, солдаты привели Силаева к генералу: тому не терпелось узнать, где же таинственный подземный аэродром?
Без оружия, в прожженной, посеченной осколками форме Павел Силаев казался гитлеровцам беспомощным и сломленным. Рядом стояла его жена Прасковья.
Немцы ждали скорых и чистосердечных ответов на вопросы. Но вместо этого отважный защитник Севастополя выхватил из-под куртки гранату-лимонку, рванул кольцо и шагнул навстречу врагу. Упали, скошенные осколками от взрыва, немецкий генерал и еще два офицера. Погибли Павел Силаев и его жена…
Кажется, ни добавить, ни убавить. Правда иногда вместо лимонки упоминаются две противотанковые гранаты, которыми отважный контрразведчик подорвал себя и врагов. Иногда приводится деталь, что на Павле Михайловиче Силаеве была кожаная куртка, в которой он смог спрятать гранату. Однако вспомним, что стоял жаркий июль, у защитников города не было ни глотка воды, вокруг выжженная солнцем и перепаханная снарядами безжизненная степь. Здесь не до кожаной куртки. Но все это мелочи, на которые не стоит обращать внимание, тем более, когда говоришь о величии подвига – самопожертвовании ради победы.
«Навстречу немцам Павел Силаев шел, засунув руки в карманы, в которых лежали приведенные в боевое положение две гранаты-лимонки. Жена шла рядом. Их привели под конвоем в немецкий походный штаб на допрос. И тогда Павел Михайлович привёл в действие гранаты. Раздался мощный взрыв, и у немцев возникла паника. Взрыв уничтожил немецкого генерала и находившихся рядом штабных офицеров. Погибли также сам Павел Михайлович Силаев и его жена».
По словам смотрителя Херсонесского маяка А. И. Дударя, который был свидетелем происходящего, Павел Силаев взорвал себя, жену и группу немецких солдат спрятанной гранатой. Сам Дударь, раненный в обе ноги, был захвачен немецким патрулем на Херсонесском маяке и доставлен в полевой штаб, вместе с ним были захвачены Павел Силаев и его гражданская жена сотрудница метеостанции ЧФ Прасковья Моисеевна Горошко. Вот именно по воспоминаниям этого заслуженного человека мы знаем о подвиге Павла Силаева. Других источников информации нет.
В декабре 1964 года начальник особого отдела КГБ ЧФ контр-адмирал П. Х. Романенко на основании полученных данных о подвиге чекиста принял решение увековечить его имя сооружением памятника на месте гибели. В торжественной обстановке, с присутствием властей и ветеранов, памятник был открыт 19 ноября 1966 года.
Вскоре обнаружился еще один пробел: офицер-контрразведчик, совершивший героический подвиг, остался без награды Родины. Этот пробел был устранен благодаря инициативе участника обороны Одессы и Севастополя сотрудника контрразведки в период Великой Отечественной войны полковника в отставке Л.Н. Феценко, по ходатайству которого П.М. Силаев был награжден в 1992 году медалью «За оборону Севастополя» посмертно.
Дударь Андрей Ильич – главный и единственный свидетель гибели Павла Силаева.

С неба папа - ангел наблюдает
Как подрастает дочка его.
Он всё видит, он всё про нее знает
Только обнять не может ее.

С улыбкой ангел смотрит с небес
И сын стал такой уже взрослый.
Только на сердце у него порез
Ведь папа к небесам был отослан.

Он каждый день в гости приходит,
Пытаясь родным своим помочь.
С солнцем по утрам к ним заходит,
Которому всегда радовалась дочь.

А в доме том уж пусто стало
Не слышно шуток и веселья.
Ведь папу небо от них забрало
И нету в том доме развлеченья.

И вспоминая эту страшную ночь
Ангел слезинку с неба сбросит.
"Я скучаю по вам, мой сыночек и дочь
И не хочу видеть ваши горькие слезы!"

Я рядом с вами, детишки мои
Сегодня, завтра и в пасмурную осень.
Хоть и друг от друга мы теперь далеки,
Но я люблю вас сильно очень!


13.12.2024

Вот и снова двадцать третье число.
Вот и снова на глазах горькие слезы.
Вспоминая день, когда всех нас трясло,
Держа в руках твои воспетые розы.

Этот день теперь траурным считаем.
День, когда обрушились наши мечты.
Но по - прежнему тебя не забываем.
Ты в нашем сердце свои оставил следы.

И вот опять я на могилу направляюсь
К кумиру неземной красоты.
А к памятнику легонько прислоняясь
Скажу лишь тихо: "Всех лучше у нас ты!"

Я посижу недолго с тобой в тишине
Мы вместе послушаем пение птиц.
А ты приходил ко мне сегодня во сне,
Сказал что для встреч у нас не будет границ.

Сказал, что ко всем потихоньку приходишь
Пытаешься всем улыбки подарить.
А ты по - прежнему всех с ума нас сводишь
И так же продолжаем тебя мы любить.

А сейчас декабрь пришел к власти
Белым покрывалом всё укрывает кругом.
А сердце всё разрывается на части
От того, что тебя нет в этом мире земном.

Ты приобрел свой вечный покой
И розы твои тебя теперь охраняют.
А все те, для кого ты был мечтой
За тебя молитвы вслух читают.

Я уходя, обязательно тебя поцелую
Воздушный поцелуй я пошлю на небеса.
Но не забыть мне эту ночь роковую
Когда погасла свет очей твоих краса.


13.12.2024

Вы всё вредите золотому !.
Который. враз проучит вас !
Это не клетка. с Управдома!
И что казалось вам законным !
Но правды нет в том никакой !
Луна и Солнце лучше гному !.
Чем посвятит на вражий ряд !
И я культуру продолжаю !
И долго ли так продержусь ?
На место вас поставит знойно !
Лишь самый лучший. автогаз !!!

Время сдвинули в обратку,
вновь буржуйство возродив!
Россиянами назваться
люд советский вновь решил.

Губы дружно раскатали:
заживём, так заживём!
По могилам разбросали
люд нестойкий голышом.

И во всю запели песни
о хорошем житие!
И повёл, товарищ Ельцин, –
господином на коне.

А коняка тот немецкий, –
«мерседесом» по стране,
наезжал на дух советский–
обещаньем на волне.

И пошли, теряя чести,
и пошли куски урвать! –
Кто краюхи, кто-то место,
чтобы большее прибрать!
Появились олигархи,
капитал свой пополнять!
Преклонились иномаркам, –
души стали продавать!

Пионеры, октябрята
показали норов свой, –
комсомольские робята
показали перестрой!

И рванули в буржуята, –
кто в бандиты, – кто в менты!
Вот такие – ленинята,
про идею болтуны!

Всё их вижу, – всё мелькают,
все из бывших коммуняк!
Смело, – лихо присягают, –
все за родину горят!

И, конечно ж, урывают, –
любой способ, чин по чин!
Даже свечки зажигают, –
дальних, – ближних придушив!

Сволочное вижу время!
А точнее, – сволочей,
что несли недавно бремя
пылких ленинских идей!

А сегодня – демократы,
да первейшие во всём! –
Не желают признаваться, –
не покаются гуртом.

И не пробуй прикасаться, –
по закону, все правы!
Жаль, устали надрываться
те, что мрут от нищеты.

Краски в центрах не замажут,
нищету простых людей!
Кто-то лихо зажигает, –
кто-то просто захирел!

За свободу разговоров
плата слишком высока!
Жмут моральные уроды, –
жмёт повсюду сволота!

Остаются всем упрёком, –
братья, сёстры под крестом,
что звались, как все народом, –
что сдались, пошли на слом!

И сегодня, чтобы выжить,
совесть типа сохранить, –
нужно в небо свято зырить,
мимо слепо проходить!

Ну, а честь, так – это в прошлом, –
о своём ведь надо бдеть!
Жирный тоже льёт ведь слёзы, –
вдруг деньгой начнет худеть!

8 марта 2010

Который век Россия в кандалах, –
который век ей будущее строят!
И в основном лишь на словах, –
и в обещаньях тужатся герои.

Как в западне уставшая душа,
живёт на горсти идеалов, –
вокруг порядков старая тюрьма
и грохот явленных обвалов.

Да есть удачи нынче на костях,
а болтовня, однако же, масштабней!
И век, который бродит в кандалах –
Россия мать дорогой старой!

Как и всегда по слякоти невзгод
суму устало она тянет, –
как и всегда ограбленный народ
о доле жалкой рассуждает.

Как и всегда, под карканье ворон,
нужда в могилы загоняет!
И нет просвета, – в страшный сон
судьба Россию обрекает.

Который век грядёт восход,
и не взошедши, угасает?
Который век Россия ждёт,
и ожидая в чём-то пропадает!

Одну надежду дарит Бог!
И дай-то, сбудется она когда-то! –
Россия сбросит цепь морок, –
за кандалы придёт награда!

16 ноября 2009

День насыщенный сегодня вполне
Событиями очень различными.
В нашей довольно необъятной стране
Волнующими и порой необычными.

Прямая линия с президентом
Длилась более четырёх часов.
Множество было рассмотрено моментов
Из экономики и реальных боёв.

В православии также день не простой
Никола зимний на календаре.
На службу собрались кто всею душой
Праздники почитает, которые в декабре.

В общем позитив и полезность есть
Понятно без всякого сомнения.
Кое-что необходимо учесть
Для пользы дальнейшего движения.

День насыщенный сегодня вполне
Событиями очень различными.
В нашей довольно необъятной стране
Волнующими и порой необычными.

Под грустный отчёт добродетели датчика,
Непринятых смыслов сжигаю главу.
Мне тоже ведь снятся кровавые мальчики
Вживую, при полной луне, на яву!

О, что же Он сразу дал Еву, не Евочку,
Вложив в неизведанность "До" вместо "От"?!
Я вижу, как пьют несозревшие девочки
Отвратный коктейль извращённых свобод.

Запугивать мир сверхчастотными звуками
Бесчестных оружий - талант ещё тот!
Идут неприкаянно внучки за внуками
По мёртвой земле с паутиной пустот.

Вам кажется, тьма победит - а вот нетушки!!!
Строками сражаться я буду всегда,
Как наши достойные бабушки-дедушки,
Когда приближалась большая беда.
/20.12.24/

В сердце моем ты навечно живешь,
Светлая память твоя не угаснет.
С каждой минутой и следущим днем,
Я представляю твой образ прекрасный.

Ты в моих мыслях, в молитвах моих,
Так неустанно к тебе я взываю.
В небе ночном звездою горишь,
И направляешь меня- моя мама.

Смех твой звучит в ветре весеннем,
Тепло твоих рук буду помнить всегда.
В каждом мгновение, невидимо где-то,
Ты наблюдаешь за мною всегда.

Спасибо за все, что мне подарила,
За ласку, заботу, за нежность твою.
Ты всю себя без остатка вложила,
Как же тебя я безумно люблю.

Ты всегда была рядом со мною,
Дарила тепло и нежность свою,
А я так упрямо грубила порою,
Не слышала слов твоих в тишине.
Ты говорила, меня защищая,
Что мир так не прост, как кажется мне.
Что жизнь уготовила лишь испытанья,
Достойно пройди не легкий свой путь.
А я словно ветер-холодный, колючий,
За ласку, любовь упрекала тебя.
Была так слепа и не замечала,
Что это была лишь забота твоя.
Теперь, когда, тебя вдруг не стало,
Весь мир изменился в глазах моих,
В душе пустота, одна только горечь,
Об утрате, которой, уже не вернуть.
Твой голос нежный звучал когда-то,
А теперь вокруг лишь одна тишина,
Что приносит грусть и сочащие раны,
Как больно теперь, мне жить без тебя.
Сквозь слезы и боль я вижу твой образ,
Он словно тень в моем сердце живет.
Каждый миг, что был с тобой прожит,
Теперь лишь память, а в горле лишь ком.
Как бы хотела, я снова и снова,
Услышать твой голос, до боли родной.
Сказать тебе нежно: «Прости меня мама,
Как хорошо, что ты рядом со мной».
Но время ушло и ты не вернешься,
Словно сон, растворившись в ночи.
Теперь я одна и боль меня гложет,
Шрам на душе, так безумно болит.
Мама, прости свою дочь неразумную,
За дерзость несносную и грубость мою.
Твоя любовь для меня как награда,
Только я, не хотела ее принимать.
Теперь ты со мной , всего лишь в мыслях
В каждом дыхании, и в каждой слезе.
Ты- мой ангел, мой свет, моя сила,
Мама родная, спасибо за все!