Циклы стихов

Я приеду к тебе в четверг
Когда звезды смеркаться будут.
И тихонько посмотрю я наверх
Как огни твои мерцают повсюду.

Буду с тобой вести диалог,
Расскажу как по тебе скучаю.
Как хочется зажечь твой огонек
Которым душу всем согреваешь.

А ты улыбнешься с гранитной доски
И так же слепишь безумным взглядом.
Только уже не избавишь от тоски
И не уберёшь с души все раны.

Я положу из роз тебе букет
Из самых свежих и красивых.
А рядом с ним записку и конверт
В котором много слов слезливых.

С тобой у погоста постою
Не желая вовсе видеть крест.
И за твой покой я помолюсь,
Разглядывая в облаках твой жест.

Я приеду к тебе в четверг
На самом быстром маршруте.
Прошепчу тебе: " Ты лучше всех,
Тебя никогда не забудут люди! "


23.05.2025

Матушка Волга,на дне песок,
Поверх воды,вдоль берегов,на крыльях
Мчит Валдай-ракета.
И обещаются заманчивые виды
Родных Волгских Простор,
чтоб каждому с комфортом пролететь,
кто купил себе поездку на Водную-ракету.
Желаю и тебе очутиться на борту
И по родным местам пару часиков
промчать с весенним настроением,
Умчаться от забот наземной жизни.
*****

Разлив стихов весенних,
подобен разливу Волги.
Проедься!с комфортом человек.
Красиво,не каждому дано
прожить хотя бы один день в потоке.
Некрасиво откладывать поездочку
запущенной для Вас Водной-ракете.
Интересно и мне пролететь Волгские Просторы,ведь памятью с рождения призван кататься на ракетах,
Не зная тесных кабинетов.
Достоин лучшей жизни,
Обозревая,сочинять о месных
колоритных видах.
Которые близки так сердцу,
Не одному поэту,а каждому
увидевшему Волгские берега.
*****

Купил для себя один билетик
на пассажирский катер на водных крыльях.
И в скоросте вам расскажу насколько, радостно или с горчинкой,от того поездочка,что не сомною любимая моя.

Так в мыслях одна ты у меня!
Как первая для Юрия Гагарина,
который с рождения судьбой готов к полётам на ракете.
А кому-то пользу приносить,не меньшуу
всю жизнь трудиться,в душном кабинете.

Не спеши убегать от себя,
Ты в пустыне — и это не к лету,
Но в ней — твоя новая быль и судьба.

Тише будь, не хватайся за свет ты,
Не примеривай быстрые маски.
Пусть пройдёт эта тьма, как ночной табурет.

В этом холоде рожден огонь,
Ты его не толкай — он проснётся,
Как весенний ручей, прорвавший заслон.

Не гони ты себя— пустота ведь не враг,
В ней томится начало великое...
Просто живи. Остальное — пустяк.

Я бы точно сошёл бы с ума от людского безумья,
От предательств, от фальши, от грязных расчетов и лжи.
Если б знал я одно — что Господь промолчал бы бездумно,
И последнего слова за Ним бы не значилось уж.

Я бы выл от бессилия, злобы, от глупой потери,
От бездушного смеха, что шёл бы по душам живым.
Но я знаю — у Бога ни слово, ни вздох не потерян,
И Он всё возвращает туда, где закончатся мы.

Пусть на время здесь правит обман, пусть торжествует здесь сила,
Пусть смеётся неправда, считая победу своей.
Но финал этой пьесы Господь напишет красиво,
И последняя строчка — за Ним, а не за палачей.

Людям крылья нельзя подарить, как плащ или знамя,
Их не выкроить тонким умом, не сплести из речей.
Человек сам растит их в себе, не клянча их сзади,
В тех местах, где падая встал, без чужих все ж плечей.

Можно руку подать, можно рядом идти молчаливо,
Но взлететь — это труд, что даётся не каждому в срок.
Только болью, лишь потом и верой не лживой
Вырастают те крылья, что держат тебя между строк.

Не обманешь себя, не пришьёшь их чужою иголкой,
Не подсунешь готовое — это же сердце твоё.
Их растишь, как растут у корней деревенские ёлки,
Что сдувает метелью, но гнёт не сломивши их ствол.

Потому и летят только те, кто упал и остался,
Кто не плакал напрасно, кто падал — но всё же вставал.
Людям крылья нельзя передать, как кольцо, как причастье,
Их растить надо в сердце — и только тогда будет рай.

Если в дом занесут тебе грязь, не спеши разбираться,
Не ищи виноватых в том, кто, где и зачем намесил.
Не гадай, из какого угла начала разрастаться
Та пыльца, что чужими руками твой дом замутил.

Просто вымети это. Без споров, без жалоб и спеси,
Как избавит хозяйка со двора ненужный сор.
Потому что весь этот разбор — только тень от болезни,
От которой душа покрывается плесенью ссор.

Так же точно с дурными речами, что входят в сознанье,
Что нашёптывают: «вот он неправ» — и бросают в огонь.
Не разбирай, не копай, не гадай о чужом оправданье,
Ибо в суть этих мыслей вплетается только их вонь.

Осуждение — грязь, и неважно, красивая ли,
Чёрным будет и мрамор, когда замарает его.
Не спеши отличать, прав был тот или этот в пыли —
Прав лишь тот, кто сумел промолчать и не тронуть чужого.

Терпеливым не станешь, когда равнодушен к обидам,
Не научишься ждать, если в сердце не вспыхнет жара.
Терпит тот, кто страдает за ближнего — а не по выгоде,
А по боли, как мать за ребёнка терпеть иль унять.

Если больно за слабого — это начало терпенья,
Ты в нём видишь себя, понимаешь без лишних речей.
Без любви — все советы о терпкости просто ученье,
А с любовью — терпеть значит жить без границ и причин.

Потому-то Господь и велел не судить человека,
А терпеть, как терпел он тебя, не считая грехов.
Ведь терпение — не слабость и не передышка для века,
Это сердце, в котором уместится тысяча снов.

Истинная дверь без замков и без медных засовов,
Её просто не видно, когда замыкаешься сам.
Люди бьются в рисунки на стенах из собственных слов,
И не слышат, как сзади скрипит настоящий засов.

Они пишут мечты на кирпичных глухих переплётах,
Вымышляя проходы, где выхода нет и в помине.
А живая тропа остаётся для них непохожей,
И боятся туда, где не красят обманный фасад.

Ты поймёшь: дверь открыта давно — лишь шагни и доверься,
Перестань разглядывать трещины в мнимой стене.
Ведь разбиться легко, если бьёшься упрямо о сердце,
Что давно бы впустило — но видится камнем извне.

Коли выкопал колодец — не нужно молиться о влаге,
Он наполнится сам, изнутри, без крика и слёз.
Как и сердце — почистишь его от чужой трясины,
Не удержишь любовь — хлынет светом на самый откос.

Нам бы всё ускорить, бы поскорее и враз, без усилия,
Буром скважины в душу — лишь бы побыстрей получить.
Но вода — она ждёт не железа, не труб, а терпения,
Как и сердце — оно не умеет по принужденью любить.

Потому-то и сказано древними — чистишь себя,
А не ловишь момент, чтоб сорвать обнажённый ответ.
И тогда без команды, без выкриков — вдруг, не спеша,
Наполняется то, что готово — и в этом секрет.

Так живи — вычищай свою глубь, не кричи на колодец,
Он ответит, когда ты молчишь, а не просишь напев.
Когда чисто внутри — неизбежно прольётся, прольётся
Та вода, что и в сердце звучит как молитвенный свет.

Спокойствие — это не тишь без огня, не усталое "пофиг",
Не закрытые ставни души, что боится сквозняк.
Это свет изнутри, что стоит, несмотря на эпохи,
И способно усмирить самый лютый чужой перекат.

Так бывает: присядешь к такому — и будто оттаешь,
Где вокруг суета, а внутри — всё же тихий прибой.
И внезапно становится легче, как будто ты знаешь,
Что от этого сердца идёт настоящий настрой.

Это сила, что не напоказ и не требует крика,
Не игра для людей, чтоб казаться мудрей, чем ты есть.
Это просто покой, как вода в глубине родника,
Что спасёт от жары, не рассыпавшись в пыль и в словес.

Ведь не тот человек по-настоящему тих и могучий,
Кто уходит в глухую обиду, чтоб спрятать свой страх.
А кто дышит ровно, когда на него наступают —
И при этом спокойно держит за собою всех.

Становится рядом с таким — безопасно и просто,
Потому что не льстится, не судит и в спину не бьёт.
Он молчит не от скуки, а чтобы тебе дать пространство,
Где и ты вдруг поймёшь, что у страха конец настает.

Истинное спокойствие лечит — как травы в покосе,
Как ладони отца, что не учат, а просто живут.
И такой человек никогда не ответит вопросом,
Он лишь будет с тобой — и увидишь: тревоги уйдут.

Не убьёт он врага, но враг сам обессилит на месте,
И боится дурное войти в этот круг молчалив.
Это вовсе не магия, нет — это просто без лести
Человеческий свет, что сильнее приказов и книг.

И тому, кто покой научился растить без усилия,
Без понтов и претензий, без выкриков "я тут святой",
Господь даст ту же силу, что держит миры на орбите,
И другой человек за его спиной станет живой.

Смотреть без слез на тебя не умею
Они льются из меня большой рекой.
И от этой мысли я просто немею,
Что ты давно приобрел свой покой.

Твои пересматриваю все я концерты,
Восхищаюсь твоей красотой неземной.
И до сих пор сохранились билеты
Они раритет теперь самый дорогой.

Диски лежат, на них твой автограф
Собственноручно поставил ты мне.
И глядя на него становится мокро
Ну хоть слово скажи сейчас ты мне.

Плачут давно все города и столицы
По мальчишке, что был для нас мечтой.
И жалобно с высока напевают птицы
Что стал нынче для всех ты звездой.

Ты единственный, кто был на свете
Который притягивал к себе как магнит.
Но ушел ты летом от нас на рассвете
И время не лечит, а сердце всё так же болит.

22.05.2025

Одесса — ты не город на холмах,
Ты — женщина с огнём в живых глазах.
Ты — утро, в чайной розовой накидке,
Ты — фраза в полушутке и в улыбке.

Ты знаешь всё — и смех, и тяжкий груз,
Ты помнишь всё: и боль, и чью-то грубость.
Но ты встречаешь хлебом и вином,
Идущих грешников к твоим церквям.

Ты шепчешь: «Глупенький… да брось, живи!»
И гладишь душу — щедрой доброты.
Ты не зовёшь, но тянут к тебе флаги,
Ты — гавань, где прощаются бумаги.

Ты — не упрёк, ты — бархатная тень,
Ты — ветер, пахнущий акацией и солью.
Когда весь мир жесток и каждый день —
Осколок, ты поёшь под небом вольно.

Ты — женщина, что, даже в час беды,
Смеётся сквозь «ай да», и анекдоты.
Ты златом не кичишься никогда,
Но всё прощаешь — даже тем, кто против.

Ты выносила на руках шторма,
Ты видела пожар, предательство и слёзы.
Но снова встав на собственных словах,
Идёшь ты по бульвару — переживши грозы.

Ты — с терпкостью вина и лёгкостью цыганки,
Ты — хрупкая, но держишь чётко курс.
Ты — сердце в шумной Молдаванке,
Что бьётся, даже если слышит ропот бурь.

Одесса — ты из тех, кто не сдаётся,
Кто любит так, как будто в первый раз.
И пусть твой голос с ветром перемешан,
Ты навсегда прощаешь, даже нас.

Мы сидели в чайной — как в капле янтаря,
За окном море дышало — устало, как мы.
Ты кивала — отстранённо,
я — молчал
с утра.
Чай остыл,
в нём плыли цветы и дымы.

На подносе — восток и апрель,
две пиалы,
где пальцы — встречались не вдруг.
Ты сказала:
— Вид на море — спасенье от мук.
А я знал —
от нас не спасёт даже цель.

Ты держала фарфор, как ребёнка во сне,
Я держал… любовь — без обёртки,
в прямой ладони.
Ты не поняла.
Ты думала — во мне
тишина.
Но внутри билось сердце в агонии.

Я не стал — просить, не стал — молить.
Разливал в пустоту свой чай,
по глотку.
Надо жить.
Даже если нас двое — на кругу,
где ни чай, ни любовь — не способны спасти.

Она сказала: «Иди уже», —
С улыбкой странной, невпопад.
А я стоял, как свеча в дожде,
И понимал: не рад, не рад.

В словах — прощание, а в глазах
Жила другая, нежней — мольба.
Как будто шёл я по острых скалах,
Где нет ни берега, где нет хребта.

Она глаза отводит вниз,
Как будто выстрел — холостой.
Но в этом взгляде — скрытый приз,
Что «нет» звучит: «побудь со мой».

Так пьют на прощанье чай впотьмах,
С надеждой в капле на стекле…
Она сказала: «Иди» — в словах,
Но в сердце — «жди меня во сне».

Сквозь пыль времён и вековую сажу
Он встал — не мёртв, но полуслеп от слёз.
Не умирают города так сразу —
В них боль хранит не камень, а откос.

Там, где вчера штыки звенели глухо,
Сегодня — детский смех и звон цепей.
Но каждый шаг — то отголосок груза,
Что не забыть до самых новых дней.

Его огонь не светится в витрине,
Он в тихом взгляде, в жесте без прикрас —
Как стон любви на медленном молчании,
Как боль, что не проходит сквозь рассказ.

Он помнит всех — всех поимённо и без списка.
Он шепчет: «Я стоял. Я всё сберёг.
Моя душа — не бронза и не высь я,
А каждый двор, где был родной порог».

И если ночь над бухтой опускает
Свой купол звёзд — не верь, что он уснул.
В его сердцах победа догорает,
Но жар её — не враг, а светлый луч.

В сорок первом — акации плакали редко,
Но стояли, как люди, вдоль улиц живых.
Город пел — но срывалось с куплета на метку,
И молчал всё Приморский — как ладан — притих.

Молдаванка кричала но только не громко,
А скорее прощалась, глаза всё уняв.
Тётя Циля в обнимку держала иконку,
А портовый гудок был похож на устав.

Рыбаки укрывали в ящиках формы,
И ребятам шептали: «Ты только дыши!»
И на склад, где хранились огурцы и штормы,
Уходили мужчины — в прощальной тиши.

А акации... те, что у трамвайной —
Им же кто-то шептал: «Вы держитесь, сестры».
И качались они, и махали, как знамя,
И роняли по капле — без крика, без злости.

А потом было море. И Чёрное — в точку.
И солдат молодой у прицела — как стих.
Он не знал, что на завтра обнимет он дочку,
И как пахнут акации в мае... для них.

Штормило — так, что мать бы не узнала,
Где левый борт, где якорь, где косяк.
А он стоял, хоть куртку разорвало,
И под усами прятался сарказм.

Канаты рвёт — и пусть себе трепещут,
Не он же их из нервов в ночь плетёт.
Он шутку кинет — в шторме даже легче,
Когда характер, а не просто рот.

— Не время паниковать, вы что, зеваки?
— Привычное явленье, скажем так.
На суше — зять, в море — моряк,
А в каждом слове — щепотка Молдаванки.

Такой вот шторм. Такие вот канаты.
Такая вам Одесса. Всё как всегда.
Здесь не страшны ни ветер, ни расплаты,
Пока в характере — живая доброта.

На Ланжероне —
кипят люди,
в песке — животы,
в нарядах — груди,
а чайка —
в небе!
в небе!
в небе! —
одна,
как строка
из поэмы о хлебе.

Кружит!
Визжит!
Как сирена —
на рифе!
Не для туриста,
и не для шрифта,
она,
как правда
без загогулин,
высматривает —
кто тут болен,
а кто
в волну
утопил обед —
швыряя в море
пустой пакет.

И если б мог
я стать пернатым —
не чайкой бы стал,
а — агитплакатом!
Чтобы прямо в небо
вбить простоту:
— Не мусори!
Пляжу —
красоту!

А чайка всё клюёт
морскую драму,
ей море — театр,
а пляж — панорама,
и если бы люди
летали, как птицы,
ей тоже пришлось бы
учиться стыдиться.

Но чайка —
молчит.
Она —
над.
А мы тут —
горим.
Песок — как ад.
И только в глазах
перекат солёный —
всматриваемся:
улетела ли
с Ланжерона?