1-куплет
Рикошетит отзвуком ветер,
В анфиладах и проводах,
Под гипнозом дорожные сети,
Светофоры в неспящих глазах.

Одиночества полный город,
Светит глянцевой стороной,
Будто черный задумчивый ворон,
Я на крыше над суетой.

ПРЕДПРИПЕВ:
Поднимаюсь над суетой. Поднимаюсь над суетой.

ПРИПЕВ:
Переступая по лунным меткам
Мы любопытны как чужестранцы,
На крышах города объятых ветром,
Стираем глянец опасным танцем.

2-й куплет
В перекрестья спящих районов,
Ты сбежала к себе от себя,
С красотой, что достойна короны,
С волосами из нежности льна.

Ты ошибку поймешь свою вскоре,
Гостья этой озябшей земли,
Глаз твоих сумасшедшее море,
Не оставит не пяди внутри.

ПРЕДПРИПЕВ:
Поднимаюсь над суетой. Поднимаюсь над суетой.

ПРИПЕВ:
Переступая по лунным меткам
Мы любопытны как чужестранцы
На крышах города объятых ветром,
Стираем глянец опасным танцем

РАЗВЯЗКА:
Ошалело шагнули из круга,
Где не выдохнуть не вдохнуть,
Эта ночь - обретенье друг друга,
Светлячками обожжена грудь.

Тот спасительный танец на крыше,
Сделал ближе на целую ночь,
Звезды ниже, становимся тише,
Разбегаемся в стороны прочь.

Пьяницы умеренных широт
Наливают из бутылки предвкушая,
На виниле банка ржавых шпрот,
Воздух некультурно орошает.

Слово, будто пламя - ветра ждёт.
Доводы еще звучат резонно,
Пьяница умеренных широт
Начинают майские сезоны.

Чтут они российский календарь,
Чтут свободу самовыраженья,
За окном при трелях соловья
Крепнет алкоголь и выраженья.

Крепнет сталь в рассоловых глазах,
Кулаки сжимаются от зуда,
И неясно кто про что сказал,
Ясно, что за правду биться будут.

Лишь с рассветом поутихнет дом,
Разбредутся самовыдвиженцы,
И судьба державы на потом,
Ляжет недочитанной книженцией.

Завтра, завтра будет что опять,
До хрипот, рычанья, слез и вздохов,
Обсуждать, сердится, убеждать:
Как в России хорошо!
И как здесь плохо!

1 куплет:
Утром искренне тихо -
Зарожденье души.
Восхищением диким
Не спугни. Не дыши.

Если резко сорвутся
Из тебя голоса,
То сбегут не окрепнув,
Чудеса, чудеса.
Припев:
За открытым окном этот день пусть тебя подождёт,
Ведь никак не догнать эту дерзкую музу,
Кто осудит, а кто-то созвучно поймёт,
Почему ты за ней по крутому карнизу.
2 куплет

Дуновением эха,
Озарит тонкий слух,
Между мигом и веком,
Распалит тело дух.

И к тебе не случайно
Сквозь пылинок полет,
Рядом с кружкою чайной
Кротко муза сойдет.
Припев:

Не кричи на меня, слышишь, мама. Ты не видишь, как это страшно,
Когда ты превращаешься в монстра, не способного больше любить.
Не смотри на меня, я молю. Разъярённо, так колюще-остро,
На мгновение мне показалось, что ты можешь решиться убить.

Да, мы где-то с тобою ошиблись, выбирая друг друга на небе,
Для тебя неподъёмная ноша навалившиеся времена,
И в твоем идеальном мире я не в этом закованном теле,
Я награда, а не обуза; да и ты там легка и светла.

Ты всегда возвращаешься тяжко, на облезлые своды взирая,
Постаревшая на сотни лет, нелюбимая даже собой.
В том твоем расчудесном мире, боли нет, никого не бросают,
Потому и уходишь отсюда за пронзительной красотой.

Я забыл теплоту от улыбки, эта радость теперь недоступна,
Мы с тобой два творца той ошибки, но есть ты - моя мама. Есть я.
И не вижу иного пути, только здесь, по пятам, неотступно,
На земле не останется места, если ты не признаешь меня.

Каждый раз, я глаза закрывая, жду, что все же меня ты обнимешь,
Твои крики - истошную правду, я пытаюсь скорее забыть,
И пытаясь из плена сбежать мое сердце хрипит. Ты не слышишь?
Как же самый родной человек научился совсем не любить?!?

Простое нам сложно, когда мы в печали,
Со дна не увидеть ни неба, ни дали.
Глазам будто чуждо начало рассвета,
Важна темнота, но ты создан для света.

***

Разбит будто чашка - осколки на мили.
Нет сил и нет слов, чтоб тебя вдохновили.
Глумливое зеркало вызов бросает -
Лицо старика из себя извергает.

И кажется, Богу совсем безразлично,
Что ты чуть живой в этой жизни привычной,
Что нить кровотока по телу без толку,
Ты ищешь предлог, чтоб сбежать втихомолку.

И долго ли быть этой чашкой разбитой?
Считать свою жизнь неудачно прожитой?
Не поздно прозреть и к себе устремиться.
Идеей «Кинцуги» пора вдохновиться.

Легенда гласит, что воспеть недостатки,
Намного труднее, чем быть чашей гладкой.
Возьми лучи солнца и слезы сумаха,
Пройдись позолотой размашистым взмахом.
­
Ущербную пропасть заполни блестящим,
Морщинкам позволь заблестеть в настоящем.
Не прячь свои сколы, ведь в них твоя сила.
И боль преврати постепенно в красиво.

Латай позолотой себя пядь за пядью,
Цельней становись, громче, ярче, нарядней.
И ты слой за слоем, воскреснешь, окрепнешь,
Полюбишь себя.
Станешь лучше, чем прежде.

В ночном театре молчаливом,
Как гравировкой на снегу,
Следы схлестнулись в танце дивном,
Софит луны согнут в дугу.

Актеры ввысь ушли с подмостков,
Оставив таять возле сцены
Клоки из шерсти лунных волков
В продрогшем храме Мельпомены.

Взбешён, что брошен автор пьесы,
Финал опять не доиграли.
Сбежали ангелы и бесы,
Содрав глаза небесной дали.

Толкнул, аж взмыла твердь земная,
От боли треснув голосами.
Мы сладко спим порой не зная,
Какое действо рядом с нами.

Я ненасытно.
Так беспринципно.
Жадно, бесстыдно, вбираю твой взгляд.
Больше не скрыто, искрами свито
Сильное чувство и броский наряд.

Эти минуты
Быстры и гнуты.
Смелость смотреть иссякает и вновь,
Буду срезать многожильные путы
Всё отрицая, но больше - любовь.

Сердце с обрыва
Рухнет бескрыло,
Так и не сможет вернуться назад,
В ребра ударится птицей унылой,
Ляжет смиренно вдохнув в себя яд.

Мне тебя мало.
Было и стало.
Снегом растаявшим, грёзы лежат.
Вязко реальность себя навязала,
Трудно теперь из нее убежать.

Мельчит и стелет, сыплет и кружит,
Художник в деле - белой краской ворожит.
Но дворник уж песочит снега крошку,
На режущих идиллию дорожках.

И вот соседствуют с утра и допоздна,
Творец и тот, кто не оценит полотна,
В процессе их взаимного познания:
Создатель и ворчливое создание.

С улыбкой первый и с проклятием второй,
Глядит на белый бесконечно снежный рой,
Художник землю украшает и пушит,
А критик солит, соскребает и грязнит.

У ноября есть ты.
И где-то я.
Тебя он любит - мне сминает плечи,
Разнежится неспешная заря,
Холодным поцелуем покалечит.

И стянет всё тепло, туда где ты,
Оскалив ребра напряженных улиц,
В объеме станет много пустоты,
И одиночек, что бредут сутулясь.

Пространство новый образ создает:
Искрится снег своей кичась фактурой,
Согреться мне меж дев двух повезет,
Простудой и ее температурой.

К тебе огни сползутся. И к ногам -
Улягутся как псы, вблизи от рампы,
За окнами озноб и темнота,
Внутри есть жизнь.
Энергия.
И сам ты.

У ноября есть я.
И где-то ты.
Тебя он любит - мне сминает плечи,
И в пустоте фонарные столбы,
Я вновь зажгу…
Как только станет легче.

Девочки, старость дурной визажист,
Молча зашла, хоть не звали и вовсе.
Тень по лицу - увядающий лист
В скользь положил отпечатками осень.

Стрелки поплыли, без четверти семь.
Раз уж пришла - мне румянца бы нежность,
Но пожеланий не слышит совсем,
В зеркале канет вчерашняя свежесть.

Может мехенди положишь мне хной?
Роспись украсила б тонкие кисти…
Краской тряхнула так близко со мной -
Щёки покрыли нелепые брызги.

Лучше рисуй, на деревьях, траве,
Им по весне расцветать всё отрадней -
Гребнем прошлась по моей голове,
Стая снежинок искрит между прядей.

Как неприятен мне твой макияж,
От моего ничего не осталось,
Только лицо хоть забрызгай, измажь,
Душу не дам! Ей неведома старость.

В окно постучался Ангел и просто назвал своё имя,
Потом и мое озвучил - оно так прекрасно на слух,
Сказал: «Ну что же ты медлишь, твое надвигается время!»,
Ныряю в сундук за крылами, вдохнув нафталиновый дух,

Смешу его, видно, сильно. Вопросов. Так много вопросов:
«Билеты купили точно? Ботинки мне брать иль не брать?
А кто еще будет с нами? А как будет, сложно иль просто?» -
Пройди этот шквал терпеливо. Нельзя тебе уставать.

И мне говорит с прищуром: «Вокруг осмотрись - все готово!»
Затопал ногой по небу, и туча решилась реветь.
«Зачем ты так с нею, Ангел?» - В сердцах, ему крепкое слово,
Но туча уже хохочет - колышется пышная твердь.

Деревья за ветви-косы, схватил мой крылатый рьяно,
И мне показалось, что шелест играет виолончель,
Пружинясь затем разогнулись, шатаясь немного пьяно,
И заново поклонились, под птичью бравурную трель.

- Живое просто повсюду, не сильно оно и сокрыто,
Сонливо взираешь на жизнь, хотя и на первом ряду,
Глаза твои просто прекрасны, но прочно веки зашиты.
- Мой Ангел, прозреть мне поможешь?
- Конечно, давно тебя жду.

Что Я укрою под своим зонтом?
Уютный, до сих пор наивный мир,
Намокший шаг под проливным дождём,
И пса, что без короны так же мил.

Нагруженный стараньем макияж,
Следы Амура, его стрел и пуль,
Охапку заметавшихся надежд,
Звонок, конечно же тебе, мамуль.

А ты увидишь под моим зонтом:
Лицо, под шапкой, чуть нелепый вид.
Растянутого пса за поводком,
И взгляд, который тушь не победит.

Отчасти так. Собаке главный приз:
Ты взглядом даже не скользнешь по мне,
Останусь, всколыхнув, я свой абрис,
Стоять на отражении в воде.

А что несёшь ты под своим зонтом?
Баллады, лабиринты городов,
Прибой из музыки, и море в нем,
Людское, без имён и возрастов.

А я увижу под твоим зонтом:
Античность серебра волос до плеч,
И взгляд, что так знаком, и что-то в нём
Вселяет веру в не случайность встреч…

Придумаю я многое потом,
И фразы заготовлю, рассмешить
Совместность творчества, мираж, фантом...
Реальность, не спеши меня будить.

Заверит дождь, что смоет след улик,
Зашторит, занавесит все кругом.
И я дерзну, на драгоценный миг,
Шагнуть, укрывшись под твоим зонтом.

1 куплет:
На поле брани средь окурков,
Стоим, несчастных два придурка,
И заполняет сизым дымом
То, что вчера было любимым.

И может что-то и сказать бы,
Могли бы так не увязать мы,
В священных праведных обидах,
Нелепых поз и скорбных видов.

Припев:
Тише.
Во всем виновата осень.
В слезах тут и там, идет по пятам,
Сквозит одиночества тонкая проседь
В прикосновениях к мокрым зонтам.

2 куплет:
Нам седина вручила Веды
Для мудрости, а не победы,
Мы всех сомнений едкий дым
Давай оставим молодым.

Отключим от зарядки горечь,
Она пройдет, раз скоро полночь.
К себе прижму - осядет смог,
Вдохну любовь. А раньше бы не смог.

Припев:
Тише.
Во всем виновата осень.
В слезах тут и там, идет по пятам,
Сквозит одиночества тонкая проседь
В прикосновение к мокрым зонтам.

1 куплет:
Я знал, что так случится для меня.
Искрило в небе на закате дня,
Любовь и холод, одиночество и шум.
Сплетал в надежде искаженный ум.
Ладони к небу неустанно поднося,
Просил тебя я, у тебя и не спрося.
Припев:
Но айсберг твоего молчания
Подарит дню ещё один Титаник,
Забытый и продрогший в ожиданиях
Нестранствующий, я странный странник.
2 куплет:
Подрагивала терпкая листва,
И воздух захмелел от колдовства,
Очнулся я в изломе октября,
Залитым в сердцевине янтаря,
На полках где помады и духи,
Мечты пылились и рвались стихи.
Припев:
Об айсберг твоего молчания,
Сломает ребра не один ещё Титаник.
Но вспомнит, позабыв свои терзания,
О странствиях, ещё живущий странник.
Вокализ:
И айсберг.....
Подарит....
На миг....
Странник....
3 куплет:
Как мог я вежливость теплом назвать,
И в безразличии спокойно угасать,
Нас нет. На нашем месте пустота,
Руками горло обхватила мерзлота.
Уйду, так незаметно для тебя,
Ободранной душой еще любя.
Припев:
Пусть айсберг твоего молчания
В стакан добавит захмелевший странник,
Уйдет от ледяного столкновения,
Сегодня выживший и спасшийся Титаник.

Расходимся.
Спасибо, господа!
Прикрыть пора феерию абсурда,
Добыли руны правду в это утро:
"Агата, всё чем дышишь - ерунда!"

Кому стихи? Создатель пышет льдом?
Отряхивает нежность, что снежинки.
Пульсируют, обиженные жилки:
«Прощайте, без любви, Пигмалион».

Сойду с пути от раны пулевой,
Расшатанным и похудевшим шагом,
Что таймер, обернулся бумерангом,
Кого винить? Здесь каждый был собой.

Мне легче станет. Заживут края.
И оперится слово для полета,
А про него, легко отвечу «кто-то»,
Прощу всю боль, уверовав в себя!

Демоны твоей власти мне пробрались под кожу,
Делят меня на части, зыбкий покой встревожив,
Режут, кроят нещадно, нежатся в терпкой боли,
Вот бы расстаться с кожей. Дать этим тварям воли.

Ждали они в потемках глупо заблудшую душу,
Звездное спящее небо, разворошив и обрушив,
И обнажив сухожилия в свете несносной правды,
Приняв моё восхищение, стал абсолютно прав ты.

Вот и затихла музыка, занавес - шоры от рая:
Я в окружении демонов «безкожая» и немая,
Знать бы - вернуться в прошлое, я бы с тропы не сходила,
Я бы тебя не встречала.
Я бы тебя не любила.

Сделан давно, инкрустирован деревом,
В доме нёс службу старинный сервант.
Роль его важная, ценность доверена.
Дверцы захлопнув стоял наш сержант.

В нём громоздились сервизы и чашки,
Бойко звенели, почувствовав чай.
И разбегались по шороху скатерти,
Жмурясь от наглого солнца луча.

Годы как воды текли неустанно,
Чашки всё чаще скучали в шкафу.
Реже их брали руками уставшими,
И не достали в каком-то году.

Так потихоньку забыла посуда
Эхо от смеха и жарких бесед,
Крепость чаёв и румяности блюда,
Возгласы взрослых и шум непосед.
***
Сколько прошло не считай, чтоб не сбиться,
Вдруг оживился зевающий дом,
Преобразил всё и сам озарился
Ждущим за шторами светлым окном.

Пыль закрутилась в вихрях воздушных,
Мчится по комнатам запах весны,
Две хохотушки в платьях в горошек
Смехом спугнули тягучие сны.

Замер сервант весь до блеска натертый,
Скрипнул, скульнул, древом старым пахнув,
И драгоценность хранимой посуды
Выдал, слезинку от клея смахнув.

Новая скатерть затмить всех стремится
Вот и ажуром своим щеголяет,
Ей улыбаются мудрые чашки -
Юность пусть дольше забвенья не знает.

Как же сервизу нежно, щемяще,
Слышать опять дуновенье бесед,
Пить ароматы мяту таящие,
Плавить на блюдцах кусочки конфет.

Старец сервант, приосанившись снова,
Службу несет, лишь кряхтя иногда.
Дело не в чашках. Просто дал слово,
Связь поколений хранить сквозь года.

Провожаешь остывший день,
Допивая холодный чай,
В нём осенняя полутень
На асфальт примеряет печать.

Одеваешь улыбку и плащ
Не забыв взять с собою кивок,
В этом всем лишь немного фальшь,
Чтоб никто догадаться не мог,

От чего ускоряешь ты шаг
На незримой тропе мудреца,
Начинающий юный маг
С красотою и силой творца.

Не подпускай меня к себе. Не подпускай.
Поодаль медленно кружу я барсом снежным,
Таись от шороха, движений резких избегай,
Переродилась в одержимость нежность.

В толпе скрывайся, не снимая капюшон,
Твой взгляд призыв к прыжку.
Охочусь рядом.
Замкнется цепь, в ней будет ток взбешен.
Не смотрят хищнику в глаза.
Остановись.
Не надо.

Как чувством сумрачным я вновь истощена,
Знать суждено пороку в этом мире показаться.
Подсветит танец мой голодная луна
И твой финал в пушистых лапах барса.

Я знаю. Очень глупо быть такой:
Прозревшей и ослепшей в одном теле,
Но за окном моим невидимый прибой,
В осеннем воздухе шевелит тайны-тени.

Без них живу с реальностью в ладу,
И получается: с утра из кухни в ванну
Осознанной и цельной я иду,
Почти, что Богом! И почти, что великаном!

Я - совершенство! Всё и вся мне по плечу,
Спокойствие - как льдины Антарктиды,
С прямой спиной.
Улыбка.
Локоны.
Шучу.
И строю планы, будто строю пирамиды.

Но воздух, подмороженный, возьмёт,
Неясным вирусом в меня копье направит,
Величие как мантию сорвет,
Лишь тонкое и хлипкое оставит.

Доспехи Бога осень сменит так легко,
Оденет в шерстяное, шарф повяжет,
Сожмет в своих объятиях тепло,
Прорехи подлатает мягкой пряжей.

По небу-нёбу сладкой ватой облака,
Корицу в кофе, за спиною кто-то спросит,
Листком сорвусь - не удержать себя в руках,
Отдамся ветру, пусть он в даль уносит.

Цель у бегущих деревьев - достать из шаткого вальса,
Добыть из сбежавших составов изнеженные тела.
Сердечную мышцу качая уносят нас в даль колеса
И сбившись на остановках, фырчат, закусив удела.
Здесь время сонным каялом подводит глаза у жизни,
Ты где-то потерян между.
Не в завтра.
Не во вчера.
Звонки из транса выводят бестактным сюрреализмом,
И на салфетке засаленной, не пишутся имена.

С неба черни, по полю бездушному
Разгулялась в ночнушке гроза,
Машинисту, вагоны ведущему,
Ослепило стальные глаза.

Сорван голос стоп-крана, безбожно в раз.
Вмиг посыпалось всё кувырком,
Крепкий чай из стандартных дорожных фраз,
Заварило крутым кипятком.

Суматоха людей объегорила,
Проявила, кто слаб, и кто слеп,
Свет мигая, сорвал все притворное,
Оставляя насущный лишь хлеб.

Люди вежливые и бестактные,
К заводским спустились настройкам,
Дети, чипсы, собачки контактные,
Зазвучали громко и бойко.

"Залагали" айфоны под книгами,
На грядущем крутом вираже,
Мне смешно, рядом с сжатыми фигами,
Мы с бабулькой - пророки в душе.

Для чего машинисту ведущему
Ослепило грозою глаза?
Может поезду, полем идущему,
Срок пришел проверять тормоза?

Сон – это будто побег,
Прыжок в океан историй.
Главная роль, кто бы спорил,
В театре за ширмами век.

Ночи манящий предлог
Побыть чуть-чуть режиссером,
А дальше - нырнуть в актеры,
Предвидя любовный виток.

Порой повезет – и вот -
Ты просто машешь руками,
Над жизнью, над облаками,
Крутой совершая полет.

Потом приземлит поток,
И сложно в него не верить:
У страха стальные двери
И навесной замок.

С ушедшими вспышки-встречи,
Редко и все же бывают…
Они уже много знают,
И разговоры уж легче.

А сегодня бежит от меня,
Сон, без всякой на то причины,
И несет свои сонные мины,
К тому, кому спать и нельзя.

Вот он день без мечты – заглянула за край.
Бог мне шанс протянул, если стану хорошей,
Смысл сквозь пальцы скользнул, не вернётся, похоже,
Меня выплюнул демон в направлении «рай»

Колдовская мечта, мхом стелилась я в ней,
По щербленным стенам неприступного камня,
И просила исполнить, молитвы не помня,
Ночь стекала в ладони мириадой огней.
­
Как же больно струится кровь-березовый сок,
Не упасть в забытье мне, не проснуться другой,
Крик за горло схвачу, пристыжу этот вой,
Ком разорванных связок замотаю в клубок.

Вот он день без тебя. Ну и что, что весна,
Разрубил как палач заскучавшей секирой,
Устоять на ногах, мне конечно под силу,
Но спешу затонуть в акватории сна.
28.04.2023

Вы вчерашнюю силу видали
Разъяренной, страдающей девы?
Онемевшим, нам, в этом скандале,
Полоскало отросшие нервы.

Что мы делали - просто боялись,
Из мобильной сети выпадали,
Незаметно дожем напивались,
И убытки поутру считали.

А ты резкая баба, однако,
Пилотаж разъяренности высший,
Да, любовь твоя явно в Монако,
А в Москве рассердил тебя бывший,

Я вчера за тобой наблюдала,
И завидовала, и любовалась,
Ты прекрасна во вспышках скандала,
Ты опасна.
Была.
И осталась.

Разлетелись слова наши стаями ветреных птиц,
Ввысь взметнулись стрижи, а расправой грозят уже коршуны,
Не поймать, не вернуть их с бескрайнего неба страниц,
Наших глаз слезящийся стыд, что мы снова не сдержаны.

Грозовыми дождями прибьет их к земле по весне,
Вниз глядя будем правду искать, чтоб не быть дураками,
Так легко отпустить и так тяжко нести на себе
Урожай этих птиц, обратившийся в ранящий камень.

Как нежит ветер вечер - нараспашку сердце,
Шаги легки, и путь бежит от дома.
Ищу я знаки вдоль дорожек мне знакомых,
И ключ к замку, и крохотную дверцу.

Она, я точно знаю есть. И где-то рядом.
И верю, повод есть для оптимизма –
Найдется и откроет мне секреты жизни,
Сотрёт мираж, измучивший изрядно.

Когда с находкой я в свой дом вернусь усталой,
Взгляну на мир свой, спящий и прекрасный,
Секрет так прост, и были поиски напрасны:
Он здесь всё ждал. А время утекало.

Опали с розы лепестки -
Устала править королева.
Вниз скипетр скользнул с руки,
За ним держава прозвенела.

Зардели слезы на траве
У покосившегося трона,
И к «безкоронной» голове
Палач протопал обреченно.

Земной поклон прервался сам,
За что-то звонко зацепился,
И вот когда-то гордый стан,
К своим ногам с небес спустился.

Кто не боится вопреки
Привычным образам с экрана,
Кого обидным "чудаки"
Клеймят «смотрители с диванов».

Кто не стандарт, но красотой
Вне трендов, к моде равнодушен,
В мотивах прост, но не простой,
И молчалив, но нет, не скушен.

Кто путь свой видит вопреки
Разноголосому безумству,
Кого не ловят на крючки
И в сети, в группы «по-знакомству».

Тот, кто без стона по утрам,
Сквозь шелуху и лень шагает,
Но не идет по головам,
Хотя и этот путь он знает.

Тот кто на скромный свой доход
Живёт и в жизни видит чудо.
Но не сидит и «завтра» ждет,
А строит путь в мечту отсюда.

Он уникальный экземпляр,
Живущий так, как сам создатель
Людей создал, давая дар
Мечтать ...
Да он и сам мечтатель.

Все пытаюсь отправить по почте перламутровые поля,
Изумрудные негативы, чей-то летней короткой жизни,
А ты снова дары роняешь, где-то в спаме теряя меня,
Но обида ничтожно мала в искаженной с годами призме.

Отряхнусь от налипшей земли и засушенных крыльев стрекоз,
И заступятся за меня разъяренные гулкие ливни,
Усмехнешься, дальше ступаешь, не заметя угрозы от гроз,
Остановят любую речь, век закрытых дубовые ставни.

Удивлю ли титана опять, если он высоко от земли?
Взглядом дольше живя внутри, оболочкой транслируя скуку,
Но с упрямою силой ростка, что растет сквозь асфальт и в пыли,
Я с дарами опять тяну, истонченную временем руку.

А, если он не может не играть?!
А, если он не можешь слышать фальши?!
Крадется к нотам, и не может больше спать,
Он избранный, но это будет дальше.

Как скрип пера цепляет тишину,
Так постепенно, ноты оживают,
Они выстраивают лестницу к нему,
Они его, как будто открывают.

И шепчут, и толпятся под рукой,
В низы срываясь и взбираясь выше,
Как метроном, качает юной головой,
И тень согласна с ним под сводом крыши.

Доплачет воском талая свеча,
Исчезнут в лоне свитка светотени,
Вернется в спальню, ноги еле волоча.
Этот ребенок.
Этот чертов гений.

Лишь безумцам по нраву старуха-война,
Пригласили, осыпав живыми дарами,
А она, отогревшись, сверкает глазами,
Молодится, испив свежей крови сполна.

Тем, кто сердцем живет, тем война не нужна,
Ну, а ей подавай люд большими горстями,
Над седыми от боли и дыма полями,
Уже плечи расправив, танцует она.

Никому из людей, не считая барыг,
Что готовы продать и конечно продаться,
По их колотым лбам бы клеймом расписаться,
За их подлую суть, лицемерный язык.

Вот бы смыло водой этот грязный поток,
Оправдала война бы себя очищеньем,
Но она забирает иных с вдохновеньем,
Путь земной сократив и отмерянный срок.

Никому не нужна, но она уже здесь,
Она смотрит в окно, на твои занавески,
Распахнет их движением грубым и резким,
В твою жизнь, коль решилась, сумеет залезть.

Дышит мерно, совсем перестав уставать,
Налилась будто соком старуха-девица,
Страшно так улыбается в юные лица -
И несется, окрепнув, в поля танцевать.

Не кури,
Я тебя, прошу.
Но уже занялись светлячки,
И под сводом гранитной руки,
Эхом дымным ответно дышу.

Пощади.
Я еще живу.
Брось терзать, оставляя дотлеть,
Слов моих непослушная плеть,
Полоснёт, обессилев, траву.

В стороне отдышавшись уже,
Прогоревшие фразы стужу,
Пустоту безразлично крошу,
В захмелевшей от пыток душе.

Нет.
Оставь всё, как есть, решу.
Обрамленный всплеском зарниц,
Улыбнись смесью дыма и птиц,
Весь пожар на случайность спишу.

Мне страшно.
Вот он, темный закоулок.
Засада.
Свет внезапно отключили,
Здесь ждали.
Знать, маршруты изучили,
Один стою напротив мрачных урок.

Но это не обычные бандиты,
Которым кошельки и телефоны…
Сознание: "Дерзи", - подскажет фоном,
Шагнувшему ответишь: "Да иди ты!"

Знакомы рожи, их судил когда-то,
Пытался посадить давно, надолго,
И далеко.
За что?
Не вспомнить толком.
В Сибирь ссылал. Знать, точно виноваты.

Вот тут им станет резко интересней,
Веревкой скрутят руки за спиною,
Поить начнут с угрозой мордобоя,
Под записи моей любимой песни.

Эх чуют, подлецы, что я в завязке...
Приемы болевые применяют.
Сползу я и беззвучно зарыдаю,
Так резко станет жаль себя, от встряски.

Реакция понравится придуркам,
Оскалятся, ослабят свои путы.
«Готов, клиент», - стоящему кому-то
В тени и перекрестье переулка.

Нальют, не жмотясь, и подсядут ближе,
А я уже на них и не в обиде,
Хмелею. Предстает всё в новом виде.
Нормальные. Ведут себя потише.

И говорю и говорю, сбиваясь,
Про планы и усталость от работы,
Что сам и до конца не знаешь кто ты….
Они переглянутся, улыбаясь.

Несчастную любовь свою вдруг вспомню,
Глаза и взгляд, которые не рядом…
Жену, которой вечно что-то надо ...
У главаря стакан возьму, наполню.

Он кинет телефон: «Звони! Скучает!
Все годы вспоминает ваши встречи!»
Я наберу сквозь паутину трещин,
Ну вот откуда он, проклятый, знает…

Ответит сонный голос, неприятно:
"Зачем звонишь, опять ты "накидался"?
Бросай бухать!" - в ответ гудок ворвался…
Вот дура! Про нее мне все понятно!

Тут точно ну никак без бормотухи,
Чтоб помянуть пропащую бабенку,
«А может к другу?!?», - кто-то крикнет звонко,
Не спит ведь точно кореш лопоухий.

Захватит всех дурацкая идея,
За руль меня посадят, мол ты трезвый,
Тут пять минут пешком к его подъезду...
Педаль уж в пол, машины не жалея.

Ну здравствуй столб.
Не отбежал, паршивец,
Хотя ведь видел мчащую машину,
Капот помят, разорванная шина,
И я один.
Фингал.
И сломан палец…

Была ли банда с главным кукловодом?
А мне тот вечер помнить месяцами,
Ходить только знакомыми дворами,
С семьей за руки дружным хороводом.

Мне страшно.
Эти парни неотступно,
Преследуют, порочные субъекты,
Они все знают - что, когда и где ты,
И действуют халатно и преступно.

Появится совсем внезапно
Тот человек, подобно шторму,
Займет все мысли поэтапно,
И станет тесно остальному.

Порвет объятья как бумагу,
По снам походкой господина,
Ты всё это позволишь магу,
Он бросит в жар, а сам как льдина.

Он будет звать уединится,
Никто, чтобы не мог нарушить,
Опустошать тебя и литься,
Чтоб только он вмещался в душу.

Носить придется не снимая,
В глазах задумчивые линзы,
Внутри сминаясь и теряя
Себя, под натиском харизмы.

Не рядом он.
Внедрятся будет
Его большая голограмма,
Посмотрит, ослепит, забудет,
Ирония? По факту, драма.

Без должного внутри простора,
Так постарается природа,
Без спросу в сердце втиснет горы
Из человеческой породы.

Потом исчезнет он, и память
Найдет досье, напомнив кто ты,
С попыткой заслонить, заставить
Души бескрайние пустоты.

Утро уже разметало слегка побледневшие сны,
Закутавшись в рваный плед слабо прогретой весны,
Время тяну тетивой, чтобы покинуть уют,
Дождь, тормоза презревший, танцует то там, то тут.

Чечетку чеканит по крышам, смотрит кто же откроет,
И обещаний зыбкость, сам же собой и смоет,
Спутает утренний шаг и планиды прохожих
И на моем лице капли, как слезы положит.

Дыхание улиц пустынных - мы с ним один на один,
Сизый шифон отражений в окнах немых витрин,
Он говорит, сбиваясь, боится, что я уйду,
Но и не скажет главного, сыплет все ерунду.

Город – придавленный тучами, как затонувший лежит,
Из осипших динамиков дождь по зонам шуршит,
Ищет свою волну, поближе прижавшись к земле,
И завивает локоны грустной рукой на мне.

Лезвием день сверкнёт в лицо,
Мыслей поток нагрузит спину,
Правда твоя – что Фебы кольцо,
Не охвачу, с места не сдвину.

Морок исправно окутает мозг,
Сеть облаков на километры,
Непонимание, как итог,
Будут трепать сонные ветры.

Личность твоя, опасно нырять,
Быстро затянет сфера тугая,
Не принимать, и не проверять,
Непостижимый.
Я - другая.

Как же взгрустнулось Богу в выдуманной высоте,
Раз он затеял вышивку шёлком по пустоте,
Пепел стежками роняет. Ходит кругами игла,
Будем в прохладной стежке, вскользь, согревать тела.

Что-то творец прижимисто держит тюки с теплом,
Дрожь, облетевшая губы, катится серебром,
Да незаметно и жалобно время сочится тут.
Льется, сливаясь с небом, атласа серый лоскут.