На палубе разбойничьего брига
Лежал я, истомленный лихорадкой,
И пить просил. А белокурый юнга,
Швырнув недопитой бутылкой в чайку,
Легко переступил через меня.
Тяжелый полдень прожигал мне веки,
Я жмурился от блеска желтых досок,
Где быстро высыхала лужа крови,
Которую мы не успели вымыть
И отскоблить обломками ножа.
Неповоротливый и сладко-липкий,
Язык заткнул меня, как пробка флягу,
И тщетно я ловил хоть каплю влаги,
Хоть слабое дыхание бананов,
Летящее с «Проклятых островов».
Вчера как выволокли из каюты,
Так и оставили лежать на баке.
Гнилой сухарь сегодня бросил боцман
И влил силком разбавленную виски
В потрескавшуюся мою гортань.
Измученный, я начинаю бредить...
И снится мне, что снег идет над Твидом,
А Джон, постукивая деревяшкой,
Спускается тропинкою в селенье,
Где слепнет в старой хижине окно.
1920