Жизнь кипит под облаками,
И на радость мотылькам
Женских лампочек мелькает
Много здесь и куча там.
Вседозволенность прогресса.
Глаз порой не оторвать.
Средство вечное от стресса
(Тут намëки на кровать).
В общем, дело - роковое,
Вызывая аппетит,
Чувство многовековое
Вечно манит, как магнит.
Только вот в душе крамола
Словно спорит и гундит:
Что во всëм этом такого,
Чтобы – ëкнуло в груди?
Так, чтоб в пляс пуститься резво,
Как в лихие времена.
Словно от любви нетрезвый,
Ждать кого-то у окна?
Чтоб тайком изобретая
Первый свой велосипед,
Как наивнейший мечтатель,
Грезить ночи напролет?
Чтоб накрыло, как цунами
Накрывает города.
И шарфом воспоминаний
Затянуло навсегда!
Так, чтоб выскочить из тела
И, рассыпав соль из ран,
Воспарить остервенело
Над страною обезьян!
Чтобы имя нацарапать
На заборе – навсегда!
Чтоб несло опять Остапа
Далеко и не туда...

Стакан пустой наполовину?
Иль полный на одну вторую? -
Как любят напрягать мякину
Порою люди – мозговую.
И так и эдак пучат зенки:
Да спорят сами же с собою –
Полупустой, промежду делом,
Быть может, значит полуполный?
И тупо голову лохматят,
Как дурачки. Ну в самом деле!
Возьми стакан да выбрось - нафиг!
Нет бесконечного на свете.
Хоть, бей об голову стаканы,
Увы, всё кончится однажды.
Пей воду просто – из-под крана,
Покуда чувствуется жажда.

Волшебник превратил меня в свинью!
Пишу стихи, но только... Хрю-хрю-хрю?
Непроизвольно хрю я говорю!
Боюсь, моё стихрю – вам не понять.
Хрю-хрю... Да что ж такое!
Вот опять...
Был весел, а теперь сижу – угрюм.
Всё потому, что просто... хрю-хрю-хрюм?
Вы думаете, я вовсю хандрю?
Да ни хрю-хрю... Я хрюкаю в ноздрю!
Не пью и не курю, и не хрю-хрю...
Постойте! Дайте я договорю.
Оно само... Хрю хрю... И хоть бы хрю!
Ну в самом деле я же – не дурю!
Я хрю? Нет я не хрю, а в корень – зрю.
Мозгами я мудрю, но лезет – хрю...
Эх, ладно... Может, хрю пройдёт к утрю?
Спасибо, что хрю-хрю моё стихрю.
От чистого хрю-хрю – благодахрю.

Когда внести захочется сумятицу,
Пускай ничто за душу – не дерёт.
Желания как только исполняются,
Так ангелом становится – сам чёрт.
Когда застрять охота в горле косточкой,
Язык не нужен тот, что без костей.
Достаточно под носом папиросочкой
Дымить без мыслей задних и страстей.
Когда охота выказать амбиции,
Душа кричит о месте, где болит.
Не стоит подрываться – ягодицами,
Как будто там заложен динамит.
Разнятся люди часто – интересами,
Сюжетами и жанрами кино.
Словесное варить напрасно месиво
Не стоит.
Всем на это – всё равно.
У каждого свои цвета-пристрастия.
И в этом нет повинности чужой.
И разные кругом на вкус - фломастеры.
И мир такой красивый и большой.

"... А рассужденья полные прикрас
Чем обороты ярче и лучистей наводят скуку, как в осенний час
Вой ветра, обрывающего листья..."© Гёте "Фауст"

**********

А за окном вторые сутки дождь -
Без просыха, решил споить всю землю.
И путника (что запоздалый) в дрожь
Бросает непогода непременно.
А мне каприз природы – нипочëм.
Я "Фаустом” был просвещён под вечер
В компании с лукавою свечой
И тишью, обнимающей за плечи.
В какой-то миг раздался чей-то визг:
Во тьме угла скрывался поросёнок,
Что стал моим внезапным визави
С пылающими зенками спросонок.
Меж нами закрепился уговор.
Моя душа – уценена в продаже.
И к прочему, чертёнок, словно вор,
В обмен зажал червонцев сотню даже.
Тогда я документ скормил – свече.
Никто не опечалится пропажей.
Но поросёнок – тысячу чертей
Выплёвывал отчаянно туда же!
А пламя разгоралось всё сильней,
Оставив после – пепел обещаний.
И, поросёнком сниженный в цене,
Я выгнал в дождь его.
Свежо предание…

Добрый день, поэзии поклонник!
Если станет не о чем писать,
Посвяти перо своё – погоде,
Что всегда приносит благодать.
Север накрывают хлопья снега.
Край уснул, как в саване - мертвец!
Ночь. Фонарик. Улица. Аптека
(Тут суёт рекламу - продавец).
Юг поймает солнечное пламя,
Словно в губы - жаркий поцелуй.
А на побережье – вновь цунами,
Посейдон устроил ветродуй!
Запад облачается в туманы,
Там везде настигнет вас мандраж.
Но зато причудливо местами
Выглядит готический пейзаж!
На востоке - дождь, гроза, ненастье
Потревожат внутренний чертог.
В тучах, словно в нас, бушуют страсти.
Но пришла пора вести итог...
Я поведал вам прогноз экспертный,
Стих с погодой – космос передал.
Но прогнозам и стишкам – не верьте.
Тут и там порой – белиберда!

Овечьим стадом облака
Пасутся на поляне неба.
Под гнётом ветра-пастуха
Они бредут к обрыву слепо.
И пенным пламенем волна
Взрывает воду там, где камни.
Над морем будто бы она
Восходит белым великаном.
И нежный голос вдалеке
Ласкает чуткий слух напевом.
Слезу роняя по щеке,
Лежит на ложе моря – дева!
И вторит буре в унисон
О том, как стала смерть усладой!
И навевает вечный сон
Еë трагичная рулада...
Едва услышишь, замерев,
Как будто на краю утëса.
А после – рухнешь в морской зев
От чар её – сладкоголосых!
И пухом будет вся вода,
Когда девицу станет жалко.
Запомни раз и навсегда:
Не слушай пения русалки!

__________________________
«Голос моря» – низкочастотные колебания, или инфразвуковые волны, возникающие на море и в океане, их явление с давних времён связывали с потусторонними существами, и даже ходили слухи и легенды о русалочьем пении, основанные на инфразвуковых морских волнах. Именно такие звучания могли негативно влиять на психику человека и его здоровье в целом. Отсюда, появилась и страшная легенда о том, что нельзя слушать "голос или пение русалки", этот звук будет очень плохо влиять на здоровье человека и способен подорвать его внутреннее состояние и всё такое прочее... Мистика, основанная на физике.

Средь ночи громкий слышен стук!
Крадëтся робкое «кто там?»
Но тишина стоит вокруг...
Нет ни души...
Не верьте снам!

Держите ухо начеку,
Заслышав шелесты гардин.
Во сне - совсем, как наяву.
Вы в мире призрачном – одни!

Разбилась тишь. Взревела дверь.
Окно поймало вдруг мандраж!
И негде спрятаться теперь.
Хватает страх – полночный страж!

За непроглядной темнотой
В окне глаза отражены...
Там снова прячется Никто!
Обманом душу травят сны.

И лишь под утро кое-как
Забрезжит свет, неся покой.
Но стук опять, оставив знак,
Раздавит громко сны рукой.
Вставать уже не так легко,
Как будто призрак – в кандалах!
Но вновь за дверью - Никого...
И с Ним знакомый, липкий страх!

Мультик про Роджера кролика
Вспомнил я!
Джессика Рэббит –
Дамочка сочно-прикольная,
Очень красивая бэйби.
Вся прям такая... ну, ух вообще!
Глаз оторвать невозможно...
Нет... Это ж мультик другой совсем?
И не про кролика Роджера...
Да и вообще, там не мультики,
А ролики из другой оперы...
Да и самой – Рэббит Джессики
В домашних тех видео - не было...

Ночь. Карета. Холод. Бррр.
Я. Напротив – пассажир.
Серп луны в окне - как рог
Над ухабами дорог.
Ветра удаль. Даль домов.
Шорох щебня. Стук зубов.
Но не мёрзнет пассажир,
У него под кожей – жир.
Зависть гложет, как злодей.
Я скукожен до костей.
Пассажир укутан весь.
Греет, значит, чья-то шерсть.
"Шкура тёплая, видать?
Вам погода – благодать?
А по мне, так прямо – бррр!”
Пассажир поддакнул: ”Рррр!”
"Эх, такую б шубу мне!
Дайте хоть пощупать мех…”
Но лохматый пассажир
Зарычал сильнее: ”Ррррр…”
"Помогите кто-нибудь!”
Я успел в окно нырнуть.
И долой оттуда, ведь
Пассажир ночной – медведь.

Скрыл за авкой свою личину
Поэтический маньячина.
С виду он благородно-чинный,
Но поэзией – одержимый.
Режет рифмами по живому,
Гладит кошечек против шерсти.
Взбаламутил свой тихий омут,
Жаждет сильно - душевной мести.
Мало лести пустой пииту.
Он как будто меж строчек ножик
Засадил – за свои обиды!
Он реально шальной, он может
Порешить всех – словечком смачным,
Он глаголом фигачит – в темя!
Стих на столбики - расчленяет.
Убивает жестоко – время.

Мужик в деревне как-то помер.
Собрался сельский люд на помин.
Полна изба. Гостей – аншлаг.
Встречай, хозяйка, так и сяк.
Вдова кручинится, в печали:
"Да чтоб их черти всех побрали!”
И причитает рохля-зять:
"Еды для всех откуда взять?”
Но, тем не менее, – хлопочут.
А дело было ближе к ночи...
Вдова поспешно кроет стол,
Украдкой слёзы льёт в подол.
Подали первое… Второе.
За упокой – до дна и стоя.
Винцо, кутья… Винцо, кисель.
Помалу вдарил дюжий хмель.
Гостей накрыло вдруг веселье,
Как будто было - новоселье.
Раздался чей-то пьяный смех,
И позабыли все про грех.
Склонили головы шальные,
Завыли песни затяжные.
И опрокинул поп сто грамм,
Вздыхая басом: "Стыд и срам!”
Травили громко анекдоты.
Под песню в пляс пустился кто-то.
И позабыли всякий стыд.
Вдова заплакала навзрыд.
Погрязли двое пьяных в споре.
Давай покойника позорить.
За ним был, якобы, должок -
Чуть ли не золота мешок.
И кто-то даже очень тихо
Его помянул имя лихом
Без уважительных причин,
А после чокнулся – чин-чин…
Но вдруг затих народец пьющий.
Раздался ужас вопиющий:
"Спаси, Святой Угодник, нас!”
В компоте плавал чей-то глаз…
Ну вот те раз… Кому-то в зубы
Попался длинный палец трупа!
Откуда в супе столько мух?
И почему язык опух?
Глядят: на блюде со сметаной -
Заплесневелый, белый саван,
С блинами подан был к столу,
Землёй присыпанный. "Да ну?”
Лапша с хвостами от мышей
И с червяками - вермишель.
Пирог на противне с начинкой,
Противный очень – с мертвечинкой.
Каклеты с тёртым чесноком
Разили резким запашком.
Колбаски странные остатки,
Быть может, даже и останки.
А в серой массе холодца
Лицо застыло – мертвеца!

Взирая молча на её изящный стан,
Он резко застывал, как медный истукан.
А в горле застревал любви немой комок.
Своих глубоких чувств он выразить не мог.
И так болезненной влюбленностью влеком,
Он бледной тенью следом шёл за ней тайком.
Он жадно пил свою любовь издалека,
Как пьют от жажды дождь без малого глотка.
Она всё думала:
«Да кто же он такой?
Чё ему надо? Может, дать ему... Рукой...
Разок другой, чтоб оторвал свой томный взгляд.
Он от меня невольно пятится назад.
При этом странно, что не пялится на зад.
Меня глазами продырявил... Не могу!
Моё мышление подходит к тупику.
Похоже, он следит за мной не просто так...
Ну точно парень – с прибабахом,
Он – маньяк!»

Ей нужен мой тяжёлый вздох.
Она пророчит без гаданий
Судьбы несчастье и подвох.
Она – непрошеная гостья.
Шутить не любит никогда.
С ней жить нельзя легко и просто.
Порою в этом и беда,
Что ей не нужен веский повод,
Чтоб забуриться просто так
И рассказать, как всё хреново,
Дурной везде оставив знак.
Она серьёзная до жути.
Да ей не верить – не могИ.
Как баба вздорная, по сути,
Что вечно вынесет мозги
Когда всё, в принципе, неплохо.
Ей аргументы – невдомёк.
И на улыбки – тупо пофиг.
Прогнать хотел её...
Не смог.

– Я вампирище, Вам Пир, Вампирёныш,
Вампиридзе, Вампириус, Вампирелло, Вампиршество!
Я одет в чёрный костюм с иголочки.
От моих укусов – стонут все тёлочки.
А ты кто такой, оборотень?
Да тебя пугает собственная тень.
– Я оборотень! Обортнище! Я хищник!
Я волчара! Я рву и мечу! Я право имеющий!
А вы все – твари дрожащие!
И ты, вампирище, в том числе!
Я огромный и сильный!
А ты всем приелся, ты – валет ванильный...
– Закрой пасть, волчара позорный!
Ты собака сутулая и беспородная.
А я – граф!!! Дракула! Др Акула,
Дракулидзе! Дракулище! Я аристократ!
А ты – тупое животное и дегенерат.
– Ты бледный хлюпик и дрищ.
Ты серая летучая мышь.
Какое же ты зло?
Ложись в гробик, пока солнышко не взошло.
Тебя убивает чеснок и крестик!
Я бы давно застрелился на твоём месте.
– Тебя прокляли все колдуны и боги.
Ты чудище мохнатое и урод в попе ноги.
Про меня пишут романы и снимают кино.
А про тебя снимают всякое хавно.
Тебя вообще заменяет компьютерная графика.
Я нажму кнопку, и ты исчезнешь нафиг!
– Ты мразь мерзопакостная, мракобес, паразит и скотобаза!
Красные глазки горят из-под бровей.
И губы – красные... Да ты, походу, не только голубых кровей ?
– Нет, это ты у нас восставший из зада!
А у меня по жизни всё как надо!
Я живу в роскошном замке!
А тебе суждено жить в зоопарке.
– Я брутальный! Здоровый и полный страстей!
Все женщины хотят иметь от меня детей.
Я им дарю сильную любовь.
А ты только способен – пососать кровь...
– Да ты просто языком чушь мелешь.
Я наслаждаюсь всем, что шевелится!
Я романтик, в меня влюбилась актриса из "Сумерек".
А ты кому нужен, шерстяной недоумок?
Я не возьму тебя на вечеринку весёлую.
Ты, урод, распугаешь мне всех тёлочек!
– Мне тоже с таким утырком гулять – не по приколу.
Закопайся в землю и забейся колом!

Душа моя уже не летает и не лечится
От равнодушных и воздушных стен,
Где поколение морем по колено покалечено
С избитой вечностью банальных тем.
Ко рту – молчание капроновыми нитками,
К лицу подходит похоронный макияж,
А мне ползти опять улыбками-улитками
И подписью в конце: "Искренне ваш..."
Истина в вине, а правда раскаталась ватой
Не сладкой – липнущей, как ты её ни плюнь.
И только оcень так щедра на злато,
Что сердце плёнку отмотало – на июнь.
Захлопну двери всех своих воздушных замков,
Мне душно в этом холоде дождливых стен!
Мне предавать и продавать свою больную Музу–куртизанку,
За медный грош воздвигнуть свой Эдем.
Читать не по губам, а по ушам все мысли.
И погружаться снова в забытье и сон.
Не подступаться к чужой крепости на выстрел
Сквозь дождевые крики в унисон.

Вонзился в сердце ужас, будто нож.
И паника прошла по мне иглой.
Не шкаф, а деревянный макинтош –
Обнял меня семь футов под землёй.
И зов надежды, загнанной в тупик,
Спасение грызёт в словах молитв.
Но даже не услышит ворон крик,
Усевшийся на чёрный монолит.
Осталось мыслить – где-то полчаса,
Вкушая мученическую смерть.
Есть время, чтобы верить в царство сна,
Пока ещё меня не скушал червь.

Вечор наплыл порывом страсти,
Когда с пироженым прекрасным
Решил я, как не знаю сам,
Побалагурить по душам.
- Мой торт!
- Позвольте, я не Ваша…
Оборвала меня вкусняша.
Мой разум выпал в лёгкий ступор
От взрыва ревности приступной,
Цинична шутка надо мной.
- Неужто, Пуся,
Я – больной?
Вы на десерт кусочек счастья?
– Ах, счастью свойственно кончаться.
Кусил губу.
На сердце - страх.
А что я знаю о торта́х?
Внутри скрывается загадка,
Со ртом играет вечно в прятки.
Тарелки белой на краю,
Ещë секунда и – в раю.
Лаская очи в полумраке,
Смотрю на лакомство собакой
Я без души.
И шут бы с ней.
Мне лишь бы только - повкусней.
Себя держать – удел святоши.
Тяну кота за хвост
Подольше,
Срывая вишенку на торте.
Жую и в жилах кровь застыла.
Оближешь пальчики.
Как мило!
Внутри послышалось:
- Доволен?
Ужели я и вправду болен?
И, словно слов не замечая,
Всё запиваю горьким чаем.
При этом думая всерьёз:
Насытил вдоволь я живот.
А вот насытился ли торт?
Вопрос.

Домовой:
Я - домовой, дух русский.
В квартире, в избе, я везде присутствую.
Испокон веков я хозяин дома.
Слежу за порядком, моё имя всем знакомо.
А ты кто такой, карлик Лепрекон?
Да ты тупой детский прикол.
Лепрекон:
Я - Лепрекон, гном ирландский.
Пью виски, закусываю сыром шотландским.
А ты по амбарам побираешься,
Хлебным крошкам радуешься.
Домовой:
Я - домовой, с нечистой силой дружу.
А ты, Лепрекон, в тыщу лет выбираешь себе жену.
Да зачем тебе в тыщу лет жена-то нужна,
Если уже ничего не работает ни рожна?
Лепрекон:
Да что ты в любви понимаешь?
Как батрачить в сараях грязных ты только знаешь.
И за версту навозом весь воняешь.
А я - Лепрекон, обладаю телекинезом...
Домовой:
Да ты ленивый уродец бесполезный.
Тебя убивает листочек клеверный.
А я - домовой. Без меня - дома вой.
Я всё по хозяйству делать умею.
Меня никто обидеть в доме не смеет.
Лепрекон:
Зато я золото в горшочке имею.
А твои все сокровища - коровьи лепешки всего лишь.
Я - Лепрекон, могу невидимым стать,
Ирландским леди под платья заглядывать.
А ты только можешь слышать за стенкой
Как храпят громко бабка с дедкой.
Домовой:
Я - домовой, против меня не попрёшь.
Я щелбан тебе дам, и ты умрёшь.
Да какой из тебя мастер иллюзий?
Ты только умеешь под стулья прятать казюли.
Про тебя сняли дешёвый ужастик,
А про меня пишут книжки и сказки.
Меня почитают и уважают,
А о тебе вообще ничегошеньки не знают.
Лепрекон:
Я - Лепрекон, в зелёный костюм одет элегантно,
А на тебе заплаты разноцветные висят как попало.
Я курю дорогие шоколадные сигары в пабе,
А ты окурки махорочной цигарки подбираешь за баней.
Ты на меня с кочергой нападать не спеши.
Лучше ступай свою бороду причеши.

Ведьма:
Я - ведьма, колдунья, тьмы повелительница.
Черных котов и ворон предводительница.
Я в котле варю зелье лечебное
И помешиваю метлою волшебною.
А ты кто? Русалка!
Да мне тебя жалко.
Ты давно утонула в воде мутной
И с тех пор в пруду плаваешь трупом.
Я над лесами, полями летаю
Проклятия все, заклинания знаю.
Под моим каблуком все мужчины сильные,
А тебе утопленники дарят лилии.

Русалка:
Да ты ведьма на костре чуть не сгорела.
Инквизиторы калечили твоё дряблое тело.
Я бы тебя подожгла и развеяла по ветру пепел,
Да только мы, русалки, огня в воде не держим.
Моя красота в блеске звезд изумительна.
Мой хвост под луной просто ОЧЕШУИТЕЛЬНЫЙ.
А у тебя нос кривой, словно знак вопросительный.

Ведьма:
Мой нос в порядке. Это ты вся косая.
Я очень стройная и в меру худая.
А ты - рыба тухлая, от воды совсем опухла.
Мы, ведьмы, чертовски привлекательные,
И со всех сторон мы вообще замечательные.
Кого захотим к себе приворожим.
А ты в ворожбе ни рожна не соображаешь.
Только одним местом ты всех ублажаешь.

Русалка:
Да ты старуха, беззубая, изрыгаешь плесень.
А я пою на рассвете прекрасные песни.
Собираю со дна морского кораллы.
А ты подбираешь в норе всяких тварей.
Ты пьешь противную гадость, чтобы скрыть свою старость.
А я ем форель, пью с ручьев и купаюсь.
На тебя в темноте даже дьявол не зарится,
А в меня в свете дня принцы, эльфы влюбляются.
Да ты ни за грош черту в ночь продаешься,
А я жду любовь, слёзы лью и всё прочее...

Ведьма:
Мои волосы серебром на солнце блестят.
А твои волосы как водоросли во все стороны торчат.
Я всё про всех знаю,
Людям гадаю за бешеные деньги,
А тебя даже в ванне могут вызвать дети.

Русалка:
Да тебя нужно давно к хвосту кобыле привязать.
Она по полю будет скакать, а ты за ней по земле поспевать.

Ведьма:
Да ты вообще дешевая лоскотуха,
Я тебя превращу в лягуху.
А могу вмиг одним взглядом испепелить,
Так что ты, купалка, перестанешь под водой кутить.

Русалка:
Да ты все брешешь, старая.
Слушать тебя устала я.
Над моим прудом даже не смей летать.
Я тебя утоплю, как пить дать.

Ведьма:
Да я на пруд твой плевала с высоты птичьего полёта,
И твои кудри осыпала летучих мышей помётом.
А на твоей могиле я танцевала.
Мне нечего добавить, я всё сказала.

Не знаю было мне лет сколько.
Зимой... Весной иль в ноябре...
Склероз в мозгах шалит легонько,
Они скатились набекрень!
О чудо! Вспомнилось мгновенье:
Любовниц куча... Нет, жена!
Мариной звали. Или Леной?
(Я помню чудные колени...
А имя что-то ни хрена).
С конца была по счету первой
После десятерых других!
Такая ласковая стерва,
Ну как не посвятить ей стих?
(Пока любовный пыл - не стих)
Дарил избранницам подарки,
Постойте... Я же был - альфонс!
И запивал вином виагру,
Но почему-то не срослось...
Я был такой большой мужчина,
Как на картинке Карлик-Нос,
Побритый с гладкою щетиной,
Такой весëлый и всерьëз
С пузатой стройностью атлета
(Ну вы вкурили – это ж я!)
Поплыл обутый в лыжи летом
Куда? Зачем? Что за брехня?
Вот же какашкой стал я старой!
Иль был таким в расцвете сил?
Писать надумал мемуары!
Как жаль, склероз опередил...

И за словом полез в карман.
Не нашёл на семь бед ответ.
По обложке прочёл роман.
Дважды в речку войдя - одну,
Сразу зайцев поймал двоих.
Но пошёл вопреки, ко дну
Мой не очень хороший стих.
Рыбу скользкую без труда
Сунул-вытащил из пруда.
Эх, в чужие я сани сел!
В зубы даром коню смотрел.
Видел рожи кривой овал
И на зеркало я пенял.
Не грозит мне тюремный срок –
Зарекаюсь от всей души!
На чужой каравай роток
Я разинул... В ответ – шиши.
Топором вырублю слова,
Скрою кашель, а с ним – любовь.
Чем две, лучше – одна голова.
Попаду вам не в глаз, а в бровь.

Мы с тобой навсегда в одной камере.
Будем падать в объятия замертво.
А потом с небольшими прогулками
Кандалами звучать будем гулкими.
Убежать не надейся. Проверено.
Наши души привязаны временем.
Месяц мёдом разлился пожизненно.
И ты смотришь слегка укоризненно
На засохшие, первые ландыши
Нашей грустной, тюремной романтики,
Где молчит обо всём правда голая.
И на плечи склоняются головы,
Словно в поле два тоненьких дерева
Друг за друга цепляются бережно,
Чтоб от бурь не погибнуть рессерженных.
За примерное здесь поведение
Нет условного освобождения.
За грехи нашей страсти безудержной
Мы до смерти невинно осуждены.

На дворе шумела вьюга.
Месяц лыбился в окно.
А в избушке - две подруги
Пили крепкое вино.
"Муж мой давеча – Евлампий,
Припозднился с ночивьём.
В дом зайдёт и гасит лампу.
Спит. Ко мне не пристаёт.
Глаз не кажет – знать, испужен.
Молча грезит о своём.
Прячет харю. Стынет ужин.
Так вот с мужем и живём…
Дверь закрою перед мордой,
Буду жить козлины без.
Всё. Развод. Сыта по горло.
Опостылел мракобес!”
Понимаючи подружка
Масло плюхает в котёл.
Молвит слово: ”Твой супружка -
Колобродящий козёл!”
Между тем - открылась дверка.
Близок был полночный час.
Замерла от страха девка…
"Кто тревожить вздумал нас?”
Нареканиям на милость,
Словно вычурный позёр,
На пороге появился
Ну, ни дать, ни взять – козёл.
Шерсть на нём. Прищур недобрый.
Бородища и рога.
Не лицо, а квазиморда!
Он подруг перепугал.
"Дошушукались, кукушки.
Зубы чешутся, небось?
Дело – дрянь. Глядите, клушки,
Слово бранное – сбылось.
Всё спасибо вашим вракам,
Насудачили. Итог -
Потерял я безвозвратно
Человеческий видок.
С вами жить – сплошное худо.
На балду - искать беду!
Ну вас к бабочкам на хутор!
Я козу искать пойду.”
Заскрипели половицы.
Вышел вон козёл-мужик.
Сердце женское ибиться
Перестало.
Всё.
Кирдык...

Еле тянет ношу тяжкую осёл.
Он себе жену достойную нашёл.
На него уселалась грозная свинья
И сказала: «Я теперь – твоя семья!»
Но осёл такой судьбе не очень рад.
У свиньи к тому же – семеро козлят
Все по лавкам от каких-то там козлов.
И теперь ей подавай одних ослов.
У свиньи неугомонный аппетит.
Села давеча на шею и сидит.
Попрекает всех надменная свинья.
Для неё ослиный норов - не семья,
А какая-то унылая фигня.
Ей подайте Настоящего Коня.
Предоставьте ей за всё наличный счёт.
Изнутри неё одно хрю-хрю течёт.
Вся в грязи увязла, но – ей по хренАм.
Свято держит путь свинья в Семейный Храм
По рогам козлов и дохнущих ослов,
(Подобрать нельзя совсем красивых слов).
Мир животных отношений – это мрак.
Путь к согласию порой (увы, но факт)
Пролегает узко – сквозь кишечный тракт.
И упрямо лезут издавна в котёл
Если не козёл, то конь или осёл.
Брошен жемчуг. Выпал жребий. Все дела.
Мораль басни очевидна:
Любовь зла!

Покуда можешь, не женись.
Когда нависнут - каблуки, 
Не поломай женитьбой жизнь,
Со свадьбы со своей - беги! 
Пригревшись нежно на груди,
Не заори вовсю: "ЖЫНЮСЬ”
Грудей в округе – пруд пруди,
Не прыгай в кузов, ты - не груздь.
Пусть обзывают бобылём,
Патроном, вечно холостым.
Понурив голову с рублём -
Что под венец, что в монастырь.
Удумал свататься? Окстись. 
Подался в ЗАГС? Опомнись, раб. 
Хомут наденут и рядись,
Как завербованный батрак.
Придёт всем радостям – хана!
Судьбе своей не будешь рад.
Невеста – в платье Сатана!
Женитьба – это сущий Ад!

Как друзей найти? - дрянцо вопрос!
Это плюнуть раз и дело в шляпе.
Тупо раздаëшь всем лавандос,
Кормишь, поишь щедро и бесплатно.
Приглашаешь в гости на постой,
Слушаешь их жизнь по телефону,
Гнëшь пургу, болтаешь ерундой.
Выстроятся други – легионом.
Только если вдруг придëт нужда
И от них понадобится что-то,
Легион исчезнет без следа.
До чужой заботы нет охоты.
Старики – в курсах бодяги всей,
Потому давненько без друзей.

Влюбился в деффку, нуачо?
Меня в ребро ударил чёрт.
А ведьма зелье замутила:
Селитра-водка-жмых-текила.
Вечор настал. Своей фрейлЕн
Я "эликсир" подлил в портвейн.
Теперь должно свершиться чудо.
Я – в предвкушении покуда...
Она, стакан испив за раз,
(Как будто в зной из кружки квас)
Покрылась краскою багряной,
Из уст своих издав сопрано.
Забыв банальный этикет,
Упала трупом на паркет.
Скажите кто-нибудь на милость,
Неужто по уши влюбилась?

Без жизни и движений
Лежат немые куклы в сундуках,
Не знают унижений,
Любви, забот и что такое страх.
Они не могут кушать,
Смеяться, петь и слёзы проливать.
Но кто сказал, что куклы...
Что куклы не умеют танцевать?
Бездушны не по-детски,
Все спят мертвецким сном, но не пьяны.
Манер не ценят светских,
Загадочны порой в лучах луны.
Их взгляд бывает тусклым,
Они не могут врать и вышивать.
Но кто сказал, что куклы...
Что куклы не умеют танцевать?
В ночи раздался топот.
Эй, кто там так шумит на чердаке?
Людей повергла в ступор
Большая кукла в розовом чулке.
Он вдруг подскочила
И что есть силы принялась плясать.
Заправившись текилой,
Старалась телесами потрясать.
Соседи все в испуге,
Но ей на них подавно наплевать.
И кто сказал, что куклы...
Что куклы не умеют танцевать?
Как мельница вращалась
Она, затем упала с чердака.
Но на ноги поднялась,
Пуская искры из-под каблука.
Причудливо искусство.
Творение из тряпок не унять.
И кто сказал, что куклы...
Ну кто придумал глупость?
Нет, кто вам в ухо стукнул,
Что куклы не умеют танцевать?

На перепутьях сна и яви ночь страшна,
Куда ни повернёшь – всё угодишь в беду.
Ты ждёшь тепла, но обнимаешь темноту.
Вдвоём с кошмаром – это хуже, чем одна.
Змеёй ползущей тень раскинулась, точь-в-точь.
Взирает ужас непроглядный из-за ширм.
А за окном бесцветным камнем умер мир.
Гуляет ветер там, он провожает ночь.
Душа блудливой кошкой стелется в ногах.
Не прочь в загадки поиграть с глазами – тьма.
Луна – бледна, её кровь выпила зима.
Теперь ты чувствуешь, как остро пахнет страх.
Не разворачивай к себе его лицо.
И не пытайся заглянуть в бездонный ров.
У страха нет строго очерченных углов,
В глазах больших его таится тихий зов.

Мне жаль смотреть в седую даль.
Мне жаль, когда в стихах поэтов
Звучит заветная печаль.
Мне жаль несбыточные грёзы
И взгляд, застывший у окна.
Мне жаль, что во поле берёза
Стоит совсем-совсем одна.
Мне жаль прочитанную книгу
И судьбы в шелесте страниц.
Мне жаль под вечер слышать крики
Над головой закатных птиц.
Мне жаль все письма без ответа
И груз нависшей тишины.
Мне жаль все ночи без рассвета.
Мне жаль все дни, что сочтены.

Пошлые пословицы и поговорки (18+)
Контент неприличной мудрости
______________________________


***************************
Лучше сто раз потыкать, чем один раз - потрогать.
Спелое тело гуляет смело.
С кем упала, с тем пропала.
Кого подцепишь, с тем не проживёшь.
У кого рано встаёт, тому - богиня даёт.
Скорострел везде посмел.
Языком не торопись, а телом поспешай.
Лучше – просто, чем – не туда.
Любишь кувыркаться, люби и детей на саночках возить.
Не подмажешь - не полезет.
Любимой – время, а телу – час.
На что напоролась, с тем и попоролась.
С милым рай и в массаже.
Мал заводник, да долог.
Тише залезешь, дольше – не разбудишь.
Милые бранятся – в постели тешатся.
Больная голова - руке покоя не даёт.
Чем меньше женщину мы любим, тем больше любим – онанизм.
Баба сверху, кобелю - легче.
Семь раз отмерь, один раз - покажи.
У неё семь пьяниц за неделю.
Один в постели – не гусар.
Взялась за уж, не говори, что не хошь.
В чужом низу соломинку видят, а сами – как бревно.
Язык мой – конец мой.

Ночь обещает в новый мир открыть окно,
Разбив границы на осколки серых дней.
Хожу по лезвию ножа в игре с огнём.
Стекло становится чуть менее плотней,
За ним повсюду расстилается туман.
На тонкой грани хороводы водит рябь.
Зеркальный дух – на страже мнимости убра́нств
Бесшумно вечность распахнул… Пора нырять
Сквозь хрупкий мост, что в приближении своём
Усеян россыпью бесчисленных огней.
Я сделал шаг навстречу смерти, и проём
Рассыпал иглами мурашки по спине.
Встречая гостя с распростёртой темнотой,
Вдали забрезжил бледной тенью коридор,
В конце которого гримасничал фантом,
А время пятилось назад, как будто вор.
Реальность полностью сменил иллюзион.
Алису Кэрролл позабыл и буквы стёр.
Меня заметил чёрный кот. Он изумлён!
Должно быть, я здесь – нежеланный визитёр.
Вернуться к жизни – луч найти меж облаков.
Был вход. А выход – отражений череда,
Зеркал обманчивых сплошной калейдоскоп.
Какое истинно? Попробуй – угадай...

От людского мира
Отрекаюсь.
В глуши нездешнего эфира
Каюсь.
Я обречён на одиночество,
Любви запретной не познав,
Зверею.
Не верю
В шёпот ангелов и сердцу,
Что давно просрочено,
Не внемлю.
Мне человеком быть не хочется.
Луна подругой служит верною,
За тучей спрячется, но не померкнет.
Не изменит.
Не ввергнет душу оборотня в скверну.
Лица коснётся нежный свет,
И стану я другим.
Не человеком… нет.
Я волком обернусь,
Моё безумие сильней, чем грусть.
И пусть
Весь мир узнает, что мои клыки
Заточены ножами в спину.
Мне всё равно, что я погибну.
Я не боюсь.
Протяжный вой во мглу извергнув,
Я стану оборотнем серым.
Теперь
Сменила ненависть
Любовь, надежду, веру.
Я стану зверем.
______________________

Апрель 2016

Шагов неспешность по углам разносит эхо –
Старик по залу запоздалым бродит гостем.
Один среди достопочтенных альтер эго,
Где королева – изваяние из воска.
В тиши могильной не хватает здесь надгробий,
Чтоб довершить большое сходство мертвецами.
В глазах стеклянных мир застыл потусторонний.
Сверяет сторож страх с настенными часами.
Невольно грезится, что все вокруг - живые.
Привратник в клетке дышит белою вороной.
Безмолвный смех сдержали слуги восковые.
Ещё чуть-чуть – и королева встанет с трона.
Чем глубже ночь, тем тишина сильней калечит.
Ползёт по лезвию предчувствие безумства.
Дождаться солнечных лучей - измерить вечность.
В глазах у гостя каруселью кружит люстра.
Настало утро, страх надуманный развеяв.
Неподалëку натянул извозчик вожжи.
Но не нашли нигде охранника в музее,
Где стало ровно на одну фигуру больше...

Прекрасен воздух здешних мест.
И антураж тут – подобающий,
Хотя, совсем не Пьер-Лашез,
Но тем не менее... Однако же,
Цветы, как символы любви,
Пробили сердце на романтику,
Начав роман с новой главы.
Она блуждала так задумчиво
Среди ухоженных могил,
Что я загадочно-замученный
За ней в молчании бродил.
В глазах её – не искры страстные,
А огоньки манили вдаль.
Лицо, как будто бы под маскою,
Укрыла чёрная вуаль.
В руках застыли розы чётные,
Что сосчитал я впопыхах,
Но, словно превратились в чёрные,
Увянув тут же на глазах.
И вдруг открылся взору памятник.
На нём портрет её точь-в-точь.
И я в сомнениях, как маятник,
Не знал остаться или прочь
Бежать сквозь эти звёзды к терниям,
Туда, где муки каждый день,
Туда, где жизнь земная теплится,
Как беспричинная мигрень.
Но вдруг моя исчезла спутница,
Укрывшись маревом слегка.
И стало кладбище – безлюдное,
Где был покорный ваш слуга.

Притворно-приторным туманом. 
И посетитель подшофе 
Изрядно греется стаканом. 
Между столами, как фантом, 
Официант блуждает белый. 
И вечер вздёрнутым зонтом 
Ложится на окно несмело, 
Вобрав изрядно хмель и хмарь,
Душа, как труп – на брачном ложе.
Аптека, улица, фонарь
Под глазом и дурман под кожей. 
Как будто бы из-под земли
Встают напудренные лица,
И безответные угли
Горят и жаждут отравиться. 
Уснули бра на потолке, 
Редея бледным рядами. 
И мир повис – на волоске,
Теряя почву под ногами.
Душа зашла в порочный круг, 
Там где любовь – косноязычна. 
И лишь молитва поутру
Дарует блажь напевом птичьим. 

Писшу стихи, проблемсов – ноу.
Моя поэзия – ноу хау!
(Хотя, кому-то и – хав ноу)
Я креативлю про любоу...
О плиз фогив ме, за акцент...
Мой стих совсем – не сэконд хэнд.
Май лав – из вери импотэнт.
Читал я много "Вальтер Скотт",
Я не какой-нибудь вам скот.
Курю-творю, как Эдгар По.
На замечания мне по.
Пускай воскликнут «вотта фак?».
Я – painter... Я вижу так!
Мне абсолютли не указ
Ни Лэрмонтоу, ни Пушкин асс.
Май Муза Шиза? йес ши из!
Входите смело ко мне, плиз.
Open the door мою – с ноги!
Мы выпьем с вами «кап оф ти»
Я буду капать на мозги.
Всё изи и хавноу вопрос:
Ай эм – The Poet?
Йес, оф коз!

Он отныне не роняет громкий смех.
От костра не разгорается живьём,
Безмятежно размышляя о своём,
Неизбежно удаляется от всех.
Покоряясь дальним отблескам зари,
Погружается в таинственную глубь.
Открывая, словно Христофор Колумб,
Обновлённый берег мира, что – внутри.
Он встречается глазами через раз,
Оставляя за плечами чей-то круг,
Он рифмует сердца трепетного стук
И почти не подаёт привычных фраз.
У него теперь дорога –
на Парнас.
Бьёт копытом землю сказочный Пегас.

Взошел на княжеский престол антихрист черный,
С небес низвергнутый, лишенный пары крыл,
Хулу творящий, на устах неизреченный,
На оскверненные святыни ополченный,
Всеядный идол, господин Сатаниил.
Простер вокруг свое всевидящее око
Сквозь камень, землю, тын железный, божью шаль.
И в честь его вершили зверства и пороки
Душегубители, иуды, лжепророки,
И кровь невинная стекала на алтарь.
Раскрылись адовы врата, и свет померкнул.
Перевернулся игом беса крест Христов,
И стала явь страшнее самых страшных снов,
И все живые позавидовали мертвым.
Пошли безропотно, ломая в бездну двери,
Вверяя души царству, где извечна тьма,
К стопам блудницы Вавилонской – без ума.
«Хвала и слава сатане!
Нима! Нима», –
Кричали люди?
Нет, истошно выли звери.
_______________________________
Diabolus - дьявол.

Из прутьев согнутых клетей,
Среди чертей, нависших тучей,
Навстречу тысячам плетей
И в шаге от скалистой кручи,
К смертям он снисходил во сне,
На сумрак, зыблемый крылами,
И не по собственной вине,
Крестил погашенное пламя.
Являясь призраком в толпе,
Заблудшие лелея души,
Тернистой преданный тропе,
Он клятвы данной не нарушил.
Противоядием служа,
Чураясь жизни лжеименной,
Блуждал по лезвию ножа,
Страданием преисполненный.
Окованный цепями мук,
Взмывая с места и на место
Он простирал ко всем вокруг
Свои истерзанные персты.
Хранятся нынче лишь о нем
Обрывки из воспоминаний.
Был бледен лик
И крик был – нем
Затерянного между нами.
Осталось времени сберечь
Средь перевернутых песочин
Бескрылие сутулых плеч,
Безверие очей морочных.

__________________________
Angelus – ангел.

Взглянул в глаза её, как смотрят в небо,
Отринув сердцем низменную страсть.
И вся душа сквозь тернии и дебри
Шагнула в пропасть, чтобы там пропасть.
В груди стучало дробью барабанной
И, словно на парад, звало – за ней,
Чтоб выпить яд засохшими губами
Под скопищем сгустившихся теней.
Но обуздав свой помысел вульгарный,
Я, словно перед Лизою Моно,
Вдруг замер, как Да Винчи Леонардо,
Взирающий на Лувра полотно.
Я знал, что Купидон жесток и точен,
Вытаскивать стрелу - вдвойне больней.
Поэтому, я прочь ушёл...
Но ночью
Во сне встречаюсь очень часто с ней.

Давным-давно, быть может, в детстве
Урок однажды я усёк,
Что мир наш создан из проекций,
Где очень многим невдомёк
На чувства, что внутри гнездятся
Чужой, неведомой души,
Где вытирать удобно сланцы,
Чуть что, вставая на ножи.
А если будешь неудобен,
Как будто пикнику - гроза,
Похаят и осквернословят,
Коль не в лицо, то за глаза.
И с той поры, как черепашка,
На всякий случай (мало ли),
Ношу футляр (вернее, панцирь),
Чтоб дошкребаться не смогли.

Чем стих о недоделанном омлете.
Однако, с беспристрастным взором критика,
Замечу: тема сисек – не раскрытая!
Но сиськи (всем известно) – вне политики!
И лучше не сувать поэтам – критику,
На критику ответ один: «Идите Вы...»

Тысяча и сто чертей! 
Это как – в штаны мне краба...
Что случилось? Быть беде.
Баба на борту... Да ладно?
Разрази мне зопу гром!
Зарази меня чесотка!
Баба – это же дурдом!
Место ей – у сковородки
Или лучше – за бортом?
Из какого баба теста?
Неизвестно... Невесть что!
Будет Крякену – невеста.
Волны выше... Грянет шторм!
Воздух стелется прохладой.
В трюме драка... Да ты что?
Виновата в этом – баба!
Оказалась на борту,
Чтоб испортить нам погодку!
Взять, повесить... За манту?
Сто акул ей прямо – в глотку!
Чо, серьёзно? Вы ту-ту?
Это же совсем не баба!
Это пугало! Да ну?
Баба – куколка из тряпок!
Грудь - из ваты, на башке
У неё висит соломка.
Ох, ничосе... Эхе–хе!
Напугали... Слава богу!
Мы уж думали – кирдык...
Все чуть в ящик не сыграли!
Капитан такой шутник,
Напугал пиратов "кралей".

Напридумав чепухи,
Захотел издать «стихи».
Я отправился в «газету»,
Чтобы чувства вылить «свету».
Прочитали... Так и сяк.
И сказали: "Ну и шлак!
Вашей низменной сатире
Место самое - в сортире!
Пошлость, пакость, вульгаризм.
Мракобесие, трюизм.
Режут ухи – диссонансы,
Да и вкус у вас - мещанский... "
Сообщили в редактуре.
(Не вкурили юмор, хрюли).
Нарекли дерьмом, пардон.
Раскатали на рулон
Изложения Поэта,
Уничтожили в клозете.
Только рукопись не тонет –
Наизусть я всë запомнил!

Я вам чо тут, Маяковский?
Это просто – труд сизифов:
Подрывать очко за «Оскар».
Я пишу стихо–«варенье»
Раз-два-три, как нефиг-нафиг!
По-любому, без прочтенья
Непременно кто-нить лайкнет
И вниз дальше пролистает,
Кто, как я – такой же «гений»,
Что, поди, стишки вещает
На горшочке сидя где-нить...

Поэту и пейсателю на шляпку
Какетливо люблю я так покакять,
Что с высоты беспечного полёта
Дарю теплишко свежего помёта.
Не бойся, мой ваятель толстопузый!
Сиричка – это маленькая Муза!
Прими достойно все мои подарки.
Они почти, как золото – не пахнут.
Стирать уже нет смысла – твою шляпку...
Не нужно просто так – сидеть на лавке.

Фривольный стих без ритма, смысла и поэтической ценности.
(от женского лица)
**********
Я вытираю со лба пот.
Вокруг – столько хлопот,
Что некогда присесть.
Я, словно белка в колесе.
Я заботливо очаг домашний храню.
Я приготовлю – хошь какую стрепню!
Я спиногрызов соберу в школу.
Мне нету дела до приколов.
Надо постираться, погладить и пропылесосить,
Покрутить мясо, почистить туалет. После – забить в стену гвозди,
Попилить доски,
Заштопать носки,
Повыбивать матрасы и половики,
Начистить с вечера башмаки,
Вынести мусор и мозги.
Я знаю тысячу способов от тоски.
Короче, дел невпроворот -
Полный рот.
А как иначе?
Я режу лук и не плачу.
Ещё надо на даче
Вечером поишачить
К тому же.
А ночью можно блаженно упасть в нирвану.
Но вдруг вспоминаю про мужа:
Бедный… Он весь день лежит на диване
Необласканный, неналюбленный, несогретый.
Лечу пчёлкой - скорее спасать человека!

Проснулся ноченькой, облитый хладным по́том я...
Вот это сон! Аж чувство в горлышке - тошнотное:
Далече бьёт церковный колокол тихонечко...
Прощальный зал... Кругом – лампадки да иконочки...
Толпа скорбит... Кого-то, думаю, хоронят жеж!
На постаменте во гробу лежит - покойничек...
Глядь – пиджачок надет на плечики – мой клетчатый...
И ручки связаны крестом - закоченевшие!
Монашек старенький бубнит под нос о вечности!
Венок лежит «От НАС – ПОЭТОВ!» с чёрной ленточкой.
Из патефона марш доносится –Шопеновский.
Вот-вот от страха лопнет, чувствую, терпение...
Да кто ж виновник ентого мероприятия?
Взглянул и еле опознал в испуге – я себя!

С детства Демьян не любил ходить в церковь. Ему там было скучно и невесело. Сиди себе на скамейке да слушай непонятные речи дьячка, выступающего перед благочестивой публикой. А потом разевай рот вместе с остальными детишками и подпевай псалмы и так - каждый вечер. Ну, какое это веселье? Демьяна силой и под угрозами наказания приводили в молитвенный дом, а если он препирался, то строгий отец хлестал его розгами по спине и ниже. Шло время, и Демьян вырос…
Никакому ремеслу толком он не обучился, на музыкальных инструментах играть не мог, работать не хотел. Ему больше всего нравилось прогуливаться в уединении поодаль от родного дома на окраине селения. Здесь он проводил много времени, прислушиваясь к окружающим звукам. Порою казалось ему, что деревья, размахивая от ветра ветвями, словно когтистыми лапами чудовищ, пытаются заговорить с ним и донести какое-то знание, о котором никто, кроме него, не догадывается. А однажды, после ссоры с отцом, он решил не ходить домой и разжёг костёр на вершине холма, чтобы заночевать под открытым небом Тот холм пользовался дурной славой и назывался – Бугор Астарот. В былые времена здесь возвышалась виселица, на которой были приговорены к смерти богоотступники. И Демьяну казалось той ночью, что он слышит чьи-то голоса и проклятия, доносившиеся из-под земли на том самом холме.
Утром увидел его сосед и говорит:
- Ты где был? Тебя отец искал всю ночь.
- На холме был я, у костра сидел. Глядел, как танцует пламень лихо, - невозмутимо отвечал Демьян соседу.
- Ступай сейчас же домой, а не то отец разгневается.
- Нет, мне нельзя домой. Я в церковь пойду – хулу сотворю. Мне огонь велел, он говорил со мной, - сказал Демьян.
Пришёл он в церковь к обедне. Там народ верующий собрался. Демьян подошёл к иконе с изображением святого лика и плюнул на неё. Опосля заорал срамные речи и матерные частушки, при этом танцуя вприсядку перед прихожанами. Дал пощёчину одной монашке, отпустив похабщину в её адрес, а с подоспевшего пресвитера стащил свитер и стал рвать на лоскуты. Кое-как вывели из церкви богохульника этакого удивлённые люди.
Весь день скрывался Демьян от своего отца. Тот уже начал серьёзно волноваться за сына. Ближе к вечеру нашёл отец его близ тихого омута. Демьян сидел, по-турецки скрестив ноги, и держал чёрную свечку, глядя в воду.
- Ты что творишь? Ты в своём ли уме, Демьян? – возопил отец.
- Не мешай, батя. Я занят, - отвечал тот не своим голосом.
- Вставай! Пошли домой скорее! – заорал отец.
- Ты ступай, батя. Я здесь останусь. Мне дела делать надо. Я тут переночую, а наутро в церковь пойду – хулу сотворю. Мне отражение моё велело, оно говорило со мной.
Отец видит, что сын рехнулся и немедленно схватил его за шиворот да потащил домой, а там - запер в сарае с лошадью, чтобы тот больше не посмел никуда ходить и позориться.
На следующий вечер зашёл отец в сарай, чтобы накормить своего сына. Отворил дверь и видит, что там всё вокруг залито кровью. Демьян весь перепачкан в крови, сидит по-турецки и держит в руках лошадиную голову.
- Я проголодался, батя. Пришлось нашу кобылу съесть, как видишь. Так что я теперь сытый, поэтому ты в дом ступай, а я здесь побуду. Наутро в церковь пойду – хулу сотворю. Мне лошадь велела, она говорила со мной.
Отец в сердцах схватил дубину и как следует избил своего сына до посинения. Опосля вернулся в дом и заплакал, заливая в рот горькую.
На следующий вечер он решил, что надо лучше отвести Демьяна к лекарю или дьякону, чтобы они его исцелили от неведомого недуга. Зашёл он в сарай, глядит – ан Демьяна нет нигде. Неужели сбежал? – подумал отец. Но дверь была заперта снаружи на большой засов, а внутри сарая не было никаких следов разрушения или взлома.
Вдруг откуда ни возьмись появился перед отцом зверь парнокопытный и богомерзкий с рогами, клыками, бородой, хвостом и густой шерстью. Чёрт, одним словом. Но отец не перепужался, а схватил большой топор, что в углу стоял, и обухом прибил насмерть скотину, непонятно откуда появившуюся перед ним. Чёрт копыта откинул и на сене распластался с открытой пастью, из которой поползли черви, сороконожки и прочие твари.
На следующий вечер к отцу сосед пришёл – узнать, как дела и куда Демьян пропал.
Сосед зашёл и перекрестился. Видит: в доме великое горе и смерть. На столе стоит гроб, а в гробу Демьян лежит с открытым ртом. Подле него – отец ни живой, ни мёртвый.
- Что случилось? – вопросил сосед перепуганный.
- Сын мой намедни в погреб за картошкой полез да с лестницы упал, головой об пол шибко, значит, ударился. Так и остался лежать мой Демьян, - отец отвечал.
- Страсти господни! Смерть лютая нынче пошла, никого не щадит! – молвил сосед и хотел утешить отца Демьяна в беде, предложив ему свою компанию. Да только молвил тот ему:
- Не надо. Ты ступай к себе в дом. А я здесь останусь. Подле гроба сидеть буду всю ночь… А наутро в церковь пойду… Хулу сотворю… Мне сын велел. Он говорил со мной.

Он не вернётся к бабушке с дедком
С румянцем щёк, с посыпкой сладкотелой,
Под миртою судьбы осиротелой
Он дремлет беспробудно тихим сном.
Пытался поживиться им зайчиш -
Трусишка хищной пасти серопузый,
Ты зря точаешь зубки, заскорузлый,
И вместо хлеба ешь на блюде шиш.
Счастливый путь вдруг преградил волчок.
И тесто надкусить хотел проворно,
Но сбёг от зубоскальства непокорный,
Наш славный, круглоглавый колобок.
Столбом на испытуемой судьбе
Медвежий стан возвысился громадный,
И сызнова спасался колоб младый
От гибели своей, как воробей.
Но вот - лиса!
Качнулся благосклон.
В четвёртый раз богов печёных милость
Уже от шарохлеба укатилась.
Плутовкой рыжей был зазноб съедён...
Зря думал, что удача дней - бессчётна.
За то и поплатился круглощёкий.

Собрались в Англетере (что – в Мытищах)
Поэты: Пушкинсон, Ясенин и Цветищева.
– Позвольте, я начну вам ссикать в уши!
– Нет, Саша, ты меня сперва послушай...
– Заткнулись оба! Даме – слово, джентельмены!
– Да ты, Маруся, со стихами охренела!
(Удар... Пощёчина... Кровиша... И насилие...
По голове хлопки брошюрками и книжками)
По ямбу настучать хореем – вооот в чём силища!
Пегас отчаянно грызёт свои удилища!
Мораль сей басни очень даже очевидная:
Они любимцы – для читательского круга,
Но друг для друга вечные – стихотварюги!

Нескладушный автор:
- Дамы, господа... Вниманье!
Не смотрите на меня.
Написал стихами прозу -
То серьёзная фигня.
Начихать мне на оценки,
Лайкам буду очень рад.
Сильно хочется общенья,
Но болтать я – не люблю.
Многабукв. Но буду краток:
Я прозаик и про заек
Публикую всё в газетах,
Но пишу обычно – в стол.
Ради славы зря не тешу
Самолюбие своё.
Знаменит на всю округу
В узком обществе друзей.
Сочинил стиха тваренье
С перерывом в туалет
Под потерей вдохновенья,
Это очень – праздный труд.
Сжёг стихи свои водою
И представил на ваш суд.
Посвятил я их – любимой
И одновременно - всем!
Отзывы читать не буду.
Как вам творчество моё?

Нескладушный комментатор:
- Прочитал я всё за раз
С перерывом на обед,
Я твой критик и фанат,
Не понравилось... Респект!
Гениальнейшая лажа!
Потрясающий отстой!
Рви бумагу, молча пой!
Я так тоже не смогу.
Буду хаять похвальбою
Комплиментами язвить,
Не оставлю Вас в покое,
Всего доброго (ушёл).
Издавай скорее книгу
И сходи с ней в туалет.
Я профессор Буквоед.
Но в душе – пенсионер.
Разберу стихи по полкам,
Но скажу лишь пару слов:
Никого вообще не слушай,
Делай всё, что говорят.
Жду от Вас я продолженье.
Только больше – не пиши!

Я скажу тебе, дружище:
От бобра – добра не ищут.
И с бобра добра – не взыщут.
Оглянись! Кругом – лесище...
Всяких благ его - до тыщи,
Речка, озеро, ручьище
И деревьев дофигища!
Все разыскивают пищу
Среди разного дерьмища
И несут в своё жилище,
Что навалено из дров.
Но основа всех основ
В том, что без больших зубов
Не построишь крепкий кров.
Мир – красив, но он суров
И не жалует бобров!

******************
На чёрно-белой фотографии
Остался памяти ломоть.
Душа девичья в небе спряталась,
Покинув слабенькую плоть.
И не излечит сердце маменька,
От взгляда в прошлое – больней.
Там пустота ночует в спаленке,
Где дочь лежала много дней.
Как будто все – с душою маленькой
Под покрывалом темноты.
И только трепетная маменька
Дарует искренне – цветы.
В подлунном городе готическом
Пейзаж бескровный вечно сер.
Там солнца нет, и свет мистический
Рождает сверху бледный серп.
Закрыта книга с первым проблеском.
В ней – недочитанный рассказ...
Итог судьбы с посмертным обликом
На фотографии в анфас.
______________________________
Post Mortem - обычай фотографирования покойных людей в 19 веке.

Реверс — стихотворение, слова которого можно читать как с начала (слева направо), так и с конца (справа налево).
************
Ночь плачет. Пали листья вниз
Ковром оторванных страниц.
Помочь ушедшему нельзя.
Пером зачёркнута стезя.
Дождём иль, может быть, огнём
Листва пропитана давно.
Окном закрыт весь Млечный Путь
Едва получится заснуть…
///////////////////////////////
…Заснуть получится едва
Путь Млечный весь закрыт окном.
Давно пропитана листва
Огнём, быть может, иль дождём.
Стезя зачёркнута пером.
Нельзя ушедшему помочь.
Страниц оторванных ковром
Вниз листья пали. Плачет ночь.

Нет в жизни серой принцев белых,
И феи сыщутся едва.
Противоречит это дело
Самой природе естества.
Всё продается не за деньги,
А за практический ништяк.
Хотите, верьте иль не верьте,
На лоб найдётся свой косяк.
Сказал цинично я, не спорю.
Цинична жизнь сама везде.
Мне не пристроиться – юро́ду
К высокопарной красоте.
Ворчать не стану очень много
По теме данной кутерьмы.
И так известно всем, что ноги
Растут чуть ниже от спины.
Но мне – ни холодно, ни жирно.
Сказал – забыл. И был таков.
Я не поэт. Я – толстый лирик,
Упавший прямо с облаков.

За время всех любовных бед
И жгучих радостей эпоху
Мне стало многое – эпохрен
И чаще близок – фиолет, 
(Замечу я с оттенком хохмы).
За тенью всех прошедших лет
Когда-то бушевали страсти,
И было в жизни всяко-разно.
Но медленно в единый цвет
Слились размазанные краски.
Образовался целлюлит
На месте выпуклых контрастов.
И фиолетовая фаза
Приобрела статичный вид.
И сердце больше не болит.
И всё пучком, и всё прекрасно!
Любовь нажала кнопку off.
Мне эпилоги – фиолетом
Рисует кисть зимой и летом!
Не зря на радуге цветов
Сидит фазан всегда последним.

Я разверзаю пропасть и возжигаю свечи.
Я призываю вас, увековеченных, встать из-под земли, спуститься с неба на твердыню.
Печать и роспись на крестах, приказ – молитва на латыни.
Садовник-месяц роняет звёзды-розы на погост.
Бездушные все спят. В гроб намертво вбит гвоздь.
И снова тишь
На изваяниях кладбищенских крылатых фей.
Приказываю – жить!
Но возглас мой не слышен в царстве сумрачных теней.
Моя слеза
Сквозь пепла серость прошлогодние пожары тушит.
Приказываю времени идти назад!
Я жду бессмертные и преданные вере души.
____________________
«Некрономикон» (англ. Necronomicon), также «Книга Мёртвых» или «Аль-Азиф» — вымышленная книга-гримуар (учебник магии), придуманная американским писателем ужасов Говардом Лавкрафтом.