Мне сегодня грустно почему-то,
Тихо плачет осень за окном.
И всю ночь, сочувствуя как будто,
Укрывает мокрым полотном.
И на сердце капают дождинки,
Ну да мне грустить, не привыкать,
К батарее выставлю ботинки.
Эту сырость нужно переспать.
Но глоток купеческого чая
Я в любимой чашке наведу…
У соседа шавка что-то лает,
Точно, сука, лает на беду.

Хорошо бы в детство, что ли,
Воротиться погостить,
По тропинке, через поле,
Путь в деревню сократить.
Мимо баньки, по осырку,
К дому бабки по пути…
Но не пишут под копирку
Жизнь, чтоб заново пройти.
Заросло всё поле лесом,
Бабки тоже больше нет.
Я с пиковым интересом,
Проживаю свой сюжет.
И любовь ушла к кому-то,
Видно шибко надоел,
Но надеюсь почему-то,
Что не всё ещё допел.
Что ещё вернётся чудо
И в мою шальную жизнь.
Буду жить, и верить буду,
Как когда-то в коммунизм.

Губою вишню отодвинув.

Губою вишню отодвинув,
Хлебнул глоток вишнёвого вина.
К вину не надо мне причину,
Любовь причина, и ещё весна.
И пью вино, чтоб губы слаще,
Да чтобы совесть спряталась на миг,
И ты, с улыбкой настоящей,
Да чтобы к ней я вечно не привык.
Звенят малиново фужеры,
И сладко пахнет вишней в январе.
Ах, как танцуют лихо офицеры,
Беззвучно, на экране, на заре.
Как бьют копытом о копыто…
Мы позабыли выключить кино.
Как много было нами позабыто,
Но есть в бутылках сладкое вино.
Как хорошо терять рассудок,
Ловить дыханье нежное твоё…
Хоть миг любви пуглив и чуток,
Душа на всю вселенную поёт.

Закапризничал Егор,
Не идёт гулять во двор.
Там живёт собака,
Начинает драку…
Лезет в драку не собака,
А Егорка – забияка.
Не пойму я до сих пор,
Почему шумит Егор?

Май 41.

Поезда пи эр квадратами
Мимо станции стучат.
Тепляки домой, с солдатами,
Из Германии спешат.
И Руслановские «Валенки»,
И черёмуховый май.
И солдатик на завалинке
Пьёт, понятно же, не чай.
Ах, какое было солнышко,
И как зелен был лесок.
А какая воля, волюшка…
Через жизнь, наискосок.

Ночь пессимизма.

Как давит ночь. Луна, и та не светит.
В душе моей и смутно, и темно.
Ну, кто же на любовь мою ответит,
Когда мне всё по жизни всё равно?
И ты предашь, уйдёшь и позабудешь,
Надоедает эта маята…
Ты говоришь, что очень сильно любишь…
Но что любовь? Всего лишь суета.

Мне сегодня взгрустнулось немножко,
Даже водочка слабо берёт,
Я любил тебя так осторожно,
Но… узнал поселковский народ.

Знакомой поэтессе.

У Вас – стихи. А у меня,
Как у соседского коня,
Лишь трав волнующий дурман,
Да охлаждающий туман,
И вообще - сплошной завал,
Ну не стихи - лесоповал…
У Вас снежинка на щеке,
А у меня снежок в руке.
Слепил. Куда бы зашвырнуть…
Но вижу только Вашу грудь.
Как нагло шубку рвёт она,
Таким безумием полна,
Что брошу я писать стихи.
Возьмусь, пожалуй, за грехи.

Ахтубинская ночь.

Ночь. Деревья под окошком,
Скрип цикад и лунный свет.
Где-то в Ахтубе гармошка
О любви поёт сюжет.
Опоздал я на автобус,
Что в посёлок речников,
Но моя Земля, как глобус,
Жму пешком, и будь здоров.
Речка, яблоневый запах,
Звёзды весело звенят.
Распахнув свою рубаху
Я вступаю в звездопад.
Сколько раз порой ночною
Через Ахтубу шагал.
Дань, отдав дневному зною
Свежим воздухом дышал.
По солёным шпалам топать
И привычно, и легко.
Здесь учился я работать
В распрекрасном далеко.
Открывала мама двери,
Чтобы сына в дом впустить,
Чтобы там с отцом проверить,
Каково их сыну жить.
Каково на белом свете…
Жить - не поле перейти.
Но пока здоровы дети
И не часто мы грустим.
В Петропавловку дорогу
Я ещё не позабыл…
К материнскому порогу,
Где и плакал, и любил.

Последний парад.


Я случайно попал на последний парад,
В тот ноябрь, когда нас предавали…
Продавали Москву, Ленинград, Сталинград…
Где советские насмерть стояли.
Наших славных знамён кумачовую гладь,
Всё, чем можно по праву гордиться,
Оболгала, разрушила меченых рать…
Да воздастся иудам сторицей.
По брусчатке от гусениц искры летят.
Иностранцев толпа захлебнулась…
И в немом удивленье на танки глядят,
А в душе моей гордость проснулась.
Я гордился своею великой страной…
Но последний парад вспоминая,
Танков этих торжественный строй,
Я порою слезу утираю.
Хоть мужчинам слеза не к лицу,
О святом и солдат может плакать.
Дать бы в рожу тому подлецу,
Что Россию отправил на паперть.
Я случайно попал на последний парад,
В тот ноябрь, когда нас предавали…
Продавали Москву, Ленинград, Сталинград…
Где советские насмерть стояли.

Редкий случай.

Я едва ли не треснул от счастья.
Евтушенко посылку прислал!
Книгу, диск, и бутылку к ненастью,
Чтобы лучше его я писал.
Закряхтела жена, как старуха,
Затекла под подушкой рука.
Ущипнул себя тихо за ухо…
Удивителен сон дурака.

Позволь, дорогая.
На ушко спою,
В полголоса песню
О том, что люблю.
Люблю, как подругу,
Как ласковый свет,
Ко мне лишь с тобою
Приходит рассвет.
И лишь посмотрела
Украдкой в глаза,
То в миг улетела
Душа к небесам.
И сверху любуясь
Любовью своей,
Тихонько запела
Душа - соловей.
Запела негромко,
Что жизнь хороша,
Коль рядом с тобою
Родная душа.
И нет в целом свете
Счастливей меня…
И солнышко светит,
И струны звенят.

Почему-то замечаю
Снова глупость за собой.
Вдруг возьму и заскучаю,
Зачарованный тобой.
Зачарованный когда-то,
Много тысяч лет назад.
Хоть не помню точной даты,
Помню твой влюблённый взгляд.
Как мы в тамбуре стояли,
Как читала ты стихи ,..
Неумело расставались,
Робки были и тихи.
Это я сейчас не робок,
Взял бы на руки, любя,
И под треск шампанских пробок
Через жизнь понёс тебя.
Но ты плакала в вагоне…
Я заплакал лишь потом.
Нет, совсем не на перроне,
Снежном, тихом и пустом,
А в большом пустынном зале,
Где я ждал, когда придёт,
В зимнем ветреном угаре,
Ехать дальше мой черёд.
Пассажир сосед косился,
Я утёр слезу тайком…
А твой поезд уносился,
Мне б туда хоть босиком…
Так, сегодня… А тогда лишь
Тихо нюни распускал…
Жаль, что поздно понимаешь,
Где судьбу свою проспал.

Пишет Наденька стихи.

Пообещали Наде,
Всё будет в шоколаде…
Стихов её странички,
Селёдка, соль и спички.

Ах, эти ужасники!

Вурдалаки, смерть, уродины…
Мир и так совсем не прост.
У моей любимой родины
На гербе двуглавый монстр.

Цифра счастья – не семёрка.

Семёрка делится, все знают,
Лишь на один, и на себя.
А цифра счастия другая.
Простая двойка, но - любя.
Тринадцать тоже, что семёрка…
На кол, и на себя делить.
Как в идеале комсомолка…
Но скучно с этой цифрой жить.
Любовь, всего главней на свете,
Но нужно, братцы, так любить,
Чтоб не показывать, заметьте,
Что без любви нам не прожить.
Чтобы оставить для сомнений
В её душе, хоть уголок…
Но и любить, без сожалений,
На весь отпущенный нам срок.

/Грустное/

Мы в эту жизнь из прошлой эры,
Зашли случайно и не навсегда.
Пенсионеры, пенсионеры…
Живите просто, не лечитесь никогда.
Уж чем швырять на ветер деньги,
Чтоб поощрять ленивых докторов.
Готов я вздёрнуть судьбу на стеньгу,
И дальше жить, пока здоров.
Коль заболеешь, то не помогут
И не лекарства, и не доктора…
Зачем лечить больную ногу,
Когда, приятель, помирать пора.
Ведь мы летали! Не стоит ползать.
Не стоит поклоняться докторам.
Есть у советских собственная гордость
Уж лучше сдохнуть, чем служить врагам.

Три случайные соседки.

Цифра три давно известна,
С незапамятных времён.
Постоянно интересна,
По скандалам чемпион.
Третий лишний, разумею,
Всех касалось это нас,
Но и святостью своею
Сто очков всем тройка даст.
Три случайные соседки
Раз октябрьским вечерком,
Нагуляв внучат в беседке
Разговелись коньячком.
И совсем не праздник даже,
И не пьющие они,
Но подпили, прямо скажем,
За свои былые дни.
Выпивали у соседки
Со второго этажа.
Под коньяк, да под конфетки
Млела женская душа.
А потом заговорили.
А три женщины – базар…
И немножко погрустили,
О нашествии татар.
А потом и о мужчинах,
О проклятых мужиках,
Зашумели уж не чинно,
На повышенных тонах.
«У тебя, Галина, Коля
Просто золото мужик.
Мой, алкаш, сплошное горе,
Окончательно задик.
Не работает три года,
Пропадает в гаражах.
Летом, в осень, в непогоду,
Ванька в пьяных виражах.
Стал страшнее обезьяны,
Пахнет безобразием.
Ничего в постели нету,
Даже и с оказией».
«Вы, Тамара и Галина,
Всё равно, за мужиком.
Витя мой был та скотина,
Всё мне делал кувырком.
Поломал семью и бросил,
Где-то всё-таки подох…
У меня никто не спросит,
Нина, кто тебе помог?
И в постели с мужиками
Я бываю раз в году…
Когда в Сочи отдыхаю,
На лазурном берегу».
«Ах, ты… Нина и Тамара,
Что вы прибедняетесь.
Коля мой обоим пара
Вам даёт. Сознаетесь?
От меня и нос воротит,
Как же, я же глупая…
Всё в баян играет, ходит,
Всё глазами лупает.
Чтоб вы лопнули, коровы,
С коньяками вашими,
Чтобы не были здоровы,
Чтобы часто кашляли».
Цифра три давно известна,
С незапамятных времён.
Постоянно интересна.
По скандалам чемпион.

В Оричевской «Рябинушке» на юбилее Александра Дряхлова.

Слегка торжественно, чуток возвышенно,
Свой, Александр, встречает юбилей.
Поёт в полголоса, играет искренно,
И для души своей, и для друзей.
И льётся музыка с грустинкой малою,
И пианино жалобно кряхтит…
Он так старается, музыкой балуя,
Нам нагулять серьёзный аппетит.
Худеть бы надобно... ох как бы надобно,
Но только это в следующий раз.
На бутерброды я взираю жалобно,
Забыл, о чём же я веду рассказ…
А. Играли вместе мы когда-то в шахматы,
Хоть я с ним так ни разу не сыграл…
Ну, попадёшься мне, быть может, завтра ты…
Опять, похоже, я не то сказал…
Уж ты прости мои склероза признаки
И шепелявое моё нытьё…
Пускай развеются печали призраки
И будет радостным твоё житьё.
Пусть всё получится, о чём мечтается,
И от души пусть пишутся стихи.
Пускай мелодия сама рождается,
И пусть прощаются, коль есть, грехи!

Железная дорога и Новый год.

Не вздыхайте, мадам.
Скоро поезд придёт.
Вот и кассу открыли билетную.
И кассир непроспавшийся,
Деньги берёт,
Проверяет купюру заветную.
Вы с билетом, и всё.
Поезд Ваш не уйдёт.
Улыбнитесь, мадам, умоляю Вас.
Ничего, что уже
На носу Новый год
Будем жить, даже этому радуясь.
А в вагоне тепло
И людей суета,
И готовят закуски вагонные.
Ничего, что трясёт,
Что, увы, теснота,
И что люди вокруг незнакомые.
Но лишь только часы
Обозначат зенит
Будет тост Новогодний, не длительный.
Где-то тихая песня
В душе зазвенит
И опять станет жизнь удивительной.
Улыбнитесь, мадам,
Вряд ли стоит грустить?
Посмотрите, как всё замечательно.
Будем ехать тихонько,
И горькую пить…
Только дом не проехать, желательно.

Грустным клином журавлиным,
Сладким зреющим вином,
Мокрой веткою рябины
Осень ломится в окно.
Заходи, подружка осень,
Я давно тебя люблю.
Мы к себе, всем миром просим,
И сложились по рублю.
По рублю на угощенье,
А закусок принесём.
С твоего благословенья
Пусть счастливым будет дом.
Пусть в нём будет хлеб и песни,
И поменьше перемен.
Тех, дурацких, что хоть тресни,
Пострашнее всех измен.
Будем жить, назло буржуям,
Хватит горе горевать
Время парус наш надует,
Надо только подождать.
А пока, встречаем осень,
Весь собрали урожай.
Под окно столы выносим,
Режем хлеба каравай.

Разошлась в полнеба зоренька,
Знать сошёл сентябрь с ума.
Распахну окошко горенки,
Выпить осени дурман.
И упьюсь зарёю алою,
Сумасшедшим сентябрём.
Душу грешную побалую
Рос багряным серебром.
Так бывает только осенью
Что с зарёй горит душа,
И в глазах любимой с просинью,
Жизнь полна и хороша.
Ты гуляй в полнеба зоренька.
Не сошёл сентябрь с ума.
Это нам в окошко горенки
Осень бросила дурман...

Моя отрава.

Сытой лапчатой гусыней,
Не натруживая глаз,
Шевеля, мобилой синей,
Проплывает мимо нас.
Курдюком нале, направо...
Право, есть, что посмотреть.
Распрекрасная отрава...
Лишь одна такая есть.
Если хочешь с жизнью счёты,
Друг мой, быстренько свести,
Полюби. И без заботы
Можешь к кладбищу идти.
Я ручаюсь. Было дело.
До сих пор туда бреду...
Но пока не надоело
Мне любить свою беду.
С нею я, уже давненько.
Как-никак моя жена...
Всё. Узнала.… И серденько
Заиграло, как струна.

Ночь. Луна. И с ней одна,
Тайно, звёздочка соседка,
Светит, наглости полна,
В нашу тихую беседку.
И луна, за нею в след,
Рвётся к нам в апартаменты,
То ли хочет дать совет,
То ль проверить документы.
Постыдитесь. Что же вы?
Неужели вам не стыдно?
Не хотим людской молвы,
Не хотим, чтоб было видно.
Для любви не нужен свет.
Занавесьте тучкой небо.
Мне не нужен ваш совет,
Я давно с любимой не был.

Не чёрная, но зависть.

Муравьишка маленький,
Под сосною жил.
С юною козявочкой
Весело дружил.
Дружно клали яйца,
Продолжали род.
Нравится, не нравится,
Но живёт народ.
Хоть зимой от холода
Зубики стучат,
А ночами лешие
Страшненько кричат.
Нету отопления,
Газа и воды.
Но нету и давления
Рекламной лабуды.
И жена не выскажет,
Что оставил свет,
Муравьишке рыжему.
Там и света нет.
И посуда вымыта,
И супруг хорош...
Лучше микроклимата
В мире не найдёшь.
Жить бы там в затейниках,
На дуде играть...
Ещё бы, в муравейниках,
Винишко подавать.

В небе звёздочка горит
На штанах заплатою…
Мне тебя не удивить
Слесаря зарплатою.

Я искал по всему Интернету,
Хоть намёк, хоть словечко о Вас...
Ничего там похожего нету,
Улетела любовь, унеслась.
Всё найдёшь в виртуальном пространстве,
Только это, простите, эрзац,
Но мечтаю, хоть так, повстречаться,
И продолжить наш сказочный вальс.
Чтобы снова летели снежинки,
Чтобы таяли где-то в ночи.
Никакой чтоб на сердце горчинки,
Только музыка тихо звучит.

Вот и я, совсем чужой,
Для своей России.
Моют пол моей душой,
Даже не спросили.
Много, алчущих монет,
Вышли на дорогу.
Ничего святого нет,
А взывают к богу.
Человек для них лишь вошь,
Тля, без всякой чести.
Изуродуют за грош,
Хоть на пузе крестик.
Всё, что свято, как с куста,
Выставляют в лотах.
Любовь, Родина, мечта...
Это - идиотам.
Плохо... Бог у них такой,
Что зовут «зелёным»...
На Руси живу с тоской,
С сердцем опалённым.

И снова Фарумде.

Пусть сегодня бьётся в изумленьи
Сердце покорённое моё,
Я хочу Вам, Аня, восхищенье,
И признанье выразить своё.
Женщина, рождённая для счастья,
Ласточка пугливая моя...
Потерял я голову от страсти,
Где-то там, похоже, у ручья.
И лежит она под старой ивой,
Там, где целовались мы с тобой...
Ты была отчаянно красивой
В тот рассвет, безумный, голубой.

Как-то вдруг, засохли ветки,
У черёмухи-соседки,
Видимо, решилась помирать.
Только были очень сладки,
Эти ягодки-помадки,
Что хозяйка разрешала рвать.
Как чернели наши зубы,
Нецелованные губы,
Как уже мечталось целовать...
Жаль, не жить четыре срока
И черёмухе высокой,
Если даже очень пожелать.

Паутинки.

Паутинка на носу – к любви. Примета.

По тропинке паутинки
Протянули пауки.
Серебристые картинки
Мокры, липки и легки.
Паутинные арканы
Мухоловов, наглецов,
Выплывают из тумана
И цепляют за лицо.
И спросонья, что ли, утро
Тихо прячется в туман
Приготовило, как будто,
Летний ласковый обман.
Все прощу обманы лету,
Солнце, дождь, туман, росу...
За весёлую примету,
Паутинку на носу.

Друг вчера зашёл ко мне.
И глазёнки - в кучу.
Что-то плакался жене,
Говорил про тучу.
Говорил, что плохо жить,
Что страны не стало,
Стало не кого любить.
Стало мало сала.
Сала, в общем, до хрена,
Хоть и меньше стало.
Стало больше в нём говна,
А говно – не сало.
И вообще свою страну
Мы тогда просрали,
Когда Мишку-сатану
Главарём избрали.
Даже раньше, может быть…
И Хрущёв подгадил…
Всем бы морды им набить,
Кто хреново правил.

Этой ночью…

Этой ночью, не поспешной,
Ничего в природе нет,
Кроме бури злой и грешной,
В ёлки спрятавшей рассвет.
И грохочут в небе громы,
Васияют, без ума,
Нервным пламенем соломы,
Ветром, брошенной в туман,
Будто, правда, конец свету,
На потеху лешему…
Только вот конца-то нету,
Как начала нет ему.

Внук вопрос подкинул, раза два подряд,
Зачем у птичек ноги коленками назад?
Женечка, не знаю. Не орнитолог я.
Чтоб легче было прыгать, а может счастья для.

Васькина любовь.

Он жене «фонарь» повесил
И теперь сидит невесел…
Грустно, если страсти зов
Вообще без тормозов.

Юмор от Кризиса.

Ну, а лучшую из шуток
Наша Ксюша родила:
- В профсоюзе проституток
Безработным есть дела.
По созданью мест рабочих
Никаких там нет проблем.
Каждый трудится, чем хочет,
Да не каждый местом тем.

Мой звенящий родничок.

Мой звенящий родничок
С чистою водицей.
Не могу я из тебя
Досыта напиться.
Песня тихая моя,
Писаная жизнью,
Что списал у соловья
Я весной капризной.
Губ тревожных поцелуй…
Слаще не бывает.
Так живи и не горюй
Пока сердце тает.

Мокрый утренний пейзаж.

Взял побольше черепеньку
И пошёл на родничок
Но на первой же ступеньке
Подвернулся каблучок.
Два ползучих алконавта,
Матеряся и грозя,
Вроде дрались, вяло как-то,
В луже, мордами скользя.
Хоть промахивают сильно,
Но зато замах, каков…
Им рассвет не нужен синий,
Что рассвет для дураков?
Да легли бы в луже парой,
К небу подняли б глаза.
Спели б тихо, как с гитарой,
Вся бы кончилась гроза.
И чего не поделили,
Коль живём один лишь раз?
Встали б, рожицы помыли,
И испили б… Лучше квас.

Я б хотел повторить этот день.

Я б хотел повторить этот день,
Где мы с тестем на станции Оричи
Пили в скверике сладкую хрень
И от перечной морщились горечи.
Ничего кроме нас, никого.
Только солнце, да ветви зелёные.
Ждали поезда мы своего
И сухарики грызли солёные.
Было много потом и часов,
И мгновений, печальных и сладостных,
Но вернуться хотелось бы вновь
Только в эти мгновения радости.
Мы б опять повторили свой тост,
Он за внука, а я бы за сына…
Сын отца уж давно перерос,
Но мне помнится эта картина.
Вспоминаю тот солнечный день,
Как мы с тестем на станции Оричи
Пили в скверике сладкую хрень
И балдели от перечной горечи.

Утро оптимистическое.

Я уж думал, передохли птицы,
Судя по количеству клещей.
Тоже улетели за границу,
Позабыв о родине своей.
Но сегодня, как взорвалось утро,
Перезвоном пташек всех мастей.
Я и рад, и счастлив, потому что
Нет на свете лучших новостей.
Мы живём, пока нам солнце светит,
Пока есть на свете соловьи…
Пусть поют нам птицы на рассвете
Песни сумасшедшие свои.

Проверка.

Губ тревожных поцелуй,
Слабенькая дверка,
Суп какой-то, рататуй,
И подруга, Верка.
Отдавашка на все 100.
Почему подруга?
Где оставил я пальто,
И где съехал с круга?
Как в глаза теперь смотреть
И тебе, и Верке?
Это надо же, сдуреть
От твоей проверки.
А ты тоже, хороша,
Водки подливала…
И подружка, ещё та,
Ох, и целовала…

А может, поможет?

Если вдруг, среди недели,
Все смертельно надоели,
А душа чего-то ждёт…
Пукни, и всё пройдёт!

Им, поганым.

Я не буду в красном пиджаке,
Цепь на шее жёлтую носить,
Только им, жирующим в тоске,
Так как я Россию не любить.
В кабаках столов мне не ломать,
Не снимать дешёвок дорогих
И с Пизанской башни не плевать,
Потому-что я плюю на них.
Никогда не грабить мне страну,
Не орать, что счастлив мой народ,
И солдат на странную войну
Не пошлю… Совсем наоборот.
Для меня Россия, не Дом-2,
А бездомной женщины глаза.
Не пустые, к выборам, слова,
А от жизни горькая слеза.
Не противно олигархом быть,
Если дети плачут на Руси?
Как, скажите, дальше будем жить?
И чего у жуликов просить?

Бывает.

Я, бывает, даже пью,
Или выпиваю.
Но головушку свою
Я не пропиваю.
Потерять чуток ума
Водка помогает,
А головушка моя
Горе понимает.
Если б можно было жить
Умненьким и пьяным,
Я не стал бы заходить
В наши рестораны.

Наше дело правое.

Ни каких высоких слов,
Только тел касание.
Танец, музыка, и вновь,
Через них признание.
И глазёнки – в потолок,
Подняла лукавые.
Затащить бы в уголок,
Наше дело правое.
Только что-то ты строга,
Милая подруга,
Пожалела пирога
Не танцуешь в угол.

Случай в автобусе.

В автобусе, в толкучке бесполезной,
К моей руке прижалась женщина спиной…
Вот так, дружок. Я вовсе не железный.
И разум в миг ушёл на выходной.
А женское, весьма живое тело,
К руке прижалось, словно не шутя,
И руку убирать не захотелось,
Хоть я, увы, давненько не дитя.
Я не маньяк и не ищу признаний
Случайных, самых классных дам.
За чистоту автобусных касаний
Я даже грошик ломаный не дам.
Но обнесло, немного, бестолковку,
И я ловил тепло её спины,
И оттянуть хотелось остановку,
Чтобы продлить автобусные сны.
Но вышла женщина. На солнце туча,
По-глупому зачем-то набрела…
И почему я помню этот случай?
Она всего попутчицей была.

Я стою над Быстрицей рекой.


Там где мост, на правом берегу,
Где в траве грустит седой булыжник.
Бабушка лежала на снегу,
И стреляла, обронив свой «пыжик».
Хлопала зенитка за спиной
И свирепо жалили винтовки.
Здесь когда-то встретились с войной
Девочки, почти без подготовки.
Бабушка, в свои семнадцать лет,
Дедушку ещё не повстречала,
Но за нас, за весь наш белый свет,
Плакала, и всё-таки стреляла.
Не прошёл фашистский самолёт,
Испугался маленькой девчушки.
От ворот фашистам поворот
И от нашей дан был деревушки.
Я стою над Быстрицей рекой
И булыжник трогаю рукою…
Я хочу, чтоб внук мой был такой,
Как тогда девчушки над рекою.

Отцовские медали.

Мой брат, отцовские медали
Цеплял на тощенькую грудь.
Они на солнышке играли,
На всю страну, ни как нибудь.
Отцу последний орден Славы
Вручал печальный военком,
Когда ещё Чечни не знали,
Когда еще был полон дом.
Когда ещё в стране Советов
Мы жили, родину любя,
Не за рубли, не за конфеты...
За то, что руссквя земля.
И жили для своей отчизны…
Их всех люблю поныне я.
Глядят с надгробий с укоризной
Отцов забытых имена.

Ледоход.


Вода на берег вылезла с досады,
И копит мощь тяжёлого рывка.
Готова речка отправлять армады,
И льдины ждут последнего толчка.
И поползут, оторваны от дома,
От мест, где их сковал мороз,
Тихонько тая в солнечной истоме,
Любуясь тихой нежностью берёз.
Стоят берёзки в наготе весенней,
Исходят соком сладостных страстей.
И я сегодня у твоих коленей,
И мы не ждём нечаянных гостей.
Пускай они приходят лучше завтра,
Сегодня мы посмотрим ледоход.
И пусть нам подыграет тихо арфа,
И пусть душа ей тихо подпоёт.

Слово слабее пули.

Слово слабее пули.
Оно не поранит гада.
Оно ему вроде дули,
Не на виду, у зада.
Слово опасней пули
Только для Человека.
Скольких слова согнули,
От сотворения века.
Скольких слова сломали,
Словно солому ветер.
Сильных людей, из стали.
Кануло столько в Лету…
Кануло много в Лету,
Словом убиты, снова…
Для подлецов, пистолетом,
Хотел бы я сделать слово.
Чтобы хлестало в харю.
Чтобы крушило рёбра.
Как кулака удары…
С гадом нельзя быть добрым.

Лавочка.

Копеечка – не ставочка,
Граммулечка – не литр!
Сижу с тобой на лавочке,
Как будто к ней прилип.
Прилип я к этой лавочке,
Зачем и для чего?
Ведь не любовь, удавочка
И больше ничего.
Тебе сидеть со мною ли,
С другим ли, всё равно.
Мне ж очи душу тронули
И сердце не бревно.
А ты качаешь туфелькой
И смотришь на луну.
Ну, как с такою фуфелкой
Узнать, что на кону?
Но мизерная ставочка,
И капелька винца…
Соединила лавочка,
Случайные сердца.

Внук по дедушке гуляет.

Внук по дедушке гуляет,
Как солдатик по плацу.
Только часто попадает,
Гад… по левому яйцу.

Солнце, лес, в снегу деревья,
Русский яростный мороз,
Воробей взъерошил перья,
Я иду домой. Матрос.
Не какая-то пехота,
Танки, пушки, ВДВ,
Мичман северного флота,
С сединой на голове.
И ботиночки со скрипом,
И легко скрипит снежок.
И под скрип весёлых скрипок
Ускоряется шажок.
Доскриплю до дома скоро…
То-то будет рад отец,
Мать с братишкой. В кою пору
В дом вернулся молодец.
Ну и я везу заветный,
Удивить, ямайский ром…
Показался, мой приметный.
Мой родимый, отчий дом.

Встреча на переезде.

Состав прошёл, и мне навстречу,
Твоя улыбка, и привет…
И сердца радостные речи,
И ничего милее нет.
И покачнулось пьяно небо.
Расколыхалось от любви.
Я так давно с тобою не был,
Не целовал глаза твои.
Но проходили рядом люди,
Толкая нас со всех сторон…
И мы с тобой стоять не будем,
Нам рисоваться не резон.
Ну почему, когда седины,
Коснутся ветреных голов.
Без всякой видимой причины
Приходит в нашу жизнь любовь?
За страстью тронутые нервы
Всё ж благодарен я судьбе…
Но почему не самой первой
Была моя любовь к тебе?

Мне на судьбу не пристало роптать,..
И горя, и счастья умеренно.
И не устал я планету топтать,
И улыбаюсь уверенно.
Пузо растёт от обилия чувств…
Нервы, плохая наследственность.
Сам над собою порою смеюсь,
Экая злая посредственность.
К звёздам куда-то стремится душа,
Хочет чего-то прекрасного,
Словно на родине нет, не шиша
Кроме похмелья ужасного.
Но ведь и звёзды, как лёд холодны,
Только моргают заманчиво.
Им мои чувства совсем не нужны,
И притяженье обманчиво.
И всё же витает душа в облаках,
В травах боится запутаться…
Хочет рубаху носить в петухах,
И от любви хочет мучаться.

Тебе, мой милый.

Ты помнишь, милый,
Как мы бродили
С тобою полем у ручья,
И как нам звёздочки светили,
И как вздыхали ты и я.
Как пахла мятой
Трава у хаты,
Где целовались мы с тобой…
Я не мечтала быть богатой,
Тебя любила, милый мой.
Трава качалась,
К ногам склонялась,
Луна завидовала нам.
Со мною вместе улыбалась
Твоим прощальным простым словам.
Служи, мой милый.
Служи красивый,
И береги себя, родной.
Пусть солнце светит
Для всех на свете,
Не забывая про нас с тобой.
И помни, милый,
Как мы бродили
С тобою полем у ручья,
И как нам звёздочки светили,
И как вздыхали ты и я.

Недотрога.

Веришь в бога? Ради бога.
Только бога просто нет.
Потому что жизнь - убога,
Даже смысла в жизни нет.
Ради бога, ради бога,
Верь, родная во что хошь,
Но запомни, недотрога,
От меня ты не уйдёшь.
Всё дорога, да дорога,
Перелески, города…
Сколько встретилось народа,
Поседела борода.
Ты живёшь в своём посёлке,
Детям книжки выдаёшь
И снегурочкой на ёлке
Развлекаешь молодёжь.
Я к тебе тихонько еду,
Тут никак нельзя спешить.
Еду праздновать победу,
Недотрогу удивить.
Недотрога, недотрога,
Песня тихая моя.
Верю я в тебя, как в бога,
Веришь ты, любовь моя.

Сосед танцует танго.

Ещё совсем капели нет,
Но всё короче ночи.
И дарит пламенный привет
Весна, и счастья хочет.
И солнце, с дури, за окном,
Старается в лепёшку.
И воробьишкой, хвастуном,
Сосед дерёт гармошку.
И выдаёт с ней кренделя.
Как настоящий Дранга.
Весну почуяла земля,
Сосед танцует танго.

Довольно рушить.

Как будто людей не осталось уже,
Одни лишь сплошные уродины.
И главный удар по уставшей душе
Смена названья и Родины.
Страну, где родился, убили они...
Соседи – не братья, а вороги.
Живём в состоянии тихой войны…
Одни лишь патроны не дпроги.
Завтра мой город переназовут.
Гордясь, наследят в истории…
А в городе этом и люди живут,
Не нужно им этой «виктории».
С фашистом война не косила людей,
Как в годы убийства Империи.
Жаль, не один не ответит злодей…
И наплевать на потери им.
Сволочи были во все времена,
Но демократы особенно.
И город – прощай, и родная страна,
И тихая, малая родина.

Белые туфельки, белые брюки…
Всем рубашонка открыта ветрам.
Возле старинного храма науки
Мне повстречалась девчонка - шарман.
Я по-французски подумал - шерше ля,
Губы шепнули тихонечко - фам.
И на ногах устоял еле-еле
И улыбнулся нечаянно вам.
Белые туфельки словно споткнулись
И покачнулась тихонько земля…
Глазки зелёные мне улыбнулись
Здравствуй! Бонжур, дорогая моя.
Я так мечтал говорить по-французски,
Жаль, что когда-то учил я другой…
Ты мне ответила тихо, по-русски
Здравствуй, но мы незнакомы c тобой.
Мне посочувствуйте, добрые люди.
Я от волнения русский забыл…
Только другого момента не будет.
С солнышком рядышком заговорил.
Так и пошли мы по улице вместе
Я говорил, и внимала она…
Был удостоен высокой я чести,
Ночь напролёт целовались без сна.