В город невест

Меня били ногами и даже плевали в лицо,
Обещали порезать по всем плоскостям.
Вспоминать обожаю - как будто не так и давно.
Прейскурант потерялся моим тем костям.

Абсолютную боль показали мне дяди постарше
С красивою финной, прилепленной к боку.
Какие смешные! Ей богу, мы в цирке, на бланше:
Лишь мне достается судить ловитору.

Слезы тебе нужно? Так к черту иголки!
Для опыта нужен один карандаш.
Поднеси осторожно к листочку ты кончик,
Пиши что есть мочи возможный абзац.

"Про окрошку, нет, - крошки и счастье,
Мужчину-строителя, печь, ключника."
Не молчи, подсоби, напомни что дальше,
В какой момент сказал Я "те" слова?

...

Продуктивно вы справились, слезы, как говорил.
Не забудьте в конце дописать "mon kiril".

Безусловно, — я лучший, никто мне не равен;
Способен творить, улыбаться, кричать.
Полагаю, имеется хобби — быть сталью,
Не может и сварщик никак обуздать.

Одержим я другими — и пусть, не беда для меня
Всемогущего. Ври до момента, пока не крутой,
А потом наверстаешь, ни капли пропущено.
Боль? Дурачковые бредни — отпни их ногой.

Безобразен мне каждый из люда слепого:
Не видите? Кто тогда ваши мыслишки читает?
"Грешно ему плакаться, — всё под рукой;
Вероятно, он дома, обставлен вином из Абхазии".

Я — кто ведёт испытание притворной душе.
Ни один так не сможет дела провернуть,
Без какого сомнения запачкать своё неглиже.
В моей опере дело — по ниточкам жизни тянуть.

Интересно, возьмётся другой за такую работу?
Искусство притворства продукта — забота.

Восемнадцать и только мне строчек и нужно
Занять для тебя, мой любимый, мой нежный,
Тем Богом творимый - кому пошла служба,
Хотя не они - ты кто самый здесь грешный.

Вдохновение вечера попусту было убито
На глупость, историю прожитых дней.
Я сижу на диване, живу неживая, покрыта,
Не вижу простого, первичного смысла вещей.

Терапия бессмысленна - сбредила я!
"Головою не едут любя!", - "Не любили!",
Слова, всё слова, а слова все - брехня,
Так бессмысленны, как в яблоке грифель.

Вам, любителям чувст, объясню все попроще:
Глупа я и только, ища интереснее слов.
Абсолютно и точно прославлюсь-ка делом:
Возьму, подарю ему первых лучистых цветов.

Словари вы пожгите, не нужно грехов -
Ваш поступок крепите вы троицей слов.

Голова — мой котёл, как станица для мыслей,
Варящихся на жарком и томном огне.
Я с десяток раз думал про грязь, что повисла
В тебе; не скажет гадалка - иди ты ко мне.

Моя любовь меня старит, хотя молодой.
«Шоколадки мне снятся, тебе?» — «Ничего».
Одна тысяча триста тринадцать раз я подумал,
А дальше — награда: покой.

Невесомость и ласка — налёт от дыханья,
Спокойново, лёхково. Дети! Не меньше пяти!
Но тут… разбудили! Убийцы несут расставанье…
Мои Ганы… до нытика мне — как птица лети.

Карандаш и бумага — ресурс всех стихов.
Никому. Получатель — история, по адресу:
Церебрум, 1, по крура церебри, напротив узлов,
Не заблудитесь, просто идите по атласу.

В метафорах вы не поймёте и капли —
Они для чтения ребятам, кто для любви умирали.

вот меня не слышат
но я уже привык к тому
вплотную почти в душу дышат
хотя все катится ко дну

Барабанный удар достигает ушей.
Нет, не бой – лишь четыре удара.
Возвращайся, мой доктор, они не тебе,
Для меня смерть ловушку достала.

Мудрецы поколений не раз говорили:
«Сертралина вагоны спасут от беды».
Жаль, не верю я им, как и ты мне теперь –
Эпилог подошел нашей сказки.

Вкус черники Шарлиза запомнили губы
В истомах Ахматовских; предрассудкам
Цена как воде в несщадящем потопе,
Что нес лишь страницы без радости.

Я пророчен служить не монархам – тебе,
Без рассудка убить: лишь бы видеть твой лик.
Цицерон на словах я в рассказах о льве,
А на деле кто? Лишь маленький котик.

Покорми его мясом – и будет интрига:
Откроешь глаза – был кот, а стал тигр.

Ренегат и отступник, невидящий правды
В моих больших бесформенных словах.
К чему писать? Не нужен тихий звук воды,
Когда узора нет на плачущих камнях.

Командир бестолковый, от чьих приказов
Сложилось пять — нет, сотни легионов человек.
Рядовому простому здесь поле разврата
Без тления, шанса увидеть победу.

Заруби на носу: где любовь, там сражение,
Жестокое, не терпящее крик пацифиста.
Рядовой восемь пинт за долю везения
Отдал, чтоб внимать становлению нарцизма.

Бессмысленно гнать безмятежных солдат,
Чьих молитв не услышит вдали генерал.
Рядовой наш почил — так кто виноват:
Командир, подполковник, он сам, лекторат?

Война, любовь — всё тошно, рвота.
Как пальцем ни крути, а нужен доктор.

Счастья ли крошки я собираю
Или же просто всю грязь прошлых встреч?
В надежде хоть как склеить домик
С любимым и нужным, а рядышком печь.

В чьей топке искряться дрова,
Освящая всё место незабываемым светом,
Сжигая с собой все места и луга,
Где сердце кололось перед рассветом.

Легок ли шаг мой, если открыты все двери,
Но нет ключей в те, где я нужен?
Они не любили, а просто терпели —
Чего тогда стоял их ужин?

А что сейчас? Я не смотрю себе под ноги,
Я вижу небо, о боже, сколько там всего!
Он вновь вернул улыбки в мнимых лицах,
И снова, господа, в душе моей легко.

Нет шанса испортить такую мечту,
Когда слышишь в свой адрес "люблю."