Верлибр

Стекает жизнь в сосуд без дна.
А жизнь у нас всего одна!

Стекает медленно, искрясь,
Воронкой маленькой вертясь.

А сверху краником судьба
Нависла, капает вода.

И придаёт воронке цвет,
По капле, будто бы совет.

В водовороте полный крах,
Он состоит из всяких бяк:

В один виток вместился день,
Что в целом мало для людей...

Зато какой замес и связь!
В цвет радуги событий вязь,

И мыслей серое пятно,
Бесцельных дел полным-полно,

Поодаль тянется печаль,
Накинув чёрную вуаль,

И с нею рядом грусть-тоска,
И слёз раздольная река...

Водовороту нипочём,
Ему не ведом шум и звон,

Едины страсти и слова,
Когда больная голова,

Хандра и стужа, беспредел,
Надрыв, нарыв и прочный нерв,

Уныние, покой, уют, любовь, мороз... Всё в равных тут...

А над сосудом и душой
Стоит их человек родной.

Стоит... И жизнь с душой живёт,
В сосуд без дна стекая тот...

В теле физически целостном
Есть нарушение духа:
Кроется жалкая мелочность,
Скупости ворох раздутый!

Ценности все перекошены,
Личностный сдвиг не в ту сторону,
Чувства безликим хищником,
Мысли чёрным вороном!

Страшное это зрелище —
Видеть коррозию в облике,
Быть человеком не с совестью,
В образе «бедного гномика»...

Пробитый неба потолок
В петле задушена свобода
На крыше водим хороводы
Мы дети умершей весны
На нас надежды возложили те, кто дороги проложили
Мы верили в их исполненье и опьянённые стремлением, сломали крылья о бардюры
Теперь мы дураки и дуры, сторонники больной культуры
Мы разобьёмся и умрем
Нам больше не найти спасенья
В дыму кадила в воскресенье
В следе ножа, в жажде забвения
Во вкусе спирта-сожаления
Мертв автор-живо вдохновение
Быть может, мы рабы стремления
Глотая с кровью вкус терпения
Может быть, есть для нас спасение
Для душ заблудших воскрешение
В надежде наше упоение
Пусть так
Мы будем верить в исцеление, вплоть до изнеможения, до смены новой поколения
Опять и снова и опять

Солнышко, скажи мне:
Будем ли мы едины, как Адам с Евой?
Или растворимся в тайнах Гоголя,
И никто не знает, кто укроет боль в сердце,
Кто заговорит, а кто лишь помолчит.

Скажем всем, что современных звёзд давно уж нет,
Что тайны забыты,
И наша сказка осталась в прошлом.

Давай нарисуем что-то в стиле милых лягушек
С огромными, как мир, глазками,
Покажем глупость, спалим эмоции,
И вечную драму превратим в море сказочных чудес.

Неизбежно к тебе манит,
Неустанно к тебе влечёт.
И́одом чувства — он их поправит,
Йодом мысли — он их спасёт.

Траекторией по спирали,
Траекторией непрямой
Моя страсть по тебе скучает,
Моя страсть о тебе одном!

Разошёлся по клеткам тела,
Растворился внутри меня,
Как таблетка — шипучка целая,
Чувства жажды к себе не уняв.

Возгорание и пламенение,
Темой стали науки про нас,
Избежим или нет огнестрельное?!
Испытав гамму чувств ещё раз!...

Холодная капля дождя
Стекает по лобовому...
Сегодня опять гроза...
Слышны раскаты грома...

Сегодня снова глухи...
Стена между нами встала,
Стираем грани мечты.
Ходим по краю устало.

Хотели взлететь вдвоём,
С опоры, что под ногами,
С отчаянной простотой,
Сливаясь в потоке желаний,

Свободен полёт двоих!...
Счастливыми были оба...
Сегодня момент затих,
Храня прошлого основу...

Хлёсткие капли дождя —
Символ размытых красок.
Стынет любви красота,
Ставшая тихо опасной...

Стену мы возвели,
Стрелы в сердца пустили,
Слёзы роняют слова...
Хватит!!! Любовь остыла...

Сам расчертил про жизнь проект
И «вплёл» меня в него...
А я просила?... Точно нет!...
Отличное кино!...

Так педантично рисовал
В редакторе ты жизнь,
Ту, о которой сам мечтал!
Живи! Летай! Кружись!

Мне слишком воля дорога,
Отвыкла быть другой!
Хочу свободой подышать,
Не быть ничьей «слугой»!..

Прости, что резко и грублю,
Но ты ведь не спросил,
Хочу ли я в проект вдвоём
С тобой, где всё решил!...

Ты слишком горд,
Я слишком горда,
Ты не особо любил
Я не любила тебя никогда.

Я скучаю за тобой лишь в темноте,
Ты же всегда нуждаешься во мне.
Я смеюсь: над тобой, над собой,
Ты все хуже держишь контроль.

Я никогда не вернусь,
Ты никогда не попросишь.
Ты слишком горд, я горда;
я больше не полюблю тебя

Гонимый ветрами,
Хранимый волной,
Забвенью желаешь предаться?...

Оставил свой дом,
Сбросил сотни оков,
В надежде с собой поквитаться...

Ты, словно корабль,
Пока на плаву,
С утерянным курсом на счастье...

Вокруг горизонты
Маячат в пылу,
Бесстрашного мира оплоты...

Устал?! Отдохни!
И к штурвалу скорей!
Вот в этом и будет работа!

Твоих самых сильных
И главных идей,
В бескрайних просторных широтах!

Кружится жизнь в лиловых босоножках,
Обутых на болезную мозоль,

Без заморочек, встрясок и размолвок.
Ей сарафанчик из шифона б подошёл...

Хотя о чём я?! ... Ведь в лиловых туфлях!
Тогда и сарафанчик пусть на ней...

Мы оттанцуем праздничное в буднях
И пропоём в них песни веселей!

Чего ж о прошлом помнить ненарядном?
Моменты, как заплатки, без нужды.

Фатальное ведь не всегда тотально,
И в «роковом» найду я в «плюс» шаги!...

А жизнь — она по-разному одета.
И знать так хочется, где нужный гардероб.

Ведь и у жизни модное не носится,
И у неё в немодном чаще добрый свет!...

Букашка —
искрой в тишине,
шорохом против строя.

Она хотела быть слышимой —
и стала криком,
стала занозой,
стала провокацией.

Сапог навис —
но звук её
расколол молчание.

И даже в прахе
она звучала громче,
чем тысячи ртов,
согласных молчать.

Серые силуэты
по улицам
по трамваям
видимость 50%

они ищут на ощупь
свои конечности
они ищут на тепло
свои дома

крыша каплит
ветер хлещет
матом благим
белые струпья
с неба сошли
ходят вокруг
окон моих
а я как желток в скорлупе
в теплом белке

Терпкий чай, холод
Мне нужно куда-то идти
Знаю точно
Что
В темноту

Я гаванью забытой для тебя останусь,
Зонтом непромокаемым тебя оберегать,
Мой тайный сад из чувств ранимых тут оставлю,
Нарви плодов чтобы никогда не голодать.
Я вечный твой хранитель сна,
Для тебя я буду плодородной почвой.
Все мимолетные мечты твои впитаю я,
Дневником твоим что помнит даже ночью.
Красоту твоей души словами мне не описать,
Я молча вечность буду ею восхищаться.
Все детали твоего лица наизусть хочу я знать,
Хочу я знать по памяти твои веснушки.
Жизнь прожить и быть для поцелуев грушей,
И печью нетлеющей греть холодные руки.

Коллекция эмоций, срез минуты лицевой,
Бюстом. Движимой луною полной,
Склянки памяти живой,
Спектр радужных пародий, спектр грузной и больной.
Я арбитром наблюдаю, печалью радостной, тобой…
Берегу я каждый вымысел твой,
Каждой мышцы тревожность,
Нервов обряд безнадежный,
Нарядные очи сказочным танцем,
Поцелуем опрятным губы томятся,
Улыбкой манящей,
Солнечным видом…
Ты меня покорила.
Все храню я по минутам…

Живые краски, длань пуста, ягнят наказ, извилистая шапка синевой орошена и ветреные думы повторяют свой приказ:
«Только бережно запомни,
Свои глаза держи на нём,
Поплавок в заводье тёмном,
Будь спокоен, но лишь днём.»

Вытачивая поступь. Невнятным шепотом гляжу. Боюсь споткнуться вовсе. Страх всболомутить темноту…

Черствым хлебом пылает мой омут,
Неотвратимо иду я ко дну,
Мутью густой затуманенный разум,
Поглощенный болезнью во мглу.
Длинной шалью для меня открывается тьма,
С необъятно распахнутой пастью.
Клыками мякоть впивая, сжирая меня до конца…
Бесчестная…..мерзкая паства.
Сотни белых солдат, плывущие части кусками.
Иссохшая красная смазка...
Паутиной замерзли руки,
Глыбой льда звучат уста,
Без надежды на то что согреют,
Без надежды что выберусь сам…
Обездвижен я…

Пробивая ночную брешь, ледяными руками с мутных болот, прочь от невзгод неизвестных до коли, пока разгорелся рассвет…мне лишь бы прилечь, лишь бы услышать тебя в ответ…
Я услышал ответ…

Двуцветие безрадостное, неровная жара,
Безответная долина, речушка что пресна,
Звуком неба отдается тишина,
Бесчувственная музыка играет здесь одна,
Не так уж трудно глянуть солнцу мне в глаза,
И не все ужасно когда приходит в разум красота,
Что бархатом зеленым отражается в тонах,
И постель не столь тверда,
Теплый завтрак стынет…

Льется безудержно спокойствие мирское с очей моих беспамятных. Безмятежная улыбка упала бабочкой бескрылой - я поднял ее рукой, позабыв о том что мерз, позабыв о черством хлебе, позабыв и тот приказ…светит сверху тут на небе, светит мне в лицо…
Я не помню его имя, расплываюсь я в улыбке - у меня все хорошо.

трупы детей около швейной машинки
ну расскажи мне почему ты стал таким
он с наслаждением облизывал их косточки
им следовало осторожней находить себе друзей
на переходе я увижу тень твоих ресниц
будет ли мне сложно их простить

трупы детей около швейной машинки
как ты наблюдал за нами около года
в итоге ты пришёл и размазал мой череп о молот

с таким сладким пеплом и гнойным дыханием
кажется пробки в твоём горле были как на трассе

сверху клубок у урода в руках но он не захочет нам помогать
он просто будет наблюдать
хихикая над нами после очередной попойки включит свой телеканал
а детям шить придётся из своей кожи
их
очертания напоминают ангелов но в небесах крылатых след давно простыл

остались только аисты которые скоро объявят нам о пополнении семьи
у швейной машинки снова будет хозяин что натянет жизнь на мнения разных лиц

Не наверстать мне по крупицам
твой милый образ.

В забытие уходит память
всех наших дней.

Не испытать мне снова больше
ту дрожь по ребрам.

Не ощутить нам с тобой больше
в сердцах огней.

Развеять прахом, пеплом, пылью
и наблюдать, как всё разносит по дворам.

О стены биться, плакать, стынет
кровь на моих руках.

Упиться горем, как дешевым пойлом
и на весь мир кричать: «Душа моя черства!»

Убиться вовсе, убиться снова
в который раз перестав дышать.

Искать встревоженно другого,
схожего с тем, кого когда-то потерял.

Найти, осечься в том, что он такой же.
Беспомощно желать тот самый идеал.

Холоднее стали мы —
не по чуждой, не по причине.
Без сил, без надежды —
протянем соломинку перемирия.
Но что из того?
Кто нам песню посвятит?
Кто его музой станет,
когда растворимся мы
в этом тумане безумия?

В нём тяжело —
кто-то говорил это давно.
Но я не верил, дурак…
Я всё лгал и во мрак ступал,
нащупывая почву
в надежде на тёплый крючок.

Перед врагами совру,
что отважен и смел,
но в сердце — то что?
Только молчание ягнят,
и то — не очень уютное,
только смелое, рваное,
разрушающее почву слово:

— Люблю тебя, мой сладкий яд…
в тебе я ничего уже не исправлю.