Коль сердце жаждет совершенства,
Как чистый лист, как гладь стекла,
То нет иного в том блаженства,
Чем жизнь, что начата с нуля.

Оставь былые сожаленья,
Сотри случайные мазки,
И пусть утихнут все волненья
От горькой, тягостной тоски.

Не бойся дерзкого движенья,
Что новый контур создаёт,
И верь, что каждое мгновенье
Тебя к гармонии ведёт.

Пусть будет путь твой кропотливым,
Пусть будет долог твой урок,
Но станешь ты творцом счастливым
Своих неписаных дорог.

И в этой глади отразится
Не искажённый прошлым лик,
И в сердце вечность воцарится,
Поймав свой самый светлый миг.

На кухнях и в тени аллей,
Где шёпот льётся, как струя,
Несётся слух, что всех быстрей,
И жалит будто бы змея.

О том, кто слаб, кто лжив, кто пал,
Кто оступился невзначай,
Кто, душу дьяволу продал,
Так безрассудно, сгоряча.

О чьих-то промахах, долгах,
О брошенных в сердцах словах,
О трещинах на образах,
О пораженьях и слезах.

Но слышал ты хотя бы раз,
Чтоб кто-то, понижая тон,
Шепнул восторженно о нас,
Забыв про зависти закон?

Нет, этот шепот не звучит.
Добро не ищет громких встреч.
Оно в поступках лишь молчит,
Храня достоинство и речь.

Ведь сплетня – пища для теней,
Ей нужен мрак, изъян и грех.
А свет чужих хороших дней
Не виден в суете для всех.

Есть у синоптиков волшебные слова:
Они «местами, временами» говорят.
И вроде бы, понятна суть прогноза,
Ведь непогоду, лишь, «места» всегда творят.

«Сегодня без осадков», но льёт дождь,
И зонтик, как спасение, в руках.
А солнце, что обещано, не видно,
Лишь серость неба, в мокрых облаках.

А непогоду, вновь, «места» одни творят,
И «временами» дождь стучит в окно.
И ты гадаешь, где же те «места»,
Где сухо и тепло, и так светло.

Синоптик вновь вещает нам прогноз,
И точность предсказаний – лишь мечта.
Но мы прощаем им, ведь знаем точно,
Что где-то есть хорошие места.

Одна бутылка – вечер тих и прост,
Беседа тихая, слова текут рекой.
О жизни, о любви, о том, что душу греет,
И вечер завершится тишиной.

Две – грань уже, слова теряют смысл,
И шутки громкие, смех тишину взрывает.
В глазах искрятся озорные взоры,
И мир вокруг, вдруг, глубину теряет.

А три – как будто мало! Странный поворот,
В душе вдруг пустота, тоска и грусть.
И хочется еще, и нет в душе покоя,
Как будто что-то важное ушло и не вернуть.

Хмельная тайна, странный парадокс:
То радость вспыхнет, то печаль волной.
И в этой пляске, вольной и беспечной,
Легко судьбу сломать хмельной бедой.

Подруга говорит подруге,
Вздыхая, тяжело дыша:
«А помнишь, как лечили раньше
Размеренно и не спеша?»

«Ах, Люся, как всё изменилось! —
Сказала Зина у окна. —
Какая раньше была милость,
Теперь же — просто смехота!

Я помню, в юности, бывало,
Прихватит бок, иль в горле ком,
Врач говорил: "Снимайте, быстро,
Всё, что под вашим пиджаком!"

И слушал долго, мял, и щупал,
Искал причину всех невзгод.
Теперь же он почти не смотрит,
Попросит приоткрыть лишь рот.

Взглянув на мой язык помятый,
Он пишет длинный протокол...
Прогресс, конечно, — шаг хороший,
Но как-то скучен стал приём!»

23 декабря день дальней авиации ВВС России.
Поздравляю всех военнослужащих и ветеранов,
имеющих отношение к службе в войсках
дальней (стратегической) авиации.



Часто я Шайковку* вспоминаю,
ТБАП** гвардейский, пятьдесят второй.
По тому я времени скучаю,
Был тогда совсем я молодой.

Эти годы вдаль умчались быстро,
Но в душе остались навсегда.
И хотя давно всё это было,
Не забуду службу никогда.


* Шайковка — авиабаза дальней авиации
** ТБАП — тяжелобомбардировочный авиационный полк

У меня традиция такая:
Просыпаясь в утренний рассвет,
Я друзьям привет свой посылаю,
И от них добро идёт ко мне в ответ.

"С Добрым утром!" – шепчут строки эти,
Души наполняются добром.
Даже в непогоду, в сильный ветер,
Согревая всё своим теплом.

"С Добрым утром!" — это словно песня,
Доброта ко мне идёт опять.
Это чувство – самое чудесное,
Что друзья мне только могут дать.

У зелёной ёлки
Колкие иголки.
Ёлку лучше ты не трогай,
А шагай своей дорогой.

А ещё под ёлкой ёж,
Никогда его не трожь.
У ежа иголки,
Тоже очень колки.

Квитанцию из ЖЭКа в руки взял,
Я в роскоши купаюсь, не иначе!
Из крана бьёт «Боржоми» у меня,
Но счёт пока за воду не оплачен.

Вывозят мусор, словно королей,
На новеньком, сверкающем Порше.
И дворник, что метёт листву аллей -
Глава администрации, вообще!

Он в галстуке, при пиджаке, с метлой,
С улыбкой подметает тротуары.
А я стою, разинув рот большой,
И думаю: «Какие же тут нравы!»

Напутали, случайно, в ЖЭКе что-то,
И цифры все, возможно, не те дали.
Иначе как понять сей дивный факт?
Ведь в жизни всё совсем, совсем не так!

Но помечтать, конечно, не вредит,
О кране том с «Боржоми» и Порше.
А кран пока тихонько дребезжит,
И мусор не вывозится вообще.

Бабушка читает внуку сказку:
Рыбку там рыбак однажды отловил,
И взмолилась рыбка золотая,
Просит, чтоб её он отпустил.

«Отпусти, любое пожеланье
Выполню, ты только отпусти!»
А пришёл домой - старуха гонит:
«Ты иди корыто попроси».

Долго так она его гоняла:
«Всё не так, иди-ка ты опять».
То избу захочет, то дворянкой,
То царицей даже хочет стать.

Внучек сказку эту всю послушал,
Стало ясно даже и ему:
«Эх, дедуля, лучше попросил бы
Заменить сварливую жену».

Профессор вёл свою беседу,
Про интегралы, числа, вектора...
Студенты ждали все обеда,
Ведь длилась лекция с утра.

Один зевнул, прикрывшись книжкой,
Другой листал в смартфоне чат.
А третий, парень-шалунишка,
Смотрел на белый циферблат.

Профессор думал: «Что ж, бывает.
Наука – сложная стезя.
Пусть на часы студент взирает,
Мне обижаться-то нельзя.

Ведь молодость нетерпелива,
Ей скучен лекций монолог».
И он вещал неторопливо,
Спокоен, мудр, совсем не строг.

Но вдруг заметил он с тревогой,
Что парень, бросив свой блокнот,
Часы настойчиво и долго
К ушам который раз несёт.

Не страшно, если только смотрят,
Беда, когда к ушам несут,
В часах пытаются расслышать
Ответ: «Идут иль не идут?»

Что же делать теперь?
Всё так быстро,
Так быстро промчалось.
Мы друг другу уже,
Мы друг другу уже не нужны.
А в душе пустота,
А в душе пустота —
Лишь осталась.
И теперь я один,
Ну, и где-то одна тоже ты.

Время мчится вперёд,
Но в сердцах наших
Только лишь холод.
И надежды все тают,
И тают все наши мечты,
А в душе пустота,
А в душе пустота —
Лишь осталась.
И друг другу уже
Мы друг другу уже не нужны.

Что случилось?
Ну, что же такое случилось?
Не могу я понять
До сих пор,
Не могу я понять.
Всё так быстро,
Так быстро промчалось.
Мы друг другу уже,
Мы друг другу уже не нужны.
А в душе пустота,
А в душе пустота —
Лишь осталась.
И теперь я один,
Ну, и где-то одна тоже ты.

май 1968 года

Закатилось солнце в рощу,
Ветер травы шевелит.
По тропинке старый, тощий
Дед-Кощей домой спешит.

Не сундук с богатством тащит,
Не девицу в свой полон —
А простой, обычный ящик,
Тяжело вздыхая, он.

В нём дары полей и грядок,
Чтоб продлить свой дряхлый век.
Тощий, немощный Кощей
Тащит ящик овощей.

Он теперь не злой, не вредный,
Просто очень-очень бедный.
И чтоб силы накопить,
Будет овощи варить.

Есть морковка и лучок,
И капусты кочашок.
Ох, наварит вкусных щей
Старый, тощий Дед-Кощей!

Человек один, попал на небо.
С Богом встретился и у него спросил
«Для чего на свет я появился,
Для чего на белом свете жил?

Не пойму, в моём существованье
Был какой то смысл, а может нет?»
«Был, конечно» Бог ему промолвил.
И такой он дал ему ответ.

«Помнишь, как в восемьдесят третьем,
Ты в Крыму, в Гурзуфе отдыхал.
Там с Мариной, крашеной блондинкой,
Ты однажды вечер коротал.

В ресторане «Якорь» вы сидели,
Ужинали. Помнишь?». «Так, слегка».
«За соседним столиком сидела,
Женщина скучавшая одна.

Попросила женщина солонку
Передать. Ты помнишь или нет?».
«Нет, не помню… Это я не помню».
Человек промолвил тот в ответ.

«Очень жаль, что это ты не помнишь.
Разве мог тогда ты это знать.
Ведь твоим предназначеньем было
Женщине солонку передать».

Учёные и звёзды интернета,
Нам пишут: «Кофе, шоколад, вино
Продлят вам молодость, избавят от кошмаров,
И старость отодвинут заодно!

Зарядка, сельдерей – ну это жутко!
Диета – просто пытка, не иначе!
А тут наука, истина - не шутка!
Бокал налей! К тебе придёт удача!»

Учёные! Вот это понимаю!
Не мучают нас зеленью унылой.
Они нам счастье в чашке предлагают,
И старость отгоняют, словно вирус хилый!

Так выпьем же за умные открытия,
За кофе аромат, за шоколада нежность!
За то, что жизнь полна событий разных,
Стареть теперь мы будем долго безмятежно!

Мыла Мила мишку мылом,
Чтобы был он чистым, милым.
Тёрла ушки, лапки, спинку,
Мыла каждую шерстинку.

Мишка фыркал и ворчал,
Но от Милы не сбежал.
Знал, что станет он опрятным,
Мягким, свежим и приятным.

Пена белая, как снег,
Покрывала мишкин мех.
А в глазах от наслажденья.
Было много восхищенья.

Мила тихо напевала,
Полотенцем вытерала.
Стал медведь, как новенький,
Плюшевый, весёленький.

Не слово, брошенное в спешке,
Не эхо чьих-то громких фраз,
Не на воде круги-насмешки,
Что ветер гонит мимо глаз.

Не отблеск в зеркале случайный,
Не сон, что утром не понять,
А тихий труд необычайный,
Чтоб головою мысль создать.

Она рождается в усилье,
В сплетенье нервов, в глубине,
Когда под черепною коробкой
Огонь рождается во мне.

И пусть твердят, что мысль крылата,
Что в воздухе она парит...
Мысль лишь тогда собой богата,
Когда наш ум её творит.

Когда-то строен, прям и горд,
Он брал решительный аккорд,
Врывался в текст, как юный бог,
И подводил всему итог.
Он был вердикт, приказ, декрет,
Восторг, победа, яркий свет.
Им завершался каждый крик,
Он к многоточьям не привык.
Он утверждал, он гнал взашей
Сомненья робких, будних дней.
И жизнь неслась, быстра, легка,
Под знаком восклицания…

Но шла минута за минутой,
И стан согнулся почему-то.
Уверенность, что знала всё,
Сменилась мыслью: «Что ещё?..»
И пылкий жар души утих,
И каждый выкрик стал чуть тих.
И вместо «Точно!» и «Вперёд!»
В душе послышалось: «Что ждёт?»
Былая мощь сошла на нет,
И в поиске простых примет
Он сгорбил плечи, сник, ослаб,
Как будто стал душою слаб.

И вот, в конце своих дорог,
Изогнут в тоненький крючок,
Он в тишине седых страниц,
Под тяжестью своих ресниц,
Стоит, поникнув головой.
Он стал вопросом… сам собой.

Когда твой ум как горная вершина,
Покрытая сиянием снегов,
Внизу кипит ничтожная рутина
Из мелких дрязг и суетных врагов.

Там вьётся жизнь, как мутная речушка,
Где каждый ищет свой ничтожный брод:
Обиды, сплетни, зависти ловушка,
И вечный, нескончаемый цейтнот.

А здесь, на пике, воздух резок, чист,
И мысль остра, как ледяной кристалл.
Ты видишь: мир прозрачен и лучист,
И знаешь то, чего никто не знал.

Пусть копошатся в сумерках долины,
Считая твой покой за слабину.
Ты — страж высот, ты — дух несокрушимый,
Познавший неба синь и глубину.

Любя не строят стен из колких слов,
Не ранят душу лезвием сомнений.
Любя не отпускают в мир такой,
Где правит холод и царит забвенье.

Любя не отстраняют от себя,
Не прячут взгляд за маской безразличья.
Любя даруют свет, как солнца луч
И сочиняют песни романтичные.

Любя прижмут так крепко, горячо,
К груди, где бьётся сердце в унисон.
Любя укроют от любых невзгод,
И мир раскрасят в тысячи цветов.

Любя не бросят в бурю, в темноту,
И не дадут упасть, когда сил не хватает.
Любя подарят веру и мечту,
И в трудный час всегда поддержат, понимают.

Любя прижмут к себе, чтоб ощутить,
Как бьется жизнь в объятиях надежды.
Любя умеют просто рядом быть,
И это ценно, искренне, безбрежно.

В трамвае, что по улицам одесским мчит,
Кондуктор пассажиру говорит:
— Мужчина, покупайте-ка билет!
Иначе всю дорогу вам я буду делать стыд.

Трамвай скрипит, качаясь на ходу,
Везёт на Молдаванку и в Отраду.
Мужчина смотрит, будто в пустоту,
И прячется от грозного он взгляда.

А тётя Соня, вся в своих делах,
(Кондукторша, известная персона),
Вздыхает громко: — Ой, я вижу страх!
Но совесть — лучший контролёр вагона!

Шо вы молчите, будто рыба с льдин?
Вам шо, неясно? Я ж не на Привозе!
Вы тут один такой на всех один,
Кто едет в этой благодатной позе!

Смотрите, люди! Этот гражданин
Решил, шо он умнее паровоза!
Он думает, трамвай — це лимузин,
А Соня — просто мимолётная угроза!

Он едет зайцем! Прямо в летний зной!
Наверно, денег накопить мечтает!
А ну-ка, всем вагоном, пристыдим:
«Позор тому, кто без билета разъезжает !»

Мужчина покраснел, как тот буряк,
Достал потёртый гривенник из пачки.
— Простите, тётя... я же не со зла... я так...
— «Я так» оставите для вашей маленькой собачки!

Держите ваш билетик, дорогой!
И шоб я без него вас больше не видала!
А то я сделаю вам стыд такой,
Шо вам Одессы станет слишком мало.

Нам бы застой назад вернуть!
Чтоб «Жигули» — предел мечтаний,
Чтоб в отпуск — только лишь на дачу,
Для огородных там страданий.

Чтоб план, аванс и профсоюз,
«Ирония судьбы» в эфире.
Пусть говорят, что был конфуз,
Зато покой был в этом мире.

Нам бы застой назад вернуть!
Где всё стабильно, как в болоте.
Чтоб просто выдохнуть, вдохнуть...
И что-то делать на работе.

Нам бы застой назад вернуть!
Ту веру в завтра, ту наивность,
Чтоб просто знать свой верный путь
И чувствовать его правдивость.

Испугались медвежонка
Ёж с ежихой и с ежонком.
Вмиг свернулись все в клубки —
Их иголки, как штыки!
По траве катились в спешке,
Словно серые орешки.

А медведь остановился,
Очень сильно удивился,
Лапкой плюшевой потрогал:
— Ой, какой ёж недотрога!
Я хочу дружить, играть,
А не вас в лесу пугать!

И, конечно, с этих пор
Между ними уговор:
Подружились с медвежонком
Ёж с ежихой и с ежонком.

Ну, почему же так произошло?
Вопрос сердца терзает даже в снах.
Как получилось, что злодейство
Вдруг поселилось в наших головах?

Быть может, потому, что мы забыли,
Про нравственность, про честь и про мораль
И вместо пониманья, вместо дружбы,
В сердцах лишь только холод и печаль.

Иль в том, что жажда власти, жажда денег,
Затмила свет, что в каждом из нас жил.
И вместо доброты, вместо оттенков,
Лишь черно-белый мир нам кто-то дать решил.

А люди спорят, ищут виноватых,
В законах, в книгах, в прошлых временах.
Но корень зла, быть может, в нас самих,
Быть может. он скрывается впотьмах.

И только если мы начнем с себя,
С той искры света, что ещё горит,
Тогда, злодейство может всё уйдёт,
И искра света мир наш сохранит.

Мне с детства не давал покоя
Один назойливый вопрос:
«А что там, за горой крутою?
И как устроен этот плёс?»

Я рос, и множились загадки:
Про свет, про атом, про года.
И делал я свои закладки,
Чтоб разгадать их навсегда.

И вот сижу в НИИ бетонном,
Смотрю на цифры в тишине.
Мой интерес, большой, бездонный,
Оплачен государством мне.

Но если честно, между нами,
(Пусть грант оплачен из казны),
Я движим детскими мечтами
И любопытством сатаны.

Зачем Вселенная без края?
Как там реакция идёт?
Наука — хитрость-то какая:
Узнать всё за казённый счёт.

Когда-то в райском, молодом саду,
Где зрели манго и росли бананы,
Творец, не знаю я в каком году,
Слепил созданье — создал обезьяну.

Он дал ей ловкость и лихой кураж,
И хвост цепучий, и задорность взгляда.
И обезьяна так вошла в ажиотаж,
Была всему на свете дико рада.

Она скакала с ветки, рожи корча зло,
Кидалась в ангелов кожурой плода,
И всё бы, в общем, даже ничего,
Но вот с прогрессом вышла ерунда.

Господь ей палку в лапы клал,
И чертежи показывал стыдливо,
И даже лично колесо создал,
Но та его лишь грызла шаловливо.

Творец вздыхал: «Ну что за существа?
Я ждал от них симфоний, умных книг,
Полётов к звёздам, теорем, открытий!
Они ж за сотни лет постигли только крик».

И, разочаровавшись в пух и прах,
Смахнув с доски чертёжной крошки глины,
Сказал Господь, уняв свой гнев в глазах:
«Не вышло с первой... Ладно, ждём второго сына!»

Он взял остатки материала в горсть,
Добавил мыслей, совести, печали,
Убрал излишки — шерсть, клыки и хвост,
Чтобы они совсем другими стали.

Так появился первый человек —
Взгляд понимающий, походка чуть прямее.
А обезьяна смотрит сотый век,
И думает: «А он-то поглупее!»

А Бог с небес взирает на итог,
На этот мир из суеты и стали,
И чешет бороду: «Ну, право, видит Бог,
Не этого от них я ждал вначале».

Треугольник, строг и важен,
Кругу вымолвил однажды:
«Слышишь, гладкий колобок?
Ты б катился на восток!

Вечно вскачь, куда-то мчишься,
Ты когда угомонишься?
Здесь для круглых места нет!
Прочь катись, вот мой совет!»

Два недостатка, что во мне живут,
Как тени верные, за мной всегда идут.
Один из них, как старый, рваный плед,
Забывчивость, что помнит только бред.

Я забываю лица, имена,
Где ключ оставил, что сказал вчера.
Забытые слова, обрывки фраз,
Не помню никогда я в нужный час.

Ну, а второй... ну как же вспомнить мне?
Он где-то рядом, в этой тишине.
Кружится мысль, как бабочка в сети,
Но ускользает, трудно мне найти.

Ах, да! Теперь я вспомнил, вот оно!
Второй мой грех - я вечно забываю...
Что у меня он только лишь один…
Забывчивость! Она меня съедает!

Границ познания не видно,
Ведь даже и для мудреца.
Знать всё на свете невозможно,
Познанью мира нет конца.

Когда ты, глядя в бездну знаний,
Вдруг ощутишь её размах,
И мысль о том, что всё ты знаешь,
Развеется, как в поле прах,

И ты прошепчешь без стесненья,
Смирив гордыню до конца:
«Я не постиг предназначенья,
Не знаю замысла Творца…»

В тот миг родится свет нетленный,
Прорвётся истины родник.
Знать, что не знаешь, — дар бесценный,
И в этом ты уже велик.

Седина легла на плечи,
И морщин сплелась вуаль.
Годы тают, словно свечи,
Унося былое в даль.

Ждёшь, с годами придёт мудрость,
Станет гостьей у ворот,
Что душа смахнёт усталость,
Сбросив тяжесть всех забот.

Но бывает всё иначе —
Пустота в седых висках.
Годы скачут, годы плачут,
Убирая блеск в глазах.

Мудрость — дар, а не награда
За количество седин.
Часто возраст бродит рядом,
Но без мудрости... один.

Пьянство это — просто сумасшествие,
Билет в один конец в страну теней.
Сначала — праздник, буйное предшествие,
Потом — расплата в череде пустых ночей.

Ты сам открыл ту дверь, где разум тает,
Где мир привычный искажён, как в кривизне.
Где совесть тихим шёпотом ругает,
А демон шепчет: «Истина — в вине».

И вот уже не ты хозяин в теле,
А жажда, что сжигает изнутри.
Твои друзья — простые забулдыги,
Что воют с пьяной злобой до зари.

Ты видишь то, чего другие скроют,
Врагов в родных, а в зеркале — чужих.
И мысли чёрной стаей беспокоят,
И каждый новый день — как страшный миг.

Ты строишь крепость из бутылок звонких,
В ней прячешь страх, обиду, боль и стыд.
Но стены те — обманчивы и тонки,
И каждый новый залп — как динамит.

Всё добровольно... Выбор был когда-то:
Налить иль нет? Поддаться иль уйти?
Но стал рассудок твой давно распятым
На этом проспиртованном пути.

И в этом мутном, тягостном угаре,
Где правда — ложь, а смысл реальный— враг,
Ты сам себе палач в своём кошмаре,
Ступивший добровольно в вечный мрак.

На зелёной, тонкой ножке
Висят белые горошки.
Кто рассыпал их в траве?
Может, гномик на заре?

Наклонись, вдохни легонько —
Пахнет нежно, пахнет тонко.
Это ландыш ароматный.
Запах у него приятный.

Я срывать его не буду,
Пусть растёт в лесу повсюду.
Пусть цветёт под птичьи песни
Ландыш майский, расчудесный.

Юноша спросил у мудреца,
Попросил он дать ему совет:
«Полюбил я девушку одну.
Стоит мне жениться, или нет?»

«Не женись»,- сказал мудрец ему.
«Почему? Ведь я её люблю»
«Если б очень ты её любил,
Не пошёл с вопросом ни к кому.

Сам бы на вопрос нашёл ответ.
Сам свои ты чувства проверяй.
И послушай добрый мой совет:
Своему ты сердцу доверяй».

Водитель, не гони и не спеши,
Сбавь обороты, выдохни устало.
Там, высоко в небесной ласковой тиши,
Крыло хранителя немножечко отстало.

Ты — за рулём, ты — мчишься по прямой,
Ты разрезаешь воздух сталью и огнём.
А он летит, страж незаметный твой,
И каждый метр он движется с трудом.

Он видит поворот, слепой изгиб,
И тень беды, что ждёт за сотню метров.
Он молит: «Стой!», но слышен только всхлип,
Разорванный на части встречным ветром.

Пока он рядом, ты неуязвим,
Пока его крыло твой путь венчает.
Не мчись быстрее, чем летает он.
Он отстаёт, и за тобой порой не успевает.

Где гениев сияющие лики,
Где разум — словно горная гряда,
Там споры не о том, что впрямь велико,
Предметом спора часто там бывает ерунда.

Они поделят атом на частицы,
Но спорят из-за бытовых страстей.
Чем выше интеллект взлетает птицей,
Тем мельче дрязги возникают у людей.

Над цветком пчела летает,
Сок цветочный собирает,
В улей свой его несёт,
Превращая в сладкий мёд.

«Жу-жу-жу, — она поёт, —
Как хорош душистый мёд!
Я тружусь с утра до ночи,
Потому что люблю очень
Угощать своих друзей —
Карапузов-малышей!»

Чтобы страну с лица земли стереть,
Не нужно армий, крови и огня.
Достаточно культуру лишь разрушить,
И память предков выжечь всю до дна.

Забрать язык и вырвать знаний корни,
Изъять сказанья, песни, танцы и обряды.
Лишить народ истории правдивой,
Тогда не нужно будет никаких снарядов.

Стереть историю из памяти совсем,
Переписать все героические дни,
Героев всех забвению предать,
Ну, а злодеев возвести в чины.

Разрушить храмы, книги сжечь дотла,
Искусство заменить на блеск пустой.
И вот уже душа народа умерла,
Осталась оболочка, прах земной.

Так тихо, незаметно, исподволь,
Уничтожается народ, его душа.
И некому за правду встать на бой,
Когда культура вся извращена.

Поэтому, беречь культуру нужно,
И предков чтить, историю хранить.
Лишь только вместе, только вместе дружно,
Культуру мы сумеем защитить.

В чём смысл пути, в чём тайна бытия?
Зачем горит в груди огонь живой?
Вопрос такой мы задаём себе,
Особенно, когда не спим порой ночной.

Мы ищем знаки в росчерках комет,
В пророчествах, забытых на века,
Пытаемся найти простой ответ,
Чтоб жизнь неслась, как быстрая река.

Мы рушим замки, строим города,
Стремимся ввысь, чтоб заглянуть за край.
И шепчем в небо: "Боже, для чего я?
Скажи, направь, предназначенье дай!"

Но мудрость не в скрижалях и не в звёздах,
Она звучит без пафоса и лжи.
Ответ простой, как утренний морозный воздух,
Как первый крик родившейся души.

Какая цель у этого цветка?
Цвести, пока не опадут его листы.
Какая миссия у облаков?
Плыть в синеве небесной высоты.

Так в чём же наше главное призванье,
Средь суетливых дней и тысяч дел?
Не в поиске великого заданья,
Быть просто Человеком — наш удел.

Дышать. Любить. И принимать урон.
Смеяться так, чтоб вздрагивали стены.
И плакать, не скрывая слёз и стон,
И чувствовать, как кровь бежит по венам.

Прощать врага. Помочь поднять свой крест.
Делить свой хлеб, не требуя награды.
И знать, что в мире много разных мест,
Но дом лишь там, где очень тебе рады.

Не стать машиной, куклой, божеством,
Не превратиться в тень или идею.
Предназначение просто и старо:
Быть Человеком. Ничего важнее.

Когда туман в душе сгустился в темноту,
И сердце тяжестью налито, горьким словом,
Ты улыбнись в свой самый хмурый день,
Пусть даже кажется всё это бестолковым.

Пусть эта маска, лёгкая сперва,
Покажется чужой, натянутой и странной.
Улыбку на лице как мантру повторяй,
И будет пусть она всегда желанной.

Она, как тонкий лучик в темноте,
Пробьётся сквозь броню уныния и скуки,
И отразится в скрытой глубине,
Согрев озябшие, натруженные руки.

Сначала – лишь изгиб усталых губ,
Потом – искра в глазах, чуть тёплая, живая.
Мир не покажется так безнадёжно груб,
Тебя из серой мглы улыбка вырывает.

И ты заметишь, как пройдёт тоска,
Как лёд внутри начнёт тихонько убывать.
Улыбку ту, что на твоём лице,
Душа в конце концов привыкнет повторять.

И станет свет не внешним, а твоим,
Рождённым не в притворстве, а по праву.
Так улыбайся бедам всем своим –
И ты увидишь, что душе это по нраву.

На лесной опушке дом,
Пахнет мятой и добром.
Там живёт мудрец седой,
Очень ласковый, не злой.

Позабыв про страх, тревогу,
Мчатся звери по дорогам.
Кто хромает, кто бежит,
Ведь в лесу есть Айболит!

Он поможет всем на свете,
Всех он примет в кабинете.
И зайчонок, и волчица —
Все бегут к нему лечиться.

Быстро вылечит он всех.
Ждёт всегда его успех.
Если что-то заболит
Всё излечит Айболит.

Бедность - не клеймо, не повод для стыда,
Судьба порой играет злую шутку.
И нищета - не вечная беда,
А лишь урок, что жизнь даёт рассудку.

Не стыдно жить в нужде, не знать достатка,
Когда душа чиста, а сердце к доброте стремится.
Когда ты верен, честен без остатка,
И свет надежды в глубине искрится.

Но стыдно быть дешёвым, мелочным,
Душой продаться за гроши и славу.
Забыть про честь, про принципы, про вечное,
И превратиться лишь для всех в отраву.

Дешёвый - тот, кто предает друзей,
Кто ложь плетёт, чтоб выгоду добыть.
Кто ради денег не жалеет никого,
И даже ближнего готов убить.

Так помни, что богатство - не гарантия,
Что ты достоин уваженья и любви.
Ведь в жизни истинной, без фальши, без обмана,
Ценнее доброта и ты её храни.

Про возраст свой я так могу сказать:
Ещё не старость, но уже не радость.
Той лёгкости развеялся туман,
Осталась мудрость, а быть может, слабость.

Уже не ждёшь от жизни волшебства,
Не веришь в сказки с пламенным финалом.
Но ценишь больше тихие слова
И то, что раньше так казалось малым.

Ещё не осень с серебром седин,
Но лето отшумело карнавалом.
И ты стоишь на улице один,
Меж тем, что будет, и чего уже не стало.

Июнь 2000 года

Пусть смех летит тебе вдогонку,
Косой, насмешливый, пустой.
Он лучше, чем свеча к иконке
И камень с датой роковой.

Пусть пальцем тычут: «Неудачник!
Смотри, опять полез наверх!»
Но ты живой, а это значит –
Важнее слёз твой звонкий смех.

Ошибки, глупости, провалы –
Всё это жизни кутерьма.
Страшнее, если б замолчали
И в дом пришла немая тьма.

Так что чуди, рискуй, влюбляйся,
Пусть судят строго за спиной.
Пусть лучше смех, пусть даже злобный,
Чем слёзы близких над тобой.

Мячик бьют, а он не плачет,
Веселее только скачет.
Вверх и вниз, и снова ввысь,
Ты за ним скорей несись!

По траве зелёной мчится,
Словно сказочная птица.
Догони его, поймай,
Снова в небо отправляй!

Он в ворота залетел,
Словно этого хотел.
Гол! Кричит толпа ребят,
Дети рады — мячик рад!

Минуй нас пуще всех печалей,
И барский гнев, и барская любовь.
В них яд скрывается, как в чаше,
Что льёт вино и отравляет кровь.

Гнев барский – буря в летний полдень,
Сметает нивы и ломает лес.
Он в миг пройдет, но след оставит долгий,
На сердце шрам, на теле тяжкий крест.

Любовь же барская – как солнце в зиму,
Согреет слабо, обманув теплом.
Она растопит лёд, но лишь на время,
И бросит в стужу, в ледяной свой дом.

Не надо нам ни гнева, ни участья,
Ни милости, ни даже лестных слов.
Пусть лучше будет человеческое счастье,
Чем барский гнев и барская любовь!

В Одессе, средь жары и суеты,
Где каждый вам и сват, и друг, и брат,
На скромный зов природной маяты
Вас встречным любопытством угостят.

— Простите, где тут туалет, скажите?
— А вам зачем? — ответят, не спеша.
И в этом вся душа её, поймите,
Одесская великая душа.

В тишине воскресной, сладкой и ленивой,
Забываешь ты про мир весь суетливый.
Плед уютный, тёплый обнимает плечи,
На каминной полке догорают свечи.

Только блики света на стене играют,
И часы лениво время отмеряют.
Миг застыл, как капля на стекле оконном,
В этом дне спокойном, тихом, полусонном.

Нас любить не устаёт,
Пироги всегда печёт,
Вкусные оладушки
Наша чудо-бабушка.

Нас обнимет, приласкает,
Сказку на ночь прочитает,
Нет добрей её и краше,
Золотой бабули нашей!

Если б глупый смолчал, если б мудрый сказал,
Сколько б каждый несчастий тогда избежал...
Не бросались бы в битвы те, что без побед,
Не плели бы интриги, всем козням в ответ.

Если б глупый смолчал, не роняя слов зря,
Не терзая сердца, всё сжигая дотла,
Не пускал бы в эфир пустозвонких речей,
Не плодил бы обиды и был бы умней.

Если б мудрый сказал, где таится беда,
Где коварство таится, где ложь, где вода,
Что уносит надежды, что гасит мечты,
Где скрываются раны, где люди чисты.

Сколько б слёз не пролилось, сколько б не было ран,
Если б глупый смолчал, если б мудрый был дан
Как маяк в океане житейских тревог,
Как спасительный берег, как верный пророк.

Но, увы, мир не так уж устроен, поверь:
Глупый часто кричит, открывая нам дверь
В лабиринты сомнений, в тупики суеты,
А мудрец иногда замирает в тиши.

И тогда мы идём, спотыкаясь в пути,
Не услышав советов, не зная, как быть.
Но надежда живёт, что однажды поймём
Цену слова и дела, что мы в сердце несём.

О, сколько мудрых, знающих людей
Готовы мне свой опыт подарить!
Поток бесценных, пламенных идей,
Как я обязан думать, есть и жить.

«Ты должен то», «тебе бы лучше так»,
«Послушай нас, мы знаем наперёд!»
И каждый — ментор, гуру и мастак,
Что за руку к успеху поведёт.

Спасибо вам, друзья, за ваш запал,
Но я прошу вас об услуге небольшой:
Не говорите, что мне делать, я устал...
Покоя я хочу и отдыха душой.

Не хочешь плыть — теченье подтолкнёт.
Не хочешь встать — поднимет ураган.
Порою и движение вперёд —
Лишь след пинка, что был внезапно дан.

Шубка серая для лета,
Для зимы — другого цвета.
Был я серый, стану белый,
Вот такой я, зайка смелый!

Я всегда меняю мех,
Чтоб зимой укрыться в снег.
Прыг да скок, петляю ловко,
Очень я люблю морковку.

Моему другу Юрию

Нет такого места, где с тобою вместе,
Где б ни побывали вместе мы.
По делам служебным часто мы мотались
По просторам нашей всей страны.

Были в Туркестане, в далеком Казахстане,
И по ташкентским улицам прошли.
Вологду, Владимир все мы исходили
И Калининград весь обошли.

Да, нам есть что вспомнить,
Есть нам что припомнить,
И мы не забудем никогда,
Милые, родные, эти дорогие,
Сердцу дорогие города.

Помнишь ли, товарищ, как чаем согревались
В Туркестане? Холод был какой!
Но зато Архангельск, северный Архангельск,
Встретил нас тропической жарой.

И в жару, и в холод, позабыв про голод,
Мы спешили по своим делам.
Кто так не мотался, кто так не работал,
Просто позавидует пусть нам.

Да, нам есть что вспомнить, есть нам что припомнить,
И мы не забудем никогда,
Вологду, Владимир, Калининград, Архангельск —
Сердцу дорогие города.

Нет такого места, где с тобою вместе,
Где б ни побывали вместе мы.
По делам служебным часто мы мотались
По просторам нашей всей страны.

Были в Туркестане, в далеком Казахстане,
И по ташкентским улицам прошли.
Вологду, Владимир все мы исходили
И Калининград весь обошли.

17 января 1987 г.

Когда туман сгущается над миром,
И тень крадётся, леденя нутро,
Мы строим страху шаткую квартиру,
Где каждый шорох кажется бедой.

Где неизвестность — грозный повелитель,
Где гром грядущий в тишине звучит.
Но страх — всего лишь сумрачный смотритель
Там, где познанья пламя не горит.

Он — порожденье тьмы и заблужденья,
Лишь отраженье запертых дверей.
Он — эхо собственного робкого сомненья,
Что с каждым днём становится сильней.

Но сделай шаг, зажги свечу отваги,
Взгляни на то, что прячется во мгле.
И ты увидишь — нет в той передряге
Чего то, что предшествует беде.

Есть лишь задача, ждущая решенья,
Есть механизм, что нужно изучить,
Есть просто факт, что требует прочтенья,
И узел, что пора бы распустить.

Болезнь — не демон, а процесс в системе.
Потеря — часть великого пути.
Чужая злость — не приговор, а бремя,
Что человек не в силах сам нести.

Так пусть не дрогнет сердце в час тревоги,
Пусть разум ищет правильный ответ.
Ведь все дороги, страхи и пороги —
Лишь то, на что мы не пролили свет.

Не стоит в жизни ничего бояться,
Есть только то, что нужно нам понять.
И стоит в сути дела разобраться —
Как страх уходит, отступая вспять.

Минздрав не шутит. Истина проста,
И высечен вердикт на поколенья:
Когда в кармане — только пустота,
Здоровье — роскошь и не до леченья.

Минздрав устало пишет на плакате,
Стирая буквы выцветших чернил:
«Пока ты беден, будь здоров, приятель.
Нет денег — не болей, копи остатки сил».

Так что держись. Не кашляй. Не стони.
Смотри на ценник — сразу полегчает.
Нет денег — не болей. Такие дни.
Минздрав об этом честно всех предупреждает.

Люблю лазить я в лианах,
Я же всё же обезьяна.
В джунглях, где цветут растения,
Солнце светит, жизнь — веселье.
Я скачу туда-сюда,
Не сидится никогда!

На хвосте могу висеть,
Чтоб всё лучше рассмотреть:
Как летает, словно птица,
Здесь летучая лисица.
Я качаюсь и смеюсь,
Ничего я не боюсь!

И люблю бананы есть —
И в округе их не счесть!
Сладкий, сочный, ароматный,
Для меня всегда приятный.
Съем один, потом штук пять...
И ещё хочу опять.

Двор забит машинами
Чёрными и синими
Под капотом прячутся
Силы лошадиные.

В старину, при Гоголе,
Мчалась тройка бойкая.
Силы было только три
Сотни их теперь внутри.

Но не вижу, хоть кричи,
Где ж вы «Волги», «Москвичи»?
«Мерседесы», БМВ
Мчатся по родной стране.

Эх, ты Русь, святая Русь
Разбирает меня грусть.
У России две беды…
Русь, куда ж несёшься ты?

Забудь про вечный бег и суету,
Про список дел, что тянется устало.
Поймай за хвост ленивую мечту,
Чтоб сердце в такт размеренней стучало.

Оставь часы, не спрашивай «когда?»,
Пусть телефон в безмолвии утонет.
Сегодня правит в небе та звезда,
Что никуда тебя уже не гонит.

Смотри, как пыль танцует на свету,
Как тень ползёт по выцветшим обоям,
Гляди на неземную красоту,
Наполненную тишиной, покоем.

В простом мгновеньи — высший дар небес,
И в нём сокрыта истина простая.
Не нужен повод, цель, мотив и вес...
Есть только ты. И радость золотая.

И если спросит кто-то, в чём секрет
Твоей улыбки, лёгкой и манящей,
Ответь ему, что радость от безделья.
И вкус свободы, сладкой, настоящей.

* = выражение «Bel far niente» в переводе
с итальянского означает «радость ничегонеделания»

Не грохот пушек, не набат трагический,
И даже не возможный чей-то сглаз.
Меня пугает в тишине космической
Совсем иное, скрытое от глаз.

Не гильотина, чья стальная жадность
Пьёт алую ненасытно кровь.
Страшнее — молчаливая прохладность,
Когда в душе твоей мертва любовь.

Когда не дрогнет сердце от чужого горя,
Когда на подлость отвечаешь: «Что ж…»
И, с совестью своей уже не споря,
Сам на себя ты не становишься похож.

Когда великий замысел мельчает
До бытовой, удушливой возни,
И ангел твой, устав, не отвечает,
Лишь шепчет: «Боже, Боже, сохрани…»

Сперва уступка — малая, смешная,
Потом ещё одна, потом — привык.
И вот уже, себя не узнавая,
Ты носишь маску, а не светлый лик.

Ты предал то, что было в сердце свято,
Не на костре, не под ножом врага —
А в тишине уютного заката,
За горсть монет, за тёплые места.

И нет ни баррикад, ни эшафота,
Лишь пустота, где бился жизни ключ.
Душа гниёт, как мёртвое болото,
Куда не проникает солнца луч.

И эта казнь, что длится безголосо,
Без палачей, без зрителей, без слёз, —
Страшней всего, страшнее всех допросов,
Всех бурь земных и самых лютых гроз.

Карлсон — он, шалун и комик,
У него на крыше домик.
Он пропеллером жужжит,
И по комнате кружит.

Фрекен Бок опять стращает,
Малыша от бед спасает.
С ним любая дребедень
Превратится в яркий день.

Он — мужчина в соке лет,
Лучше друга в мире нет.
Хоть и толстый, но летает,
Никогда не унывает.

А когда наступит вечер,
Он летит домой, беспечен,
Обещая на прощанье
Завтра новое свиданье.