Забудь про вечный бег и суету,
Про список дел, что тянется устало.
Поймай за хвост ленивую мечту,
Чтоб сердце в такт размеренней стучало.

Оставь часы, не спрашивай «когда?»,
Пусть телефон в безмолвии утонет.
Сегодня правит в небе та звезда,
Что никуда тебя уже не гонит.

Смотри, как пыль танцует на свету,
Как тень ползёт по выцветшим обоям,
Гляди на неземную красоту,
Наполненную тишиной, покоем.

В простом мгновеньи — высший дар небес,
И в нём сокрыта истина простая.
Не нужен повод, цель, мотив и вес...
Есть только ты. И радость золотая.

И если спросит кто-то, в чём секрет
Твоей улыбки, лёгкой и манящей,
Ответь ему, что радость от безделья.
И вкус свободы, сладкой, настоящей.

* = выражение «Bel far niente» в переводе
с итальянского означает «радость ничегонеделания»

Не грохот пушек, не набат трагический,
И даже не возможный чей-то сглаз.
Меня пугает в тишине космической
Совсем иное, скрытое от глаз.

Не гильотина, чья стальная жадность
Пьёт алую ненасытно кровь.
Страшнее — молчаливая прохладность,
Когда в душе твоей мертва любовь.

Когда не дрогнет сердце от чужого горя,
Когда на подлость отвечаешь: «Что ж…»
И, с совестью своей уже не споря,
Сам на себя ты не становишься похож.

Когда великий замысел мельчает
До бытовой, удушливой возни,
И ангел твой, устав, не отвечает,
Лишь шепчет: «Боже, Боже, сохрани…»

Сперва уступка — малая, смешная,
Потом ещё одна, потом — привык.
И вот уже, себя не узнавая,
Ты носишь маску, а не светлый лик.

Ты предал то, что было в сердце свято,
Не на костре, не под ножом врага —
А в тишине уютного заката,
За горсть монет, за тёплые места.

И нет ни баррикад, ни эшафота,
Лишь пустота, где бился жизни ключ.
Душа гниёт, как мёртвое болото,
Куда не проникает солнца луч.

И эта казнь, что длится безголосо,
Без палачей, без зрителей, без слёз, —
Страшней всего, страшнее всех допросов,
Всех бурь земных и самых лютых гроз.

Карлсон — он, шалун и комик,
У него на крыше домик.
Он пропеллером жужжит,
И по комнате кружит.

Фрекен Бок опять стращает,
Малыша от бед спасает.
С ним любая дребедень
Превратится в яркий день.

Он — мужчина в соке лет,
Лучше друга в мире нет.
Хоть и толстый, но летает,
Никогда не унывает.

А когда наступит вечер,
Он летит домой, беспечен,
Обещая на прощанье
Завтра новое свиданье.

Не люблю я людей не искренних.
Обхожу стороной лицемеров.
Их слова всегда приторно сладкие.
Только ложь и обман в них без меры.

Они маски меняют быстро,
Как отличные лицедеи.
Их двуличию и притворству,
Всё же мало кто-то поверит.

Я ищу в людях правду и честность,
Взгляд открытый и чистоту.
Очень много таких людей,
В жизнь несут они доброту.

Я, вообще-то, физик, а не лирик,
Не учился я стихосложенью.
Мне гораздо ближе и понятней
Физики законов изученье.

Ну, а эти «ахи», «вздохи», «луны» —
Слишком уж абстрактная система.
Мне б нарисовать все диаграммы,
И тогда понятна станет тема.

Что такое «страсть»? — Нагрев объекта.
«Грусть»? — Пониженное напряжение в сети.
«Вдохновенье»? — Квантовый скачок,
Что рождает новые пути.

Где поэт увидит блеск зарницы,
Я увижу плазменный разряд.
Где он слышит пенье райской птицы,
Я — лишь волн акустики парад.

Так что не судите слишком строго
Мой корявый, но правдивый слог.
Я бы формулой всё это описал,
Но пока, увы, ещё не смог.

Осень плачет горькими слезами,
И никак не хочет уходить.
Но уже зима не за горами,
Хочет она осень заменить.

Спор ведут они между собою,
Кто из них останется царить.
Осень сыплет яркою листвою,
Чтоб ковром багряным землю скрыть.

А зима в ответ готовит вьюгу,
Собирает в тучи белый снег,
Чтоб укутать сонную округу,
Замедляя жизни бренной бег.

Осень молит небо о пощаде,
Просит солнце хоть на час блеснуть,
В золотом, прощальном маскараде
В прошлое с достоинством шагнуть.

Но зима неумолима, строга,
Ледяным дыханьем студит кровь.
Ждёт её морозная дорога,
Чтоб явить свою суровую любовь.

И уйдёт заплаканная осень,
Сдав посты под натиском снегов.
Лишь оставит в небе бледный просинь
Среди темно-серых облаков.

Когда я делаю добро —
В груди рождается рассвет.
И мир, что был порой суров,
Вдруг дарит мне тепло в ответ.

Как будто песня без конца
Звучит в гармонии со мной,
И нет счастливее лица,
И на душе царит покой.

Когда я поступаю плохо —
Сгущается немая тень.
И каждый вздох, и каждый выдох
Рождает самый хмурый день.

Как будто камень на плечах,
И горек вкус воды простой.
И совесть шепчет мне впотьмах:
«Ты снова не в ладу с собой».

Однажды я бродил в торговом центре.
Без цели я бродил, а просто так.
И вдруг я вижу: рядом, в паре метров,
Идёт какой-то старенький чудак.

Навстречу мне, чуть сгорбившись, небритый,
Он шёл и на меня в упор смотрел.
Лицо его казалось мне знакомым.
Его я, присмотревшись, разглядел.

И каково же было удивленье,
Когда я понял, что навстречу мне
Иду я сам, точнее — отраженье:
Там зеркало висело на стене.

И сразу грустно стало мне немного.
Такого я совсем не ожидал.
Душой ещё я молод, слава Богу,
А телом стариком давно уж стал.

Пусть запомнят все на многие века,
Как сильна и несгибаема Россия.
И пусть дрогнет вражья, подлая рука,
Перед нашей богатырскою силой.

Чтоб не смели больше посягать на нас,
На святыни, на историю, на веру.
Пробил час расплаты, наш победный час,
Положить конец фашистскому примеру.

Бить врагов своих за землю нашу русскую,
За великий наш и праведный народ.
И отправить нужно всех их в вечный сон,
Тех, кто с ненавистью к нам с войной идёт.

Эту нечисть всю, бандеровскую, гнусную,
Что не знает ни пощады, ни стыда,
Мы сметём с земли рукой могучею,
Чтобы мир у нас остался навсегда.

Мы идём вперёд, сплочённые в кулак,
За спиной у нас великая держава.
И над миром вновь взовьётся русский флаг,
Как венец победы, доблести и славы.

В блаженном неведенье жил я по праву,
И мир мне казался разумным вполне.
Сосед был чудак, он имел свои нравы,
И споры решал все свои в кабаке.

Я думал, что люди читают Толстого,
Что ценят науку, искусство и труд.
Но вот подключился к пространству большому,
Где тысячи мнений по сети бегут.

И я поразился открывшейся бездне,
Где плоскоземельцы ведут свой парад,
Где лечат уриной любые болезни,
Где каждый невежда – учёный Сократ.

Пока не зашёл я в обитель прогресса,
Не знал я, что в мире так много глупцов.
Спасибо, о дивный создатель процесса,
За снятие с глаз моих розовых штор!

Мне говорят: «Не надо вброд,
Там холодно, теченье сносит».
Но мой упрямый дух зовёт
Туда, где сердце чуда просит.

Мне чертят карту, верный путь,
Где каждый поворот известен.
Но я хочу с него свернуть
И спеть свою, другую песню.

Пусть будет больно, пусть шипы
Оставят след на белой коже.
Но эти малые рубцы
Мне всех советов их дороже.

И пусть чужой велик багаж,
И пусть весомы наставленья,
Мой личный опыт, грамм всего,
Дороже тонны поучений.

Ведь тонны правильных речей —
Лишь эхо, ветер в чистом поле.
А грамм моих шальных страстей —
Есть подлинная суть и воля.

У тёти Сони тонкая душа,
Всё делает спокойно, не спеша.
Но с возрастом, увы, как ни крути,
Грустит она, вздыхая от тоски.

«Ой, цены, цены! Что за беспредел!
Вчера копейки, нынче – сто рублей!
На пенсию совсем не разгуляться,
Приходится со всем этим справляться».

Потом, вздохнув, на зеркало глядит:
«Оно, проклятое, совсем не молодит!
Морщинки, складки, седина в висках...
Где ж та девчонка с лентой в волосах?»

И, наконец, с тоскою в голоске,
Всё про здоровье шепчет в уголке:
«То сахар скачет, то холестерин,
А то давленье и большой креатинин*!

Врачи пугают, что пора лечиться,
А мне бы просто тортом насладиться.
Но нет - таблетки, капельницы и уколы...
Ох, старость – это тяжкие оковы!»

Но, несмотря на горестный рассказ,
Энтузиазм у тёти Сони не погас.
Она смеется, шутит, и поёт,
И жизнь, как прежде, любит и живёт.

Ведь тётя Соня знает, в чем секреты:
Не стоит жить, оплакивая беды.
А нужно радоваться просто каждый день,
И прогонять болячки и мигрень!


* Анализ на креатинин помогает выявить нарушения в работе почек

Проснулся утром, посмотрел в окно,
А за окном уже белым-бело.
Сегодня ночью в Подмосковье выпал снег,
Зима устроила внезапно свой набег.

Она пришла, когда никто не ждал,
Когда ноябрь дождями донимал.
И вот, проснувшись, видишь волшебство:
Природы тихое, простое торжество.

Сменила слякоть на пушистый плед,
Оставив в воздухе отчëтливый свой след.
И город, сонный, в белой пелене
Готовится к декабрьской кутерьме.

Загадочная русская душа,
В ней фразы так порою хороводят.
Попробуй догадаться, не спеша,
Понять, что значит «руки не доходят».

Представь, что дел – огромный караван,
Всё это тянет, требует вниманья.
А дел так много — целый океан,
И все дела в смиренном ожиданье.

Вот нужно полку прикрутить к стене,
И разобрать завалы там в комоде,
И тёплый свитер, что лежит на дне,
Отдать кому-нибудь, ведь он уже не в моде.

И вроде помнишь, знаешь, что пора,
И даже совесть шепчет с укоризной,
Но день летит, как с горки, вновь с утра,
И полон он другой, насущной жизнью.

Работа, дети, ужин, интернет,
Звонок от внучки, новости, усталость...
И вот уж полке много-много лет,
А до неё... ещё всё та же малость.

Так что не надо думать, что ленив
Тот, кто, вздохнув, роняет фразу эту.
Он просто в вихре дней нетерпеливых
Ждёт для простых вещей чуть-чуть просвета.

Не то чтоб лень, не то чтоб неохота,
А просто жизнь – бурлящий водопад.
И в этой суматохе вся работа,
Выстраивается в очень длинный ряд.

Так объясни, как в двух словах вместить
Всю эту сложность, что сокрыта в нас?
Что «руки не доходят» – значит жить,
И выбирать, что важно в этот час.

Есть верная примета, старая, как вечность,
Как распознать дрянного человека без труда:
Он громко проклинает чью-то бессердечность,
И обличает всех во всём всегда.

Он судит всех за жадность, низость и обманы,
За то, что мир жесток и люди в нём ничтожны.
Но если рассмотреть его изъяны,
Увидишь: в нём всё это ты, возможно.

Кому-то не дано мечтать, вперёд стремиться,
И обжигаться пламенем надежд.
Их лодка по течению влачится
Без парусов, без вёсел, без побед.

Не манит их ни звёздное мерцанье,
Ни шёпот волн, ни запах диких трав.
Их главное и вечное призванье —
Хранить всегда свой ровный, тихий нрав.

Не ошибиться, не споткнуться, выжить,
Пройти по жизни, не оставив след.
Их голоса никто и не услышит,
Ведь их, по сути, в этом мире нет.

Они — лишь тени, призрачные блики
На выцветшей, заброшенной стене.
Их лица — без эмоций лики,
Застывшие в дремотной тишине.

И если вдруг слеза коснётся взора,
Она не от тоски и не от бед,
А просто от порыва ветра с сором,
Которому до них и дела нет.

Так и живут, свой век отмерив скупо,
Не зная ни восторгов, ни потерь.
Их жизнь проходит медленно и глупо,
Душа закрыта — там пустая дверь.

Их путь будет окончен тихо, осторожно.
Никто не вспомнит, не заплачет вслед.
Жить так, наверно, тоже можно,
Но разве это жизнь? Пожалуй, нет.

Не знаю, вымысел иль правда:
В буфете, много лет назад,
Всегда просили: «ОДНО кофе»,
Так говорили все подряд.

И только лишь Расул Гамзатов,
Когда к прилавку подходил,
Заказывал : «Мне ОДИН кофе», —
«И ОДИН булочка», — просил.

Дороги лента вдаль бежит,
В салоне лишь мотор урчит.
Все пристегнулись чин по чину,
Закон блюдут в своей машине.

Американец, немец, швед —
Их мысль проста, как белый свет;
Для них важнее безопасность,
А остальное — просто частность.

Но вот наш Ваня за рулём,
В глазах — с знакомым огоньком.
Ремень защёлкнул, хмыкнул в ус:
«Теперь я штрафа не боюсь!»

Не о защите он мечтал,
Не о подушке — вспоминал,
А о гаишнике серьёзном,
Что штраф, возможно, будет грозным.

Не безопасность нам важна.
Нам безопасность не нужна.
Лишь страх пред дядькой в форме строгой,
Заставит чтить закон дороги.

Собака лает — ветер носит,
В народе часто говорят.
И пусть завистник злобно косит
Свой полный ненависти взгляд.

Собака лает — ветер носит...
Пустая брань, ненужный крик.
Душа прощения не просит
За то, что кто-то не постиг.

А я иду, кивнув учтиво,
И улыбаюсь мыслям вслед:
Пусть лает. Это мне не диво.
На каждый рот платка-то нет.

Ветер жизни иногда свиреп,
Рвёт надежды, словно паруса.
Мир бывает холоден и слеп,
И темнеют в бурю небеса.

Но вглядись: сквозь тучи — синева,
После ливня — радуги изгиб.
Прорастает новая трава
Там, где старый дуб от бурь погиб.

В каждом шраме — мудрости печать,
В каждой боли — силы семена.
Научись и верить, и прощать.
В целом жизнь, однако, хороша.

В Простоквашино пёс жил,
Он с Матроскиным дружил.
Почтальоном был там Печкин,
Телеграммы им носил.

Дядя Фёдор их любил,
Молоком парным поил.
Ведь у них была корова,
Муркой звали, кто забыл.

Жили дружно, не тужили,
Печку весело топили.
А усатый кот Матроскин
Всех сметаною кормил.

Дядя Фёдор чинит крышу,
Шарик грядки сторожит.
А Матроскин, что то шепчет,
Над сметаной ворожит.

Мурка ласково мычала,
Галка с крыши им кричала.
Так и жили у реки
Без печали и тоски.

Вот такая жизнь была,
Беззаботна и светла.
В Простоквашино, в тиши,
Только радость для души.

Не делай зла — вернётся бумерангом,
Запущенным твоею же рукой.
Не ставь другому ты увесистого камня,
Чтоб не споткнуться на тропе крутой.

Не плюй в колодец — будешь воду пить,
Когда иссякнет чистый твой ручей.
Учись прощать, и верить, и любить,
И мир вокруг покажется светлей.

В софитах ярких, в блеске камер,
Андрей Малахов, наш герой,
Привык к истерикам и драмам,
К судьбе, изодранной порой.

Он знает всё про ДНК,
Про тайных сыновей и дочек,
Как делят два клочка земли,
Бабуля с внуком, между прочим.

Про тех, кто пьёт, и тех, кто бьёт,
Кто изменил, кто проклинает,
Кто в пятый раз выходит замуж,
А после снова всех бросает.

Его стихия — крик и стон,
Размазанная тушь по векам,
Весь этот негативный фон —
Вот что ведёт его к успеху.

Одуванчик жёлтым цветом,
Расцветает ранним летом,
Солнца луч в себе хранит,
Красотой своей манит.

Он сейчас, как солнца дар,
Украшает наш бульвар.
Одуванчик, милый друг,
Радость дарит всем вокруг!

Но пройдёт неделя-две,
В золотистой голове
Поседеет волос каждый.
Только это всё неважно.

Превратится в шар пушистый,
Лёгкий, белый, серебристый.
Парашютиков рой нежный
Вдаль умчится с ветром свежим.

И летят пушинки ввысь,
С ветром ласковым сплелись,
Чтобы где-то каждый год
Появлялся новый всход.

Так и кружится по свету
Жизнь от лета и до лета,
В жёлтом солнечном цветке,
И в пушистом ветерке.

У тебя нет ни слуха, ни голоса,
Не печалься, не рви свои волосы.
Не для оперной сцены твой путь,
Про романсы ты тоже забудь.

Твой талант — это бит и слова,
Чтоб качалась от них голова.
Надевай капюшон, цепь на грудь,
И вперёд, шагай в рэперский путь!

Трезвонит, рвётся в крик, звенит,
Будильник сон мой прекратит.
Мечты мои он прерывает,
И в мир реальный возвращает.

Он – голос совести, укор,
Когда в душе царит раздор.
Порой он – ангел, светлый луч,
Что гонит прочь ночную глушь.

Но чаще, в тишине ночной,
Он – враг, что рвёт мой мир земной.
Всегда до срока, в полусне,
Он бьёт набатом в тишине.

И мысли роем: «Минут пять!»,
«Ну, дай поспать, не надо звать!»
Он мучает, терзает слух,
Но сон уходит сразу вдруг.

Так и живём, в борьбе с ним вечной,
С той трелью звонкой, бесконечной.
Он – часть судьбы, он – часть меня,
Будильник мой, мой друг, и я.

Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
Ведь жизнь — игра, меняет всё местами.
Сегодня ты — парящий, гордый ангел,
А завтра — нищий с голыми ногами.

Не предавай друзей, что были рядом,
Когда твой путь был труден и тернист.
Их верность не измерить взглядом,
Их каждый шаг с тобою был так чист.

Не лги в глаза, надеясь на удачу,
Что ложь твою не выведут на свет,
Любая правда разрешит задачу,
А кривда лишь умножит число бед.

Не разрушай чужого счастья зданье,
Завистливой и злобною рукой.
Ведь на руинах строить мирозданье
Придётся после самому тебе с тоской.

Не закрывай пред плачущими двери,
Не будь глухим, когда о помощи кричат,
Ведь в час, когда ты сам столкнёшься с горем,
Твои мольбы в ответ лишь промолчат.

Так собирай в душе своей богатство —
Не то, что потускнеет и сгниёт,
А свет любви, и верности, и братства.
Лишь этот клад всегда живёт и не умрёт.

В кафе парижском, дым от сигарет,
Сидят лингвисты, хмуря лоб высокий.
«Страшно красивая» — так часто говорят,
Но что за смысл слова эти таят?

Один, седой, потёр очки в руке:
«Коллеги, это же оксиморон!
Как может ужас, в нашем языке,
Служить для красоты, как эталон?»

Второй, что помоложе, отхлебнул эспрессо:
«Гипербола тут, высший градус, пик!
А негативный префикс для прогресса,
Чтобы усилить восхищения крик.

Ведь «дико модный» или «жутко милый»
Не значат дикость или жуткий страх.
Так экспрессивный наш язык всесильный
Сметает логику в своих мирах».

А третий, молчаливый до сих пор,
С улыбкой посмотрел в окно на Сену:
«Друзья, к чему вести бесплодный спор?
Язык — живой, он в вечной перемене.

Он отражает бурю наших чувств,
Где страх и красота — соседи сплошь.
И в этом парадоксе — суть искусств,
Которую сухой наукой не поймёшь.

Ведь если от неё захватит дух,
И сердце замирает на мгновенье,
То слово «страшно» здесь ласкает слух,
Как высшей точки красоты явленье».

И замолчали, глядя в полумрак,
Где вился дым, как мыслей вереница.
А за окном Париж, давал всем знак,
Что красота порой должна страшить... и сниться.

Мы больше в этот мир не попадём,
Не встретимся с друзьями за столом.
И этот путь, которым мы идём,
Закончится последним рубежом.

Не будет ни обид, ни горьких драм,
Ни радости, что бьёт через края.
Лишь вечный холод ляжет по углам
Пустого дома, где жила семья.

Истлеет смех, развеется тепло,
И время, что рекою утекло,
Замрёт в стеклянной, мёртвой тишине,
Оставив память где-то в глубине.

Мы — гости здесь, на краткий, светлый час,
И всё, что в жизни связывает нас,
Бесценно, хрупко, словно тонкий лёд.
Люби, пока твой ближний здесь живёт.

Взбили миксером бисквит,
Яблоки — на сковородку.
Всё в духовку поместили —
Получается шарлотка.

Заварили крепкий чай,
По куску всем положили.
Вот и всё, прощай, печаль,
Будет пир у нас в квартире.

Вот так просто и легко,
И без всяких заморочек
Получили мы добро —
Счастья маленький кусочек.

В кастрюле тесно, жарко, очень душно,
Весь день сегодня выдался ужасный.
Морковь кричала, лук молчал послушно,
А сельдерей был явно не согласный.

Картошка, та вообще, с утра в печали,
Ей не хватало солнца и свободы.
Лавровый лист тихонько проклинал и
Повара, и все его невзгоды.

Бульон бурлил, кипел от возмущенья,
И чувствовал, что скоро он рванёт.
И что эта команда овощная
Его до белого каленья доведёт.

Он на пределе! Миг – и крышка взмоет,
Словно ракета, ввысь, пронзая тишь.
Суп закипает, помощи он просит,
И шепчет робко, просит подсолить.

В одно окно смотрели двое.
Один там видел дождь и холод,
Другой — зелёные поляны,
Весну и полный жизни город.

Один был полон зимней стужи,
Искал во всём лишь пустоту.
Другой хранил в себе мечту
И видел солнце даже в луже.

В одно окно смотрели двое.
Один ворчал: «Опять вода,
Размыла к чёрту всё кругом,
И нет ни солнца, ни покоя».

Другой же, глядя в ту же даль,
Вдыхал озоновую свежесть:
«Смотри, какая благодать!
Уходит зимняя печаль».

И тот, и этот были правы,
Смотря на небо над собой.
Но для кого-то мир был серым,
А для другого — блеск живой.

Ведь дело не в окне, не в раме,
И не в пейзаже за стеклом,
А в том, что мы в себе несём,
И в том, что видим мы глазами.

Чем ниже человек душой,
Тем выше задирает нос.
Он ищет внешний свой покой,
Решая внутренний вопрос.

Он смотрит свысока на всех,
Скрывая внутреннюю дрожь.
Его надменный, громкий смех —
Всего лишь маска, просто ложь.

Он строит замок из песка
Надменности и суеты,
Но гложет тайная тоска
От этой вечной пустоты.

Он носом тянется туда,
Где нет ни страха, ни потерь,
Куда душою не дорос...
И не дотянется, поверь.

На сметане был мешён,
В жаркой печке испечён,
Положили остудиться,
Он решил повеселиться.

И с окошка убежал,
По тропинке в лес помчал.
Песни пел он всем подряд,
С каждым был знакомству рад.

Зайца встретил, волка, мишку,
Убежал от всех, плутишка.
Но хитрющая лиса
Спела лестные слова,

И тогда у Колобка
Закружилась голова...
Он на нос плутовке сел,
Песню спеть ей не успел.

Он лисичке в рот попал,
Там бесславно и пропал.
Знай: не стоит доверять
Тем, кто любит восхвалять.

Так закончилась глава
Про героя-хвастуна.
А лиса, махнув хвостом,
Побежала в чащу, в дом.

Сытно ей, она довольна,
По лесу гуляет вольно.
А мораль совсем проста,
В ней большая правота:

Лесть опасна, как капкан,
В ней всегда большой обман.
Помни сказку, мой дружок,
Про румяный колобок.

Едет женщина с работы на автобусе.
Раздражённая и думает она.
- Пассажиры - грубияны, хамы все.
Муж скотина, пьяная всегда.

Дети хулиганы и бездельники.
Мне от них давно уж нет житья.
Я такая бедная, несчастная,
И вокруг полным-полно жулья.

За спиною Ангел всё записывал.
Он задумался, решил перечитать.
- Ну, зачем всё это нужно ей???
Раз заказывает, буду исполнять…

Спросили Вову: «Кем ты хочешь быть,
Когда из школы выйдешь, повзрослев?»
«Придурком», — Вова говорит,
На всех слегка смущённо посмотрев.

«Как так, придурком? Вова, почему?
Ведь это слово — ругань и позор!»
И он ответил папе своему,
Включая детский, искренний напор:

«Вы сами говорите день за днём,
Когда сосед паркует «Мерседес»:
«Вон тот придурок на крутой машине,
Опять хоромы строит до небес!

Так если у придурков есть всегда,
Машины, деньги, слава и успех,
Так что учиться в школе — полный бред.
Хочу придурком сразу стать для всех!»

Не бывает в мире бесталанных,
Есть лишь нераскрытые сердца.
И в поступках, мыслях, даже странных,
Искра есть от мудрого Творца.

Кто-то — гениальный собеседник,
А другой — умелец золотой.
Ну, а третий — просто друг-волшебник,
Что приносит счастье и покой.

Так что будь внимательней к другому,
И смотри не разумом — душой.
Гений может спать в любом знакомом,
В том, кто рядом, и в тебе самом.

Не множь в этом мире ни боли, ни злости,
Ведь чаша весов не бывает пуста.
Когда-то и ты станешь лишь званым гостем
У врат, что ведут всех нас на небеса.

И спросится строго за каждое слово,
Что ранило душу, как острый клинок,
За то, что ты сеял дурное, не зная,
Какой прорастёт из него лепесток.

Не думай, что скрыто, что сделано тайно,
Что кануло в Лету, забыто давно:
Всё вписано в свиток судьбы не случайно,
И каждое действие — это звено.

Дари же тепло, если хочешь согреться,
Протягивай руку, чтоб взяли твою.
Открой для добра своё чуткое сердце,
Чтоб ангелы пели с тобой на краю.

Ведь в этом законе и мудрость, и сила,
И ключ от заветных небесных ворот.
Чтоб совесть тебя на суде не казнила,
Живи так, как просит душа, а не наоборот.

И помни сквозь годы, сквозь бури и вьюги,
Сквозь радость и горечь летящего дня:
Что ты отдаёшь в этом замкнутом круге —
То самое ждёт на исходе тебя.

В глазах собаки – преданности свет,
И солнца луч, и искренность такая.
Что не нужны ни слава, ни хвала,
Любовь её – безмерна, неземная.

Ей все равно, кто ты и где рождён,
Богат ли, или жизнь твоя сурова.
Ей важен взгляд, тепло твоей ладони,
И то, как ты ей рад сегодня снова.

Простит обиды, боль и холода,
И будет ждать у дома в час ненастья.
Хвостом вилять, ликуя, как всегда,
Когда увидит – ты вернулся, к счастью.

А если, вдруг, сосиска заблестит,
Восторг её не знает удержанья!
Любовь к тебе, как птица, воспарит,
И счастье брызнет ярким ликованьем.

Но даже без сосиски, просто так,
Любовь её – без просьб и ожиданий.
За верность, дружбу, преданность души,
Собаку береги, от всяких испытаний!

Был седьмое ноября —
Красным днём календаря.
Гром оркестров, детский смех,
Праздник общий был для всех.

Демонстрация, парад,
Каждый празднику был рад.
Шли с портретами в руках,
С верой искренней в глазах.

Дома ждал накрытый стол,
Разговор душевный шёл.
За столы всегда садились,
Пели песни, веселились.

А теперь у нас осталась
От него лишь только память.
Словно старое кино,
Что закончилось давно.

День обычный, нет огней,
Лишь в душе чуть-чуть теплей.

Заметил холод в дорогом когда-то взгляде?
В словах — металл, а в жестах — пустота?
Не думай, что причина в злой досаде
Или в тебе испортилась какая-то черта.

Скорее, чашу полную добра
Ты протянул — и осушили разом.
Теперь ты — долг, что мучает с утра,
И память, что становится проказой.

Чем больше дал — тем больше стал виновен.
Таков закон неписаных обид.
Кто стал к тебе внезапно хладнокровен —
Тот добротой твоею по уши стал сыт.

Пролетела стрекоза,
Как горошины глаза,
А сама как вертолёт,
В свой летит она полёт.

Над ромашкой зависает,
Крылья в солнце опускает.
И, прозрачна и легка,
Мчится выше, к облакам.

Ветерок её качает,
С бабочкой она играет.
А потом летит к реке —
Отдохнуть на тростнике.

Что злые языки страшнее пистолета,
Давно нам Грибоедов рассказал.
И могут, ведь, слова из интернета,
Убить любую душу наповал.

Из пистолета можно тело уничтожить,
Хоть боль сильна, но и она пройдёт.
А злые языки так душу покорёжить,
Что всю её на части разорвёт.

Они плетут интриги, словно сети,
И ложь их льется, словно грязная река.
Они крадут надежду, веру, силы,
И остаются только боль лишь и тоска.

И пистолет молчит, пока его не тронут,
А злые языки болтают без конца.
Они клевещут, судят и хоронят,
И не щадят ни друга, ни отца.

Свадьбы бывают разные:
Ситцевые и бумажные,
Серебренные и золотые
И даже бывают иные.

Сегодня у нас изумрудная
Мы вместе прошли жизнь трудную
Жизнь легкой, увы, не бывает
И каждый об этом знает.

Но ценность не в лёгких дорогах,
А в том, кто был рядом в тревогах,
Кто рядом шагал, помогая,
От бурь и невзгод спасая.

Пусть блеск жизни не угасает,
А лишь с каждым днём расцветает,
Ведя к бриллиантовым далям,
Пусть жизнь больше радости дарит.


Примечание: Свадьбы, упоминающиеся
в тексте.

Ситцевая 1 год
Бумажная 2 года
Серебряная 25 лет
Золотая 50 лет
Изумрудная 55 лет
Бриллиантовая 60 лет

Кто ищет женщину-икону,
Без пятен, трещин и рубцов,
Тот не подвластен всем законам.
Благоразумных мудрецов.

Таких не создала природа,
Не высек древний мудрый бог.
В ком нет ни капли сумасброда,
Тот пуст, безжизненен, убог.

В её морщинках — смех и слёзы,
В её причудах — жизни сок.
Искать безгрешность — это грёзы,
Лишь сердцу глупому урок

Ведь полюбить её за шрамы,
За слабость, ревность, суету —
Вот мудрость истинной программы,
Чтоб видеть в этом красоту.

А кто гоняется за нимбом,
За идеалом без теней,
Тот, очевидно, нелюбимым
Останется до склона дней.

Он ищет куклу, манекена,
Холодный мрамор, гладкий лёд.
Но жизнь — бурлящая арена,
Где в недостатках всё живёт.

И пусть запомнит умник странный,
Который всё ещё готов
Искать жену, чтоб без изъянов,
Лишь может тот, кто без мозгов.

Мы носим маски, строим бастионы,
Играем роли, учим тексты назубок.
Но где-то в нас, нарушив все законы,
Живёт нетронутый, святой клубок.

Клубок из запахов — травы и пыли,
Из вкуса ягод, сорванных в лесу,
Из тех мелодий, что мы так любили,
И страха перед громом в летнюю грозу.

Он развернётся нитью золотою
Внезапно, в самый неожиданный момент:
Когда жизнь пролетит перед глазами,
Как на экране старых кинолент.

Или когда увидишь одуванчик,
Готовый разлететься сединой,
И вспомнит вдруг твой внутренний тот мальчик,
Как он бежал за бабочкой цветной.

И в этот миг спадает вся усталость,
Вся тяжесть лет, весь опыт, вся броня.
И остаётся лишь святая малость —
Тот самый, настоящий, прежний «я».

За тридевять земель, за тридесятым царством,
Царевна спит в хрустальном терему,
Раскинулось там чудное пространство,
Живут там сказки не во снах, а наяву.

Там реки с молоком вдоль берегов кисельных,
По берегам из пряников дома,
И по дорогам в поисках бесцельных,
Там бродит с волком лисонька-кума.

Там лес дремучий полон чудесами,
Там ходит Леший, старый чародей,
И Колобок куда-то покатился,
Куда-то собирается Кощей.

Баба Яга по небу там летает,
И царь Горох страной руководит.
А где-то рядом Соловей-разбойник,
Сидит неподалёку и свистит.

Там Змей Горыныч дремлет в горной чаще,
Сокровища свои он стережёт,
И Василиса там Премудрая, прекрасна,
В высокой башне песни всё поёт.

За тридевять земель, за тридесятым царством,
Мечта живет, надежда и любовь,
И если верить в сказку, то, наверно,
Как в детстве в сказку мы вернёмся вновь.

До интернета мир был очень прост,
Соседи, книги, множество друзей.
Наверно, больше было теплоты,
И жизнь была немножечко добрей.

Я верил в мудрость старших, в силу книг,
В беседы долгие у тёплого огня.
И мир казался мне не так велик,
Но полон смысла, света и тепла.

Потом открылась сеть, доступный интернет,
Где каждый голос может прозвучать.
И я увидел, с ужасом тогда,
Как много тех, кто хочет лишь кричать.

Их крики громче, мысли их бедны,
Обиды льются, словно грязный шквал.
И я, наивный, только лишь тогда,
Как много в этом мире лжи узнал.

Теперь я знаю, мир совсем не прост,
В нём больше глупости, чем звёзд на небесах.
Но, всё же знаю я, что там, в сети,
Есть много разума в светящихся глазах.

И пусть там пишут разные глупцы,
Искать я буду тех, кто мыслит глубоко.
И интернет поможет мне найти
Любую информацию легко.

Вновь на этой старой фотографии
Вижу колдовские я глаза.
Сколько теплоты в них, сколько нежности,
Жаль, что время не вернуть назад.

Кадр застывший, пойманный случайно,
Сохранил души твоей тепло.
Для меня он дорог чрезвычайно,
Всё, что было, но давно прошло.

Снимок пожелтел, края истёрлись,
Время свой оставило узор,
Но и годы, даже неподвластны,
Не тускнеет этот ясный взор.

В нём и мудрость, и любовь без края,
И улыбки ласковой печать.
Я ладонью фото прижимаю,
Чтобы снова всё почувствовать опять.

И в молчанье долгой зимней ночи,
Глядя на знакомые черты,
Понимаю я всё так же точно:
В этом мире — есть лишь я и ты.

Ах, лиса-плутовка,
Хитрая воровка,
В рыжей шубке хороша,
К нам крадётся, не спеша.

Хочет к нам в сарай попасть,
И там кур пересчитать,
Пообедать ими всласть,
И пойти в лесу гулять!

Вот мелькнула тень у пня,
Словно искорка огня.
Нос по ветру повела,
Огляделась, подошла.

Дверь закрыта на засов,
И не слышно голосов.
Только пёс наш, верный друг,
Охраняет всё вокруг.

Громко лает: «Гав-гав-гав!
Знаешь мой свирепый нрав!
Не отдам я кур тебе,
Убирайся в лес к себе!»

И лиса, взмахнув хвостом,
Скрылась за густым кустом:
«Неудачная охота —
Из-за этого пса жмота».

Ищу я рифму, чтоб слова летали,
Как птицы в небе, вольные, легки.
Чтоб в каждой строчке тайны обитали,
И разжигали мыслей огоньки.

Ищу я рифму, чтоб она звучала,
Как песня ветра в поле золотом.
Чтоб в ней душа моя не умолкала,
И что б была наполнена добром.

Ищу я рифму, чтоб она искрилась,
Как бриллиант средь солнечного дня.
Чтоб в ней любовь навеки поселилась,
И что б хватала в ней и жара и огня.

Ищу я рифму, чтоб она пленила,
Своею красотой и глубиной.
Чтоб в каждом сердце отклик находила,
И мир накрыла радостной волной.

Ищу я рифму, в ней моя надежда,
На то, что слово может исцелить.
Что в мире этом сложном и мятежном,
Любовь и красоту сумеет сохранить.

Классика... Имя, звучащее гордо,
Как эхо веков, как мудрости свод.
Её каждый знает, её каждый помнит,
Но в руки берёт её редко народ.

«Прочту непременно!» – клянёмся мы часто,
Кивая на томик, что пылью покрыт.
В нём мудрость веков, в нём жизни познанье,
Но времени нет, интерес позабыт.

Толстой и Шекспир, Достоевский и Данте,
Их гений сияет сквозь толщу веков.
Но вместо страниц – аннотации краткие,
Пылиться на полках, удел их таков.

Мы ищем ответы в коротких цитатах,
В обрывках рецензий, в коротких статьях.
А кладезь сокрыт в пожелтевших страницах,
В неспешном прочтении, а не второпях.

Так пусть же найдётся минутка для чуда,
Для встречи с героем, где мысли полёт.
И классика станет для нас не обузой,
А компасом жизни, движеньем вперёд.

Когда в душе сгущается тревога,
И кажется, что выхода уж нет,
Когда твоя тернистая дорога
Теряет в серой дымке ясный свет...

Когда тоска сжимает сердце льдиной,
И одиночество — твой верный спутник вновь,
Ты помни: ты не брошен, не покинут,
Над головой есть вечная любовь.

Подняв глаза, сквозь суету и беды,
Увидишь купол синий над собой.
Запомни, что всегда, где бы ты ни был
Всегда, повсюду небо есть с тобой.

В нём звёзды, солнце, тучи, синева,
Оно – приют для мыслей и для взгляда.
Запомни эти вечные слова:
Где бы ты ни был – небо всегда рядом.

Под этим сводом, строгим и безбрежным,
Ты часть чего-то большего, поверь.
Где бы ты ни был — под покровом нежным,
Поможет небо избежать тебе потерь.

Расстроилась осенняя природа:
Прохладно, сыро, в общем, непогода.
Листва пожухла, ветер злой гуляет,
И дождь косой опять нас всех терзает.

Деревья голые стоят, дрожат,
И птицы в тёплые края спешат.
Природа плачет, с грустью расставаясь
С теплом прошедшим, в зиму собираясь.

Но в этой сырости, в осенней мгле,
Есть что-то тихое, родное на земле.
И в непогоде, в хмуром этом дне
Найти покой возможно и тебе, и мне.

Туман клубится, прячет солнца свет,
И в лужах отражается рассвет.
Унылы краски серых, блёклых дней,
И хочется домой, в тепло скорей.

Не тратьте сердца жар на лёд молчанья,
На тех, кто не напишет вам в ответ.
Не ждите отклика, не мучайтесь в отчаяньи,
Нет, не пришлют они вам свой привет.

Вы оборвите нить, что тянется напрасно,
К тому, кто глух к словам и к голосу души.
Не тратьте время вы своё впустую,
На тех, кто в вашей жизни – миражи.

Не отвечают на звонки и на посланья,
Не видят вас, как будто вас и нет.
Не унижайте чувств своих страданьем,
Не ждите милости, там только мертвый свет.

Ищите тех, кто рад вам, кто скучает,
Кто слышит голос ваш, кто видит в вас себя.
Кто в трудный час плечо подставит, понимает,
И кто с любовью смотрит на тебя.

Пусть в жизни будут те, кто дорожит,
Кто ценит каждое мгновение с тобой.
А тех, кто отвернулся и молчит,
Оставьте в прошлом, с их холодной тьмой.

Тихие улочки в маленьком городе.
Частные домики здесь за заборами.
Лают собаки, кричат петухи.
Здесь хорошо, нет мирской суеты.

А за домами речка бежит.
А над полями аист летит.
Яблоки тянут ветки к земле.
Очень знакомо всё это мне.

Здесь на окраине воздух другой.
Пахнет здесь воздух свежей травой.
Здесь красота и цветы здесь цветут
Словно я в детстве у бабушки тут.

Жаль, что давно уже бабушки нет.
Жаль, только сам я теперь старый дед.
Жаль, что так быстро время прошло
Жаль, моё детство куда-то ушло.

Моему папе гвардии капитану
1328-го артиллерийского полка.
Кавалеру двух орденов Красной звезды
и двух орденов Отечественной войны.


Помню, как в конце пятидесятых,
В поезде стояли у окна
Я и папа. Он смотрел куда-то…
В сорок третьем здесь была война.

Он молчал, а я, мальчишка глупый,
Тормошил его за рукава.
А в окне мелькали полустанки,
Рощи, перелески и трава.

«Пап, смотри, какая красотища!» –
Я кричал, от радости шальной.
Он кивнул: «Здесь были пепелища.
Здесь земля пропитана войной».

По полям по этим, в сорок третьем,
Проходила Курская дуга.
Здесь громили, жизни не жалея,
Наши парни подлого врага.

Здесь когда-то техника горела,
И от взрывов плавился металл.
Он, гвардейский офицер, примером
Для своих бойцов-мальчишек стал.

Он под Прохоровкой тяжело был ранен,
Но из госпиталя — сразу снова в бой.
Он не мог спокойно отлежаться.
Просто папа был всегда такой.

Он не говорил о том ни слова,
Не любил геройских громких фраз.
Только лишь в глазах его порой
Отражался тот военный час.

Папы нет давно, его мы помним.
Для меня и внуков он пример.
Жизнь прожил он честно и достойно,
Боевой, гвардейский офицер.

И когда я еду той дорогой,
Вижу те же рощи и поля,
Вспоминаю, как стояли с папой
В поезде когда-то у окна.

Есть люди: в жизни не горят, а тлеют,
Ни Богу свечка и ни черту кочерга.
Они эмоций вовсе не имеют,
В душе у них всегда одна пурга.

Они не знают, что такое радость,
Страх, гнев и удивление, и печаль.
Забыли про любовь и благодарность,
И мне таких людей безумно жаль.

Их дни, как бусины на серой нитке,
Без цвета, без узора, без огня.
Они живут как будто по ошибке,
От дня вчерашнего до завтрашнего дня.

Они боятся боли и паденья,
И потому не делают ни шага.
Им незнакомо страсти упоенье,
Неведома им смелая отвага.

Они плывут покорно по теченью,
Не видя рифов, мелей, островов.
Их жизнь — одно сплошное заключенье
В темнице из несбывшихся миров.

Их жаль. Но им не нужно состраданья.
Они свой выбор сделали давно:
Взамен из ярких взлётов ожиданья —
Спокойное, безжизненное дно.

Им тихий омут — высшая награда,
Им тленье — безопасней, чем пожар.
Им ничего от этой жизни и не надо...
А это — самый страшный жизненный удар.

Не гонюсь за красивыми рифмами,
Пишу так я, как просит душа.
Не гружу вас своим многословием
И пишу никуда не спеша.

Не пишу никогда по заказу я.
Иногда трудно тему найти.
Не всегда, как хочу, получается.
Так что, милый читатель, прости.

Пусть говорят, что время оставляет след,
Что кожа вянет, молодость уходит.
Но я смотрю на прожитые годы, нет,
В них не печаль, а радость к нам приходит.

Морщинки эти, тонкие лучи,
Рассеялись вокруг счастливых глаз.
Они не шрамы от тоски, пойми,
А от улыбок, что сияли в нас.

Пусть каждая морщинка говорит,
О смехе звонком, о любви большой,
О том, как сердце радостно горит,
И как душа летала над землей.

Морщинки – карта прожитых дорог,
Где каждый поворот – счастливый миг.
Они – не бремя и не тяжкий рок,
А жизни яркой, красочный язык.

Так пусть же будут, эти знаки лет,
Напоминать о радости былой.
Морщинки – это не печальный след,
А память об улыбке неземной.