Было время, когда я был умнейшим человеком,
Способным ставить под сомнение лик природы.
Не глупость юности с её накрашенным обетом,
А мудрость, друг мой, одиночества в объятии с тобой.

В пленённом рабстве я был сильнее морских чудищ,
Что раз за разом побеждали их, чужих, но не меня!
Твои глаза — секрет любой удачи в каждом деле,
Ну а мои глаза лишь рождены, чтоб видеть в них тебя.

Пусть слёзы льёт, кто жизнь свою доверил стрелке,
Указывающей жить с натянутой улыбкой для червей.
Что ж, было время, доверил свою душу этой метке:
Меня спас Бог, не ваш, а мой; возьмите храм, а он — светлей.

Я веры не бросал, хоть в атеизме счастлив буду,
Забросив дней ушедших радость в душу свою глубоко.
Один раз в сутки достану ключ от сердца, лишь на секунду:
Открою, чтоб сделать ценным счастья святой миг.

Беспечности теперь открылась для меня цена -
Владел я всем, пока мой мир не поглотила тьма.

Барабанный удар достигает ушей.
Нет, не бой – лишь четыре удара.
Возвращайся, мой доктор, они не тебе,
Для меня смерть ловушку достала.

Мудрецы поколений не раз говорили:
«Сертралина вагоны спасут от беды».
Жаль, не верю я им, как и ты мне теперь –
Эпилог подошел нашей сказки.

Вкус черники Шарлиза запомнили губы
В истомах Ахматовских; предрассудкам
Цена как воде в несщадящем потопе,
Что нес лишь страницы без радости.

Я пророчен служить не монархам – тебе,
Без рассудка убить: лишь бы видеть твой лик.
Цицерон на словах я в рассказах о льве,
А на деле кто? Лишь маленький котик.

Покорми его мясом – и будет интрига:
Откроешь глаза – был кот, а стал тигр.

Мои судьи приводят рукой
Договор об моем наказании.
Адвокат проиграл — зря бился челом:
Бутафорное всё заседание.

Руки теперь кандалами обвиты,
Решетки закрыли лицо.
"Наконец, услыхали молитвы", —
Подумала я, — "пора уж давно!"

На свободе погибли все люди
От рук таких же человек.
Заключенная интерлюдия —
Цена спасения на век.

Одиночество тоже есть жизнь
Без награды, потери и лжи.
Гауптвахты приказы страшны
Не сильней безответной любви.

По утру ты ушел, оставив постель,
А я проснулась на смертном одре.

Ренегат и отступник, невидящий правды
В моих больших бесформенных словах.
К чему писать? Не нужен тихий звук воды,
Когда узора нет на плачущих камнях.

Командир бестолковый, от чьих приказов
Сложилось пять — нет, сотни легионов человек.
Рядовому простому здесь поле разврата
Без тления, шанса увидеть победу.

Заруби на носу: где любовь, там сражение,
Жестокое, не терпящее крик пацифиста.
Рядовой восемь пинт за долю везения
Отдал, чтоб внимать становлению нарцизма.

Бессмысленно гнать безмятежных солдат,
Чьих молитв не услышит вдали генерал.
Рядовой наш почил — так кто виноват:
Командир, подполковник, он сам, лекторат?

Война, любовь — всё тошно, рвота.
Как пальцем ни крути, а нужен доктор.

Писклявый возглас друзей эталона
Заставил собраться обычных бродяг.
Напиться, забыться, влюбиться — их мода,
А мысли душистые все в стенку летят.

Погиб поэт, осталась свита лести.
Честнейшему труду подлейший поворот:
Невмоготу стихи, поют все песни,
Собрал всю грязь собой их сброд.

Комиссией своей ругают лучик,
Что бьется из последних сил.
Работа их — наследие измучить,
Котенок, что б в ведре вопил.

Великим мастером был плотник,
Что опыт, как вино глотал.
Сломался он, как старый зонтик,
Под сильный больно дождь попал.

Порадуйтесь, горит их моветон.
В России был рожден Наполеон.

Всегда бежит момент конца
И сдастся мило, зазывает,
Винит во всех деяниях истца,
Надежду в одеяниях скрывает.

За что Господь творит такое?
Милее голос — страшнее поворот.
Как генерал выводит всех из строя
На страшненький убогий холодок.

Прошу, верните время теплоты,
Когда прижмусь я откровенно,
Раскрыв по одному все тайны,
Сбегу душой в любимый мир забвенный.

Сбежала та пора сквозь слезы,
Как летние лучистые деньки,
Как сильная строка из прозы,
Как на могилках вялые венки.

Зовут прорехой нынешнего мира,
И грязь летит в ее нежнейшее лицо.
Не видят люди — это их душа убита,
Показывая всем свое гнильцо.

Но им на милость я построю город,
Собрав все бревна из их глаз,
Соберу весь люд и запечатаю шестерок,
Сожгу я их в бесславный час.

Весь мир пылает там на горизонте,
Когда-то стихнет там весь стон.
Мы вместе жизнь живем в полете,
Она здесь королева, при ней трон.

Погибло время, мы в моменте,
Душой и телом вдруг слились.
Не прекращая вливать бренди,
Я иступил внутри: "взмолись!"

Скрутив на палец свою прядь,
Спросила: "Будешь продлевать?"

Счастья ли крошки я собираю
Или же просто всю грязь прошлых встреч?
В надежде хоть как склеить домик
С любимым и нужным, а рядышком печь.

В чьей топке искряться дрова,
Освящая всё место незабываемым светом,
Сжигая с собой все места и луга,
Где сердце кололось перед рассветом.

Легок ли шаг мой, если открыты все двери,
Но нет ключей в те, где я нужен?
Они не любили, а просто терпели —
Чего тогда стоял их ужин?

А что сейчас? Я не смотрю себе под ноги,
Я вижу небо, о боже, сколько там всего!
Он вновь вернул улыбки в мнимых лицах,
И снова, господа, в душе моей легко.

Нет шанса испортить такую мечту,
Когда слышишь в свой адрес "люблю."

Изнемогая, вижу кадры старых хроник.
И все в них шоу — один конец.
Откроют красок вечный мир, хотя я не дальтоник,
Ведут меня все под один тупой венец.

Бесчетный мистер "Я-с-тобою-навсегда",
Пытаясь пробудить во мне хоть искру.
Милый, мне нужна звезда,
А не "мильён" опавших вниз осенных листьев.

И все, и всё кричат, как шавки,
Отброшенные жизнью на мороз.
Ведь я не Андерсен — глупы все эти сказки,
За ними скоро будет их обоз.

Ну где же та звезда, что в мир,
Влетя, как вдохновение, заберет меня?
Научит языку, на каком никто не говорил,
Заставит слышать лучших птиц голоса.

Устал я ждать напрасно этот звездопад,
Возможно, даже им не буду рад.

Весной всегда люблю смотреть,
Как просыпается от зимней спячки
И раскрывает вид моя сирень,
Устав с зимой играть всё в прятки.

Июнь открыл мне чувство вкуса:
Играет в краске солнца куст,
Пестрит с размером яблочного мусса,
Согнать собой его боюсь.

В окне всё дождь трещит, не прекращая,
Грозой и ветром смыло весь настрой.
Готовится к зиме, листочки все срезая,
Сирень, куда же ты? Постой!

Стоят одни теперь здесь ветки —
С зимой пришла не только боль.
Ну ничего, переверну я стрелки,
Дождусь я кустик свой весной!

Ну вот, пришла моя весна,
Жаль — куст не проснется никогда.

Полюбившийся след от стола до подвала
Для гостя-знакомца — не чуждо сходить.
Междометие тостом в бреду заиграет,
Взвещать под рукою лишь с мыслью — налить!

Наследили внутри, зацепив и застолье.
Красота! Не понять недоумкам изюм бардака.
Им последствия правды дороже глубокой.
Писатель, молчи, принеси-ка вина!

Ликование растяпе, упавшему навзничь,
Под ликом которого погиб человек.
Не смеяться бы к месту, а плакать тут надо:
На глазах умирал, полусняв марафет.

Утекает в желудок последний бокал
Со стола безобразного, гадкого.
На такое застолье, увы, я плевал.
Не отдам я рассудок за чашу развратного.

Нацепить амплуа пресвященного друга
Самого не избавит от гонки по кругу.

Король и шут всех вечеринок,
Кого позвать? Всегда его.
Чуть что — он тут, не надо слать открыток,
Набрать его лишь — и всего?

Одет с последнейшей из игл,
Придет — все сразу наповал.
Все видно в нем, он не играет игр,
Улучшить день ваш — его потенциал.

Как жертва блендера, он из себя
Все соки выжимая, отдастся в руки,
Что примут с теплотой огня,
На всех других в моменте вдруг зевая.

Неудача ждет того, кто вдруг в моменте,
В себя поверив, решит его убить.
Опомнитесь! Он радость этой встречи,
Счастливейших душой вам не сломить.

Настала ночь, никого нет.
Тихонько плачет наш поэт.

Беспрестанно махая рукой по темни,
В пелене созревающий колос стоит.
Дорога мне услуга — отнять и уйти,
Окружной, не взирая на ночь, тихо бдит.

Осветленной дорогой холодной луны
Неприметный изыск иссеченный дрожит.
Окаймленный песком, разноцветный дендрид
Мимоходом обычным никак не язвит.

Недоступная роскошь забила в глаза,
Или это вонюченький проблеск помоев?
Неспособен увидеть я правды лица —
Забрала меня крепко, лишая устоев.

Интересно: кто хочет увидеть меня мертвецом,
Посылая тебя как сокровище жизни?
Словами ты губишь, как рядом свинца,
Обрушая мне в голову красные мысли.

Простой вопрос: "Любил меня?" —
"Возможно, может быть и да."

Настал момент: она, он и алтарь,
Прекрасный блеск колец на их руках.
Все клятвы произнесены уже не раз.
Так что же предвещало, что он тварь?

Медовый месяц сел у них в души:
Наш Клайд простыл, засел в отеле,
Позвал "подругу", чтоб стало потеплее.
А Бонни только в номер стоило зайти...

Дешевое вино, беднейшие цветы,
Сто тысяч раз бесчестное "прости!"
Но не утихнет боль в ее груди.
Скажите, как бы поступили вы?

Их брак трещит, а он, не замечая,
Уже забыл про то, что натворил.
Но не она, хоть что б не говорил,
Останется одна, тихонько яд вливая.

Уходит в мир иной без сил.
Наверно, все же заслужил...

Заработал себе порицанье с заботой,
Извечных упрек нестихающий бас.
Соскоблить зуд нельзя — запевает ломотой
На фоне моем не звучит его крас.

Деревянную палку, забытый платок
Непременно в игрушках нужда нам воспеть.
Постарайся найти в своей жизни виток,
Зарученный родиться, пожить, умереть.

Обожженный желанием запекся наш торт,
Поглядим на исход: отбросит ли тень?
Покажи-ка мне ключик, направь на замок.
Обронил? Развернись и шагай — это лень.

Алфавитом побили всех лет ордена,
Некролог завершил уже сгубленный путь.
Проститутка как жизнь — зашла и ушла.
Получилось хоть раз по своей воле вздремнуть?

В одночасье решилось: пора уходить,
Чересчур полюбил уж себя, чтоб так жить.

Я ручей догорающей великой плеяды,
Забвенного дня блуждающий час.
Лабрадоры навеки мои все гаранты,
Собрав весь изыск, завоплю же на вас.

Перезвоном лучистым бегу по аллее,
В сапожках моих соберется вся грязь.
Браконьеры трепещут, внимая надменно
Летящему соколу в выбитый глаз.

Мы в бахилах — любители в лужи нырять.
Нам не важен порядок — нам нужен итог.
Прекратите словами на воздух орать,
Из слепого суждения не сложится слог.

Окружение — ножик, что бьет по спине,
Острием своим тысячи судеб сметая.
Затуплено лезвие, иль глуп комитет
Благородный корсет мои судьбы спасает.

Назовите дурдомом душу благородную,
Я постараюсь дойти своею дорогою.

Лазурно залились все птицы,
Небесный свет палит тепло,
Мягки улыбки в мнимых лицах,
И на душе все вдруг легко.

Настал свежайший бриз в округе,
Вдали вдруг вскрикнул паровоз,
И даже сильный град стал другом —
Он только радость мне принес.

Как можно верить этим слухам,
Что жизнь отвратна, тяжела?
Ведь всё поет и дышит святым духом,
Мир словно сказка ожила.

Я русский, мой язык силён,
Но не найду я даже маленького слова,
Что бы показать, чем мой мир окрылён,
Я буду счастлив с этой мыслью до гроба.

Нашел я слово, я влюблен!
В вонючий, гадкий форметилметкатинон.

Пришел однажды друг ко мне домой,
Засели пить мы с ним, не просухая.
Слеза за рюмкой, тост за тостом
И параллельно в нарды все играя.

Но вдруг, в моменте вскрикнув: "Фить!",
Решил мне друг загадку подарить:
"Нельзя купить, но можно продать,
Устанешь искать, да легко потерять!"

Уж много лет душой я прожил,
Но этот каверзный вопрос
До кончиков меня всего встревожил,
Поставил прямо на искос.

И сколько вариантов уж я перебрал,
А хмель, как солнца луч в ночи,
Собрал свои вещички и уехал на вокзал,
А я сижу все до сих пор в объятии свечи.

Еще секунда — озарило вдруг меня:
Ответ всегда был прост — себя.

Им только ручку вдруг подай —
Польются строки серой песней.
«Иди, слова про грусть встречай» —
Скажут фанаты глупой лести.

Ни в дне, ни в ночи не ссыщу,
Кто не ссылаясь, как индюк, на лиру,
Пестрить не будет про «того, кого убью»,
Не завизжит об этом всему миру.

На память вам хочу отдать совет:
Мои слова сильны, когда просты.
Не тратьте ж вы их на размытый силуэт,
Сбежит который сразу от зари.

Найди антонимы к словам,
Что туго в черепе сидят,
И напиши ты про любовь к тому,
К кому порывы чувств летят.

Писать про грусть любой горазд —
В любви попробуй не упасть.

Не назову себя любителем экстрима,
Раскрыл я взор на свой апартамент:
Без жалости она проходит мимо,
Людей на улице зовет всё на обед.

В ночи придут к ней сразу трое:
Зовет к себе мальчат, девчат,
Нашептывая нежно им бриз моря —
Захватит их, пусть только закричат!

Вуалью скручены ее босые ножки;
Со стороны посмотришь — образ ада,
А шляпкой прикроет злые рожки:
Пленить, казнить — ей больше и не надо!

И каждый мой читатель вспоминает
Свою любовь, что до тошна мила.
Запомните: любовь не убивает:
В ее глазах есть жизнь, не пелена!

Она — прямой росток изгнания,
Блуждающая тихо наркомания.

Игристые вина с закатом на крыше
И маленький теплый уютненький плед.
Зачем же тянуться все выше и выше?
Ведь это покой на старости лет.

Мое имя с апатией ведут общий слог:
Погоды, дожди не терзают меня.
К кому обратиться, чтобы снова я смог
Уйти в меланхолию бледного дня?

Ответ, как черт, был скрыт в деталях —
Ведь даже мальчик скоро осознает,
Что истинное счастье есть вино,
Которое годами тихо созревает.

Не поздно мне продать дворец
И жить на съезде в шалаше.
Наверно, там живет покой,
Что ищут все на старости лет.

Прошу прощения, слегка я обознался:
Из магазина Крыма бархат разыгрался.

В ее глазах нет силы крови,
Усталость валит, словно тиф.
Вязать душа старушки просит,
Ночами с ниткой крепко спит.

Писать картину реального мира —
Все будет работой ей навека.
Как связана жизнь Шекспира и лира
Зальет она пряжей свои облака.

Все громче играет в руках ее пяльце:
Нежнейшие краски поют о свободе,
Чернейшие тени кричат о скитальце,
Что ищет кого-то там на природе.

Из пыльной забытой шкатулки в углу
Достанет старушка всю желтую прядь.
Ведет она путь мой: от жизни до смерти,
Тебя, мое солнце, не забыв повстречать.

Спасибо, старушка, за лучший подарок!
В душе моей точно солнце он ярок!

Исжег мне ноги весь песок.
Чуть солнца палец стучит вам в очи.
Я у двери стою, жду: откроется замок?
Эмульсией был для меня в оковах ночи.

Ну, посмотрите — как силен!
Всегда весь важный, гордый, лучший.
Шептал мне бога свет еще с пелен:
"Отбрось, оставь, себя не мучай!"

Как дом, обвитый крепкой ивой,
Не мог отбросить я себя.
Вошел в меня острейшей из всех игл,
Засел внутри, упрямая змея.

Теперь все хорошо, свет клином вдруг сошелся.
Собрал друзей: "Смотри — жена, дом, дети!"
Но не со мной — за что так обошелся?
Убийственное Рождество, которое не встретим.

Ведь есть же счастье у тебя.
Пускай и есть, и без меня.