Философская лирика

Сон явил свои права
С вечера и до утра,
Красотою удивлял
Душу счастьем окроплял.

Снилось детство и подружки,
Детства моего игрушки,
Снился бабушкин топчан
И сквозь полог океан.

Океан из ярких звёзд,
Лунный свет средь звёздных гнёзд,
Среди этой красоты
Спутник тихо плыл в ночи.

(Раньше не было инета,
Наблюдали спутник в небе,
Их искала детвора
В небе с ночи до утра).

А потом приснился он-
Виноградника шатёр,
Гроздья дивные свисали
Душу лакомством пытали...

Сон прогнал мой,соловей
Под окном среди ветвей.
Пел лаская чудом слух,
Разогнал всех сонных мух...

Сон исчез с рассветом первым,
Будто не бывало,
Потянулось к свету тело
И с дивана встало.

Первым делом душ холодный
Вмиг душа проснулась,
И от кофе с имбирём
Счастьем развернулась.

Сердце тихо кайфануло
Кофе сил прибавило,
Мысли тут-же моим думам
Список дел составили.

Новый день копытом бьёт
Радость обещая,
Правду говорит иль врёт
К вечеру узнаю...

В плену несверженных тиранов,
Героев с запахом чернил,
Мальчишка с духом д'Артаньяна
На луг под вечер выходил.

Он шел с открытыми глазами,
Теряясь в множестве миров —
То матадор, то просто Саня,
Что гонит с выгона коров.

То вор из древнего Багдада,
Чей кошелек остался пуст,
В тенях прославленного града
… Обносит ежевичный куст.

То Геркулес в болотах Лерны
Мешает головы и хлябь,
И, запекаясь кровью скверной,
… Шкварчит сосиска на углях.

— Скажите честно, доктор Ватсон,
Буду жить?
— Мой друг, Вам будет так казаться,
Может быть…
— Казаться?
Ватсон!
Мы с Вами люди фактов, а без них —
Слова не доктора, а простофили.
— Что ж вот вам факт, диагноз и под дых —
У Вас мечтательная атрофия!

Что сегодня принесёт
Разум мне на блюде,
Будет спорить или нет,
Иль спокойным будет.

Может выпустит слова
В чудо паутину,
И оставит навсегда
Дум моих лавину.

Может призовёт к труду,
Обойдя желания,
Там,в желаниях частенько
Лень лежит диванная...

Колет веточка в бок,
Понеслось муравьиное стадо
От прохлады дорог
До: "Спасибо, но больше не надо!"

Заершится пушок,
Ветерок защекочет — хитрюга,
Все ему невдомёк,
Я б давно, да не выйти из круга.

Натирают глаза
Пуховая перина и рамки
Родового гнезда
Да зеленка на свежие ранки.

Ложный путь очертя,
Все зудит и саднит, и щипает…
Тень лесного дождя
Так понятливо смотрит — святая…

Ветка, чтоб тебя! Хрясь!
Обломал... Больно треснуло рядом:
То ли гром, то ли связь,
То ли сердца хрусталь — стеклопадом.

"Ой дурак дураком!" —
Обожгло запоздалопрозренье
И застряло комком
Целлофана на кронах деревьев.

Вниз еще далеко,
А назад непростительно стыдно.
Мягкий плед облаков
Иллюзорностью кутает злыдней.

Не хочу! Мне бы веточку ту
Да зеленки на старые шрамы.
Я матерый к двери подойду
И останусь у папы и мамы.

Отрекись от прошлого и всё,
Не тебе за окнами поют,
Не ходи, авось и пронесёт,
Отвернись, опять кого-то бьют.

Откажись от верхних звонких нот,
Будь, как все и жить не торопись,
Не заметишь –время промелькнёт,
А в конце – дубовый ценный Приз.

Что, Смирение, подставлена спина
Под удар безжалостный кнута?
Что, Любовь, опять сидишь пьяна,
Или не Любовь ты – Маета?

Где ты Радость, что с тобой сейчас?
Затерялась в лабиринте лет?
Что ты, Совесть, скалишь злую пасть,
На того, которого уж нет.

Перекличка - все ли здесь ещё,
Эй, Душа, жива ли ты – ответь?
В дверь стучат. Кого ещё несёт?
Проходи. Знакомьтесь – это Смерть…

В Каракумы я въехал, закончив свой ВУЗ,
На работу геологом взяли,
Я старался как мог, не жалея себя,
Мне наставника старого дали.

Этот старый мужчина многое повидал,
Но карьера его не сложилась,
И в свои пятьдесят он геологом был,
Стать начальником не получилось.

Как то в тихую тёплую, южную ночь,
Я спросил его без сожаления:
«Почему в пятьдесят не начальником вы,
Всё геологом без изменения?»

Не ответил он мне, лишь улыбка его,
Мне ответом тогда послужила,
Но добавил попозже он несколько слов:
«Эх, что было сынок, то и было!»

А потом мы работали с ним день и ночь,
Помогал он мне часто в работе,
Ведь он знал и любил все, что делал тогда,
И работал на совесть и в поте.

Вот сейчас мне уже, сколько было ему,
Путь по жизни мой был очень долог,
И безусый юнец мне поставил вопрос:
«Почему в пятьдесят вы геолог?»

Я не стал отвечать, лишь улыбку в ответ,
Подарил ему вскользь, не уныло,
И добавил потом всего несколько слов:
«Эх, что было сынок, то и было!»

Как печалит нас кончина близких,
Не проживших с нами этих дней,
Но прискорбна также весть издали,
О конце пути учителей.

Они всё что знали, нам отдали,
Их ученья живут с нами навсегда,
А уроки правды и морали,
Не забыть теперь нам никогда.

Изучая математику, немецкий,
Мы старались, хоть было тяжело,
А когда случайно ошибались,
Нас ругали строго, но не зло.

И со скорбью мы сейчас читаем
Весть от друга или с третьих рук,
Что нет первого учителя, второго,
Ну а третьего взял в оборот недуг.

Мы, конечно, все тут понимаем,
Что лекарства для бессмертия нет,
Но так хочется, чтоб те, кто нас учил,
Жили бы не меньше, чем сто лет.

На концерте слушал я певицу,
Как поклонник девушки-таланта,
Пела о любви она душевно,
Песню музыканта-дебютанта.

И звучала эта песня не столь громко,
Слёзы капали у зрительниц из глаз,
Я и сам всплакнул, не выдержало сердце,
Слушая ту песню в первый раз.

А певица, труд свой, продолжая,
Слилась с песней грустною как ночь,
Старой женщине сидящей со мной рядом,
Те слова напомнили про дочь.

И рыданьем сильным громче песни,
О любви красавицы несчастной,
Женщина, прослушала всю песню,
Девушки к любви той непричастной.

А когда закончилась вся песня,
То аплодисменты в благодарность,
Получила девушка-певица,
От людей, вернувшихся в реальность.

И сказала тихо женщина-соседка,
Выпустив на волю справедливость:
«Вот пойду сейчас я прямо к дочке,
Вымолю прощенье за немилость!

Как же я была несправедлива,
И любви её не понимала,
Пока эта песня в добром зале,
Для меня сейчас не прозвучала!».

Не влюбляйтесь девушки в поэтов,
Нежные как пудели для вас,
Все они бывают до постели,
Ну а после сменят свой окрас.

Вот проснётся в вашей он кровати,
И, не помня, как попал сюда,
Назовёт вас Машей вместо Тани,
И шампанского попросит без стыда.

Принесёте вы бокал, промолвив:
«Как же ты страдаешь милый мой!»
Он глотнёт бокал двумя глотками,
Тут же приняв истинный вид свой.

Вы в бокал ему опять нальёте,
Гения ведь надо поддержать,
И поэт, глотнув один глоточек,
Прямо тут в кровать начнёт рыгать.

Вы конечно скажете: «Бывает!»
И кровать начнёте убирать,
А поэт, сказав, что в туалет,
Станет спьяну дом ваш изучать.

Туалет найдёт он, сделав дело,
Заплутает в дальнем уголке,
И, забыв обратную дорогу,
В комнату зайдёт к вашей сестре.

И сестра, вначале испугавшись,
От себя поэта начнёт гнать,
А потом стихи его, вдруг вспомнив,
Всё сама начнёт с себя снимать.

А поэт, не потому что гад он,
И не надо его память проклинать,
Станет тело, обнажённое сестрёнки,
Поцелуями всеместно покрывать.

И забывшись на любовном ложе,
Тут предавшись страсти и любви,
Всё сестре отдаст этот богемный,
Весь снаружи, озорник внутри.

Вы найдёте их по громким вздохам,
И не захотите им мешать,
Ведь поэту для стихописания,
Нужно нежности от милых получать.

И присядете, задумавшись у двери,
С головою полной чепухи,
Рядом комната со спящей вашей мамой,
Очень любит и она читать стихи.

В забое поэтических идей,
Машу пером, словно горняк лопатой.
Ищу то новое, способное увлечь,
Задумкой свежей, пусть шероховатой.

Из тонн руды словесной порожни,
Крупицы слов с трудом я выбираю,
И создаю трудом своим лишь то,
Что я стихотворением называю.

Потом спешу народу показать:
«Читайте люди, это вам по нраву!»
Народ потом «спасибо» скажет мне,
За что сказать мне нужно и по праву.

Я в неге счастья быстро окунусь,
Да постараюсь не уйти в запой,
И полной грудью воздуха вздохну,
Возьму перо и вновь пойду в забой.

Дни радости имеют свой оттенок,
Тем, что по сути разные всегда,
А дни потерей близких так похожи,
Тем, что потери, не восполнить никогда.

Когда уйдет, кто так тебе был дорог,
Поймёшь тогда, что есть главней всего,
А это жизнь, которую ты любишь,
И к ней здоровье - больше ничего.

К могиле тех, кто вдруг от нас ушёл,
Подходим мы с печалью и слезами,
С камнями с надписью покойников имён,
Мы говорим со скорбными словами.

Они же там, с духовной высоты,
Глядят на нас бесцветными глазами,
И все хотят для нас лишь одного,
Чтоб мы не стали рабами той печали.

Поэты – тонкие натуры,
Назло врагам, в вечной борьбе,
Своими разными стихами,
Напоминают о себе.

Для них понятие слова «корысть»
Вдали мелькнувший силуэт,
Зато священно слово «правда»,
Тому, кто от судьбы поэт.

Они не ждут себе покоя,
Когда народу тяжело,
И пишут грубые стихи
Большим начальникам назло.

Поэты в праздников веселья,
С народом за столом сидят,
И думают, чего напишут,
Хотя глаза уже косят.

А коль с Отчизной что случится,
На нас недруги нападут,
То автомат, с ручкой плюсуя,
Поэты на войну уйдут.

Но в перерыве меж боями,
Присев в сторонке, в полусне,
Поэт свой новый стих напишет
О том, что видел на войне.

Пройдут года, пройдут столетия,
Исчезнет что-то навсегда,
Лишь слово гордое «поэт»,
Вовек не сгинет никогда.

Война начинается не со смерти солдата,
Война начинается не с взрыва волны,
Война начинается не с упавшей гранаты,
Она начинается с тишины.

Да, с той тишины, от которой по коже,
Идут пятна страха, рвущие плоть,
И с той тишины, что совсем невозможно,
Нам наказать, или побороть.

Плывёт тишина по просторам границы,
И людям, живущим с обеих сторон,
Пока что смеётся над шуткою меткой,
И клонит к земле назойливый сон.

Но вот подошли к границе солдаты,
И в той тишине им шепчут приказ:
«Ворваться волками в чужие просторы,
И там уничтожить патронов запас!»

В стогах у границы запрятаны танки,
И пушки закрыты от глаз простака,
Но здесь тишина с темнотой королевы,
Прикрыли врагов, поджав их слегка.

Ну, вот началось: взметнулась ракета,
И артиллерия снарядами бьёт,
А самолёты несут свои бомбы,
Чтобы кинуть их подло на мирный народ.

Но это уже продолжение дела,
Людей, кто в подруги взял сатану.
Да будьте вы прокляты всеми на свете,
Те, кто позором покрыл тишину.

В лёгкую должен писаться стих,
И течь полноводную рекой,
Рифма тут должна придти сама,
А не загоняться в стих ногой.

И поэт творение напишет,
А читатель всё это прочтёт,
И задумается, как же всё писалось,
Если автор рядом с ним живёт.

Дышит тем же воздухом хрустальным,
По дороге рядом с ним идёт,
Почему читатель не заметил,
Как поэт на рифму всё кладёт.

И тогда бессонными ночами,
Почитатель лучших из стихов,
Сам возможно, что-то да напишет,
Под руками, вечно ждущих слов.

Вот и произошло, и случилось вдруг то, что хотелось,
А хотелось в тот миг того часа и дня одного:
Лишь прижаться щекою к твоим очень тёплым коленям,
И уйти с тобой в мир из далёкого сна моего.
Там не надо бояться насквозь искалеченных взглядов,
И законы людей там вовеки не изменить.
Мы уйдём с тобой в мир без остатков тотальной морали,
Где есть главный закон: посильней и покрепче любить.

Что не воешь ночами седая волчица?
Мне не слышны от боли стенанья твои,
Видно Богом отмерен твой срок не короткий,
Ты последние дни отживаешь свои.

А ведь была когда-то ты сильной, красивой,
И могла за волчат своих насмерть стоять,
Только годы промчались крутой вереницей,
И от жизни тебе больше нечего взять.

Твои дети давно разбежались по норам,
Сыновья твои злобно на чуждых рычат,
Твои дочери взяли на себя твою ношу,
И рожают в лесах своих серых волчат.

Так запой же подруга последнюю песню,
Пусть враги этот зов, услыхав издали,
Донесут все легенду о старой волчице,
Всем до самого края свободной земли.

Люблю под струями дождя,
Сидеть и думать о былом,
Как пели ночью под гитару,
Над вечно чёрным котелком.
А дождь скрывает мои слёзы,
Он, ровною стеной идёт,
В меня как в девку откровенно,
Своею мокротой войдёт.
И жизнь напишет продолжение,
Моей судьбы карандашом,
Я разрожусся от дождя,
Стихотвореньем – малышом.

Не тоскуйте камыши, белые берёзы,
На дорогу вышел я, вытирая слёзы.
Нынче очень долгий путь мне идти придётся,
Сердце крепкое моё от волнения бьётся.
Покидаю я свой дом, еду на чужбину,
На чужого дядю я, буду гнуть там спину.
И вы лучшие друзья, без меня сбираясь,
Вспоминайте обо мне, у стола не каясь.
Я в далёкой стороне не забуду наши,
Разговоры о судьбе без казённой фальши.
А коль смерть ко мне придёт мрачную годиной,
То земля в могиле стылой станет мне периной.
Смоли цвета вороньё отпоёт мне песню,
Зарыдает мать моя над печальной вестью.
А невеста, что ждала из страны далёкой,
Будет боль свою носить в грусти одинокой.

Надоели заботы, городской шум и гам,
Я в пивную ушёл, к корешам-алкашам.
За столом получистым мы за кружкой сидели,
Пиво пенное пили, в рот друг другу смотрели.
Рассказал нам Василий про работу свою,
А Серёга добавил про любовь и семью.
После кружки второй, мы пошли покурить,
А вернувшись, как водиться, водку белую пить.
Затуманив мозги и пропив всё приличие,
Мы приняли с друзьями иное обличие.
И теперь на других стало нам наплевать,
В разговоре всё чаще стали «мать» вспоминать.
Официантку Татьяну мы назвали княгиней,
А барменщика Яшу нескладным разиней.
За соседним столом, где спортсмены сидели,
Песню группы «Любе» горлопаня мы пели.
Но один из спортсменов вдруг в такт не попал,
И огромный кулак в свою морду поймал.
Ну а дальше нет слов, всё понятно как в сказке,
Оказались мы все в полицейском участке.
Протокол, вытрезвитель, холодный сортир,
Между нами согласие, дружба и мир.