Про него

- - - - - - -



Утро в академическом стиле.
Академия света, смятого одеяла и шлейф оттенков
в который раз недосмотренного сна.
Прошлёпал из душа, посмотрел в окно.
Кино: "Сосед и его "Reno"". Матерится,
как я вчера утром. Вот только царапни, гад!
Прошлёпал на кухню. Кофе, булочка с марципаном.
Кошке – сметаны. Не хочет, в глаза смотрит.
Семнадцатый этаж, весна...

Но всё же пора вставать. Подушка-воздушка –
не разорвать объятий. Муська на подоконнике,
макаронная душа. До будильника минута.
Пятнадцать часов до продолжения сна.
...на пресс, на плечи, на бицепс.
"Reno" уже нет – сосед молодец, выкрутился.
Душ, халат, чай, галстук, ключи,
мелочь в кармане, ворох следствий,
ворох причин и день, весенний,
почти.

- - - - - - -



Прошли тени дня. Посмотрели пристальней.
Истину почему-то опять не видят они.
Подожду их до завтра мысленно.
Догорит, может нет, до утра камин.

...Корнишон, минераль, иней блинчиков.
Тени быстро плывут, огибая собой Рубикон.
По стопе, по рукам, по сплетенью нейронов, по личику...
И уносят с собой рубиконовый взгляд за балкон.

Завтра будет – вчера. Но сегодня – не будет по-прежнему.
На листок упадёт тройка слов для нелепой строки.
Не уснуть. Не напьюсь, не отправлю себя к чёрту, к лешему.
Выйду ночью петлять, чтобы ветер проветрил мозги.

- - - - - - -



Сегодня минус двадцать пять.
Ура! Крещенские морозы!
Хрустят в снегу, скользят полозья.
Лечу в оцепеневший сад
с пригорка. Не успел свернуть.
Влетел. Оледенелой веткой
с размаху получаю в грудь.

Вот так всегда, всё то, что в радость
и так захватывает дух...
не сосчитаешь и до двух,
как Вещий снова вводит в статус...
Глубокий вдох. Со звоном в ухе,
почти с гортанным имярек,
встаю, отряхивая снег.

Вверху, над снежным косогором,
куда ни глянь, сверкает иней.
Мне память возвращает имя
в противовес – "Живём под Богом!"
Искрится так замёрзший воздух!,
что хочется не верить взгляду.
Но влажность остаётся правдой,
блестит повсюду. Влажность рядом.

Лыжни мои, как две дороги –
одна "туда", одна "обратно".
Не долог путь, но опыт до'рог.
Вновь, не потворствуя браваде,
шагаю вверх, откуда падал.
Срывается крещенский снег –
пушистых камикадзе стадо.
Напоминанием, наградой
сопровождающих вовек!

Фривольно утром. Дата и окно.
Спадают шторы, тюль привычной складкой.
Остатки и обрывки сна – осадком
туда, где недосмотрено кино,
в мир небытийный, розовый и сладкий.

Под одеяло серый полусвет
спешит войти с приподнятым забралом.
Но ранним утром времени – так мало.
И потому претензий вовсе нет
у света к телу, там, под одеялом.

Тюль не поделят – штора и окно.
Два крылышка поддерживая статно,
гуляет вниз, наверх, потом обратно,
по-деловому, рыжий мотылёк,
весну и тюль приветствуя занятно.

– Откуда, вестник? За окном мороз.
Однако, форточка моя была открыта.
Зима своё разбитое корыто
в неё суёт, везёт зимовий воз,
и утро лижет пяткой, как улита.

Откуда ты принёс мне океан?
И запахи ушедшей только бури.
Откуда столько воздуха!? – до дури.
И слышно, как подходит караван...
Встал караванщик, сел к окну и курит.

Но где ж в мороз мне взять тебе цветы?
Да чтоб росы в них было и нектара.
Ты жизнь свою мне оставляешь даром,
дружок, нектар ведь это ты –
крылатый, рыжий и живой подарок.

Мне снова не хватило дня.
Понятно, прожит он не мной.
В ответах, снабжающих бесцельно разум,
всё снова решено.
А между делом (моею ли рукой)
отдёрнут занавес с окна.
С востока, наступая, клубятся
и несутся облака.
Уснул не я. Приснился тот же странный сон,
где с кем-то вдоволь и бессонниц,
феерия кудрявогривых конниц
уносится в закат.

А то, что оставалось,
летело по ночному МКАДу
среди таких же скоростных огней.
Рвалось пространство – небо удивлялось,
внезапный водный беспредел
потоки сбрасывал на щётки.
Немыслимо полощет! – единственная правда,
пришедшая из сутолоки дня.
И с благодарностью к тому, кто заряжает тучи,
двойник, беспечный и везучий,
спокойно спит.
На кольцевой дороге редкий случай:
МКАД сегодня не стоит.

Меня оговорят, а ты иди...
к весне!
Зачем ещё подруги?
Они близки, вменяемы вполне,
и говорить им нужно на досуге
о чём угодно, даже о тебе.
Они утешат, не в услугу!
С тоскою откровенною в глаза
посмотрят, и послушная гюрза
сползёт к ним в трепетные руки
на поруки.

А я усядусь и сложу свой стих
вполне умеренным своим речитативом.
Что толку от вибрации кучливой,
когда не в беге слов, а в смысле их
таится сила.
Игривый конь,
на крыльях, вспыхнув гривой,
аллюр чей по определенью лих,
сбежит по облакам
следов твоих.

Потом прочту, всё то, что накрапал.
Когда слагал, всё виделось иначе –
на карандаш уселся звёздный зайчик
и грифель строки его светом наполнял.

-----

Свет утренний, влезая на окно,
увидел стол и карандаш, и полки,
и самолётик, залетевший в ёлки,
и чудака, укутанного в сон.