На сумрачном вокзале по ночам
торжественно и пусто, как в соборе,–
но вот вдали вздохнуло словно море,
скользнула дрожь по двум стальным лучам,
бегущим вдаль, сходящимся во мраке,–
и щелкнули светящиеся знаки,
и в черной глубине рубин мигнул,
за ним – полоска янтарей, и гул
влетел в вокзал, могучий гул чугунный,–
из бездны бездн, из сердца ночи лунной,
как бы катясь с уступа на уступ.
Вздохнул и стал: раскрылись две-три двери.
Вагоны удлиненные под дуб
окрашены. На матовой фанере
над окнами ряд смугло-золотых
французских слов,– как вырезанный стих,
мою тоску дразнящий тайным зовом...
За тенью тень скользит по бирюзовым
прозрачным занавескам. Плотно скрыв
переходные шаткие площадки,
чернеют пыльно кожаные складки
над скрепами вагонов. Весь – порыв
сосредоточенный, весь – напряженье
блаженное, весь – жадность, весь – движенье,–
дрожит живой, огромный паровоз,
и жарко пар в железных жилах бьется,
и в черноту по капле масло льется
с чудовищных лоснящихся колес.
И через миг колеса раскачнулись
и буферов забухали щиты –
и пламенисто-плавно потянулись
в зияющий колодец темноты
вагоны удлиненные... И вскоре,
забыл вокзал их звон и волшебство,
и стало вновь под сводами его
торжественно и пусто, как в соборе.