В трамвае, что по улицам одесским мчит,
Кондуктор пассажиру говорит:
— Мужчина, покупайте-ка билет!
Иначе всю дорогу вам я буду делать стыд.

Трамвай скрипит, качаясь на ходу,
Везёт на Молдаванку и в Отраду.
Мужчина смотрит, будто в пустоту,
И прячется от грозного он взгляда.

А тётя Соня, вся в своих делах,
(Кондукторша, известная персона),
Вздыхает громко: — Ой, я вижу страх!
Но совесть — лучший контролёр вагона!

Шо вы молчите, будто рыба с льдин?
Вам шо, неясно? Я ж не на Привозе!
Вы тут один такой на всех один,
Кто едет в этой благодатной позе!

Смотрите, люди! Этот гражданин
Решил, шо он умнее паровоза!
Он думает, трамвай — це лимузин,
А Соня — просто мимолётная угроза!

Он едет зайцем! Прямо в летний зной!
Наверно, денег накопить мечтает!
А ну-ка, всем вагоном, пристыдим:
«Позор тому, кто без билета разъезжает !»

Мужчина покраснел, как тот буряк,
Достал потёртый гривенник из пачки.
— Простите, тётя... я же не со зла... я так...
— «Я так» оставите для вашей маленькой собачки!

Держите ваш билетик, дорогой!
И шоб я без него вас больше не видала!
А то я сделаю вам стыд такой,
Шо вам Одессы станет слишком мало.

Нам бы застой назад вернуть!
Чтоб «Жигули» — предел мечтаний,
Чтоб в отпуск — только лишь на дачу,
Для огородных там страданий.

Чтоб план, аванс и профсоюз,
«Ирония судьбы» в эфире.
Пусть говорят, что был конфуз,
Зато покой был в этом мире.

Нам бы застой назад вернуть!
Где всё стабильно, как в болоте.
Чтоб просто выдохнуть, вдохнуть...
И что-то делать на работе.

Нам бы застой назад вернуть!
Ту веру в завтра, ту наивность,
Чтоб просто знать свой верный путь
И чувствовать его правдивость.

Испугались медвежонка
Ёж с ежихой и с ежонком.
Вмиг свернулись все в клубки —
Их иголки, как штыки!
По траве катились в спешке,
Словно серые орешки.

А медведь остановился,
Очень сильно удивился,
Лапкой плюшевой потрогал:
— Ой, какой ёж недотрога!
Я хочу дружить, играть,
А не вас в лесу пугать!

И, конечно, с этих пор
Между ними уговор:
Подружились с медвежонком
Ёж с ежихой и с ежонком.

Ну, почему же так произошло?
Вопрос сердца терзает даже в снах.
Как получилось, что злодейство
Вдруг поселилось в наших головах?

Быть может, потому, что мы забыли,
Про нравственность, про честь и про мораль
И вместо пониманья, вместо дружбы,
В сердцах лишь только холод и печаль.

Иль в том, что жажда власти, жажда денег,
Затмила свет, что в каждом из нас жил.
И вместо доброты, вместо оттенков,
Лишь черно-белый мир нам кто-то дать решил.

А люди спорят, ищут виноватых,
В законах, в книгах, в прошлых временах.
Но корень зла, быть может, в нас самих,
Быть может. он скрывается впотьмах.

И только если мы начнем с себя,
С той искры света, что ещё горит,
Тогда, злодейство может всё уйдёт,
И искра света мир наш сохранит.

Мне с детства не давал покоя
Один назойливый вопрос:
«А что там, за горой крутою?
И как устроен этот плёс?»

Я рос, и множились загадки:
Про свет, про атом, про года.
И делал я свои закладки,
Чтоб разгадать их навсегда.

И вот сижу в НИИ бетонном,
Смотрю на цифры в тишине.
Мой интерес, большой, бездонный,
Оплачен государством мне.

Но если честно, между нами,
(Пусть грант оплачен из казны),
Я движим детскими мечтами
И любопытством сатаны.

Зачем Вселенная без края?
Как там реакция идёт?
Наука — хитрость-то какая:
Узнать всё за казённый счёт.

Когда-то в райском, молодом саду,
Где зрели манго и росли бананы,
Творец, не знаю я в каком году,
Слепил созданье — создал обезьяну.

Он дал ей ловкость и лихой кураж,
И хвост цепучий, и задорность взгляда.
И обезьяна так вошла в ажиотаж,
Была всему на свете дико рада.

Она скакала с ветки, рожи корча зло,
Кидалась в ангелов кожурой плода,
И всё бы, в общем, даже ничего,
Но вот с прогрессом вышла ерунда.

Господь ей палку в лапы клал,
И чертежи показывал стыдливо,
И даже лично колесо создал,
Но та его лишь грызла шаловливо.

Творец вздыхал: «Ну что за существа?
Я ждал от них симфоний, умных книг,
Полётов к звёздам, теорем, открытий!
Они ж за сотни лет постигли только крик».

И, разочаровавшись в пух и прах,
Смахнув с доски чертёжной крошки глины,
Сказал Господь, уняв свой гнев в глазах:
«Не вышло с первой... Ладно, ждём второго сына!»

Он взял остатки материала в горсть,
Добавил мыслей, совести, печали,
Убрал излишки — шерсть, клыки и хвост,
Чтобы они совсем другими стали.

Так появился первый человек —
Взгляд понимающий, походка чуть прямее.
А обезьяна смотрит сотый век,
И думает: «А он-то поглупее!»

А Бог с небес взирает на итог,
На этот мир из суеты и стали,
И чешет бороду: «Ну, право, видит Бог,
Не этого от них я ждал вначале».

Треугольник, строг и важен,
Кругу вымолвил однажды:
«Слышишь, гладкий колобок?
Ты б катился на восток!

Вечно вскачь, куда-то мчишься,
Ты когда угомонишься?
Здесь для круглых места нет!
Прочь катись, вот мой совет!»

Два недостатка, что во мне живут,
Как тени верные, за мной всегда идут.
Один из них, как старый, рваный плед,
Забывчивость, что помнит только бред.

Я забываю лица, имена,
Где ключ оставил, что сказал вчера.
Забытые слова, обрывки фраз,
Не помню никогда я в нужный час.

Ну, а второй... ну как же вспомнить мне?
Он где-то рядом, в этой тишине.
Кружится мысль, как бабочка в сети,
Но ускользает, трудно мне найти.

Ах, да! Теперь я вспомнил, вот оно!
Второй мой грех - я вечно забываю...
Что у меня он только лишь один…
Забывчивость! Она меня съедает!

Границ познания не видно,
Ведь даже и для мудреца.
Знать всё на свете невозможно,
Познанью мира нет конца.

Когда ты, глядя в бездну знаний,
Вдруг ощутишь её размах,
И мысль о том, что всё ты знаешь,
Развеется, как в поле прах,

И ты прошепчешь без стесненья,
Смирив гордыню до конца:
«Я не постиг предназначенья,
Не знаю замысла Творца…»

В тот миг родится свет нетленный,
Прорвётся истины родник.
Знать, что не знаешь, — дар бесценный,
И в этом ты уже велик.

Седина легла на плечи,
И морщин сплелась вуаль.
Годы тают, словно свечи,
Унося былое в даль.

Ждёшь, с годами придёт мудрость,
Станет гостьей у ворот,
Что душа смахнёт усталость,
Сбросив тяжесть всех забот.

Но бывает всё иначе —
Пустота в седых висках.
Годы скачут, годы плачут,
Убирая блеск в глазах.

Мудрость — дар, а не награда
За количество седин.
Часто возраст бродит рядом,
Но без мудрости... один.

Пьянство это — просто сумасшествие,
Билет в один конец в страну теней.
Сначала — праздник, буйное предшествие,
Потом — расплата в череде пустых ночей.

Ты сам открыл ту дверь, где разум тает,
Где мир привычный искажён, как в кривизне.
Где совесть тихим шёпотом ругает,
А демон шепчет: «Истина — в вине».

И вот уже не ты хозяин в теле,
А жажда, что сжигает изнутри.
Твои друзья — простые забулдыги,
Что воют с пьяной злобой до зари.

Ты видишь то, чего другие скроют,
Врагов в родных, а в зеркале — чужих.
И мысли чёрной стаей беспокоят,
И каждый новый день — как страшный миг.

Ты строишь крепость из бутылок звонких,
В ней прячешь страх, обиду, боль и стыд.
Но стены те — обманчивы и тонки,
И каждый новый залп — как динамит.

Всё добровольно... Выбор был когда-то:
Налить иль нет? Поддаться иль уйти?
Но стал рассудок твой давно распятым
На этом проспиртованном пути.

И в этом мутном, тягостном угаре,
Где правда — ложь, а смысл реальный— враг,
Ты сам себе палач в своём кошмаре,
Ступивший добровольно в вечный мрак.

На зелёной, тонкой ножке
Висят белые горошки.
Кто рассыпал их в траве?
Может, гномик на заре?

Наклонись, вдохни легонько —
Пахнет нежно, пахнет тонко.
Это ландыш ароматный.
Запах у него приятный.

Я срывать его не буду,
Пусть растёт в лесу повсюду.
Пусть цветёт под птичьи песни
Ландыш майский, расчудесный.

Юноша спросил у мудреца,
Попросил он дать ему совет:
«Полюбил я девушку одну.
Стоит мне жениться, или нет?»

«Не женись»,- сказал мудрец ему.
«Почему? Ведь я её люблю»
«Если б очень ты её любил,
Не пошёл с вопросом ни к кому.

Сам бы на вопрос нашёл ответ.
Сам свои ты чувства проверяй.
И послушай добрый мой совет:
Своему ты сердцу доверяй».

Водитель, не гони и не спеши,
Сбавь обороты, выдохни устало.
Там, высоко в небесной ласковой тиши,
Крыло хранителя немножечко отстало.

Ты — за рулём, ты — мчишься по прямой,
Ты разрезаешь воздух сталью и огнём.
А он летит, страж незаметный твой,
И каждый метр он движется с трудом.

Он видит поворот, слепой изгиб,
И тень беды, что ждёт за сотню метров.
Он молит: «Стой!», но слышен только всхлип,
Разорванный на части встречным ветром.

Пока он рядом, ты неуязвим,
Пока его крыло твой путь венчает.
Не мчись быстрее, чем летает он.
Он отстаёт, и за тобой порой не успевает.

Где гениев сияющие лики,
Где разум — словно горная гряда,
Там споры не о том, что впрямь велико,
Предметом спора часто там бывает ерунда.

Они поделят атом на частицы,
Но спорят из-за бытовых страстей.
Чем выше интеллект взлетает птицей,
Тем мельче дрязги возникают у людей.

Над цветком пчела летает,
Сок цветочный собирает,
В улей свой его несёт,
Превращая в сладкий мёд.

«Жу-жу-жу, — она поёт, —
Как хорош душистый мёд!
Я тружусь с утра до ночи,
Потому что люблю очень
Угощать своих друзей —
Карапузов-малышей!»

Чтобы страну с лица земли стереть,
Не нужно армий, крови и огня.
Достаточно культуру лишь разрушить,
И память предков выжечь всю до дна.

Забрать язык и вырвать знаний корни,
Изъять сказанья, песни, танцы и обряды.
Лишить народ истории правдивой,
Тогда не нужно будет никаких снарядов.

Стереть историю из памяти совсем,
Переписать все героические дни,
Героев всех забвению предать,
Ну, а злодеев возвести в чины.

Разрушить храмы, книги сжечь дотла,
Искусство заменить на блеск пустой.
И вот уже душа народа умерла,
Осталась оболочка, прах земной.

Так тихо, незаметно, исподволь,
Уничтожается народ, его душа.
И некому за правду встать на бой,
Когда культура вся извращена.

Поэтому, беречь культуру нужно,
И предков чтить, историю хранить.
Лишь только вместе, только вместе дружно,
Культуру мы сумеем защитить.

В чём смысл пути, в чём тайна бытия?
Зачем горит в груди огонь живой?
Вопрос такой мы задаём себе,
Особенно, когда не спим порой ночной.

Мы ищем знаки в росчерках комет,
В пророчествах, забытых на века,
Пытаемся найти простой ответ,
Чтоб жизнь неслась, как быстрая река.

Мы рушим замки, строим города,
Стремимся ввысь, чтоб заглянуть за край.
И шепчем в небо: "Боже, для чего я?
Скажи, направь, предназначенье дай!"

Но мудрость не в скрижалях и не в звёздах,
Она звучит без пафоса и лжи.
Ответ простой, как утренний морозный воздух,
Как первый крик родившейся души.

Какая цель у этого цветка?
Цвести, пока не опадут его листы.
Какая миссия у облаков?
Плыть в синеве небесной высоты.

Так в чём же наше главное призванье,
Средь суетливых дней и тысяч дел?
Не в поиске великого заданья,
Быть просто Человеком — наш удел.

Дышать. Любить. И принимать урон.
Смеяться так, чтоб вздрагивали стены.
И плакать, не скрывая слёз и стон,
И чувствовать, как кровь бежит по венам.

Прощать врага. Помочь поднять свой крест.
Делить свой хлеб, не требуя награды.
И знать, что в мире много разных мест,
Но дом лишь там, где очень тебе рады.

Не стать машиной, куклой, божеством,
Не превратиться в тень или идею.
Предназначение просто и старо:
Быть Человеком. Ничего важнее.

Когда туман в душе сгустился в темноту,
И сердце тяжестью налито, горьким словом,
Ты улыбнись в свой самый хмурый день,
Пусть даже кажется всё это бестолковым.

Пусть эта маска, лёгкая сперва,
Покажется чужой, натянутой и странной.
Улыбку на лице как мантру повторяй,
И будет пусть она всегда желанной.

Она, как тонкий лучик в темноте,
Пробьётся сквозь броню уныния и скуки,
И отразится в скрытой глубине,
Согрев озябшие, натруженные руки.

Сначала – лишь изгиб усталых губ,
Потом – искра в глазах, чуть тёплая, живая.
Мир не покажется так безнадёжно груб,
Тебя из серой мглы улыбка вырывает.

И ты заметишь, как пройдёт тоска,
Как лёд внутри начнёт тихонько убывать.
Улыбку ту, что на твоём лице,
Душа в конце концов привыкнет повторять.

И станет свет не внешним, а твоим,
Рождённым не в притворстве, а по праву.
Так улыбайся бедам всем своим –
И ты увидишь, что душе это по нраву.

На лесной опушке дом,
Пахнет мятой и добром.
Там живёт мудрец седой,
Очень ласковый, не злой.

Позабыв про страх, тревогу,
Мчатся звери по дорогам.
Кто хромает, кто бежит,
Ведь в лесу есть Айболит!

Он поможет всем на свете,
Всех он примет в кабинете.
И зайчонок, и волчица —
Все бегут к нему лечиться.

Быстро вылечит он всех.
Ждёт всегда его успех.
Если что-то заболит
Всё излечит Айболит.

Бедность - не клеймо, не повод для стыда,
Судьба порой играет злую шутку.
И нищета - не вечная беда,
А лишь урок, что жизнь даёт рассудку.

Не стыдно жить в нужде, не знать достатка,
Когда душа чиста, а сердце к доброте стремится.
Когда ты верен, честен без остатка,
И свет надежды в глубине искрится.

Но стыдно быть дешёвым, мелочным,
Душой продаться за гроши и славу.
Забыть про честь, про принципы, про вечное,
И превратиться лишь для всех в отраву.

Дешёвый - тот, кто предает друзей,
Кто ложь плетёт, чтоб выгоду добыть.
Кто ради денег не жалеет никого,
И даже ближнего готов убить.

Так помни, что богатство - не гарантия,
Что ты достоин уваженья и любви.
Ведь в жизни истинной, без фальши, без обмана,
Ценнее доброта и ты её храни.

Про возраст свой я так могу сказать:
Ещё не старость, но уже не радость.
Той лёгкости развеялся туман,
Осталась мудрость, а быть может, слабость.

Уже не ждёшь от жизни волшебства,
Не веришь в сказки с пламенным финалом.
Но ценишь больше тихие слова
И то, что раньше так казалось малым.

Ещё не осень с серебром седин,
Но лето отшумело карнавалом.
И ты стоишь на улице один,
Меж тем, что будет, и чего уже не стало.

Июнь 2000 года

Пусть смех летит тебе вдогонку,
Косой, насмешливый, пустой.
Он лучше, чем свеча к иконке
И камень с датой роковой.

Пусть пальцем тычут: «Неудачник!
Смотри, опять полез наверх!»
Но ты живой, а это значит –
Важнее слёз твой звонкий смех.

Ошибки, глупости, провалы –
Всё это жизни кутерьма.
Страшнее, если б замолчали
И в дом пришла немая тьма.

Так что чуди, рискуй, влюбляйся,
Пусть судят строго за спиной.
Пусть лучше смех, пусть даже злобный,
Чем слёзы близких над тобой.

Мячик бьют, а он не плачет,
Веселее только скачет.
Вверх и вниз, и снова ввысь,
Ты за ним скорей несись!

По траве зелёной мчится,
Словно сказочная птица.
Догони его, поймай,
Снова в небо отправляй!

Он в ворота залетел,
Словно этого хотел.
Гол! Кричит толпа ребят,
Дети рады — мячик рад!

Минуй нас пуще всех печалей,
И барский гнев, и барская любовь.
В них яд скрывается, как в чаше,
Что льёт вино и отравляет кровь.

Гнев барский – буря в летний полдень,
Сметает нивы и ломает лес.
Он в миг пройдет, но след оставит долгий,
На сердце шрам, на теле тяжкий крест.

Любовь же барская – как солнце в зиму,
Согреет слабо, обманув теплом.
Она растопит лёд, но лишь на время,
И бросит в стужу, в ледяной свой дом.

Не надо нам ни гнева, ни участья,
Ни милости, ни даже лестных слов.
Пусть лучше будет человеческое счастье,
Чем барский гнев и барская любовь!

В Одессе, средь жары и суеты,
Где каждый вам и сват, и друг, и брат,
На скромный зов природной маяты
Вас встречным любопытством угостят.

— Простите, где тут туалет, скажите?
— А вам зачем? — ответят, не спеша.
И в этом вся душа её, поймите,
Одесская великая душа.

В тишине воскресной, сладкой и ленивой,
Забываешь ты про мир весь суетливый.
Плед уютный, тёплый обнимает плечи,
На каминной полке догорают свечи.

Только блики света на стене играют,
И часы лениво время отмеряют.
Миг застыл, как капля на стекле оконном,
В этом дне спокойном, тихом, полусонном.

Нас любить не устаёт,
Пироги всегда печёт,
Вкусные оладушки
Наша чудо-бабушка.

Нас обнимет, приласкает,
Сказку на ночь прочитает,
Нет добрей её и краше,
Золотой бабули нашей!

Если б глупый смолчал, если б мудрый сказал,
Сколько б каждый несчастий тогда избежал...
Не бросались бы в битвы те, что без побед,
Не плели бы интриги, всем козням в ответ.

Если б глупый смолчал, не роняя слов зря,
Не терзая сердца, всё сжигая дотла,
Не пускал бы в эфир пустозвонких речей,
Не плодил бы обиды и был бы умней.

Если б мудрый сказал, где таится беда,
Где коварство таится, где ложь, где вода,
Что уносит надежды, что гасит мечты,
Где скрываются раны, где люди чисты.

Сколько б слёз не пролилось, сколько б не было ран,
Если б глупый смолчал, если б мудрый был дан
Как маяк в океане житейских тревог,
Как спасительный берег, как верный пророк.

Но, увы, мир не так уж устроен, поверь:
Глупый часто кричит, открывая нам дверь
В лабиринты сомнений, в тупики суеты,
А мудрец иногда замирает в тиши.

И тогда мы идём, спотыкаясь в пути,
Не услышав советов, не зная, как быть.
Но надежда живёт, что однажды поймём
Цену слова и дела, что мы в сердце несём.

О, сколько мудрых, знающих людей
Готовы мне свой опыт подарить!
Поток бесценных, пламенных идей,
Как я обязан думать, есть и жить.

«Ты должен то», «тебе бы лучше так»,
«Послушай нас, мы знаем наперёд!»
И каждый — ментор, гуру и мастак,
Что за руку к успеху поведёт.

Спасибо вам, друзья, за ваш запал,
Но я прошу вас об услуге небольшой:
Не говорите, что мне делать, я устал...
Покоя я хочу и отдыха душой.

Не хочешь плыть — теченье подтолкнёт.
Не хочешь встать — поднимет ураган.
Порою и движение вперёд —
Лишь след пинка, что был внезапно дан.

Шубка серая для лета,
Для зимы — другого цвета.
Был я серый, стану белый,
Вот такой я, зайка смелый!

Я всегда меняю мех,
Чтоб зимой укрыться в снег.
Прыг да скок, петляю ловко,
Очень я люблю морковку.

Моему другу Юрию

Нет такого места, где с тобою вместе,
Где б ни побывали вместе мы.
По делам служебным часто мы мотались
По просторам нашей всей страны.

Были в Туркестане, в далеком Казахстане,
И по ташкентским улицам прошли.
Вологду, Владимир все мы исходили
И Калининград весь обошли.

Да, нам есть что вспомнить,
Есть нам что припомнить,
И мы не забудем никогда,
Милые, родные, эти дорогие,
Сердцу дорогие города.

Помнишь ли, товарищ, как чаем согревались
В Туркестане? Холод был какой!
Но зато Архангельск, северный Архангельск,
Встретил нас тропической жарой.

И в жару, и в холод, позабыв про голод,
Мы спешили по своим делам.
Кто так не мотался, кто так не работал,
Просто позавидует пусть нам.

Да, нам есть что вспомнить, есть нам что припомнить,
И мы не забудем никогда,
Вологду, Владимир, Калининград, Архангельск —
Сердцу дорогие города.

Нет такого места, где с тобою вместе,
Где б ни побывали вместе мы.
По делам служебным часто мы мотались
По просторам нашей всей страны.

Были в Туркестане, в далеком Казахстане,
И по ташкентским улицам прошли.
Вологду, Владимир все мы исходили
И Калининград весь обошли.

17 января 1987 г.

Когда туман сгущается над миром,
И тень крадётся, леденя нутро,
Мы строим страху шаткую квартиру,
Где каждый шорох кажется бедой.

Где неизвестность — грозный повелитель,
Где гром грядущий в тишине звучит.
Но страх — всего лишь сумрачный смотритель
Там, где познанья пламя не горит.

Он — порожденье тьмы и заблужденья,
Лишь отраженье запертых дверей.
Он — эхо собственного робкого сомненья,
Что с каждым днём становится сильней.

Но сделай шаг, зажги свечу отваги,
Взгляни на то, что прячется во мгле.
И ты увидишь — нет в той передряге
Чего то, что предшествует беде.

Есть лишь задача, ждущая решенья,
Есть механизм, что нужно изучить,
Есть просто факт, что требует прочтенья,
И узел, что пора бы распустить.

Болезнь — не демон, а процесс в системе.
Потеря — часть великого пути.
Чужая злость — не приговор, а бремя,
Что человек не в силах сам нести.

Так пусть не дрогнет сердце в час тревоги,
Пусть разум ищет правильный ответ.
Ведь все дороги, страхи и пороги —
Лишь то, на что мы не пролили свет.

Не стоит в жизни ничего бояться,
Есть только то, что нужно нам понять.
И стоит в сути дела разобраться —
Как страх уходит, отступая вспять.

Минздрав не шутит. Истина проста,
И высечен вердикт на поколенья:
Когда в кармане — только пустота,
Здоровье — роскошь и не до леченья.

Минздрав устало пишет на плакате,
Стирая буквы выцветших чернил:
«Пока ты беден, будь здоров, приятель.
Нет денег — не болей, копи остатки сил».

Так что держись. Не кашляй. Не стони.
Смотри на ценник — сразу полегчает.
Нет денег — не болей. Такие дни.
Минздрав об этом честно всех предупреждает.

Люблю лазить я в лианах,
Я же всё же обезьяна.
В джунглях, где цветут растения,
Солнце светит, жизнь — веселье.
Я скачу туда-сюда,
Не сидится никогда!

На хвосте могу висеть,
Чтоб всё лучше рассмотреть:
Как летает, словно птица,
Здесь летучая лисица.
Я качаюсь и смеюсь,
Ничего я не боюсь!

И люблю бананы есть —
И в округе их не счесть!
Сладкий, сочный, ароматный,
Для меня всегда приятный.
Съем один, потом штук пять...
И ещё хочу опять.

Двор забит машинами
Чёрными и синими
Под капотом прячутся
Силы лошадиные.

В старину, при Гоголе,
Мчалась тройка бойкая.
Силы было только три
Сотни их теперь внутри.

Но не вижу, хоть кричи,
Где ж вы «Волги», «Москвичи»?
«Мерседесы», БМВ
Мчатся по родной стране.

Эх, ты Русь, святая Русь
Разбирает меня грусть.
У России две беды…
Русь, куда ж несёшься ты?

Забудь про вечный бег и суету,
Про список дел, что тянется устало.
Поймай за хвост ленивую мечту,
Чтоб сердце в такт размеренней стучало.

Оставь часы, не спрашивай «когда?»,
Пусть телефон в безмолвии утонет.
Сегодня правит в небе та звезда,
Что никуда тебя уже не гонит.

Смотри, как пыль танцует на свету,
Как тень ползёт по выцветшим обоям,
Гляди на неземную красоту,
Наполненную тишиной, покоем.

В простом мгновеньи — высший дар небес,
И в нём сокрыта истина простая.
Не нужен повод, цель, мотив и вес...
Есть только ты. И радость золотая.

И если спросит кто-то, в чём секрет
Твоей улыбки, лёгкой и манящей,
Ответь ему, что радость от безделья.
И вкус свободы, сладкой, настоящей.

* = выражение «Bel far niente» в переводе
с итальянского означает «радость ничегонеделания»

Не грохот пушек, не набат трагический,
И даже не возможный чей-то сглаз.
Меня пугает в тишине космической
Совсем иное, скрытое от глаз.

Не гильотина, чья стальная жадность
Пьёт алую ненасытно кровь.
Страшнее — молчаливая прохладность,
Когда в душе твоей мертва любовь.

Когда не дрогнет сердце от чужого горя,
Когда на подлость отвечаешь: «Что ж…»
И, с совестью своей уже не споря,
Сам на себя ты не становишься похож.

Когда великий замысел мельчает
До бытовой, удушливой возни,
И ангел твой, устав, не отвечает,
Лишь шепчет: «Боже, Боже, сохрани…»

Сперва уступка — малая, смешная,
Потом ещё одна, потом — привык.
И вот уже, себя не узнавая,
Ты носишь маску, а не светлый лик.

Ты предал то, что было в сердце свято,
Не на костре, не под ножом врага —
А в тишине уютного заката,
За горсть монет, за тёплые места.

И нет ни баррикад, ни эшафота,
Лишь пустота, где бился жизни ключ.
Душа гниёт, как мёртвое болото,
Куда не проникает солнца луч.

И эта казнь, что длится безголосо,
Без палачей, без зрителей, без слёз, —
Страшней всего, страшнее всех допросов,
Всех бурь земных и самых лютых гроз.

Карлсон — он, шалун и комик,
У него на крыше домик.
Он пропеллером жужжит,
И по комнате кружит.

Фрекен Бок опять стращает,
Малыша от бед спасает.
С ним любая дребедень
Превратится в яркий день.

Он — мужчина в соке лет,
Лучше друга в мире нет.
Хоть и толстый, но летает,
Никогда не унывает.

А когда наступит вечер,
Он летит домой, беспечен,
Обещая на прощанье
Завтра новое свиданье.

Не люблю я людей не искренних.
Обхожу стороной лицемеров.
Их слова всегда приторно сладкие.
Только ложь и обман в них без меры.

Они маски меняют быстро,
Как отличные лицедеи.
Их двуличию и притворству,
Всё же мало кто-то поверит.

Я ищу в людях правду и честность,
Взгляд открытый и чистоту.
Очень много таких людей,
В жизнь несут они доброту.

Я, вообще-то, физик, а не лирик,
Не учился я стихосложенью.
Мне гораздо ближе и понятней
Физики законов изученье.

Ну, а эти «ахи», «вздохи», «луны» —
Слишком уж абстрактная система.
Мне б нарисовать все диаграммы,
И тогда понятна станет тема.

Что такое «страсть»? — Нагрев объекта.
«Грусть»? — Пониженное напряжение в сети.
«Вдохновенье»? — Квантовый скачок,
Что рождает новые пути.

Где поэт увидит блеск зарницы,
Я увижу плазменный разряд.
Где он слышит пенье райской птицы,
Я — лишь волн акустики парад.

Так что не судите слишком строго
Мой корявый, но правдивый слог.
Я бы формулой всё это описал,
Но пока, увы, ещё не смог.

Осень плачет горькими слезами,
И никак не хочет уходить.
Но уже зима не за горами,
Хочет она осень заменить.

Спор ведут они между собою,
Кто из них останется царить.
Осень сыплет яркою листвою,
Чтоб ковром багряным землю скрыть.

А зима в ответ готовит вьюгу,
Собирает в тучи белый снег,
Чтоб укутать сонную округу,
Замедляя жизни бренной бег.

Осень молит небо о пощаде,
Просит солнце хоть на час блеснуть,
В золотом, прощальном маскараде
В прошлое с достоинством шагнуть.

Но зима неумолима, строга,
Ледяным дыханьем студит кровь.
Ждёт её морозная дорога,
Чтоб явить свою суровую любовь.

И уйдёт заплаканная осень,
Сдав посты под натиском снегов.
Лишь оставит в небе бледный просинь
Среди темно-серых облаков.

Когда я делаю добро —
В груди рождается рассвет.
И мир, что был порой суров,
Вдруг дарит мне тепло в ответ.

Как будто песня без конца
Звучит в гармонии со мной,
И нет счастливее лица,
И на душе царит покой.

Когда я поступаю плохо —
Сгущается немая тень.
И каждый вздох, и каждый выдох
Рождает самый хмурый день.

Как будто камень на плечах,
И горек вкус воды простой.
И совесть шепчет мне впотьмах:
«Ты снова не в ладу с собой».

Однажды я бродил в торговом центре.
Без цели я бродил, а просто так.
И вдруг я вижу: рядом, в паре метров,
Идёт какой-то старенький чудак.

Навстречу мне, чуть сгорбившись, небритый,
Он шёл и на меня в упор смотрел.
Лицо его казалось мне знакомым.
Его я, присмотревшись, разглядел.

И каково же было удивленье,
Когда я понял, что навстречу мне
Иду я сам, точнее — отраженье:
Там зеркало висело на стене.

И сразу грустно стало мне немного.
Такого я совсем не ожидал.
Душой ещё я молод, слава Богу,
А телом стариком давно уж стал.

Пусть запомнят все на многие века,
Как сильна и несгибаема Россия.
И пусть дрогнет вражья, подлая рука,
Перед нашей богатырскою силой.

Чтоб не смели больше посягать на нас,
На святыни, на историю, на веру.
Пробил час расплаты, наш победный час,
Положить конец фашистскому примеру.

Бить врагов своих за землю нашу русскую,
За великий наш и праведный народ.
И отправить нужно всех их в вечный сон,
Тех, кто с ненавистью к нам с войной идёт.

Эту нечисть всю, бандеровскую, гнусную,
Что не знает ни пощады, ни стыда,
Мы сметём с земли рукой могучею,
Чтобы мир у нас остался навсегда.

Мы идём вперёд, сплочённые в кулак,
За спиной у нас великая держава.
И над миром вновь взовьётся русский флаг,
Как венец победы, доблести и славы.

В блаженном неведенье жил я по праву,
И мир мне казался разумным вполне.
Сосед был чудак, он имел свои нравы,
И споры решал все свои в кабаке.

Я думал, что люди читают Толстого,
Что ценят науку, искусство и труд.
Но вот подключился к пространству большому,
Где тысячи мнений по сети бегут.

И я поразился открывшейся бездне,
Где плоскоземельцы ведут свой парад,
Где лечат уриной любые болезни,
Где каждый невежда – учёный Сократ.

Пока не зашёл я в обитель прогресса,
Не знал я, что в мире так много глупцов.
Спасибо, о дивный создатель процесса,
За снятие с глаз моих розовых штор!

Мне говорят: «Не надо вброд,
Там холодно, теченье сносит».
Но мой упрямый дух зовёт
Туда, где сердце чуда просит.

Мне чертят карту, верный путь,
Где каждый поворот известен.
Но я хочу с него свернуть
И спеть свою, другую песню.

Пусть будет больно, пусть шипы
Оставят след на белой коже.
Но эти малые рубцы
Мне всех советов их дороже.

И пусть чужой велик багаж,
И пусть весомы наставленья,
Мой личный опыт, грамм всего,
Дороже тонны поучений.

Ведь тонны правильных речей —
Лишь эхо, ветер в чистом поле.
А грамм моих шальных страстей —
Есть подлинная суть и воля.

У тёти Сони тонкая душа,
Всё делает спокойно, не спеша.
Но с возрастом, увы, как ни крути,
Грустит она, вздыхая от тоски.

«Ой, цены, цены! Что за беспредел!
Вчера копейки, нынче – сто рублей!
На пенсию совсем не разгуляться,
Приходится со всем этим справляться».

Потом, вздохнув, на зеркало глядит:
«Оно, проклятое, совсем не молодит!
Морщинки, складки, седина в висках...
Где ж та девчонка с лентой в волосах?»

И, наконец, с тоскою в голоске,
Всё про здоровье шепчет в уголке:
«То сахар скачет, то холестерин,
А то давленье и большой креатинин*!

Врачи пугают, что пора лечиться,
А мне бы просто тортом насладиться.
Но нет - таблетки, капельницы и уколы...
Ох, старость – это тяжкие оковы!»

Но, несмотря на горестный рассказ,
Энтузиазм у тёти Сони не погас.
Она смеется, шутит, и поёт,
И жизнь, как прежде, любит и живёт.

Ведь тётя Соня знает, в чем секреты:
Не стоит жить, оплакивая беды.
А нужно радоваться просто каждый день,
И прогонять болячки и мигрень!


* Анализ на креатинин помогает выявить нарушения в работе почек

Проснулся утром, посмотрел в окно,
А за окном уже белым-бело.
Сегодня ночью в Подмосковье выпал снег,
Зима устроила внезапно свой набег.

Она пришла, когда никто не ждал,
Когда ноябрь дождями донимал.
И вот, проснувшись, видишь волшебство:
Природы тихое, простое торжество.

Сменила слякоть на пушистый плед,
Оставив в воздухе отчëтливый свой след.
И город, сонный, в белой пелене
Готовится к декабрьской кутерьме.

Загадочная русская душа,
В ней фразы так порою хороводят.
Попробуй догадаться, не спеша,
Понять, что значит «руки не доходят».

Представь, что дел – огромный караван,
Всё это тянет, требует вниманья.
А дел так много — целый океан,
И все дела в смиренном ожиданье.

Вот нужно полку прикрутить к стене,
И разобрать завалы там в комоде,
И тёплый свитер, что лежит на дне,
Отдать кому-нибудь, ведь он уже не в моде.

И вроде помнишь, знаешь, что пора,
И даже совесть шепчет с укоризной,
Но день летит, как с горки, вновь с утра,
И полон он другой, насущной жизнью.

Работа, дети, ужин, интернет,
Звонок от внучки, новости, усталость...
И вот уж полке много-много лет,
А до неё... ещё всё та же малость.

Так что не надо думать, что ленив
Тот, кто, вздохнув, роняет фразу эту.
Он просто в вихре дней нетерпеливых
Ждёт для простых вещей чуть-чуть просвета.

Не то чтоб лень, не то чтоб неохота,
А просто жизнь – бурлящий водопад.
И в этой суматохе вся работа,
Выстраивается в очень длинный ряд.

Так объясни, как в двух словах вместить
Всю эту сложность, что сокрыта в нас?
Что «руки не доходят» – значит жить,
И выбирать, что важно в этот час.

Есть верная примета, старая, как вечность,
Как распознать дрянного человека без труда:
Он громко проклинает чью-то бессердечность,
И обличает всех во всём всегда.

Он судит всех за жадность, низость и обманы,
За то, что мир жесток и люди в нём ничтожны.
Но если рассмотреть его изъяны,
Увидишь: в нём всё это ты, возможно.

Кому-то не дано мечтать, вперёд стремиться,
И обжигаться пламенем надежд.
Их лодка по течению влачится
Без парусов, без вёсел, без побед.

Не манит их ни звёздное мерцанье,
Ни шёпот волн, ни запах диких трав.
Их главное и вечное призванье —
Хранить всегда свой ровный, тихий нрав.

Не ошибиться, не споткнуться, выжить,
Пройти по жизни, не оставив след.
Их голоса никто и не услышит,
Ведь их, по сути, в этом мире нет.

Они — лишь тени, призрачные блики
На выцветшей, заброшенной стене.
Их лица — без эмоций лики,
Застывшие в дремотной тишине.

И если вдруг слеза коснётся взора,
Она не от тоски и не от бед,
А просто от порыва ветра с сором,
Которому до них и дела нет.

Так и живут, свой век отмерив скупо,
Не зная ни восторгов, ни потерь.
Их жизнь проходит медленно и глупо,
Душа закрыта — там пустая дверь.

Их путь будет окончен тихо, осторожно.
Никто не вспомнит, не заплачет вслед.
Жить так, наверно, тоже можно,
Но разве это жизнь? Пожалуй, нет.

Не знаю, вымысел иль правда:
В буфете, много лет назад,
Всегда просили: «ОДНО кофе»,
Так говорили все подряд.

И только лишь Расул Гамзатов,
Когда к прилавку подходил,
Заказывал : «Мне ОДИН кофе», —
«И ОДИН булочка», — просил.

Дороги лента вдаль бежит,
В салоне лишь мотор урчит.
Все пристегнулись чин по чину,
Закон блюдут в своей машине.

Американец, немец, швед —
Их мысль проста, как белый свет;
Для них важнее безопасность,
А остальное — просто частность.

Но вот наш Ваня за рулём,
В глазах — с знакомым огоньком.
Ремень защёлкнул, хмыкнул в ус:
«Теперь я штрафа не боюсь!»

Не о защите он мечтал,
Не о подушке — вспоминал,
А о гаишнике серьёзном,
Что штраф, возможно, будет грозным.

Не безопасность нам важна.
Нам безопасность не нужна.
Лишь страх пред дядькой в форме строгой,
Заставит чтить закон дороги.

Собака лает — ветер носит,
В народе часто говорят.
И пусть завистник злобно косит
Свой полный ненависти взгляд.

Собака лает — ветер носит...
Пустая брань, ненужный крик.
Душа прощения не просит
За то, что кто-то не постиг.

А я иду, кивнув учтиво,
И улыбаюсь мыслям вслед:
Пусть лает. Это мне не диво.
На каждый рот платка-то нет.

Ветер жизни иногда свиреп,
Рвёт надежды, словно паруса.
Мир бывает холоден и слеп,
И темнеют в бурю небеса.

Но вглядись: сквозь тучи — синева,
После ливня — радуги изгиб.
Прорастает новая трава
Там, где старый дуб от бурь погиб.

В каждом шраме — мудрости печать,
В каждой боли — силы семена.
Научись и верить, и прощать.
В целом жизнь, однако, хороша.

В Простоквашино пёс жил,
Он с Матроскиным дружил.
Почтальоном был там Печкин,
Телеграммы им носил.

Дядя Фёдор их любил,
Молоком парным поил.
Ведь у них была корова,
Муркой звали, кто забыл.

Жили дружно, не тужили,
Печку весело топили.
А усатый кот Матроскин
Всех сметаною кормил.

Дядя Фёдор чинит крышу,
Шарик грядки сторожит.
А Матроскин, что то шепчет,
Над сметаной ворожит.

Мурка ласково мычала,
Галка с крыши им кричала.
Так и жили у реки
Без печали и тоски.

Вот такая жизнь была,
Беззаботна и светла.
В Простоквашино, в тиши,
Только радость для души.

Не делай зла — вернётся бумерангом,
Запущенным твоею же рукой.
Не ставь другому ты увесистого камня,
Чтоб не споткнуться на тропе крутой.

Не плюй в колодец — будешь воду пить,
Когда иссякнет чистый твой ручей.
Учись прощать, и верить, и любить,
И мир вокруг покажется светлей.

В софитах ярких, в блеске камер,
Андрей Малахов, наш герой,
Привык к истерикам и драмам,
К судьбе, изодранной порой.

Он знает всё про ДНК,
Про тайных сыновей и дочек,
Как делят два клочка земли,
Бабуля с внуком, между прочим.

Про тех, кто пьёт, и тех, кто бьёт,
Кто изменил, кто проклинает,
Кто в пятый раз выходит замуж,
А после снова всех бросает.

Его стихия — крик и стон,
Размазанная тушь по векам,
Весь этот негативный фон —
Вот что ведёт его к успеху.