Высоцкий Владимир - Когда я об стену разбил лицо и члены...

Когда я об стену разбил лицо и члены
И все, что только было можно, произнес,
Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
– Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

При ваших нервах и при вашей худобе
Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
Чем учинять членовредительство себе,
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток. –

   Он сказал мне, – приляг,
   Успокойся, не плачь. –
   Он сказал: – Я не враг,
   Я – твой верный палач.

Уж не за полночь – за три,
Давай отдохнем.
Нам ведь все-таки завтра
Работать вдвоем.

Раз дело приняло приятный оборот –
Чем черт не шутит – может, правда, выпить чаю?
– Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю.

Он попросил: – Не трожьте грязное белье.
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение мое –
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

   И не людям, прости, –
   Счет веду головам.
   Ваш удел – не ахти,
   Но завидую вам.

Право, я не шучу,
Я смотрю делово –
Говори что хочу,
Обзывай хоть кого.

Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
– Приговоренный обладает, как никто,
Свободой слова, то есть подлинной свободой.

И я избавился от острой неприязни
И посочувствовал дурной его судьбе.
–  Как жизнь? –спросил меня палач. – Да так себе... –
Спросил бы лучше он: как смерть – за час до казни?..

   – Ах, прощенья прошу, –
   Важно знать палачу,
   Что, когда я вишу,
   Я ногами сучу.

Да у плахи сперва
Хорошо б подмели,
Чтоб моя голова
Не валялась в пыли.

Чай закипел, положен сахар по две ложки.
– Спасибо! – Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
А грязи нет, – у нас ковровые дорожки.

-Ах, да неужто ли подобное возможно! –
От умиленья я всплакнул и лег ничком.
Он быстро шею мне потрогал осторожно
И одобрительно почмокал языком.

   Он шепнул: Ни гугу!
   Здесь кругом стукачи.
   Чем смогу – помогу,
   Только ты не молчи.

Стану ноги пилить –
Можешь ересь болтать,
Чтобы казнь отдалить,
Буду дольше пытать.

Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: – Остановись, мгновенье, –

Чтоб стоны с воплями остались на губах!
– Какую музыку, – спросил он, – дать при этом?
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

   Будет больно – поплачь,
   Если невмоготу, –
   Намекнул мне палач.
   – Хорошо, я учту.

Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил –
Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил.

Развлек меня про гильотину анекдотом,
Назвав ее лишь подражаньем топору
Он посочувствовал французкому двору
И не казненным, а убитым гугенотам.

Жалел о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно – кто, где и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.

   – Раньше, – он говорил, –
   Я дровишки рубил,
   Я и стриг, я и брил,
   И с ружьишком ходил.

Тратил пыл в пустоту
И губил свой талант,
А на этом посту
Повернулось на лад.

Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
Рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
А в то же время знать не знал, кто он такой, –
Невелико образованье палачево.

Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
Он дул на воду, грея руки о стекло.
Об инквизиции с почтеньем отзывался
И об опричниках – особенно тепло.

   Мы гоняли чаи,
   Вдруг палач зарыдал –
   Дескать, жертвы мои
   Все идут на скандал.

– Ах, вы тяжкие дни,
Палачева стерня.
Ну за что же они
Ненавидят меня?

Он мне поведал назначенье инструментов.
Все так не страшно – и палач как добрый врач.
– Но на работе до поры все это прячь,
Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

Бывает, только его в чувство приведешь,
Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
А он примерится, когда ты подойдешь,
Возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.

   Накричали речей
   Мы за клан палачей.
   Мы за всех палачей
   Пили чай, чай ничей.

Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул, крича.
Я орал: – Кто посмел
Обижать палача?!

Смежила веки мне предсмертная усталость.
Уже светало, наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло –
Такую ночь провел, не каждому досталось!

Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
Согнал назойливую муху мне с плеча.
Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
И образ доброго чудного палача.

1978