Как молоток
влетело в голову
отточенное слово,
вколочено напропалую!
– Задержите! Караул!
Не попрощался.
В Кодж оры! –
Бегу по шпалам,
Кричу и падаю под ветер.
Все поезда
проносятся
над онемелым переносьем...
Ты отделилась от вокзала,
покорно сникли семафоры.
Гудел
трепыхался поезд,
горлом
прорезывая стальной воздух.
В ознобе
не попадали
зуб-на-зуб шпалы.
Петлей угарной – ветер замахал.
А я глядел нарядно-катафальный
в галстуке...
И вдруг – вдогонку:
– Стой! Схватите!
Она совсем уехала? –
Над лесом рвутся силуэты,
а я – в колодезь,
к швабрам,
барахтаться в холодной одиночке,
где сырость с ночью спят в обнимку,
Ты на Кавказец профуфирила в экспрессе
и скоро выйдешь замуж,
меня ж – к мокрицам,
где костоломный осьмизуб
настежь
прощелкнет...
Умчался...
Уездный гвоздь – в селезенку!
И все ж – живу!
Уж третью пятидневку
в слякоть и в стужу
– ничего, привыкаю –
хожу на службу
и даже ежедневно
что-то дряблое
обедаю
с кислой капусткой.
Имени ее не произношу.
Живу молчальником.
Стиснув виски,
стараюсь выполнить
предотъездное обещание.
Да... так спокойнее –
анемильником...
Занафталиненный медикамен-
тами доктор
двенадцатью щипцами
сделал мне аборт памяти...
Меня зажало в люк.
Я кувыркаюсь без памяти,
Стучу о камень,
Знаю – не вынырну!
На мокрые доски
молчалкою –
плюх!..