Верлибр

Я приютил ошибку,
выкрутил ручки,
припрятал ножи,
и будто б не понял.

Я пытался понять
и считал числа решек,
питался билетами
но что-то не видел.

Я бросил всё это,
вытащил ложки,
пожарил купаты,
и напрочь забыл
всё, что видел.

И после - нажрался
в ничтожное рыло,
в забытое поле,
в гнилую берёзу
вагоном до Белого Яра.

Механизм - ржавчина
Воробей не умер
Сон пустота
Время - сплющенное море

Полотно сияет
В смеси красок всех
Слёзы превращают
В счастье, но не смех

Борьба в болоте
Вокруг все волосы разбросаны
Лекарство в лысину колоть!
Дышать водой не сложно вовсе

Стёртая мишень
Слепой стрелок
Кровь на тетиве
Стрел неиссякаямый мешок

Мыслей простор
Ураган утрамбован
Вьёт паутину
Дырявую с кровью
Глупый паук
Голодный и злой
Сильно не хочет
Остаться собой

Заброшка.
Лес.
Безмолвие и грусть.
Разбиты окна,
Пустота в корпусах.
Былой жизни весёлой больше нет,
Лишь тени вьются,
Не желая исчезать.

Столовая.
Кастрюль немой парад.
И дух котлет ещё тут,
Как призрак витает.
Поэт на пьедестале — цел,
Но стар.
И ветер сносит с него
Кусками штукатурку.

Я повернулся,
Хотел уходить...
И увидел:
Машут тени из окон.
И шепчут мне, :
«Ждём.Ты помни нас.
Приди сюда когда-нибудь ещё раз».



P.S. Текст был написан года 3 назад, после посещения мной заброшенного детского лагеря. Поистине атмосферное место. Этим текстом, я хочу вас окунуть в ту атмосферу, в которой мне удалось побывать.

Контур карт, хлопнул небо в туман, Величавость бури заводит арган.
И город, как остров в кромешных огнях,
Замер в ожидании новых стихийных похвал.

На окнах, капли живых зеркал
Вызывают нас на танец с вуалью.
Чувство ритма, нет... Выпьем чаю.
Я пригласил виолончель ночей в тронный зал.

Дирижёр машет молниям в такт,
Роняя на плиты аккорды-дождей...
Стирая условности Фраз.

Буйность, злобу и величие
Узрит город во тьме,
Струны поют сквозь мокрый асфальт.
Эхо повторяет забытый мотив.
Ночь плавит границы меж явью и сном.

В небе чёрный зверь,
В клоках его, я чую беду.
С низу каменное дно.
Каменное дно, рукой укрой.

И в этой немоте, что следует за громом,
Рождается мелодия тише шепота.
Протяжные мосты над чёрною водой
Храня тепло последнего намёка.

Вот и танго перебросило вальс,
Через явь прибитых фаз.
Грянет финал, как удар по стеклу,
Откидывая дрожь в пустоту.
"Что я творю"?

Острое чувство уколом...
Не больно!
Солью по ране открытой...

Смело, конечно,
И, может быть, мудро!
Жизнь наша — жёсткий учитель!

На автомате
Сжимаются пальцы...
Сердце азартно заныло...

Даже сама
Я не ожидала...
Думала, сердце остыло...

Соль постепенно
Проходит сквозь ткани...
Боль нарастает надменно...

Пальцы сильнее,
Надёжней сжимаю,
Чтоб скоротать как-то время...

Боль словно пульсом
Быстрее, скорее...
Я не ослабну...
Не верю!

... Боль не страшна...
Наступает волненье...
... Сильная! Знаю, сумею!

И разжимаю...
Их хрупкие пальцы...
Только минута по времени...

Нет больше боли...
И тонкие пальцы
Справились с этим волнением...

Встаю, выжигаю свой сон
И живу, будто кварком.
Взлетаю, дышу ожиданием
И жадно кусаю глазами
Последнюю дверь
Орущих вагоном,
Блюющих народом,
Родных мне трамваев.

Какой конфуз попасть в метро - под стать народу, в пасть к врагам,
Припасть к вратам его тернистым губами сухими и как ворох газет, занюхнув свои мысли.

Подковырнуть ногтем горелый катышек третьего года,
Сомкнуть пластины от народа,
Закрыть и заслонить себя незримым куполом
От этого и от того.

Стеклоблокам и рыжим стенам
Посвящаю свою ирреальную молодость.
Кислотами дышащую, отдаю свою гордость.
Это будто состарить бумагу над спичкой -
Не сжечь, а преобразовать табличку "Вход" в "Выход".

«Знаешь мам - я всю жизнь
Иду по кладбищу»
© Дмитрий Прилуцкий

Июньским днём брожу по кладбищу.
Живых мало. Живые работают.
Зато мёртвых много. Лежат себе спокойно, как я на выходных.
Иду, шуршу тяжёлыми ногами. Иду с лёгким сердцем и дымом в лёгких.
Плиты, плиты... Кресты, кресты...
Кто-то улыбчив, кто-то невозмутим, кто-то хмур, но все гостеприимны.
И чудятся все хорошими.
А при жизни они и не были такими. Или были.
Но не настолько.
А теперь палачи и жертвы, политики и народ,
звёзды и поклонники —
все равны.
И в потухшей печи горят лишь лампады и свечи.
И кидавшие дрова обратились пеплом.
И все постепенно прощаются забытьём. Или становятся героями небывалых историй в умах пока ещё дышащих.
Сделать ничего не могут. Тем и хороши мои незнакомые знакомые.

А вот и скорбные коммуналки. Для их обитателей квартирный вопрос оказался длиннее жизни: стучали, подсиживали, крутились, ютились — и вот переехали из бетонных коробок в бетонные коробочки. В посмертную опять коммуналку с, наконец, тихими соседями. Да только вечного покоя и тут нет. Трепещут на ветру уведомления о выселении. Снова переезд. В общагу братской ямы. Каково лежать будет с теми, кого вперёд себя туда отправили?

Небо заугрюмилось.
Этот год июнем все глаза выплакал. Может, депрессия у него. Может, накопилось. Может, обострение хронической сентиментальности.
А дорожки сузились. А надгробия нахохлились. Ели могучими лапами, как прохожий от солнца, закрылись: только слабый свет пропускают, сильный — прочь пошёл. Стены праха поднялись, залабиринтились: кольцами, полукольцами, прямоугольниками. Подступили ко мне со всех сторон.
Из разбитой урны ржавая капсула выставилась.
Под ногой сверчком хрустнул обломок фотокерамики.
Маска посмертная сквозь стекло своей комнаты зыркнула упреждающе.
Что-то нависло давящее.
Душное. Тревожное. Угрожающее.
Тесно. Тесно мне. Темно.
Клаустрофобия.
Кто-то лишний тут. Кто?
Я ли — живое среди мёртвого?
Мёртвое — в царстве живых?
Или есть тут ещё кто-то?
Кто-то, кого не вижу.
В ушах зазвенело давление.
А может, это воздух звенит?
Стою. Слушаю. Бежать хочется.
Нет, не поддамся.
Уйди, наваждение!
Я тут гость частый, а тебя — знать не знаю.
Убирайся! Проваливай!

Небо посветлело. Утёрло слёзы. Улыбнулось мягкими лучами солнца заходящего.
Стихло внутри.
Снова шуршу ногами тяжёлыми, журю себя с лёгкой иронией.
Что это было?
В компании покойных на душе покойно.
Не скучайте, мои незнакомые знакомые.
Снова приду.

Июнь - 24.08.2025

Что ж, суббота, заплачем?
Сыграем в ящик?
Чтоб было нескладно,
Сюрпризом, так, никак иначе.

Идти надо: работа ждёт.
Серые зайчики-будни
прячутся, мечутся пыльные —
в агенстве ждут
кресты могильные.

У зайчика — боли́,
у собачки — боли́,
у меня — не боли́.
Не боли́, сердечко раненое,
головка светленькая...

Не разлейте, ручки,
стакан гранёный.
Медной проволокой выложил:
«Нет алюминия, меди».
— Проверь его, пойди.

И вот ты вновь приходишь в мой сон.
Ты уже неотъемлемая часть моей жизни,
Как сладкий чай перед рассветом
И покой.

Жалею ли я, что разорвала связь с тобой?
Ответ излишен, как молитва.
Ведь ты — как седьмое чудо света,
А я не верующий человек.

День за днём меня съедают мысли о тебе,
Сотни бессонных ночей
И попытки разобраться в своих чувствах,
И в себе.

Но как видишь — всё безуспешно,
Ведь я пишу об этом здесь.

радость моя,
послушай,
что я тебе НЕ скажу.
мне за тебя так страшно,
что я почти разучилась спать,
но научилась молиться
на нескольких языках,
и ни один из них не родной
ни тебе, ни мне,
а половины ты даже не слышал
нигде никогда в мире.
(другой половины не слышала я,
но это уже неважно,
раз боги меня понимают.)

радость моя,
я вижу тебя во сне
если не каждую ночь,
то точно через одну
все это долгое время,
немыслимо долгое время,
нестерпимо короткое время,
когда мы оба не знали,
на каком мы конкретно свете.

мне снятся твои руки,
которым лучше не знать
иного оружия,
кроме флейты,
иного касания,
кроме объятий.
я трогаю их во сне,
я рисую их в каждом сне,
а потом наяву
торгуюсь со всеми богами,
сулю им любые богатства,
чтобы ты просто остался
где-то в спокойном месте,
и чтобы вот эти руки,
немыслимые твои руки
просто смогли обнять
всех, кто тебе так дорог
(кроме меня, конечно).

радость моя,
я еще НЕ скажу тебе,
как громко стучит мое сердце,
громче всякого барабана,
когда ты мне все-таки пишешь,
пусть всего пару слов,
пусть самую малость,
пусть самую звонкую радость
и самую горькую горечь —
мое сердце стучит лучше всякого барабана,
если ты разделяешь со мной эту чашу,
если я тебе хоть на миг не чужая.

радость моя,
ты никогда не узнаешь
(если только не прочтешь эти строки —
а ты не прочтешь эти строки,
я умею надежно прятать
стихи, и взгляды, и нежность,
и прежде всего от тех, чьи они по праву)
так вот, ты никогда не узнаешь,
что мое маленькое глупое сердце,
мое звонкое хрупкое сердце
умеет петь, почти как твоя флейта,
от одного твоего взгляда.
(а я до сих пор не знаю,
какого цвета твои глаза —
не спрашивать же об этом
вслух, на самом-то деле.)

и еще — что тебе
чертовски идет
зеленое.

13.04.2022

есть шёпот…
почти неслышный,
только для тебя,
который тихо говорит:
«иди своим темпом…
не торопи сердце…
не спеши дышать…»
я слышу его вместе с тобой,
как будто ветер играет с занавеской,
и за окном капли дождя стучат,
но это не страшно.

и есть свет…
маленький, хрупкий,
рождающийся там,
где кажется, что темнота бесконечна,
где пустота холодит изнутри…
он твой.
не теряй его, ладно?
он остаётся с тобой,
даже когда руки дрожат,
даже когда ноги не хотят идти.

не гаси его…
держи осторожно,
как крошечный огонёк в ладонях,
как чашку тёплого чая, что слегка обжигает.
пусть согревает сердце,
пусть мягко касается мыслей…
пусть напоминает: ты не одна…
ты правда не одна.

пусть свет шепчет тебе:
«ты дышишь…
ты живёшь…
и это уже подвиг…
каждый маленький шаг — движение…
каждый тихий вдох — жизнь…
и я здесь… рядом… с тобой».

когда страшно,
когда хочется закрыться…
позволь этому свету вести тебя.
одним шагом…
одним дыханием…
одним тихим «я здесь».
и знай…
он всегда внутри тебя.
он твой.
и ты не одна.

ты можешь останавливаться столько, сколько нужно.
можешь опираться на стены, на руки, на слова, на эти строки,
можешь просто сидеть и смотреть на потолок,
пока сердце стучит медленно, но верно.

пусть комната тихо шепчет: «не торопись, всё в порядке».
пусть лампа мягко светит,
пусть чай в кружке ещё тёплый,
пусть пальцы касаются керамики
и ощущают этот момент — он настоящий.

каждая минута, когда ты просто дышишь, — уже маленькая победа.
каждое мгновение, когда ты не сдаёшься, — уже сила.
пусть ладони лежат на груди,
пусть сердце напоминает: ты здесь, ты держишься, ты живёшь.

пусть эти строки обвивают тебя, как мягкий плед,
пусть они дышат вместе с тобой,
пусть напоминают: идти медленно — значит идти.
пусть твоё сердце слышит: внутри есть свет, который ведёт,
свет, который горит даже тогда, когда кажется, что всё потухло.

даже когда кажется, что темно,
даже когда силы уходят,
он там.
держи его в ладонях, держи его в дыхании, в мыслях, в пальцах, в этом тихом тепле, которое ещё не ушло.

позволь себе почувствовать:
ты уже больше, чем думаешь,
ты уже достаточно,
ты уже целая.

внутри тебя — маленький огонь,
едва заметный, но живой.
когда кажется, что всё рушится,
он тихо шепчет: «держись, я с тобой».

не оставляй его без заботы,
не позволяй ветрам гасить.
пусть он мягко касается ладоней, плеч, шеи, лица,
пусть трепет его света ложится на щеки, ресницы, волосы,
пусть каждый мерцающий отблеск напоминает: внутри есть сила, есть жизнь, есть ты.

каждый вдох — как дыхание огня,
каждое движение — как маленькое пламя,
которое светит в темноте, мягко шепчет твоё имя,
держит за плечи, за спину, за сердце.

пусть усталость станет мягкой, как одеяло,
пусть каждая слеза — капля света на щеке,
пусть маленький огонь напоминает:
даже когда темно, свет внутри есть.
и он ведёт тебя домой — к себе, к теплу, к дыханию, к себе настоящей.

держи себя бережно,
как свечу в тёмной комнате.
не бойся трещин, не бойся ветра,
он делает свет ярче, делает тебя живой.

ты — свет, который горит,
даже если буря дует снаружи и внутри.
обними своё сердце, почувствуй биение,
каждое маленькое дрожание, каждое ускорение, каждое мгновение тепла.

каждое дрожание, каждый страх, каждая слеза — путь.
каждый шаг — движение вперёд.
пусть руки, дыхание, мысли мягко держат тебя.

ты — твой собственный свет.
ты — твоя тихая гавань.
и всё, что нужно — дышать, ощущать, быть,
позволять себе слышать тело, дыхание, сердце,
позволять себе держать себя, беречь себя, любить себя.

Мне снился сон. От таких снов обычно
мрачной, тягучею жижею липнет подушка к вискам,
и хочется куда-то уйти, убежать,
боясь и желая оказаться вновь там.

Вернулся я в родной и серый город,
уставший и, можно сказать, на щите,
с потухшими и слабыми глазами,
без пафоса, без денег, с крестом на мечте.
Ворочать мебель в ма́терином доме
и разгребать завалы хлама и тряпья,
заботливо и в Плюшкина синдроме
скопленные за годы без меня.

И сердце разрывается, но вид не подаю.
Казалось, что прошла всего неделя:
как же сильно она постарела, ослабла телом и умом -
моя милая, добрая мама, в бессильном одиночестве своем.

И бесконечно тянется небо вязкое,
падает на засыпающий город старости
мелким, противным дождем: кап-кап.
С ним падают минуты сердечной тяжести,
убавляя срок пребывания в нём.

Ночами не сплю в заваленной комнате;
мама бормочет через стенку о своем,
о молодости и покойном отце, и верит, что любимая кошка жива и мы здесь втроём.
За окном тихонечко выбивается ритм,
словно какой-то неразгаданный код.
"Мама, ты знаешь, кто там стучит?"
"Никто, это дождь, он идёт шестой год."

Решаю его навестить и неловко отворяю двери.
Я стою и смотрю: там стоишь ты... ты!
Замирает иллюзорное мгновение,
замирает твоя рука, я вспомнил черты.
А ты все такая же - идеальная, нежная,
стоишь на пороге и входишь в мой дом.
Я падаю подле тебя на колени, реву...
А ты тянешь руку и говоришь: "Пойдем.

Все хорошо, я ждала под дождем целых 5 лет.
А ты не вернулся, думал, меня в живых уже нет?" -
и смеётся, утешительно гладит меня.
"Не думал, я знал, я был в этом уверен." -
Я обнимаю ее колени.
"Ну хватит, ну хватит, не сиди так, идём
в новую жизнь.
Не обещаю, что будет легко, но мы же вдвоем."

Я только проснулся,
А день уже встретил
Полным экраном чужих новостей,
Полным стаканом ушедших рублей,
Телефонами, полными сплетней
И цифрой своей маршрутки.

Я хотела стать взрослой,
чтобы быть свободной.
Ошибалась много,
но теперь знаю:
одиночество — не бремя,
а выбор быть собою,
не жить одним прошлым,
сохраняя радость Божью.