Из рога изобилия

(Из житейских параллелей)

Часть вторая:

Выбрал ночку я удобную,
Много денег дал прислужнице,
И пошёл я с мыслью злобною
В спальню к будущей «супружнице» ...
И рукою своевольною
Отворил я дверь с волнением...
О, блаженство!.. Вдруг невольно я
Поражен был изумлением...

Стало тошно мне до колики
И прошли мечты прелестные!
Там увидел я на столике
Вещи очень интересные...
Разной дряни груды целые
И моей царицы прелести:
Там лежали «зубки» белые —
Две искусственные челюсти!..

И «коса» её широкая,
Оказавшаяся снятою;
С нею рядом «грудь высокая»,
В виде двух подушек с ватою!..
Идеал же мой, красавица,
Без зубов, сухая, лысая,
Сном глубоким наслаждается...
Тут ужасно разозлился я...

И в душе моей мучительно
Закипела буря грозная,
И воскликнул я стремительно:
— Ах ты, кляча водовозная!

(Из житейских параллелей)

Часть первая:

Покорила мне красавица
Душу сильную и стойкую:
Всем она мне очень нравится, —
И лицом, и речью бойкою...
Стан роскошный, грудь высокая,
Точно жемчуг зубки белые,
До колен коса широкая,
Очи страстные и смелые...

И влюбился я в прелестницу:
Две зимы за ней ухаживал,
Две зимы к ней тёр я лестницу,
Две зимы к ней в гости хаживал...
И красавица заметила
Ту привязанность покорную,
И любовью же ответила
На любовь мою упорную...

А такое обстоятельство
Было очень соблазнительно...
Попросил я «доказательства»,
Что любовь её действительна.
Отказала мне красавица,
Но сказала с нежной нотою,
Что-де если мне желается —
Под венец пойдёт с охотою.

Закипели страсти знойные,
Сердце страстное забилося,
И желанье беспокойное
На душе зашевелилося...

(Из житейских параллелей)

Часть вторая:

Вы думали, что в грохоте и гуле
Вискам не больно?..
Но теплоход недолго на Босфоре
Качался сонно.
Эгейское меня манило море
И путь Язона.
Увы! Затем дождались мы потопа,
Столпотворенья:
Наш теплоход покинула Европа
В одно мгновенье.
И Азия во все проникла поры:
На все постели
У нас легли турецкие майоры —
И захрапели!..
Но, истощить боюсь запас бумаги.
Скажу короче:
Какие дни стоят в Архипелаге!
Какие ночи!
Как хорошо стригут и бреют в Смирне!
И просят мало!
Там — ароматен сумрак, как в кумирне.
Там — опахала...
В Александрии был я и в Бейруте.
А нынче — в Яффе.
Ах, отчего я больше не в каюте,
А будто — в шкафе!..
Здесь под окном прилёг верблюд усталый
И тяжко дышит.
И про меня он думает, пожалуй:
— О чем он пишет?..

(Из житейских параллелей)

Часть первая:

Железною дорогой — до Одессы,
А дальше — морем...
— Нептуны и Гермесы, и Балбесы!
Уж мы поспорим!..
Мы Чёрное бушующее море
Легко покинем.
Мы лунной ночью будем на Босфоре —
И там застынем.
Босфор!.. Заря... В алеющем тумане
Встаёт столица.
Наш теплоход — у турка на аркане —
За лодкой мчится.
Юлдуз-Киоск. Долма. Айя-София.
И турки, турки.
Растут дома, уродливо-кривые,
Без штукатурки.
Кричат ослы, — о, тяжкие стенанья! —
Кричат торговцы.
Мулла творит на башне заклинанья,
И блеют овцы.
Покинув шум, мы в местных Сладких Водах,
К закату плыли.
И на холме, устроив сладкий отдых,
Кальян курили.
Обратно нас помчал трамвай подземный.
Теснились фески.
На нас глядел в трамвае цвет гаремный
Сквозь занавески.
Лишь день и ночь мы пробыли в Стамбуле.
Merci, довольно.

(Из песен о любви и печали)

Словно две звёздочки —
Чудные глазки;
Губки, как розы, цветут...
Не расточай ты мне,
Девушка, ласки!
Даром они пропадут!

Ах, этих глазок,
То бойких, то томных
Всё я лукавство постиг...
Не, посылай ты мне
Взглядов нескромных! —
Толку не будет от них.

В зеркало лучше
Взгляни на себя ты.
Видишь? Смеясь и д
Твоих бесенята…
Не искушай-же меня!

Я не жених тебе...
Труд твой напрасен,
Девушка, не завлекай!
Вот по любви,
Если хочешь, согласен...
Нет? Ну, так дева, прощай!..

(Из песен о любви и печали)

Старушка-вьюга суетится,
Ей не сидится, ей не спится.
И весь-то день,
И всю-то ночь
Не надоест
Крупу толочь,
Не надоест
Муку мести
И тонко
Песенку плести.

А песенка
Её
Из свиста!
В ней
Всяких переливов
Триста!
В ней всяких переходов
Двести!
В ней добрые
И злые вести.

А больше всё-таки
Хороших!
В той песенке
Из белых мошек,
В той песенке
Из мотыльков,
И синих-синих
Угольков,
И звонких-звонких
Ручейков.

Зима и ветер в полдень суетливы,
И на восток нас тянет от прохлад.
И даже экзотически звучат
Индус—три-я, Негр—ам от-нос-ть
и Перс—пек-ти-вы.

Он помнит всё об овощах
И прочем агромире,
Встречая свёклу лишь в борщах,
Капусту — только в кислых щах,
Картофель же — в гарнире.

Лес... — шёпот дремотных вершин
Плывёт в безмолвии угрюмом
И, разгоняя сердца сплин,
В мир чудный сказок и былин,
Уносит ум, подвластный думам.

(Легенда)

На склоне песчаном царицы реки
Чернела высокая крепость тоски,
Её омывали холодные волны,
И бурно шумели угрозою полны.
Века проходили, а в крепости той,
В сырых казематах за мрачной стеной,
Вдали от сияющих солнца лучей
Томилось там много несчастных людей.

И жуткую тишь беспросветных годов
Лишь бой нарушал равномерный часов,
Да страж, равнодушный к страданьям других,
Спокойно шагал в коридорах пустых.
И стала та крепость на Бога роптать,
И к небу моленья свои воссылать.
— Скажи мне, о, праведный вечный Судья,
За что наказал ты жестоко меня?

Зачем я проклятья народа сношу
И местом позорнейших пыток служу?
О небо, услышь голос страждущий мой
Пошли наконец мне желанный покой.
Но, небо не вняло мольбам этим страстным,
Оно оставалось, как прежде бесстрастным.
И крепость смирилась, желанье свободы
В себе заглушила на долгие годы,
И тихо уснула... Лишь бурные волны
Сердито шумели угрозою полны.

(Сказки зимушки пушистой)

Сад пустынен и глух. Меж обмёрзлых ветвей,
Где весной рокотал и свистал соловей,
Под черешневой тёмною сенью,
Грустно ветер по чаше гудит ледяной,
Как надгробный напев над минувшей весной,
Что отрадно звала к упоенью.
Сердце девушки давят и грусть, и тоска;
Льдом закована словно, как сталью река...
Вот аллея, где с девственным смехом
Робкий звук поцелуя сливался в тиши.
Грустно воет метель в облетевшей глуши...
Но, и в холод под греющим мехом

Сердце девичье бьётся, как билось тогда...
Чаща сада под искрами зимнего льда
Вся в жемчужный наряжена иней.
Грустно с ветром поблекшие шепчут кусты,
Но и сладки, и полны девичьи мечты:
Ведь не вечно над снежной пустыней
Тучи будут свинцовой висеть пеленой...
Словно сон пронесётся зима, и с весной
Возродится природа для неги.
Из лазури луч солнца блеснёт золотой.
И малютка-подснежник блеснёт красотой
На серебряном, тающем снеге...

Зажурчит в камышах голубая волна...
Здесь опять повстречаются он и она,
И под трель соловьиную в чаще
С ароматом сирени проснётся любовь
И лобзания тайные, жгучие, вновь
Зазвучат и отрадней, и слаще...
Где-ты милый? - Наверно, мечтает и он,
Точно также об ней наяву и сквозь сон...
Спит природа под вьюгою снежной.
Уж и ей май-красавец не снится-ль во сне?
Мчи-же, вьюга, навстречу грядущей весне
Вздохи девственной грёзы мятежной!..

(Стихи из карманов времени)

Часть вторая:
В лад своей виртуозной заглавной игрой
С волчьим воем и стоном метели!..
Бал в разгаре; гремит снеговой котильон,
Фантастически льются аккорды,
Вальсирует видений ночных легион,
И кривляются чудные морды.

Канканирует резво кокетка лиса;
Танцы зайцев, — уж это совсем чудеса...
В пляс пустился и Мишка мохнатый, —
Пляшет ухарски-лихо по скользкому льду,
Пляшут снежные вихри в волшебном ряду
Перед самой мужицкою-хатой.
Вон и ведьма танцует вдали с помелом;
Снежный шлейф пышно вьётся за нею...
Вон кикимор толпа над уснувшим селом
Пронеслась вереницей своею.

Всё танцует и пляшет — заборы, плетни,
Даже ветлы кривые и старые пни
Приседают в снегу втихомолку.
Вон лохмотья рубахи, вися на колу,
Машут вдаль рукавами в туманную мглу,
Аплодируя серому волку.
Вон замерзшая речка и сломанный мост,
Лес угрюмый, дремучий, и сельский погост...
Месяц вынырнул ярко из тучи,
И при бледных лучах, на сугробах, на льду.

Бесы с пнями играют вдали в чехарду,
Резвы, веселы, быстры, летучи.
Бал в разгаре средь снегом покрытых степей,
И вина тоже много: хоть до пьяна пей...
Ледяное шампанское-диво!
Всем открыта в буфете речном полынья:
В лунном свете, мерцая, сребрится струя
Соблазнительно, ярко, игриво...

(Стихи из карманов времени)

Часть первая:
Разыгралась метель; в поле снежная тьма;
Сумрак ночи леса одевает.
А я знаю, сегодня старуха-зима
Правит праздник и бал затевает.
Ветерок ей болтливый шепнул, что вдали.
В южном крае, в пределах безвестной земли,
Скоро глянет весна золотая;
На прибрежьях всех южных лазурных морей
Запестреют цветы, запоёт соловей,
Заиграет луч солнца, блистая.

—А! — сказала старуха-зима, — так и мы
Бал по-своему вкусу устроим...
Знак она подаёт, и несутся из тьмы
Вихри снежные вьющимся роем,
Украшают причудливо дремлющий бор,
В белоснежно-сребристый блестящий убор,
Стелют чистые скатерти в поле.
Ну, и музыка бальная тоже нужна, —
Дирижером оркестра тут сам сатана.
Знать, сегодня на полной он воле...

Эй, послушайте музыку, вы, бедняки:
Как в нетопленной печке порою
По невидимым скрипкам лихие смычки
Ходят с визгом, с разгульной игрою...
Волки воют, как будто кларнеты в лесу...
На селе удержаться ль и тощему псу,
Чтобы тонкою Флейтою тоже
Не подвыть издалёка, зашторив со сна?
Шумом голых ветвей вторят ель и сосна...
Что за музыка, Господи-Боже!

Да, концерт настоящий на славу... А вот
И бродяги бездомного тощий живот,
На подобие звучной свирели,
Ноты в общем концерте заводит порой…

(На горизонте Гименея)

Часть вторая:

Мату частенько отлучался,
Ловил он, кажется, скорей
Красивых кошек, чем мышей,
И славно с ними забавлялся!..
Вот раз походкою нетвердой
Придя домой с побитой мордой,
Утратив вид свой важный, гордый.
Был сильно удивлен Мату:
Его Джульетта хохотала
И ласки нежно расточала
Соседу серому коту!..

В неверности моя Джульетта
Не может заслужить упрёк,
Котам-же маленький урок
Пусть будет побасёнка эта!..
Так знайте-же коты-гуляки,
И это правда, а не враки,
Что, состоя в законном браке,
Должна быть ваша жизнь чиста,
Чтоб вам жена не изменяла
И у себя не принимала
Соседа серого кота!..

(На горизонте Гименея)

Часть первая:

Однажды кошечка Джульетта
С котом Мату вступила в брак,
И переехав на чердак,
Жила спокойно пара эта.
Все кошки страшные кокетки,
А исключенья очень редки.
Твердили сплетницы соседки:
Джульетта вовсе не проста,
Джульетта мило улыбалась,
И подпустить к себе боялась
Соседа серого кота!..

На чердаке, весьма уютно
Влюбленной парочке жилось.
И сколько там бесед велось,
A поцелуи поминутно!..
Джульетта, поутру вставая
И глазки лапкой протирая,
Мяукала, поднять желая
Поспать любившего Мату,
И было видеть неприятно
Все эти нежности, понятно,
Соседу серому коту!..

Нельзя жить вечно без заботы,
Семейства стало прибывать, —
Жену, детей, чтоб содержать,
Мату ходить стал на работы...
Но приносил домой он мало,
Его семейство голодало,
Джульетта и не понимала,
Что муж гуляет не спроста,
И было ей хоть очень тяжко,
Не подпускала все-ж бедняжка
Соседа серого кота!..

(Всякая всячина)

… Действие происходить в недрах земли, в царстве ада.
… — Вы недавно изволили помереть, вероятно? — обращается грешник в довольно ветхом костюме к другому, в почти новой сюртучной паре.
… — Недавно, всего вторую неделю...
… — Это я замечаю по вашему почти совсем новому костюму... Вы изволили хорониться от бюро похоронных процессий?
…Толстый грешник кидает какой-то надменный взгляд и отвечает:
… — Разумеется! Теперь все порядочные люди от какого-нибудь бюро хоронятся!
… — Я тоже-с... Извините за нескромный вопрос, по какому разряду изволили хорониться?
… — По первому разряду...
… — Счастливец! Я вам завидую... Нет, а вот мне, так только по второму разряду удалось захорониться... И то, знаете, страшно дорого! Ужасно дерут!
… — Нет, что-же... Я не нахожу... — важно отвечает толстый. —
Кому не по средствам, хоронись не по первому, или второму, а хоронись по шестому, или там по десятому...
… — Это совершенно верно! — заискивающе лебезит тощий. — Но знаете, все-таки, как-то перед другими неловко... Хочется тоже, чтобы все это было comme il faut*!
… Грешник тощего вида переменяет тон, наклоняется поближе к толстому и в полголоса говорит:
… — Видите вот того господина с бородкой в проседь!
… — Вижу... А что?
… — Ужасно назойливый человек и любит лезть не в своё общество... Он в один день со мною хоронился, и я видел, как его везли на «паре гнедых», то есть в советском «запорожце», дырявой попоной прикрытый; а он втирается к нам — перворазрядникам и второразрядникам...
… — Вы ему давали понять об этом?
… — Говорил, но он оправдывается тем, что будучи в живых, имел хорошее состояние, но когда умер, то наследники его обобрали и похоронили, как пришлось...
… — Может быть, он и правду говорит?
… — Врёт! Кто-же теперь может проверить его слова?
… Так-то всякий может хвастать... Дело тёмное!

Примечание:
comme il faut* (Фран.) — как подобает.

(Философские заморочки)

На чёрных крыльях вдаль слетая,
Торжествовала Смерть: — Мой день! —
И блекла роза огневая,
И чахла нежная сирень.

С надрывным стоном от натуги
Вздымал и пенил волны шквал.
Метались чайки в перепуге,
А люд в деревне спал да спал.

Уж на сонливцев замахнулась
Рукой костлявой Смерть; вдруг взгляд
На землю бросив, усмехнулась
И молвила, с зевков: — Пусть спят!

(Из песен о любви и печали)

Безумный праздник в жарких грёзах
Мне снился, — молнии, как гнев,
Блистали яростно и, в розах,
Где каждый шип несёт угрозу,
Росла капризная мимоза...
Ты задержалась, побледнев,
Вдруг в полуночной тишине!..

Неудержимо задрожала
И отступила в темноту...
С тех пор отравленное жало,
С чем без любви жить не пристало,
Забросив якорь у причала,
Вонзилось в сердце и мечту!
Открыв живую красоту!

И я томлюсь.... Не надо воли
И вдохновенного труда...
— Вот, если б в ночь любви и боли,
В безвестной сказочной юдоли,
В день ожиданья новой роли, —
Переселиться навсегда,
В благословенные края!

Поетул
Дупэ М. Ю. Лермонтова

Ку греу, дар тотушь дук пова́ра:
Ун трай липсит де мынгыерь;
М-апасы ура ши окара,
Кумплите кинурь ши дурерь.

... Ну-мь пасы: тот че вор—сы спуе:
Е-о луме, нтрягы де небунь...
Поет фэр, де неказурь ну е,
Кум ну-й очян фэры фуртунь...

Кычь дарул сфынт дин черь поетул
Ну-л капэты уш ор, ын дар:
Мунчинд дин греу, ыл змулже бьетул,
Ыл кумпэры прин плынс амар!..

(Для одной гитары)

Я помню миг,
Когда мы так страдали:
Тебя томил
Ужаснейший недуг,
Враги тебя
Все хором посылали
Иль умереть,
Иль жить на светлый юг!

Клянусь!.. Тогда
Разлука мне с тобою
Была уже
Не в меру тяжела,
Но, примирив
Карман со злой судьбою,
Я плакал...
Ты и плакать не могла!

Но там, без сил,
Уж на краю могилы,
Зачем, любимая,
Ты так была строга?..
Ведь у тебя
Еще хватило силы
Поставить мне
Последние рога!..

(Крупицы глубокомыслия)

Да, тяжко умирать кипуче-молодым!
И в цвете юных лет, в разгаре юной силы,
Уйти, навек уйти в холодный мрак могилы,
Промолвивши «прости!» всем радостям земным,
Не жить, не чувствовать, не верить, не любить!
Мир благодатных грёз и светлых упований,
И речи честные, и жар благих желаний
Так рано, навсегда в могиле схоронить!

Мучительно уйти от солнца и цветов,
От ароматных роз и от ночей чудесных,
Когда в груди горит огонь стремлений честных
И много дум святых и вдохновенных снов!
Уснуть, когда в душе таится много сил,
Беспомощно сложить ослабнувшие руки,
Когда кругом звучали бурной жизни звуки,
И может быть, к себе широкий мир манил!

А если долго жить, а если страстно жить
В водовороте дней мятежных и кипучих?
И жить порывами своих желаний жгучих,
И веровать добру, и искренно любить?
На жизненном пиру мятущихся людей,
В обычной толкотне, под звон немолчный злата,
Где ты найдёшь себе советника и брата,
Кому поведаешь огонь своих идей?

Всю жизнь ты проведёшь, страдая и борясь,
Не встретив на пути привета и объятий,
На честный свой призыв услышишь гром проклятий
И в людях, вместо душ, отыщешь только грязь!
Не лучше-ль умереть кипуче-молодым,
Не ведая борьбы, житейской тьмы не зная
Чем проклиная мир и за людей страдая, —
Без веры, без любви измученным больным?

(Беглые заметки)

Презренный мысли оскопитель*,
Литературный брадобрей,
Ты думал, что — основ спаситель
И чем мрачнее, тем светлей?..

Теперь оставь такое мненье,
Прошла унылой ночи тень
И — глаз твоих на ослепленье —
Настал уж вековечный день...

Свободной будет мысль рождаться
В живую речь воплощена,
А не, как крот ослеплена,
Чтоб в подземелье пресмыкаться!..

Примечание:
оскопитель* — священник, делающий кастрацию половых органов.

(Житейские метаморфозы)

Однажды юная Любовь
Горячкою занемогла,
Толпа ученейших врачей
Помочь никак ей не могла.
Был позван доктор Гименей:
Лекарство он больной даёт...
И что-же? — вдруг исчезнул жар,
Больная обратилась в лёд...

Ночью серая улица...
Слепые дома...
Сигаретка моя не курится,
Не знаю сама,
Да-да-да!
Я не знаю сама
С кем мне сегодня амурится?

Жили-были два горбуна,
Он любил и любила она.
Были длинны их цепкие руки;
Но, смешны их любовные муки.
Потому, что никто никому,
Ни он ей, ни она ему,
Поцелуя не мог подарить —
Им горба мешали любить.

(Обо всём понемногу)

Часть вторая:

— По какие ви законы, —
Горячился он бедняжка, —
Мнэ плюваль на пантолоны?
Расвэ я плювальни чашка?
Тольшен дать я вам пощёчень,
Чтоб впирод ви не плювались!..
— Но, любезнейший, вы очень,
Очень глупо разоврались!..

Потерявши всё терпенье
Я сказал ему с досадой: —
Я принес вам извиненье,
Так еще чего же надо?
— Надо мнэ боксерской битвы,
В нэй я вибьет вам вси зубы!..
— Вижу я, что рыжий бритт вы,
Но не знал, что вы так грубы.

— А, ти, так? Так карашо-же!
Мне неловко как-то стало:
Он полез в карман и — что же?
Вынимает два кинжала!
В обе руки по кинжалу
Взял мой бритт и замахнулся....
Я — обвёл глазами залу,
Вскрикнул, ахнул и.... проснулся!..

С той поры, как в сновиденье
Мне предстала стычка эта,
Не люблю увеселенья
И далёк от шума света.

(Обо всём понемногу)

Часть первая:

Снилось мне, что я на бале
В маскараде театральном
И хожу по шумной зале
В размышлении печальном.
Из моей стеснённой груди
Вылетали часто вздохи —
Думал я о том, что люди
Стали разумом так плохи:

Нет возвышенных стремлений,
Нет занятий благородных,
Только ряд увеселений
И пустых, и старомодных.
Например, хоть, маскарады —
Чем развлечься в них возможно?
И от горя и досады
Плюнул я неосторожно.

— Пшёрт посьми, каких скатына! —
Громкий голос вдруг раздался.
Оплевал я господина
Что со мною повстречался.
С виду был он очень странен,
Но наружность говорила,
Что он истый англичанин
И порядочный кутила.

Я учтиво извинился… —
Но, мой бритт был в пьяном виде
И забыть не согласился
О такой большой обиде.

(Текст для новой песни)

Эх, пойду-ка я с гармошкой
Мимо дома лапушки,
Ни дорогой, ни дорожкой,
А лужком по травушке.

Тонок, звонок голосочек
У гармошки новенькой:
У зазнобушки глазочек —
Цветик чёрнобровенький.

Ты играй, моя гармошка,
Ты играй, тальяночка
Глянь на улицу в окошко,
Девочка-смугляночка.

Ладно, складно лад в ладочек
Песенка играется.
Ты постой со мной чуточек
У ворот, красавица.

Заливается гармошка,
Разошлась тальяночка...
Нет милашки у окошка,
Где же ты, смугляночка?

(Крупицы глубокомыслия)

Вчера в глухом бреду
И в диком исступленье
Безумно проклял я
Заветы лучших лет;
Но, ты явилась мне,
Как ангел, в сновиденье,
И в душу мрачную
Внесла и мир, и свет.

Ты кротко, к моему
Склонившись изголовью,
Учила с жизнью
Помириться и прощать...
И я проникнулся о
Опять твоей любовью,
И сладко было мне
Весь мер благословлять.

Как будто в жизни всё,
Чему вчера проклятья
В безумной дерзости
Изрек мой злой язык,
Сегодня принял я
В горячие объятья,
И тихо головой
В раскаянье поник...

Ты, посещай меня,
Мой непорочный гений,
В прозрачном облаке
Воздушных сновидений,
Чтоб мог я хоть во сне
У ног твоих рыдать,
Терпеть страдания
И жизнь, благословлять!

(Устойчивость и благонамеренность)

Помню, в детстве нас немало
Из обширного угла
Эта кукла занимала,
Что улечься не могла:

Чуть положишь — уж качалась,
Стоя бодро на брюшке...
Ванькой-Встанькой называлась
Кукла та у нас в кружке.

Сколько после мы встречали
Ванек-Встанек на веку,
Что ни горе, ни печали
Не вредили их боку.

И загадке той рассудок
Отыскал потом ответ:
Центр их тяжести желудок —
Вот их жизни весь секрет!

(Душещипательный романс)

Я вас любил
С безмолвною кручиной,
Как тень бродил,
Как тень бродил;
Я вас любил
Два года с половиной,
И разлюбил, и разлюбил.

Уж начинал я
Слабнуть понемногу,
Уж нету сил,
Уж нету сил!
Я вас любил, любил,
И слава Богу,
Что разлюбил,
Что разлюбил.

Другой себя-б
С дражайшей половиной
Соединил,
Соединил;
А я любил
Два года с половиной —
И разлюбил,
И разлюбил.

А я любил
Два года с половиной —
И разлюбил,
И-и. ра-а-а-азлю-юби-ил...

(Фантазия)

Тысячи промчались над планетой лет...
Сильно изменился наш подлунный свет!
Множество открыто истинных чудес,
И достиг зенита общества прогресс.
Знают с детства внуки, мудрые слова:
Правильность учений — торжество ума.
Славный век основан братьями земли —
Воздух завоёван; мчаться корабли...

В голубом эфире, красоты полны...
Все народы — дружны, в мире нет войны!
Праведна культура, мирной жизни фон,
И литература, нравы, телефон...
В сотни раз полезней стал научный бред...
Больше нет болезней, эпидемий нет.
Новый Царь Природы возродил весь мир...
Позабыт навеки денежный кумир.

Марс преобразился, в нём Бог — человек...
Но не поменялся лишь один предмет!
Видимо не властно времечко над ним,
Как и прежде, всеми крепко он любим.
Радостные люди льнут со всех сторон;
Трепетные души согревает он!..
Сердцу драгоценен, смыслом не иссяк:
Знаменитый Руси триколора флаг!

(В круговерти бесхитростных дней)

Золотистым заревом заката
Даль небес расцвечена богато.
День угас... Давно замолкли в сёлах
Звуки песен шумных и весёлых,
Всё вкруг нас спит крепко, непробудно...
Милый друг, садись скорей на судно!

Скоротечна ночь на севере, Лизета!
Вон полоска алая рассвета
Заблистала ярко на востоке...
И бегут шумнее с гор потоки,
Хоры птиц запели в рощах чудно...
Милый друг, садись скорей на судно!

Мы спешим! Ты чувствуешь ли, Лиза,
Дуновенье ласкового бриза?
Нам пора! Проснутся люди вскоре,
Мы должны, немедля, выйти в море,
Ждать на рейде дольше безрассудно...
Нежный друг, спеши скорей на судно!

Примечание:
Баркарола – это лодка, качающаяся на волнах и это песня гондольеров (лодочников) в Венеции, а также инструментальное или вокальное произведение лирического характера в стиле такой песни.

(Стихи из карманов времени)

Зачем-то нужен стал недавно Сатане
Материал-броня; должно быть, для построек,
Чтоб, в крепости своей несокрушим вполне,
С отменной твёрдостью он прочен был и стоек.
Сошлись все чёртовы подрядчики прям в ад;
Назначен конкурс был на премию большую.
Тут был литой чугун и кованный булат,
Гранит, имеющий известность мировую,
Как доблестный оплот темниц и крепостей,
Железо, что идёт на цепи и оковы,
И самый адамант, по крепости своей
Превосходящий всё. Но, строги и суровы,
Эксперты адские громящим молотком
Все били вдребезги и всё забраковали.
Лишь экспонент один там со своим лотком
Материал создал, что крепче всякой стали,
Несокрушимее гранита, чугуна:
То медь от медных лбов и тупость головная...
Их молотом не мог разбить и Сатана,
И премия была дана за них большая...

Близнецы-сестрицы — Варя и Адель
Захворали обе и слегли в постель.
Был мигрень у Вари, — это ведь не шутка,
À Адель страдала болями желудка.
О здоровье дочек мама трепеща,
К ним без замедленья позвала врача.
Подучивши с дочек по бумажке красной,
Врач нашёл, что в каждой есть недуг опасный,
Но что «есть надежда», — он лечить не прочь,
Силою науки может им помочь.
Прописал он дочкам разную диету:
Варе меньше кушать — в день одну котлету,
А Адель, напротив, много есть должна.
Разные микстуры дал; но, вот-те на,
Пред судьбою, смертный, жалок и нелеп ты..
Вдруг перемешали невзначай рецепты
Обе пациентки: бедная Адель,
Хоть и с аппетитом пребольшим досель,
Ничего не ела... Варя ж уплетала
Три тарелки супу и цыплят не мало...
Так же и микстуры выпили оне,
Каждая — чужую и, затем, вполне
Обе, вот так чудо, вмиг поздоровели...
За спасенье хворых Вари и Адели
Врач-целитель щедро взыскан был судьбой
Заработав славу, — вышел в свет большой...

У горного ручья, у самого обрыва,
Из трещины в камнях большая ель росла
И было все вокруг могуче и красиво
И быстро в том ручье вода в горах текла.

И тот ручей шептал: — Я нёсся чрез селенье
И видел ёлку там всю в золоте, в огнях,
На ней была звезда, висели украшенья
И бусы красовались на её ветвях.

Вокруг неё толпой резвились ребятишки,
Жужжали радостно, как пчёлки на цветах,
Водили хоровод, играли в кошки-мышки
И спать ушли потом с улыбкой на устах.

И так от этих слов досадно стало ели
Так горько, что в глуши она всю жизнь росла,
А лучшие года её уж пролетели,
И счастья никому она не принесла.

Всё пролетело безвозвратно,
Всё пронеслось туманным сном,
Что перечувствовано сердцем
И передумано умом!

Как время надписи стирает
Нещадно с камней гробовых,
Слепые бури зол жестоких
Разбили счастье прежних дней.

А в настоящем нет отрады,
Оно печально и тёмно!
— Увы, не всем нам в этом мире
Без срока счастье суждено!

(Философские заморочки)

Сердито пенится волна,
Угрюмо лес шумит и стонет,
В ущербе бледная луна
Средь туч волнистых в небе тонет.
Фиалки в горе и слезах,
Печали полон дол туманный;
Шумя деревьями в лесах,
Разносит ветер слух нежданный:

— Луна в отставку подает...
А почему? — Обидно стало,
Что ей за службу мал почёт,
Ну, да и жалованья мало...
Что, мол, в годичный срок луна
С землей вкруг солнца путь свершает,
А сверх того, ещё она
Раз в месяц землю облетает.

Таких командировок в год
Двенадцать ровно... Где ж награда?
Где подобающий почёт
И прибавление оклада?
Земля, хотя за меньший труд,
Награждена, за то, сторицей:
Князья, владыки, графы тут...
Прогресс... столица за столицей...

(Правдивые истории)

Пропитан воздух весь цветами,
Как будто разлиты духи;
И шепчет ночь страстей устами,
Как шепчут в уши нам грехи.
Как лампы свет под абажуром
Луна ласкает мне мой взор;
Листва, как занавес с ажуром;
Трава, как будто бы ковер.
Деревьев шелест в дуновенье —
То ставши тише, то сильней, —
Мне говорит в воображенье
О юбке шелковой твоей.
А тень от той густой берёзы
Лелеет чувства наших душ
И навевает тайну грёзы,
Как твой, портьеры тёмный плюш.
И шелк тот неба голубого,
Что разостлался надо мной —
Он видом на покров алькова
Походит в тишине ночной.

Примечание:
Поэзия будуарного поэта* — Будуарной поэзией называют творчество одного из поэтов Серебряного века — Игоря Северянина.

На дне морском, во мгле зелёной,
Блуждают сонмы рыб немых,
И стебли трав колышут сонно,
Ныряя в чёрный сумрак их.
Зарывшись в ил, морские чуда
Лежат, мечтая и дремля,
И вверх, сквозь сон, глядят оттуда,
Клешней иль усом шевеля...

На дне морском — кораллов гнёзда
Багряным пурпуром горят,
Ползут студенистые звёзды,
Жемчужины в ракушках спят.
Там жизнь тиха, как сон — чудесна,
Никто не знает в шумной мгле
Ни о прозрачности небесной,
Ни о луне, ни о земле.

И солнца свет не озаряет
Зелено-сумрачных глубин,
И бури шум не достигает
Подводных дремлющих долин...
Лишь с высоты, навек прощаясь
С сияньем солнечных лучей,
Несутся вниз, ко дну, качаясь,
Пловцы разбитых кораблей.

Тела их травы обвивают,
По лицам змейки струй скользят,
И долго чуд морских пугает
Их мёртвых глаз стеклянный взгляд...

Вот оно, поле, цветами душистое,
Дышит приветом родным!
Мощно раскинулось небо лучистое
С кроткой улыбкой над ним!..

Тянется к солнцу фиалка лиловая,
Там колокольчик звенит;
Вижу, — смеётся гвоздика махровая
И с васильком говорит...

Ветром колышется рожь золотистая,
Радует взор мужика;
Шумно за нею бежит серебристая,
Лентою вьётся река.

Только у берега ива печальная
Скромно сироткой стоит, —
Разве порою пичужка случайная
Низко над ней пролетит!

Время счастливое, время далёкое,
Кто тебя, время, унес?
В нас ты оставило чувство глубокое
Памяти светлой и грёз!..

Хоть светлой радости
Душа не обретала
Еще на утре бытия;
Но, как-то много ты
От жизни ожидала,
В ней что-то чудное
Таилось для меня.

Всегда желая чувств
И сильных впечатлений,
Как много ты ждала
Душевных наслаждений!
Таясь в самой себе
И внешний мир забыв,
И сердцем предана
Мечтательности вредной...

Вновь стоил жарких слёз
Один мечты порыв,
Звук гармонический,
Иль чувства призрак бледный.
Но, годы протекли,
И жизнь своей тщетой,
В печальной наготе,
Явилась пред тобой.

Тихой вечерней порою,
В бледном сиянье свечей,
Чуткое сердце открою
Книге любимой моей.

Ласковый шелест страницы...
Пламенных слов красота...
Словно на крыльях жар-птицы
К небу несётся мечта!

Светлая книга, звучи мне
Песней великой любви,
В мощном сверкающем гимне
Душу на подвиг зови!

К правде свободной и ясной
Путь мне желанный открой,
В час непогоды ненастной
Вспыхни во мраке звездой!

Слов огневых не забуду:
Вечен их благостный свет.
Книга любимая! — буду
В жизни хранить твой завет.

Мы живём среди полей
И лесов дремучих.
Но, счастливей веселей
Всех вельмож могучих.
Наши деды и отцы
Нам примером служат
Все цыгане, молодцы,
Ни о чём ни тужат.

Мы на горе не глядим,
Все с весельем сносим,
Хоть по суткам не едим,
Но не жнём, не косим.
Вместе с солнцем не встаём
Для дневной работы, —
Лишь проснемся и — поём:
Нет у нас заботы!

У цыган весь круглый год
Праздник новоселье;
Им покров небесный свод;
А земля постель им.
Зимний холод не беда, —
Вкруг огня засели;
И не страшны нам тогда
Вьюги и метели.

Часть вторая:

Когда тебя почтут высокими чинами,
Ты в гордости своей людей не унижай:
Нам всё дарит наш Бог, всегда он вместе с нами.
Коль счастлив хочет быть, ты Богу подражай:
Будь кроток, милосерд, являйся терпеливым;
Несчастным другом будь, но другом справедливым
Художества люби, науки почитай,
Ко всем будь милостив и бедного питай.

Не кройся свои чертоги позлащены
Дабы сокровищем себя увеселять!
Сокровища сии у бедных похищены,
И должен с ними ты именье разделять:
Ты страж имения, когда его жалеешь;
Жатвы не соберёшь, хотя обильно сеешь,

Сокровище твое исчезнет, будто прах...
Когда не помнишь ты о бедных сиротах;
Отверзи дверь твою несчастным и убогим
И не являйся ты ко их прошенью строгим,
Сокровища свои с весельем подари,
Зато, что ты даришь, Творца благодари...

Богатый щедростью своей не величайся:
Имение деля быть скромным научайся.
Просящих у твоих дверей не презирай,
И что отдашь ты им, их тем не укоряй,
Не славь другим твое убогим подаянье,
То помни, что твое временно состоянье.

Часть первая:

Не думай, человек, что век твой в мире скучен,
Тебе к веселостям лежит свободный путь;
Коль хочешь на земле ты быть благополучен.
Будь честен, справедлив, покорным миру будь.
И помни, что его священные законы
Полезнее для нас богатства и короны.

С речами завсегда ты сердце соглашай,
И тем Создателя и ближних утешай.
Когда душа твоя за правдою стремится,
Как солнце разум твой и сердце просветится;
Увидишь в мире сём спокойство, тишину;
Успех во всех делах, и радость лишь одну.

Как солнце в высоту с величеством восходит,
Премудрость Божию душевно восхвали:
Во удивленье нас и день и ночь приводить:
Молитвы посылай природе от земли.
Молитва, человек: с Творцом тебя спрягает,
К нему границ тебе нигде не полагает.

Коль хочешь завсегда держать в узде пороки,
Благоразумием ты страсти укрощай.
Беги от слабости, и мысли взяв высоки,
Приятной роскошью себя не заражай,
Не будь стяжателем, коварен, горд и злобен:
И будешь Ангелам, о смертный: ты подобен.

Во всех странах одно и тоже,
Уж кто и что ни говори,
А люди многие похожи
На дождевые пузыри.
Глядишь, подчас с недоуменьем
Как человек растёт, растёт,
Все говорят о нём с почтеньем —
И вдруг почтенный пропадёт.
Простое давленье
Случится порой,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Ведь уж давно и всем известно,
Что в мире счастье дуракам,
Вести дела умно и честно
Дано не этим господам.
Они родятся для карьеры,
Карьера только в их умах,
И веря в счастье без меры
Они летят на всех парах.
И вдруг приключенье
Случится порой,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Глядишь, иной в полете быстром
В себе и гения сознал,
И мыслит сделаться министром,
Уж велемудрый генерал!
В приёмах важных и надменных
Громит он доблестью своей,
И, уж, конечно, подчинённых
Не признает и за людей!
Но вдруг дуновенье
Пойдёт стороной,
И лопнет в мгновенье
Пузырь дождевой.

Примечание: Дождевые пузыри* — это шарообразные грибы-дождевики.

Не дивно ли? В лазури не успел
Погаснуть свет одной зари, — с Востока
Уже другая занялась до срока
И в небесах всё ширит свой предел...

Здесь — сонный лес, одетый белой мглой,
С вершин, с боков чуть тронут позолотой...
Там — заалел клок тучки кочевой,
Над озером скользящий с неохотой...

А там... а там ещё погружены
И даль, и луг в недвижные туманы...
И властвуют над робким сердцем сны,
Как над умом безумство и обманы.

О, белая, серебряная ночь!
Ты коротка, как молодость, как счастье!
Волшебных чар твоих не превозмочь,
Как не сломить порывов сладострастья!

Остановив движенье суеты,
Дала ты тишь, но не дала покоя!
В тебе с земным слилось вдруг неземное,
Как с небом даль, с деревьями кусты...

Видение — ты скроешься виденьем!
Твой белый мрак растает, как мечта!
И пред душой, охваченной смятеньем,
Предстанут жизнь, простор и красота!

Часть третья:

На закате
Смотришь ты с печалью тайной,
Как ложится за горами
Солнце, в блеске лучезарном
Разливаясь вдаль лучами....
Не жалей, что сумрак ночи
Скоро солнце затуманит,
Что легло, мой друг, сегодня —
Непременно завтра встанет!

Часть четвёртая:

Ветер воет, ветер свищет...
Бьёт осенний дождик в стёкла
Отчего ж, моя подружка,
Ты как зимний цвет поблёкла?
Правда создано всё это
Удивительно как дико:
Раз в году бывает лето,
В лето раз цветёт клубника!

Часть пятая:

Не клянись быть верной вечно
В чувстве добром, благосклонном,
А не то с тобой, конечно,
Поступлю я по законам.
Коль обманешь, — пламенея
Местью злой за тьму страданий,
Уличу тебя в суде я
В даче ложных показаний...

Часть шестая:

На Леду, девушка слегка,
В своей любви тем походила,
Что Леда Лебедя любила,
Она ж любила Индюка.

Часть первая:

Ночь. Луна. Туман поднялся
От соседнего болота —
Слышна в кваканье лягушек
Сладострастнейшая нота.
Мы идём с тобой из рощи,
Их внимая отголоски;
У меня развязан галстук,
Ты в растрёпанной прическе.
Говоришь мне: — Что за холод!
Ночи лета пролетели;
Завтра я надену юбку
Непременно из фланели.
Отвечаю я с гримасой,
На луну в тоске глазея:
— Для чего-же из фланели?
Нынче в моде бумазея!..

Часть вторая:

Любимая! Если ты просишь
Сокровищ взамен твоей страсти,
Клянусь тебе, я не имею
Ни денег, ни славы, ни власти.
Обманчива лживая слава,
Непрочно земное богатство,
Я власть ненавижу — поборник
Свободы, равенства и братства!
Иными плачу я дарами:
Под звуки моих песнопений
Душой ты умчишься далёко
В объятиях грёз и видений —
В тот край, где свободой всё дышит,
Где к женам мужья не ревнивы,
Где дамам даны кринолины
И прочие прерогативы!

Астры — последняя взора услада —
Белые, желтые, красные, синие,
Пышно цветут средь немого уныния
На цветниках опустевшего сада.

Там, наклонясь в полусне, в полудрёме,
Мнится, тоскуют они, бездыха́нные,
В осени дни промозгло непогодно-туманные,
Всеми забыты и брошены всеми.

Некому к ним подойти с утешеньем,
Бросить сочувствие, в горести нужное,
Чтобы исчезло их чувство недужное
С трепетным страхом, с тревожным смятеньем!..

Жизнь их печальна, судьба их сурова!
Без упованья, на счастье, рожденные,
Знают они, что лучи отдалённые
Холодом веют, как мёртвое слово!

Знают, что нет и не будет им ласки!
Страсть не охватит их зноем и трепетом!
И не упиться им сладостным лепетом
Сказки любви, обаятельной сказки!

Свинцовые тучи
Покрыли Восток,
Навозные кучи
Смыл быстрый поток.
Норд-Вест завывает
Сильней и сильней,
Тайфун всё крепчает,
И дождь всё крупней.
Весь берег картинно
Туманом одет,
На рейде пустынно, —
Эскадры уж нет.
Ушли «броненосцы»
На Крайний Восток,
Мужья-рогоносцы
Вновь славят свой рок.

В тихой роще влюблённый
Поёт соловей,
Пенье чудное страсти полно,
И разносятся трели
Звончей и звончей,
Чрез открытое льются окно.

Слышит юноша страстную
Песнь соловья,
Размечтался о милой своей;
— Скоро-ль, скороли, дева,
Дождусь я тебя,
Назову я женою моей!

А на юношу птица
Другая глядит,
Соловья и поэзии враг, —
Злобно клетку долбит
Попугай, и кричит:
— Дурак!.. Дурак!.. Дурак!..

К ногам твоим розы
Я бросил душистые;
Внушали мне грезы
Ресницы пушистые;
И щечки, алея,
Манили к лобзанию:
Густая аллея
Призвала к признанию.

Но, ты не вдыхала
Их духа прекрасного,
Почти не слыхала
Признания страстного,
Лишь дрогнули плечи
От робкого трепета:
На все мои речи —
Ни звука, ни лепета!

... Промчались три года
Томительной длинности,
Сгубили невзгоды
Цветочки невинности.
Любовь ты дарила
Теперь без стеснения:
В конец изменила
Ты прежние мнения.

Ты сделалась дама,
Как молвится, «дошлая»;
И стала реклама
Мила тебе пошлая.
Воскресли, вдруг, грёзы...
Ресницы пушистые...
Поднёс тебе розы
Я снова душистые.

Но, ты снова тоже:
Почти не заметила...
— Мне платят дороже,
Лишь только ответила.

(Правдивые истории)

Идешь ты, а ветер стремится
Сорвать тебе шляпку с волос,
Но ветру придётся смириться —
К борьбе он с тобой не дорос.
Пускай он, как бешеный дует,
Всё кверху вздымая вокруг:
Тебя он отнюдь не надует.
Сама ты надуешь, мой друг.

Он юбку поднимет немножко,
Но ты ведь поднимешь сама,
Чтоб всем посмотреть дать, как ножка
Твоя и кругла, и пряма.
Свистит озлобленно он в ушки
И режет порывами глаз…
Но... «свиснет» и длань нашей душки
Любого с азартом подчас.

То облаком пыль поднимает...
Но в чём тут для девы гроза?
Она и сама ведь пускает
Такою же пылью в глаза.
За пазуху ветер проникнет,
Раздувши ей полы пальто,
Но... наша красотка не пикнет:
Ах, кто-то там не был-то, кто?

Сама она ветру подобна
И ветер не так даже рьян;
Она еще боле удобно,
Чем ветер, залезет... в карман.
И ветер, могучие руки
Чьи гнут хоть деревья к траве,
Её не толкнул б он на штуки,
Как тот, что у ней в голове.

Не холодна стоит зима,
Морозов сильных нет
И бедняков различных тьма
Поменьше видит бед.

Такую зиму наш, народ,
В тиши своих полей,
Зимой «сиротскою» зовёт
С давно прошедших дней.

Зима такая не грозна,
Но, в Питере у нас
Вдвойне «Сиротскою» она
Является подчас...

От невесёлых дум поник
Корыстной головой
И смотрит жадный дровяник*
«Казанской сиротой» ...

Примечание: дровяник* — это торговец дровами, а также сарай для дров при жилом доме...

(Идиллия)

... Чистый и гладковыбритый, сияющий тайный советник Месяц важно выплыл и стал заигрывать своими лучами с дочерью бедных, но благородных родителей, с водяною Лилиею, которая стыдливо опустила свое бледное личико.
... — Мадмуазель, — начал Месяц, склоня на сторону голову, — вы так прелестны... Вам не в этом болоте место, вы должны сиять...
... Лилия нежно взглянула вверх…
— Ах, прелестная Лилия! Полюби меня — и будешь ты царицей мира, подругой верною моей! — продолжил Месяц.
... Лилия колыхнулась и отвечала:
— Если вы насчет законного брака, то я — согласна.
... Месяц засиял еще радостнее, рассыпался тысячами искр по воде и начал лобзать, в ночной тиши, прелестную Лилию.
... И они (чур нас, чур!) поженились!
... Медовый месяц их продолжался пока было новолуние. А потом, явился
какой-то франт, Лилия влюбилась в него и отдалась ему. Он сорвал и увез её.
... Вот после этого события и стали у Месяца расти рога.

Как старики из богаделен,
И вкривь, и вкось — куда ни глянь —
Торчат домишки. Сверху зелень,
А в окнах — клетки и герань.
Совет, райком, плакаты, книжки,
Полиция, дощатый ларь, —
А жизнь в станичном городишке
Как будто таже, что и встарь.

Кричит петух, судачат утки,
Озорничает мелкота, —
Вон, — за хвост ловит ради шутки
Мальчонка жирного кота.
Резвятся бурые коровы,
Весь городок — в одной семье, —
Всегда посплетничать готовы,
Сидят соседи на скамье.

Загнув шикарно край панамы
И завязав по моде бант,
Смущает сердце сочной дамы
Завхоз Фитюлькин — местный франт.
Известно ли дебелой Кате,
Почуявшей любовный зуд,
О том, что дело о растрате
О нём направлено в облсуд?..

Девица с лентою в косичке,
С ней Васька Прыщ, попавший в ВУЗ.
Вот — бывший пред трясётся в бричке,
Егор Васильич, бывший «туз».
Да, жизнь ведётся в новом плане.
Но, если глубже заглянуть, —
Исчезли прежние названья,
Но прежняя осталось суть.

(Волжская юмореска)

Солнце закатилось в благоуханной тьме
Закончив, по путеводителю, часы заката…
Дремлет, склонясь у перил, на корме
Бухгалтер «Текстиль-Синдиката».

Выбрав столик себе по нутру,
Подставив природе «обильное мясо»,
Блондинка, чавкая, пожирает икру
На палубе первого класса.

А на носу, окружённый ворохом книг,
Профессор математики потирает руки:
Гоняется за формулой хитрый старик,
Не в силах вырваться из лап науки.

В ушах двух младых леди не смолкает стук
Брошенных в Москве ундервудов,
А рядом стерегут их две пары брюк
Со вздохами влюблённых верблюдов.

У девок в глазищах — неподдельный испуг:
— А вдруг опоздаем и не вернёмся к сроку.
Караулит профессора зловещий недуг,
А профессор иксы выводит в строку.

Желая припомнить лицевые счета,
Текстильный бухгалтер забыл воду и сушу —
В пятнадцатиразрядную канцелярскую душу —
Безнадёжно стучалась берегов красота.

Люди, вырванные из кабинетов контор,
Копошились в человечьем, не дивились природному диву,
И напрасно Стенькой воспетый простор
Костил их и в хвост, и в гриву…

Под хрип, под всхлип, под стон и скрежет,
Под вой сиятельных держав,
Китай стальные путы режет,
Московский проявляя нрав.
Вопят банкиры всех столиц,
Всех фрачных, мрачных «заграниц» …

Москва! Ты слышишь хор истерик,
Проклятье, бешенство, хулу?
От всех Европ, от всех Америк
Сидит в Пекине по послу…
Но, за Китайскою Стеной,
Китай рождается иной.

Как не рыдать о богдыхане,
О жирном лакомом куске?
Когда у США лишь шиш в кармане,
Гниют в болоте и обмане,
В разврате, в газовой войне… —
А вот Китай — на вы-со-те!..

Как сегодня — проснулся
Вчера я от сна:
Также солнце резвясь всё играло.
И, точь-в-точь,
Как сегодня, шалунья весна
Мне мучительно кровь волновала.

Приодевшись наскоро,
Я в лес побежал
И бродил я в лесу до обеда...
Того гнёта, что ночью
Мне сердце сжимал,
Вчера не было даже и следа...

(Сонет)

Едва я к ней вошёл, и говорить мы рады...
Уже звонок звенит, уже доклад готов, —
Вбегает гость: поклон, сто тысяч Фраз и слов...
Едва за двери он, уж новые доклады...

Ах! Ямы волчьи здесь я вырыл бы с досады
Иль ставил западни на этих болтунов;
А если и тогда не спасся бы, — готов
От них я убежать за Стиксовы преграды...

Несносный... надоел!.. Считаю каждый миг,
Как перед казнью преступник, осужденный...
Он мелит глупый вздор о вечерах пустых!..

Но вот берётся он за шляпу... Утомлённый,
Теперь я отдохну от глупостей твоих!..
О... Боже! Снова сел... сидит, как пригвождённый!

(Сонет)

Ты хочешь гостем быть приятным? Вот совет:
Не говори о том, что каждому известно —
Там будет нынче бал, а там обед чудесный,
Разбои в Греции, хлеб дёшев, скучен свет...

Когда найдешь двоих, вошедши в кабинет,
Смотри, встречают-ли тебя улыбкой лестной,
Почтительно-ль сидят, иль парою прелестной,
На месте-ль все... убор в порядке или нет?..

И если госпожа смеётся без желанья...
И если гость её как-бы чего-то ждёт:
Улыбка на устах, в душе негодованье,

То смотрит на часы, то их в карман кладёт...
Тогда беги от них, сказав им: — До свиданья!
И знаешь-ли, когда прийти к ним? — Через год.

(Сонет)

Как вечность тянется мучительная ночь
С бессонницей, с тоской, с каким-то замираньем,
С какой-то думою, не отходящей прочь,
С какими-то огненным души воспоминаньем.

И всё, что вижу я: мой тополь под окном,
Облитый месяца дрожащим серебром,
Мерцание в окне лучей звезды полночной —
Всё будто полно чар в полуночной тиши.

Всё будто шлёт привет знакомой мне души,
Всё будто образ мне её чертит заочный;
И, чудный образ тот не отлетает прочь,

Сливается с звездой и месяца сияньем,
И улыбаясь мне, томит меня всю ночь
Каким-то огненным души воспоминаньем.