Стихотворения в прозе

Твои щеки, покрытые румянцем,
И губы, без намека на улыбку,
Ощущаю я себя скитальцем,
Ища в толпе твою ухмылку.
Мне трудно без тебя – я задыхаюсь,
Хочу позвать тебя гулять,
Подавать вида я не собираюсь,
Ведь без меня ты будешь обновлять
Свой красивый праздничный наряд.
Люблю тебя, люблю и день,
Когда ты полностью открылась,
Мне и слушать тебя не лень,
И ты сказала, что влюбилась.
Мое сердце обжигаешь,
Своими словами, словно пламя,
В этой игре ты проиграешь,
Я создание вольфрама.

здесь нет никого.
так тихо или увяли
твои локоны,
взмахи ресниц и начало мая
горит
и застыло на месте.
и шум этих звёзд
ночами.
каждый раз моргая,
мы видим затмение Солнца.
я кричу, зову
но
никто
мне
не отвечает.
возможно, каждый из нас вернется.
"дома" не за что зацепиться.
не запомнить ни дат,
ни одежд,
ни песен.
запомнить бы
хоть глаза
и лица.

Ты опять в очередном замоте
Сбилась я уже
Который это раз...

С января с тобою мы встречаемся
На качелях эмоциональных
Я качаюсь каждый раз

Ты даже себе не представляешь
Как всё рвёт внутри
И в сердце боль
Почему любовь такая злая
Сыпешь каждый раз на рану соль

Я на самом деле
Раньше тоже
Не особо была счастлива в любви
Но тогда я горе заливала алкоголем
Или что пожёстче ...
Что за туманит мозг внутри

Но сейчас страдания так реальны
Я вообще сейчас давно не пью
И до самых костей я проживаю
Каждой клеточкой тела
Чувствую обиду жгучую свою

Хочется исчезнуть испариться
Не хочу я это проживать
С каждым разом нарастает
Моё отчаяние
Но не могу бессилие принять !!!

Я не могу не ждать не плакать не молиться
Не могу не обращаться в небеса
Каждый раз я верю что всё может измениться
Что ты бросишь пить
Сама зависимость эту прошла!!!!

И я это вижу таким образом
Как Земфира песенку поёт
Что моей любви хватит нам на двоих с тобою
И ты со мною будешь если ты моё...

Гамлет, пойми -
Ты взираешь на мир слишком строго
Из своей печальной тюрьмы...
Может там задолго,
До первых седин твоего пра-пра,
Уже зрела твоя судьба.
Значит все решено давно.
Значит правилам этой игры
Стоит следовать не вдаваясь в поиск причин...
Покорившись безумству страстей, празднует
Бездумно злодей - пир отвратительной лжи.
Гамлет, постой! Не спеши...
Пусть звездный свет
Собой окропит, то, что замыслил ты...
И все же... раз рок твой - потеря и скорбь,
Может быть лучше оставить все?!
Сесть на корабль, без ведома остальных и уплыть,
Посылая обратно в письме –
Лишь презрения смех.
Ах, мой Гамлет, что ж...
Расправься со всем,
Что разлучило тебя со счастьем твоим!
Ты истинный сердцем король,
И познав раскаленную боль,
Не поддался инстинкту побега в самообман.
Не поглотит разум твой ядовитый туман./
Невредимым взойдет над тобой рассвет...
Бликов которого на твоем лице уже нет.
Ты идешь по земле - не касаясь земли.
Ты уходишь туда, где снова детьми -
Становятся все благородные короли.

(Небылицы из средних веков)

По свидетельству римского учёного, юриста,
Государственного деятеля Цицерона,
А также смотрителя земских училищ-чистилищ,
Уже во времена современного царя Гороха —
Птолемея XII, мужа известной царицы Клеопатры,
Царя, разводившего на плантациях горох в Каире,
В Делабужско-Треположской гимназии
Случился такой забавный случай:

— Читателю истории, постоянно разглагольствующему
О деятельности разных деятелей
Истории того времени, прислали записку:

— Расскажите, господин учитель,
Нам всем присутствующим здесь,
Что-нибудь о деятельности великого оратора,
Философа, учёного Нофелета Йынбежулса.

Учитель, прочитавший полученную записку,
Незамедлительно начал отвечать:

— Нофелет жил в незапамятные,
Давние, легендарные очень далёкие времена
И подвизался в Греции в начале середины
Полуприкрытого долгого века!..
Он обессмертил себя тем, что...
Короче говоря, учитель в течение получаса
Без запинки прочитал лекцию —
«О жизни и деятельности греческого деятеля Нофелета».

И наконец, когда учитель закончил свою речь,
Он получил вторую записку:

— Нофелета, господин учитель,
По-моему сведенью, вовсе не существовало.
Нофелет Йынбежулс — это слово — Телефон Служебный,
Написанное шиворот-навыворот...
С большим уважением к вам, ваш царь Горох!

Меня прозвали во дворе - граф Монте-Кристо
Из дома редко выхожу. Живу один.
Хожу в гараж. Там выпиваю граммов триста,
И на всю громкость диск, с любимой группой "Сплин".

Не шизофреник я! Не алкоголик!
Не тунеядец! Не психически больной!
Я рядовой, советский рок-н-ролльщик,
И рок, как крест, по жизни следует за мной.

Я замутил на днях с одной, в другом районе,
Один в один, вот не поверишь - Жанна Д’Арк.
У её мамки должность важная в райкоме,
И очень любит Жанна группу "Линкин Парк".

Мы собрались сегодня в нашей штаб-квартире,
Пришёл Серёга - бармалей. А с ним Костян.
Ну, а с Костяном, Машка, Дашка. Ещё Ира,
У них кассета с Цоем, водка и кальян.

Не шизофреник я! Не алкоголик!
Не тунеядец! Не психически больной!
Я рядовой, советский рок-н-ролльщик,
И рок, как крест, по жизни следует за мной.

Говорят Алиса так изменилась:
Больше не говорит с друзьями,
Не выпивает чай вечерами
С мамой и папой, и ничего не ждет.
Но, белые стены ее палаты
Для нее стали другими;
В них она видит ясно
Проход, ведущий в мир
Недоступный для других глаз.
Там начало тропинки...
И деревья в цветении майском,
Машут ей, осыпая нежные лепестки.
Она видит кота своего - любимого рыжего.
И бегущего, словно по важным делам,
Белого кролика; такого милого,
Что Алиса смущает -
Внезапно счастливой улыбкой,
Блеск заплаканных глаз отца.
Она дедушку видит и брата,
Хотя ей никто здесь про него
Ничего не сказал...
Девочка точно знает,
Что тот мир - ее не обидит.
Кто - то оттуда громко ее позвал...
Все грустят, что Алиса
Почти их не слышит.
Словно вместе с закатом тает она.
Как бы все были рады... -
Подумала ночью Алиса,
Сжав в ладонях осколок лунного блика,
Если бы знали : что уже завтра уйду я туда

(На обломках сгинувшего зла)

Родная, Матушка Земля, — усни!
Отдохни, ведь измучилась ты, исстрадалась,
И бедное сердце твоё, болезненно трепеща,
Обливается невинной кровью твоих сынов.
Ночь пройдёт, кровавая, мрачная ночь...
Выстрелы, стоны замолкнуть, и кровь,
Что теперь проливается братской рукою,
Течь бурлящей рекой перестанет.
Смолкнут несвязные речи квартальных «жидов-болтунов»,
Призывающих именем Беса — Фашиста Бандеры,
Голосом просроченного Коксо-Фюрера ЗеЛоха,
Проливать неповинную, братскую кровь.

Зловещая, бессонная ночь пройдёт, проскользнёт,
Пролетит, прошмыгнёт — полная страха,
Злобы, тревоги, издевательств, унижений, убийств...
Затихает земля, успокаивается и верит,
Что ясное, яркое солнце величественно взойдёт
И ярким, ослепительным сияньем своим
Озарит единственную, голубоглазую страдалицу
Родину-Мать Россию, со своим великим, свободным
И терпеливым народом, объединяющим народности мира...
Рассосётся, рассеется страшная, мрачная, непроглядная ночь,
Охватившая крепко, своими загребущими руками,
В предсмертных объятьях нашу Матушку Землю...

«Варфоломеевская ночь» пройдёт, пронесётся
И утреннее, яркое восходящее Солнце, любовно,
Тепло и приветно засветит с безоблачных небес.
... Успокойся ж, родная, милая, усни!..
Близок, близок, совсем близок уже рассвет...
Потерпи ещё немного, уж рядом свобода и солнца победа,
Над сгустившейся кромешно-зловещей тьмой!..
Идёт она гордо, выступая во главе светлых сил,
Победно ступая по всем направлениям,
Зная силу свою богатырскую, непреодолимую,
Озарённая ослепительным радужно-чудным сияньем
Своей искренней и горячей любви к человеку.

В память о солдатах 33 армии. 1942 год.

На Радоницу выпал вдруг снежок,
Похолодало. Хоть весна уже в разгаре.
Потрёпанный в боях наш третий полк,
Зарылся в землю, в ожидании удара.

«Скажу, как есть, - печально молвил ком. полка,
К утру, сюда, враг стянет все резервы.
В аду мы будем с вами… А пока,
Ещё есть время, чтобы в рай нащупать двери».

Ночь была тихой. Будто вовсе, нет войны,
Без свиста пуль, и визга падающей мины.
Но, ненадолго. Там, в степи, зажглись огни,
В тумане прячась, танки шли к нам по равнине.

Три дня, три ночи, в огненном котле,
Варились мы. Как раки, что из речки.
Восьмой десяток, уж лежим, костьми в земле,
Не распрямив, худые свои плечи.

режиссер, наверное, сошел с ума,
заставляя сыграть нас -
финальный диалог правдоподобно.
плевать, нас заменят дублёры.
я надеялся так, что после всего
мы уедем на море, поднимемся в горы...
да мало ли что ещё.
но у жизни свое кино/
все слабее твой голос.
премьера проходит
с твоим пустым креслом в зале.
доктора тебе вызывали уже третий раз за день.
как некстати приходит зима с радостными огнями.
мне очень тебя не хватает,
пока что - это не навсегда...
ты спишь/
в белом свете больничном сияет твоя голова.
белый снег, словно титры,
где то в небе – зрителя взгляд…
киноленту нашей общей судьбы разрезают.
но смонтируют, верю, однажды, опять…

(В очарованье сладких грёз)

Закат волшебный догорел, и ночь вступила
В свои священные особые права.
Но, в истерзанной, страдающей душе моей
Живой остался отражённый свет, —
Тепло приятного степного волшебства.
И плюс наивная небесная надежда
На новый день, на новые открытья и свершенья.
Я точно знал, что вернусь сюда с чистой душою,
Чтоб вновь всем телом эту неземную красоту,
На подсознании глубоком ощутить...
И, прикоснувшись к вечности бездонной,
Непринуждённо вытянуть у Ариадны нить!..

Я всё стоял, завороженный этим зрелищем,
И ощущал себя ничтожною песчинкой...
В огромном и великом океане времени,
В том самом, которой тянул меня к себе с детских лет,
И привлекал своей завораживающей красою...
И в то же время, смутно ощущая, невольно чувствовал
Неразрывную связь с этим местом, с этой землей.
Будто здесь, на скалисто-величавой вершине,
Я обретал, предоставленную мне, Матушкой-Природой,
Неограниченную, вожделенную и истинную свободу,
Избавляясь от бремени повседневных забот и тревог,
В условиях приближенных к фантастической идиллии!

возможная встреча...
или как там: ангелы все залечат.
верю ли я в это, па?
я хожу в обносках из тепла - позапрошлого мая,
когда ты звал меня: "зая, доча моя"...
а сейчас я приношу лишь холод в дом,
и даже коту становиться зябко,
а он ведь здесь вообще ни при чем.
ну разве он виноват, что сердце
твое не выдержало и оста...

что мне теперь остаётся?
все прежнее в небе солнце,
и плывут облака отрешенно -
мимо людей и их боли - мимо.
этот мир переполнен слезами и горем.
спорим, что когда я усну... я снова
увижу море и тебя стоящего на берегу
и говорящего: "я, наверное, что- то... никогда
не приму.

неизбежность и нежность - в титрах
о хэппи-энде ни слова.
но так красиво цветут в саду розы,
что соль превращается в воду.
я сажусь в лодку и плыву до тебя
уже целые годы...
но, может быть дело в том -
что поломаны веслы. и я просыпаюсь,
когда выхожу на берег и вижу тебя...
и ты восклицаешь - какой же я стала взрослой!

(В очарованье сладких грёз)

Прохладный, синий, вечерний туман
Постепенно поднимался и заполнял собою
Все свободные пространства горной долины...
Он крался по траве, совсем бесшумно и воровато,
Между ближайшими кустами и деревьями,
Словно Кентервильское привидение, —
Обволакивая их своими мокрыми объятиями.
Раскидистые и переплетённые ветви,
Казавшиеся еще недавно четкими и ясными,
Теперь постепенно и бесформенно расплывались,
По всей горной долине Каракыстак,
Теряя свои фантастические очертания,
Превращаясь в движущиеся причудливые тени.
Мир вокруг буквально утопал в бесформенной пелене,
Сноровисто застилая собою всю прилегающую местность,
В которой с трудом ещё угадывались знакомые предметы.

(В очарованье сладких грёз)

И в этом прощально-волшебном сиянии
Заходящего весеннего дня,
Когда лилово-причудливые,
Таинственные тени сгущаются,
А сверкающее золото
Пламенеющего вечернего заката
Плавно переходит
В роскошный багрянец ночи,
Произвольно рождается
Тихая романтическая мелодия.

Она звучит в шелесте травы,
В отдалённом плеске реки,
В крике одинокой птицы,
Стремительно летящей домой.
Это старинная, грустная песня
Уходящего солнечного дня,
Полная неподдельной грусти
И радужной надежды,
Невосполнимых потерь
И новых потрясающих начинаний.

Вчерась, кино я посмотрел про Сталинград,
И как участник той войны, её солдат.
Я не увидел, ну, ни грамма чистой правды,
Ту, что я знаю. Ту, что знать бы, всем вам надо.

Из командиров, на примере ротных наших,
Умевших воевать, честь не продавших,
На фронте было мало. Мы их уважали.
И плакали, когда те погибали.

С тридцать седьмого, почитай, по сорок первый,
Толковые, штабные офицеры,
Кто лес валил, кто в шахте гнил в забое,
А кто-то и в затылок, принял стоя…

Гордиться мне, особо то и нечем,
Бог миловал. В боях не искалечен.
Рейхстаг не брал. В Берлин нас не пустили,
Слыхал я, всё к чертям там растащили.

Всё, что привёз, когда вертался -то, я в Псков:
Отрез сатина, да футлярчик для очков.
Сатин на кофточку жене, был в самый раз,
А вот футлярчик обменял на керогаз.

Героин!!
Это сильная личность! В городе! Наркоманы скоты! Какая тут может, быть стабильность. Когда на игле именно ты!!!
Город это всего лишь стены.
Через год он порвет твои тонкие вены. И аллая кровь затикает на стол. А в голове твоей. Ещё и ещё один укол!!!

Родина моя - моя судьба,

В ней живу и сердцем дышу я.

Здесь дом родной, здесь каждый угол,

Любовь и тепло, как в доме уголь.

Здесь слышу пение родных пташек,

Из них мне веселье и счастье веселит.

Родина моя, как милый край,

С тобой я буду навеки связан.

(С точки зрения морали)

И зал покорно выслушивал советы:
Чтобы сельчанин и каждый пролетарий
В этот день весны и в этот самый час,
Понял, что хотел сказать художник прошлым летом,
И почему он молотом куёт, а не сидит в кафе,
Не наслаждается морским деликатесом!..

Он говорил о совершенно новой, современной жизни,
О молодом и нынешнем, и старшем поколении,
О росте артистических и редкостных талантов...
Как важно направлять их страстный пыл, их юношеский жар,
Чтоб не сбились с пути, не тратили моменты,
Чтоб каждый точно знал, не только своё место,
Но, свой очередной кусок еды, а также свой амбар...
И помнил, что искусство – это прежде всего работа.

В огромном просторном зрительном зале,
Стремительно росло внутреннее напряжение.
Кто-то начинал кашлять, кто-то вкрадчиво шептал,
А кто-то пытался громко и запальчиво возразить.
Но, профессор Прокруст*, словно тяжёлый танк,
Штурмовой, непробиваемый и, главное важный,
Продолжал вещать, как дальше нужно всем жить,
И что искусство должно быть полезным и понятным.

Примечание:
Прокруст* - древнегреческий разбойник-садист, убитый Тесеем.

... Конец...

(С точки зрения морали)

На днях проходило собранье с повесткой:
— Задачи искусств и рост молодых дарований...
Докладчик — профессор Прокруст.

Театра зал набитый был битком.
Писатели собрались и поэты,
Художники, актёры, скульпторы, чтецы...
Все жаждали услышать мудрые советы!
Как в век машин и новых технологий
Великие, всеблагие, единые творцы
Могли бы людям пользу приносить
И радость в новой жизни на планете.

Профессор кашлянул, очки свои протёр,
И начал речь свою пространно, витиевато.
Он говорил о долге пред Россией,
Техническом прогрессе, и о том,
Что вздор вся эта разнополая богема,
И как их надо конкретно натянуть, ребята,
На общий, брошенный аршин когда-то,
Чтоб двигались в одном строю, как зомби!..

Мол, хватит тонкой, хитроумной лирики у нас,
Пора творить, хоть что-нибудь для народных масс,
Простые формы, ясные сюжеты...

... Окончание: во второй части.

(Сказки весны долгожданной)

Перед близким восходом ослепительно
Сияющего утреннего солнца,
Из-за высоких снежных гор,
Над величественном чёрном морем
Расстилается такая аметистовая тишина,
Что даже первый румянец утренней зари,
Покрывающий горизонт великого Востока,
Кажется шумным и беспокойным.
А бирюзовая морская степь
Дышит прозрачностью и ожиданием.

А вот, когда гигантский золотой шар-солнце
Стремительно и беззвучно выкатится
Над величественными вершинами
Огромных и необозримых Кавказских гор
И зальёт своей светоносной властью
Всё окружающее пространство вокруг, —
Море станет послушным и капризным,
Как ребёнок, в переливной игре,
Среди распустившихся весенних цветов,
Будто лежачее северное сияние.