На завалинке столетий

(Житейские метаморфозы)

Богач живёт спокойно, мирно,
Хоть способен мало он к чему.
Но пьёт он сладко, ест он жирно,
И угождают все ему...
Когда галчонок стал богатым,
Он важным и надменным стал;
К знакомым, родственным пернатым
Он уваженья не питал,
Ел, пил он, спал и веселился,
И чтоб каприз исполнить свой,
Галчонок важный не скупился
И деньги тратил — ой, ой, ой!..
Дом убран у него прекрасно,
Галчонок франтиком одет, —
Кашне — материи атласной,
И новый бархатный жилет...
Он по часам сидит и дремлет
На мягком кресле у стола
И песне райской птички внемлет,
А та на привязи была...
Галчонок спит, а птичка рая
Хранить носастому покой
И, нежно крыльями махая,
Мух отгоняет целый рой...

(Стихи из карманов времени)

Да, были в древности герои,
В любви искали Дульцинеи,
В мечтах их жили только феи,
Да славные деянья Трои.
Теперь не тот герой, с изъяном
Пошёл (заметно люд мельчает).
Героя наших дней карманом
«Красотка» старая пленяет.

(Стихи из карманов времени)

Покрывшись сумрачною тенью,
Зло стремится к преступленью...
Надменно с песнею идёт,
С собою горе лишь ведёт.
И цель его: создать всем слёзы,
Убить надежду в счастье, грёзы,
Разбить отрадный идеал.
Оно, земной кумир — Ваал.

(Стихи из карманов времени)

Мгла... Хаос... Немой простор!
Шли века... года... недели!..
Вдруг мелькнул чудесный взор,
Вдруг уста её зардели.
От румянца, блеска глаз
Загорелись неба своды,
Слово молвила тотчас
От земли отстали воды.

От улыбки неземной —
Птиц и мотыльков игривых
Зародился пёстрый рой,
И взошли цветы на нивах.
Жить привольно стало всем.
Человек был в мёртвой глине
Недвижим и глуп и нем...
В ней коснел бы он поныне.

Но, она с закатом дня
Поцелуем сотворила
В Рае бедного меня
Сотворила, окрылила...
И воспрянул к жизни я!
На чудесный мир взирая,
Пил я чашу бытия,
Но, был выгнан я из Рая.

(Обо всём понемногу)

Славяне любят говорить —
Начнут и тянут, тянут нить
Речистых прений;
Нет силы их остановить
От рассуждений.

Сначала робко говорят,
Затем кидают острый взгляд
Налево, вправо,
И с каждым словом крепнет яд
Не речь — отрава...

Грозит война, грозит чума,
Грозит ли гражданам тюрьма
Иль дождь картечи,
Ну, как тут не сойти с ума! —
Всё речи, речи...

И впереди, и сзади гнёт...
Народ стоит, исхода ждёт,
Слова считает,
A красноречие растёт,
Да процветает.

К словам привязан славянин.
Он в говорильне — труд мужчин
Переоценит...,
И в жизнь внедрить, или мигрант
Его заменит.

(Стихи из карманов времени)

«Стыд не дым — глаза не ест»,
Издавна
Поговорка ходит на Руси.
Значит,
Дым глаза нам ест исправно,
Но,
Тогда мы,
Вот что раскуси…
Славу —
Дымом называем ложно,
И вполне
Уместен здесь Протест:
Угореть от Славы,
Правда, можно,
Но,
Глаза совсем она не ест!

(Философские заморочки)

Я пью и гордиться могу даже тем.
Три царства природы не сходны-то чем?
И звери и люди пьют, любят свободно:
Конечно, на сколько им всё это сродно:
Орлы и дельфины, и блохи, и кот —
Все могут любить и все мочат свой рот.
Что, стало-быть, пьёт и любовь понимает,
То первое царство собой составляет.

Растения — царства второго состав;
На жизнь у них меньше гораздо уж прав.
Любовь им чужда, им она не понятна;
А всё-таки пьют и они вероятно...
Как ляжет роса или дождик польёт.
Итак, что не любит, а только лишь пьёт:
Лимон и сосна, огурец и алоэ —
Всё это составит уж царство второе.

Последнее царство есть царство камней;
В нем жизнь незаметней и много бедней:
В камнях нет ни жажды, ни страсти, конечно,
Не пьют и не любят, живут бессердечно.
Всё, что без питья и без страсти живёт,
В последнее царство природы войдёт.
Итак, кто ни пить, ни любить не способен
Чему, как не камню, скорее подобен?..

(Современный тип)

Хулиганство нынче в моде;
Стал «героем» вдруг мигрант;
Он при всём честном народе
Дебоширит, хоть, не пьян.
Нож запустить — и готово!
Двинет в ухо, не взлюбя...
За пять тыщ продаст другого
И за тысячу — себя,
Мирных жителей мучитель,
Улиц ужас и позор,
Сутенер, зубодробитель,
Он погромщик, он же вор,
Все-ж он выше укоризны.
Ибо — видимо, тайком,
На «спасителя отчизны»
Кем-то дан ему диплом.

Пригож Амур. Эрот хорош:
Известно это всем.
Но что они — одно и тож —
Я не согласен с тем.
Скорей, два брата-близнецы:
Амурчик и Эрот.
Они хоть оба молодцы,
На этот раз всё-ж не тот.
Амур румян и златовлас,
Эрот же — тот бледней.
Амур ласкает нежно вас,
Эрот же — тот сильней.
Амур — любимец больше дев,
И любит дев он сам.
Эрот же, свой колчан надев,
Предпочитает дам.
Амур румян, не истомлен,
Бессонницей ночей.
Эрот? Сонлив — усталый он
И мутен взгляд очей.
Стрела Амура слабый вздох
Бросает в ночи тишь;
Он сам стыдливо-скромный бог.
Ну, а Эрот? Шалишь!
Он страстной трепетностью крик
Исторгнет из груди,
Стыдливо он не прячет лик,
Не шепчет: — Погоди!
Волненьем страсти он кипит;
В нём жгучий вихрь — Самум.
И всем одно он говорит:
— Люби без всяких дум!
И где Амурова стрела
Без раны упадёт,
А сам Амур, боялся зла,
С испугу удерёт, —
Эрот там не смутит свой взор.
Вновь вскинет лук сейчас
И будет бить до тех он пор,
Пока не скажут пасс!..

В понедельник в Корейском проливе
Бой дать русским взлелеял я план;
Но... мне в этом отважном порыве
Был помехой ужасный туман.

Миноносцы все были уж в сборе;
Но... огромных, невиданных форм
Волны выйти мешали мне в море,
И весь вторник свирепствовал шторм.

В среду к острову шел я Цусима,
Русских крейсеров был там отряд;
Но... в тумане он скрылся незримо,
И ни с чем я вернулся назад.

Вновь в четверг я за русскими гнался,
В море были затишье и гладь;
Но... сильнейший вдруг ветер поднялся,
И пришлось возвратиться мне вспять.

Мне поручен пролив для охраны,
Потому что я зорок и смел;
Но... и в пятницу были туманы,
И я русский отряд просмотрел!..

И в субботу, ужасно взволнован,
Потерял аппетит я и сон,
Когда русскими был арестован,
Взят, как приз, пароход Аллантон.

Очевидно, не дремлет бессонный
И в туманы, и в шторм русский флот;
И об этом, невольно смущенный,
В воскресенье послал я отчет.

Примечание:
Неделя адмирала Камимуры* — этот доклад с японского языка на русский перевел Маркиз-де-Безэт.

(К свержению ига Сестрорецкой орды)

Над Сестрорецкою ордою
Не будет
Властвовать Гирей;
Объят хан
Смертною тоскою,
И слёзы
Льются, как ручей.

Отныне
Грозные баскаки
Не будут дань
Взимать с «гостей»
И им грозит
Увечьем в драке...
Скорбит и плачет хан Гирей.

Понимая, что пришло
Время счет свести за доки,
Важный турок очень зло
Оттопыривать стал щёки…

Выпрямляет грозно стан,
Притворяется не трусом…
И, держась за ятаган,
Всё шевелит чёрным усом.

Но, кидает часто взор
Он с тревогой на Босфор
И в грядущем чует горе,
Ожидая, что вот-вот
Он узрит там в полном сборе
Удалой Российский флот.

Ноты шлют в Стамбул державы:
— Сербов режут, падишах!..
А султан им: — Вы не правы,
Ваш, друзья, напрасен страх!

Шлют державы ноты паки:
— Режут в Азии армян!
А султан в ответ им: — враки!
Вас ввели, друзья, в обман.

Мнит он всё ж не без заботы:
— Вдруг концерт держав в презент
Мне пришлёт уже не ноты,
А ударный инструмент?..

(Философские заморочки)

У разнеженной земли сладки были грёзы летом.
Ей мечталось, что вдали, полны радостным приветом,
К ней с лазоревых небес тайно гении слетали...
Что встречал их тёмный лес, и Дриады в нём шептали.
Снилось ей, когда лучи щедро сыпало к нам небо,
Будто все мы богачи, у сельчан так много хлеба,
У животного — овса, у поэта — вдохновенья...
Что так близки небеса к людям в блеске обновленья.

И счастливец — человек, что наступит очень скоро
Золотой блаженный век без печали, без раздора,
С царством мира и любви... Но, теперь иное стало:
В гости солнце не зови, — нет у солнца капитала...
Обо льде, не о весне рыкнул ветер, полный зверства.
То в заоблачной стране перемена министерства.
Тучи небо облегли, плачут бедные берёзы,
И у Матушки Земли в эти дни иные грёзы:

Снится ей, что у людей мало радости и хлеба,
Нет овса у лошадей, у певца — глаголов неба,
Что далёко человек от небес в юдоли грешной,
Золотой же новый век — только призрак в тьме кромешной,
Будто золото лучей сотворило мало пищи,
Будто мало богачей, да и те духовно нищи,
Будто лоно бытия продаётся мёртвой силе,
И что пенье Соловья кашли, насморки сменили...

(Философские заморочки)

В клочках разорванных вечерних летних туч,
Где трепетал вдали зарницы беглый луч,
Мне образы богов мифических предстали.
С нечёсаной своей косматой бородой.
Был пасмурно-угрюм старик Зевес седой,
Глаза Венеры там сквозь слезы заблистали.
Диана древняя, как дева зрелых лет,
Смотрела с кислотой и, в кителе одет,
Старинный бравый Марс, теперь давно в отставке,
В газете наводил с угрюмым видом справки.
Юнона, сходная с купчихою вполне,
Во весь зевала рот. Конечно, это мне
Всё лишь пригрезилось в обрывах туч грозовых,
Но пасмурен был вид у всех богов суровых.
— Мы опозорены! — они вещали мне, —
Мы, боги древние прославленной Эллады,
Теперь истрёпаны у вас в земной стране,
И нас на знамени малюют ретрограды...
А тот язык, увы, которым речь вели
Мы древне меж собой по шири небосклонов,
Теперь долбите вы из пыльных лексиконов,
И ставят юношам из-за него нули...

(Сплошь да рядом)

Подари слезу мне, ангел,
Я возьму её с собой,
Увезу в Мадрид ту слёзку,
Вставлю в перстень золотой.
Ты открой в устах пурпурных —
Пару бархатных завес…
Кинь словечко «Да» оттуда —
Вознесусь я до небес!..

Эх, мороз, морозец!
Пожалей нас, друже!
Сделай одолженье,
Заморозь ты лужи,
Укроти ты ветры,
Усмири потоки,
Девушке столичной
Подрумянь ты щёки.
Юношей ленивых
Подбодри на дело,
Пробуди от спячки
Наши дух и тело
И дельца-вампира,
Чтобы был честнее,
За нос за мясистый
Ущипни больнее

Важный химик - Купорос,
Зелья всыпавши в реторту,
С речью, полною угроз,
Обратился как-то к чёрту.
— Сатана! Явись ко мне
Из владений мрачных ада, —
На воде и на огне
Испытать тебя мне надо!..
Говорят, — могуч и горд,
Не боишься перемен ты,
Я ж тебя за первый сорт
Разложу на элементы!..
Мощный химик был готов
Всё исполнить, как кичился, —
Только чёрт на этот зов,
Испугавшись, не явился!..

Литература наша — храм...
В веках он блещет величаво.
А сколько, сколько по стенам
Имен налево и направо!

Кто в нём хоть на минуту был, —
Спешили все себя прославить,
Чтоб мир их вовсе не забыл,
И надписи свои оставить...

Как приезжающих орда
В местах, прославленных молвою...
Пошляк здесь пишет без стыда,
Но, стыдно гению порою...

Поднимись на вершину,
Чужой человек,
И сразу увидишь тридцать рек,
И сразу увидишь, меж рек и гор,
Золотые чаши озер.

Поднимись на другую,
Снова смотри:
Здесь жили — богатыри,
О чёрные скалы точили меч
И скалы могли рассечь!

А когда сходились
На бой с врагом,
Кольчуга гремела, как гром.
Перейди на третью,
взгляни туда:

Несчетно чернели
В долинах стада,
Туманом вставало
Дыханье коней...
Не забыть тех веселых дней!

... Ах, и нынче от песен
О славных днях —
Вырастают цветы —
На камнях...

(Сказка — быль)

Часть третья:

Вот встаёт тут ало-красный весь народ,
«Декларацию труда» он им несёт,
Да не чёрными написана чернилами —
Кровью красной, трудовыми, значит, силами…
Трудовым она пропитана вся потом,
Обо всех печётся нуждах и заботах.
И несёт она свободу всем затравленным.
Под боярскою пятою всем задавленным.

Как увидела лишь нечисть декларацию —
Завопила, загалдела на всю братию
И народное то дело, дело правое,
Повернуть хотела нечисть по лукавому.
Да уж больно, в раж войдя, они забылись.
Зипуны-то буро-красные раскрылись,
Показались вмиг народу лики чёрные...
Увидал народ обманы их позорные.

Хлеборобов ало-красный весь народ
Поскорее от холопов прочь идёт.
Проклиная их коварную затею,
Что петлю народу прочили на шею.
Ало-красным хлеборобам мой привет,
Что спасли народ от многих тяжких бед.
В назидание потомству, не для славы,
Записал все старый дед Лука Лукавый.

(Сказка — быль)

Часть вторая:

И чтоб сам-то был он яркий ало-красный.
Обманули этак много-то несчастных,
Да не всех-то им обманом взять удалось то —
Больно много ало-красных оказалось там.
Что твердят — Коли не сможем править сами —
Значит, быть опять боярскими рабами...
А холопы серо-бурые стараются,
Сослужить боярам службу собираются.

Заняты одной лишь думой, да немалой:
Где-бы краски раздобыть им красно-алой.
Лишь смеется старый Леший у порога.
— Захотели, знать, сердешные, вы много:
Чтобы красным стать, не надо алой краски,
Окунись в нужду житейски без опаски:
Как хлебнёшь обиды чаши, — чаши горьки.
Поработаешь от зорьки и до зорьки…

Трудовым промокнешь потом, потом жарким.
Сам ты станешь ало-красным, светлым, ярким.
Не поверили холопы, ведь несчастные,
В зипуны все нарядились буро-красные.
И пошли скликать, сзывать окрестных жителей.
Выбирать себе Хозяина-Правителя...
Так как дальше всем так жить невозможно
Чтоб вступить всем в новый мир, но не ложный.

Уж полным-полна изба, — народу много,
(Выбирали всех с разбором, больно строго),
Посреди избы сидят все буро-красные.
Кой-где серые, да чёрные-ужасные.
А в сторонке, будто, слева у порога
Ало-красных хлеборобов, знать, немного.
Председатель тут собранье открывает:
— Ну выкладывай, ребята, кто что знает!

(Сказка — быль)

Часть первая:

В некотором не заморском царстве,
В том, где ныне мы живём-то, государстве.
Жили-были хлеборобы и бояре;
Парни, старцы, молодицы, бабы стары.
Хлеборобов трудовых-то было много —
Да все жили они бедно и убого.
И по цвету они были люди разные:
Тёмно-бурые и серые, и ало-красные.

А бояр совсем-то было уж немного.
Нрава-ж были они злого и крутого,
И чернее они были тучи тёмной...
Хлеборобов массой правили огромной.
Обижали хлеборобов они больно —
Не легко ярмо, ведь, жизни подневольной...
Пуще всех страдали парни ало-красные.
До поры-ж сносили молча всё, несчастные.

Да уж больно тяжко жить несчастным стало:
Размахнулись, развернулись все удалые.
Шибанули всех бояр-то по макушке:
— Уходите мол сердечные, вы дружки!
— И без вас, мы сами кое-как управимся.
— Больно жить под вашим игом нам не нравится.
Разбежались вмиг бояре тёмно-чёрные:
Но как хитрые, лукавые, проворные.

Повели на хитрость дело, дело сложное:
Говорят мол: — Так и так, нам всем возможно
Без греха, без шума, драки и без спора
В мире жить. Чтоб наше дело было споро —
Изберём себе всеобщего хозяина,
Не ледащего какого Кольку-Каина.
А такого, чтобы всеми равно правил.
Никого чтоб без призора не оставил.

(Стихотворение в прозе с болью, как при остеохондрозе)

… Один настырный побегунчик от армии, вдруг захотел прославиться и начал безобразится: а вернее сказать, пожелал стать великим — ну, вроде гномика Наполеончика, и рубить бабло, каждый день, в сто лимончиков.
… Для этого он завёл, а точнее приобрёл метлу и сделал себе лошадку, ведь он ещё с детства был гадкий-прегадкий и на таких же в детсадике лошадок, как вонючка-клоп, был гнусавый мальчуган падок…
… Заказал себе походный зелёный сюртук, сделал громкий звук — «пук» и, стал почти башибузук.
… Выучился складывать руки крестом не только на груди, но и за спиною; спать валетом в Москве с просто Филей Киркоровым и сверкать с ним вместе своей голубизною.
… Не мог достать он, правда братцы, только треуголки, из новой сказочной коптёрки старой, страшной, кривоногой, бесшабашной — Алки-зубоскалки, бабки-балаболки.
… Вместо треуха запасся он тогда смирением, терпением, умилостивлением, утаениям и ещё Евгением, Арсением, Парфением..., а также научился всяким хулениям, хвалениям и даже различным, но не приличным услаждениям!..
… Таким образом, три терпения составили, треуголку — Вуколку, Миколку и Николку. А чтобы чего не вышло, приобрёл по дешёвке дышло и погнал на ней из Московских берегов набор глупых, записанных «квартальных слов».
… И вскоре, наш Попководец просроченный подставился, с кривых ног, до головы тупой, окровавился, на весь мир наркоманом представился, но лишь попрошайкой прославился.
… Стал вроде того Наполеона, который, бесславно растеряв свою армию, с отмороженным носом удирал от России с конкретным поносом.
… Мораль сия, как в басне, басенки, иль в побасёнке в заключение, для всех желающих, как в шоу-обозрении:
… — Кто хочет быть Наполеоном, должен выражаться как можно яснее: не то может попасть не в герои, а в гнойные геморрои и не к врачу проктологу, а сразу к трансплантологу на органы, а не на остров святой Елены, чтоб не было больше в мире никакой для людей проблемы!..
… На этом, повестушка с ноготок, завершилась, а попрошайка-чмо, почему-то в один момент, загоношилась и, вспетушилась!..

В окна мне виден чрез реку широкую
Тихий святой монастырь,
С древней его колокольней высокою;
Спит и угрюмый пустырь!..

Старцев-затворников кельи смиренные,
Храм, вековые леса;
Иноков хора псалмы вдохновенные, —
Вечером — тишь и роса...

Солнце лучи рассыпает багряные,
Сосны как будто горят...
В воздухе стелются росы медвяные,
Млеет цветов аромат...

В полночь в обители слышны рыдания,
Стоны и чьи-то мольбы:
Это — в священном экстазе страдания
Молятся Божьи рабы.

Льются с молитвами вопли сердечные,
В сумраке тая, как дым;
Тянутся тучи — полотнища млечные
Вслед за туманом седым...

Ночь утешает их стоны упорные,
Как много-скорбная мать;
Тени набросив на землю узорные,
Стала она засыпать...

Храм отворяет привратник в обители...
Колокол, чу, зарыдал...
Он мне напомнил о Боге — Спасителе,
Как Он за мир пострадал.

Наше сонное болото
Оживилось... Все шумят;
Все выходят за ворота,
Гуторят и гуторят.

Милых вестников крылатых
Ждём мы, радуясь весне;
Есть уж сплетни про пернатых,
Как же, как же, вот они!

Хрюков в руки взял синицу, —
Обещал всем показать…
(Дали звёздочку, в петлицу), —
В скобках надо понимать.

А Петрову обещали
Должность, с годик ждать веля,
Это значит, показали
В поднебесье журавля.

Раз, в венке из розы алой,
С пира шёл мудрец усталый
Поутру домой.
Пировал он до рассвета
У приятеля — поэта.
Шел их пир горой...
Там под звуки песни бурной
Пили сок они пурпурный
Виноградных лоз.
Гости пили, гости ели,
Песни слушали и пели
Все в венках из роз...
А теперь, покинув ужин,
Он домой идёт сконфужен
Думою одной...
На устах немеют речи —
Он боится дома встречи
С гневною женой...

Жизнь сон...
Тоска, печали,
И слезы горькие подчас,
И грёз заоблачные дали —
Всё мимолетно лишь для нас.
Какой-то силой тайной
Весь мир заворожён, —
Судьба нам шепчет
Смысл печальный:
Жизнь сон...
Обманы чувств, игра мечты,
Земные скрытые страданья,
Ничто не в силах унести
Нас от святого упованья.
В возможность счастья на земле.
Но, голос тихий и печальный
Нам вечно шепчет в тишине:
Жизнь сон... — видений актуальных!

(Народная сказка)

Часть вторая:

Вот один в избушке кавалер остался,
И о чём-то, лёжа, сладко размечтался.
Вдруг он слышит звуки странные в тиши,
Кто-то всё бормочет явственно: — пши, пши!

То в квашне-то тесто стало подниматься...
Кавалер поспешно начал обуваться,
Но, для форса крикнул: — Ладно, не боюсь,
Не пугай напрасно, я, ведь, брат, не трус!

Но, слезая с печи на пол с быстротою,
Он задел случайно кочергу ногою.
Стукнула в затылок сильно кочерга;
Кочергу служивый принял за врага.

Закричав, из хаты вон бежать пустился,
Да за крюк шинелью как-то зацепился.
— Караул! убили! — Бедный заорал;
За порог запнулся и без чувств упал.

Мужики из леса мимо проезжали,
Из убогой хаты крики услыхали,
Бросили обозы, в хату все зашли;
Воина лежащим у дверей нашли!..

(Народная сказка)

Часть первая:

На конце убогой, дальней деревеньки
Жили муж с женою, — оба уж стареньки.
Минуло старухе шестьдесят пять лет;
И старик согнулся, был и глух, и сед.

Вот однажды в хату к ним солдат явился;
На икону Божью чинно помолился,
И, отвесив низкий старикам поклон,
К ним с покорной просьбой обратился он:

— Путь мой — путь не близкий, тяжела дорога;
Будьте милосердны, и во имя Бога —
Ночевать пустите в хату до утра.
Век я не забуду вашего добра.

И старик промолвил: — Отказать не гоже!
И жена-старуха подтвердила тоже.
Поклонившись снова на такую речь,
Кавалер забрался поскорей на печь.

Старики на утро рано поднялися
И к обедне в церковь спешно собралися,
И сказав солдату, что они идут,
Молвили: — Касатик, не боишься-ль тут?

Отвечал служивый: — Был я и в Париже,
Был за синим морем, был сюда и ближе,
Видел вражьи пушки, сабли и мечи,
Так уж мне-ль бояться в хате, на печи?

Часть вторая:

Слава Богу! Русь идёт
Уж давно путём прогресса;
Расцветает и цветёт
Даже и родная пресса...

Сколько каждый день газет,
Сколько книг у нас выходит!
Смысла хоть, порой, в них нет, —
Кто-же нужным смысл находит?

Банков, тоже, несть числа:
По лицу родной землицы
Расплодились словно тля,
И блестят нам, как зарницы.

Привлекая и маня...
Если-ж скоро потухают, —
То, ведь, сколько без огня
Капиталов истребляют!

Так воскликнем: — Что в наш век —
Век великого прогресса,
Коль несчастлив человек, —
То какого-ж ему беса?..

Часть первая:

Слава Богу! Мы идём
Все вперёд, путём прогресса:
В наше время всё кругом
Процветает — нет регресса!

Хоть возьмём ростовщиков —
Расплодилась всюду масса;
А уж сколько кабаков:
Что ни шаг — кабак иль касса.

Даже в воровстве, — и в том
Прогрессивное движенье:
Грабят нынче даже днём
Без малейшего смущенья...

В кассу банка смело туз
Запускает свои руки;
Не гнушаются в союз
С ним вступать жрецы науки...

Честность ставится ни в грош,
Совесть в наши дни — химера;
Тот почтён и тот хорош,
В ком угасла в правду вера!

… Мы, небольшая группа спецкоров, навестили дорогих именинниц: Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию.
… Все семейство живёт за городом. Вера и Надежда — девицы уже в возрасте. Их сестрица Любовь — чуть-чуть помоложе.
… Вера служит секретарь-машинисткой в каком-то страховом обществе, Надежда уж пятый год, как зачислена кандидаткой на службу в министерство финансов, а Любовь посещает драматическую школу.
… Мать их София получает маленькую пенсию после покойного мужа.
… Поздравив дорогих именинниц: мы спросили, как они все поживают.
… — Да что там, — ответила Вера — живётся плохо... Как, впрочем, и всем... Что меня особенно возмущает так это — что люди совершенно утратили веру!.. Подавай им всё и, главное, сразу!.. Надо же иметь терпение!.. А вера — это великая вещь, она далее горами движет...
… — Однако теперь везде за границей принято прорывать сквозь горы туннели, осторожно заметили мы…
… — Заграница нам не указ! Прямо воскликнула Вера. Россия — страна самобытная... А у нас решительно ни во что не верят! Не верят ни в правительственные сообщения, ни в сберегательные кассы.
… — Ну, а вы как? — спросили мы у Надежды, чтобы переменить разговор.
… — Все еще не теряю надежды попасть на службу, довольно весело отозвалась Надежда и прибавила: но, кажется, только я одна в России ещё не потеряла надежды... Я говорю об успокоении... Есть такие люди, которые даже не надеются на будущую государственную думу...
— И охота вам, господа, всё говорить о политике! — вмешалась в разговор Любовь. Берите пример с меня... Я о политике никогда и не думаю... Вообще у нас на курсах это не принято..., а между тем посмотрите, какая теперь свобода на счёт интернетных объявлений о любви!..
… — Неужели и вы поместили в инете такое объявление?
… — А что же тут такого? — отозвалась Любовь. — Надо поступать по моде!.. Теперь самая модная любовь — по интернетным публикациям...
… — Ну, и какой-же результат имело ваше объявление?
… — Ах, какой вы любопытный!.. Ну, так и быть, я вам скажу: я получила в ответ массу писем с предложениями!..
… — А ваша мама ничего против этого не имеет? — осторожно спросили мы её.
… — Я не вмешиваюсь в дела моих дочерей, мудро изрекла София, сложив руки на толстом животе. — Я занята женским вопросом... Читали ли вы статью госпожи Лоты Гаммаро под названием...
… Тут, видя, что разговор принимает столь опасный оборот, мы поспешили учтиво откланяться хозяевам...

(Правдивые истории)

Как исчадье ада духи
Душу грешную томят,
Так осенние нас мухи
Допекают и язвят!

Утром — жалят на квартире,
Днём на службе жрут людей…
Что ужасней мухи в мире?
Есть ли зверь её страшней?

Не придумаешь расправы: —
Средства все для мух легки, —
Не страшат их ни отравы,
Ни липучие листки!

Хоть и много истребляют, —
Вон на пристани второй
Всех в киоске заливают,
Мух фруктовую водой!

Хоть их сотни в лимонаде
Посетители съедят
И за день так в целом граде
Миллионы истребят…

Но… на завтра, слышишь снова,
Их жужжанье режет слух!
Нет спасенья никакого
От царящих всюду мух!..

(Правдивые истории)

Хорошо мёд, медь иметь
Вместо злата и кредиток;
Хорошо в суме суметь
Отыскать богатств избыток;

Хорошо — вблизи Зизи,
От которой пахнет пудрой…
Быть в интимнейшей связи
С Машей — девой златокудрой;

Хорошо знать и не знать,
И якшаться с всяким сбродом;
Хорошо — себя считать
Симпатичным иль уродом;

Хорошо быть безнадёжно
В деву глупую влюблённым;
Наконец, пожалуй, можно
Пофорсить доходом тёмным…

Можно быть большим скотом,
Проституткой, футболистом,
Готтентотом, футуристом,
Только-б… не секретарём.

(Правдивые истории)

Кормят мухами у нас, —
Мухи в водке и в вине;
Лимонад дадут иль квас,
И без всяких глупых фраз,
На закуску-ж мух на дне.

Я хозяев не виню:
Нам-же пользы все хотят…
Истребляют! А в меню
Добавляют, как стандарт,
И мышат.

(Осенний отдых в Туапсе)

По «Курорту» в полдень знойный
Горделиво и спокойно
Туша полная плывёт, —
Тёща злобная идёт.

А за нею, жаждой мучим
И лучом палимый жгучим,
Моську тощий зять ведёт…
И осенний день клянёт.

Сзади шествует с актёром,
Озираясь диким взором,
В разговор погружена,
Дочка ей, ему жена
Словно жердь, худа она!..

После ж всех — друг дома жмётся
И с двумя детьми плетётся
— Заключительный аккорд!
Бледен, чёрен, точно чёрт.
— Возмутительный «Курорт»!

(Правдивые истории)

Как-то раннею весной
Мы вдвоём с тобой сидели
Под берёзкой вековой…
Соловьи, цикады пели!
Было сказочно и страстно,
Море, светлою волной,
Билось рядышком всевластно
Своей чуткою душой!..

Ты, целуясь всё со мной,
Повторяла беспрестанно:
— Дорогой мой, что с тобой?
Удивительно и странно…
Отчего ты хмур, вздыхаешь?
Тяжело мне ведь, любя,
Сознавать, что ты страдаешь!..
Что расстроило тебя?

Ну, скажи: не хороша я?
Скучно уж тебе со мной?
Говори же! Я-ж не знаю,
Что с тобою, мой родной?
— Слушал я тебя тревожно,
Но сказать я разве смел,
Что в тот вечер невозможно
У меня живот болел!..

(Правдивые истории)

По берегу ночью станичник шагал
И тяжко вздыхал…

Он дохлую кошку в объятиях нёс
Из мира печали и слёз…

И плакал; — Покойница кошка была
У кума взята из села…

Кротка и послушна при жизни своей,
Она развлекала детей…

Мяуканьем, мартовской ночью, она
Всех нас оставляла без сна…

Царапалась редко, ласкалась всегда,
Не ела у нас никогда.

Соседских цыплят воровала весной,
Гусей загрызала порой…

Три года, бедняжечка, так прожила
И только вчера умерла!..

Рыдая, станичник по берегу брёл
И скоро к «Курорту» пришёл…

Промолвив: — Прощай-же, блаженство моё! —
В бассейн опустил осторожно её…

Финал пришёл — нет больше увлечений,
Успех прошёл, нет счастья впереди…
Больное сердце, тьма сомнений,
Ужасная тоска в измученной груди.

Хотелось позабыть всё, что пережито
И ревность страстную, и юную любовь,
Сказать себе — что это позабыто,
Прошедшее уж не воскреснет вновь.

А жизнь кругом идет, свободна и красива,
И в краски яркие она наряжена.
С улыбкой радости и как рабыня лжива,
Лишь только издали манит к себе она.

Мечтанья прошлого проходят предо мною —
Мучительно чудовищный обман.
Забыться бы и отдохнуть душою.
И погрузиться б снова в сладостный туман.

(Из небесной хроники)

Венеру месяц обожал
Уж много тысяч лет...
Он даже, говорят, ей дал
Из ярких звёзд браслет.

Клялась в любви ему она,
Но, вышел жалкий фарс,
Когда, как некий Сатана,
Вешался ловкий Марс.

С Венерой на балу одном
Он вальс протанцевал
И в ресторане с ней потом
Закончил этот бал.

И проклял месяц свой позор
И своего врага...
Но, у несчастного с тех пор
Виднеются рога.

Весна идёт!.. Весна!.. Свирепый Дед-Мороз
Смертельно захворал и безнадёжно чахнет...
Весна идёт!.. Весна!.. Ты чувствуешь, как пахнет
Оттаявший на солнышке навоз?..
Весна идёт!.. Конец салазочным полозьям
С двуногой лошадью, бредущей за «пайком»...
На мостовой — холмы! И по тропинкам козьим —
Венец творения с увесистым мешком...

Вокруг всё радостно... Божественны горенья...
Скользит над лужами... вкруг, царственный мешок!..
Посторонитесь вы, идёт венец творенья...
И, слив с небесным взгляд, несёт земной паёк...
Весна идёт!.. Бодрящий лозунг дня: — калоши.
«Миллиардеров» хвост в закрытый магазин
Упёрся... Ждёт... Силён Советский гражданин:
«Лимоны» на ногах не составляют ноши...

Весна по-новому, вне формулы рутинной:
Бывало, в старину на крыше тает лёд,
И струйка светлая так весело течёт
На тротуар. — Теперь она в гостиной...
Природа в дом вошла: в столовой тёмный бор —
Берёза, ель, сосна... В квартире их и колем,
Как некогда в лесу... На кухне — птичий двор,
И стелется туман по спальне, как над полем...

Деревня в комнате — а город за окном
Даёт ответ на все культурные запросы:
И детям весело, и звонким голоском
Поют: Комбат! Купите папиросы!..
Гранитный камушек!.. Владимирский централ!
Весна идёт!.. Весна!.. О, курс рубля! О, ставки!
О, жизнь! О, солнца свет! О, зелень «сочной травки»!
О. хлеб! О, Горбачёв, — что нас пиндосам сдал!..
... 1995 г

Мечта золотая, как образ миражный,
Влечёт через бездну на подвиг бойца,
Но силы слабеют, и гибнет отважный
Под брань и насмешки, и хохот глупца.

Бойцов не смущают — ни смерть, ни преграда,
С отвагой бесстрашно на подвиг идут...
Не ждут: ни почёта, хвалы иль награды,
Но знают, что честен, разумен их труд.

Насмешек и мести они не боятся,
Им дорого дело, и с бодрой душой,
С надеждой и верой все к цели стремятся,
Что служит им всем путеводной звездой.

Пора младенчества еще не миновала:
Хотя прошли века — юн сердцем человек:
На мысленных его очах есть покрывало,
И многие с таким пробудут целый век...

Когда-то мы, природы сил не постигая,
В них создали кумир, взвели на пьедесталы
Невежественный страх была в том основная
И вера, и любовь, и смутный идеал!

Прошли года, века... и всё одно и то же:
По-прежнему кумир туманный возведён
В квадрат пустых идей, стесненных формой строже,
А здравый смысл опять упорно обойдён!..

С кабака и до трактира
Современный шёл пророк
И, шатаясь, прямо в лужу
Он упал — и встать не смог.

Там лежит себе спокойно,
На событие дивясь...
Вкруг упавшего пророка
Тьма прохожих собралась.

Толковали и смеялись,
Неумолчный шёл гомон...
Вдруг очнулся прорицатель,
«Гласом правды» вдохновлён.

И из лужи говорит он:
— Мелок, смертный, твой кумир:
Утопает в грязной луже
Нечестивый этот мир!..

(Правдивые истории)

Перезрелые девицы
Ждут девичеству конца:
Лоботряса из столицы
Или волжского дельца.

Адвокаты ждут добычи —
Иль убийцу, или тать:
Чтоб блестящие им спичи
Выпалить и оправдать.

A банкиры ждут момента
Скоро ли наступит крах,
Чтоб богатого клиента
Разорить и в пух, и в прах.

Аптекарь — эпидемии,
Чтоб лучше шёл хинин,
Художники ждут премии
На выставке картин.

Певицы ждут ценителя
Их птичьих голосов
И старца покровителя
Из денежных тузов.

Винтеры за картишками
Ждут шлем в червях большой,
А гимназисты с книжками —
Экзамен выпускной...

(Правдивые истории)

На Кавказе, на далёком,
Там, в ауле одиноком,
Вышел меж князьями спор,
Очень крупный разговор.

Начал спорить Казнакрадзе
С князем Лиховыпивадзе:
К ним пристал Взяткиберидзе
С князем Беком Хапунидзе.

Обсуждая положение
И народное движение,
Князь промолвил Казнакрадзе:
— Перестать теперь бы «крадзе» ...

С ним согласен Хапунидзе,
Что теперь нельзя «беридзе»
«И за «лиховыпивадзе»
Скоро всех нас — «прогонядзе»...

И решили в этом споре:
Прекратить им жить в раздоре,
Перестать себя «лупидзе»
И на сутки — «помиридзе».

В канцелярской паутине
Разгулялись пауки ...
Так весною на куртине
Вьются майские жуки.
Мушки все за «номерами»
Грустной очереди ждут —
Не столкнуться-б с пауками...
Пауки-же — тут как тут.
Паутиной зарастая,
Разжирел чиновный гусь...
Узнаю тебя, родная,
Департаментская Русь!

Или «номер», или фраза...
Ну, a дело? Дело? Спит.
Под стеклом, лишь для показа,
Толщиной своей грозит.
Канцелярская забота
Направляется к тому,
Чтоб «входящие», для счёта,
Не мешали-б никому...
Не мешали-бы, конечно,
Департаментским чинам.
Как-никак, нельзя-же вечно
Посвящать себя трудам!..

Жизнь кругом кипит волнами.
Всё сильнее натиск волн...
На мели сидит годами
Канцелярский старый чёлн
И скрипит он: — Буря злая,
Бунтовать?.. Я доберусь!..
Узнаю тебя, родная,
Департаментская Русь!

Тысячелетий жёлтый камень,
Что вкраплён в степи временем седым.
Маячит в памяти... Безглазыми ночами
Над тёмными оврагами, буграми
Встаёт веков косматый дым!

Монголия — безвольная рабыня!
Ребенка плач, звериный грубый рык!
Монголия и степь, и зной лилово-синий
Сгорит в нём сердце и остынет.
Как страсти, охлажденной крик!

Как сфинкс танственна...
Под серой маской зверя
Живут доверчивость и ненависть, и страсть...
Монголия, кто степь твою измерил,
Кто в постоянство чувств твоих поверил —
Над тем твоя довлеет власть!

Чист сердцем, кто смеётся;
Но, редко без помех
В дни наши раздаётся
Весёлый шумный смех.

В веселости порыве
Сдержать себя не грех, —
Там, на кровавой ниве
Есть страшный «красный» смех.

Кто сердца не имеет,
Раб низменных утех,
Тому теперь довлеет
Утробный глупый смех.

Коль счастье нас не любит
И мучит неуспех, —
Боль сердца лишь сугубит
Злорадный желчный смех.

Но, средь вседневной прозы
Живит бодрящий всех —
Порой хотя сквозь слёзы,
Правдивый честный смех!

(Посвящается господам бюрократам)

У Лукоморья — город скучный,
Казенных зданий много там,
Ленивый кот благополучный
В тех зданьях бродит по углам,
И тихо сказочку мурлычет: —
Незыблем канцелярский быт!
Пускай кликушей пресса кличет,
Но свежий воздух нам претит.

На зло общественному мненью,
Которым мы не дорожим,
Совсем не склонен к измененью
Бюрократический режим.
Пусть осуждают все открыто
Людей двадцатого числа, —
Рутина нам и волокита
Еще по-прежнему мила.

У нас живое дело чахнет,
Хоть много пишется бумаг.
— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет,
И было встарь, и будет так!..
- - - - - - - - - - - - - - -
— Я посетил тот город скучный,
Для сердца грустный и для глаз,
И сказку эту мне не раз
Мурлыкал кот благополучный.
Потомок, может быть, потом,
О ней храня воспоминанье,
Промолвит, что — свежо преданье,
А все же верится с трудом...

Вампиров этих, кто не знает?
На вид нет страшного ничуть!
И пол мужской их обожает
Всей страстью, а не как-нибудь...

Вампиров этих видеть можно
Не по ночам лишь, а и днём;
От света не бегут тревожно
И попугать не прочь огнём.

Но вместе с тем, вампиры эти,
Даря вам счастья лишь момент,
Опасны так же в целом свете,
Как и вампиры из легенд.

За вечным их кровавым пиром,
Ведь, ваш конец так недалёк:
Где трудно «высосать» вампирам
И сердце вам, и кошелек!..

Чёрный цвет давно уж в моде:
Траур — скорбный наш удел...
На Руси святой, в народе —
Стало много чёрных дел.

Всё черней несутся тучи,
Стелет путь наш тёмный мгла
И на горе к нам «из кучи»
Вдруг диаспора пришла!

Разыгралась вкруг на диво!..
Бьёт, глумится и кричит,
Бесшабашно и спесиво
Что ей вздумалось — творит!

К этой «своре» миллионы
По команде стали льнуть,
Вскоре шайки-легионы
Будут грабить, жечь и «дуть».

Словом, дух держимордальный
Стал нам зверствами грозить;
Смело, дерзко и нахально
Где захочется — тузить!

(Медицинские зарисовочки)

В наш век ненатуральный,
Когда рассудок спит,
К нам цереброспинальный
Явился — менингит.

Сия болезнь жестока:
Башка трещит — скрипит,
В одно мгновенье ока
Мозг больше не варит.

Особенный оттенок
Имеет эта боль:
Мерещится застенок,
Дубинки резвой роль.

Ну, словом, — контрактура...
Надейся и молчи.
Замри твоя фигура
И умных не учи!

Янтарный блеск
Вечернего заката
Еще дрожит
В кудрявых облаках,
Но день погас,
И мной его утрата
Без жгучих слез
Оплакана в мечтах.

Сияющий, воздушный,
Как виденье,
Пленительный,
Как первый сон весны,
Он — вечности
Летучее мгновенье,
Он — звонкий плеск
Разбившейся волны!

Вернемся к прошлому —
Оно, как день, прекрасно!
Не станем говорить,
Что ждёт нас впереди!
Зачем грозою дум,
Томясь, будить напрасно
Тревожный мрак
В измученной груди!

Довольно жгучих слёз,
Терзаний и томленья!
Довольно злой борьбы
И тягостных утрат!
Вернемся к прошлому!
Сон — слаще пробужденья!
Им лучший миг
От скорбной жизни взят!

(Правдивые истории)

Падают листья...
Так точно в реакции
Дела доходного
Падают акции
И наступает прогар...

Лица богатые,
Фирмы солидные
Вдруг рассыпаются
В крохи невидные.
Неотвратимый удар!

Падают листья...
Печальное сходство:
Лето, как фирмы,
Впадает в банкротство.
День сократившийся скуп.

А капитал
Умалившийся солнца
Платит лучами,
Не с блеском «червонца»,
А по копейке за «рубль».

(Исповедь)

Пускай толпа меня злословит!
В себе я создал мой кумир
И, презирая внешний мир,
Моя душа похвал не ловит.

Я сам давно уж оценён,
Я изучил себя отлично
И для меня звучит комично
В устах людей насмешки тон.

Я прочный создал пьедестал...
Пускай толпа над ним смеётся,
Он перед нею остаётся
Недвижим, как громада скал.

Тоскою жизненной страдая,
Себе останусь верен я,
И гордость пред толпой храня,
Я буду, как скала немая.

В тяжелом пути
Непосильной борьбой обессилены,
Мы степью глухою идём;
Ширяя крылами,
Над нами зловещие филины
Проносятся в мраке ночном.

Об острые камни
И травы, как иглы, колючие
Изранены ноги у нас;
Грозят поминутно
Нам звери и гады ползучие,
Скрываясь в засаде от глаз.

Преследуя в цели
Заветной мечты достижение,
Свершаем тернистый свой путь,
И, если погибнем,
Погибнем средь мук озлобления,
Постигнув ничтожества суть!

Где были боги в древности,
Олимп и Геликон,
Там в нашей ежедневности
Физический закон.
А в тучах, где величество
Сам проявлял Зевес,
Простое электричество
Там сыплется с небес.

Теперь, бесцеремонные,
Сказав капут мечтам,
Мы нити телефонные
Проводим здесь и там.
Как Прометей классический,
Сходив на небосклон,
Вновь пламень электрический
Ворует Эдисон.

И вспомнивши с досадою
Былые времена,
Зевес ворчит: я падаю...
Ну, вот тебе и на!..
Так всё по-человечески...
Практичный, трезвый взгляд...
А всё ж зубрит по-гречески
Нам, чёрт возьми, велят!..

Полюбив брюнетку сильно
Всю взаимность я познал;
Ласки сыпались обильно,
В счастье том я утопал.
Горяча, была брюнетка,
Жгуч её был страсти жар:
Пересохла-б даже ветка,
Сжег бы лес её пожар.
С каждым днём палимый зноем
От любви изнемогал;
Жир с меня заметным слоем
Каждый божий день спадал.
Точно днём июльским жарким
Пекся в солнечных лучах
И с лицом я красно-ярким
Все вздыхал: то — ох, то — ах.
Восклицал, изнемогая
С «ней» прощаясь до поры:
— Вот жарища-то какая!
Прямо сдохнешь от жары!..
Обратился я к блондинке:
— Полюби меня, сказал.
Вид эфирный той картинки
Сердце мне очаровал.
Отвечала хоть любовью
Мне блондинка на любовь,
Но своей холодной кровью
Холодила в жилах кровь.
Ветром северным садили
Милой ласки и слова;
И, казалось, зубы ныли,
Страшно зябла голова.
Зуб на зуб не попадали,
Поцелуй был ледяным:
Губы точно примерзали
К щечкам, будто бы стальным...
Здесь хоть было вряд ли хуже,
Все же было не до грёз:
И я крикнул: — Вот так стужа.
Экий дьявольский мороз!..