Семья уезжала в восточные земли,
Желая найти себе новый приют.
А с ними был тот, кто для всех неприемлем,
Бесёнок, творивший для дома уют.

Те люди любили его и хранили,
Скрывая от всех доброту существа.
С измАльства в согласии радостно жили –
Соседи бранили “плодом колдовства”.

Семья не сумела оставить любимца
И в тайне от всех забрала в новый дом.
Загинула сразу соседей пшеница,
И с мором боролись почти всем селом.

Когда же приехали люди на место,
Встречал их посёлок дарами и мехом
В границах чужого, иного уезда:
“Да это же хатник пропащий приехал! ”

Бывает, что чувствуешь - боль вся проходит,
Фиксируешь время душевного роста.
Но всё же, конечно, местами, исходит
Энергия горя, что спрятать непросто.

Неужто со мной это было недавно?
И как избежать вновь подобного ужаса?
И зависть к счастливцам бывает так явна,
Что, кажется, свет во мне скоро задушится.

Мне страшно, что часто от мыслей беснуюсь.
Не должно во мне это сладостно жить.
Надеюсь со временем нормализуюсь.
Судьба даст возможность мне всё позабыть.

Проблемы забываешь,
Находишься в экстазе,
Когда с окна смываешь
Следы от зимней грязи.

И с этим пропускаешь
Весенний луч в темницу.
И грудью ты вздыхаешь
Букет сырой землицы:

“Весна пришла! Тягуче
Стояла на границе.
Неси скорее тучи
С душистою водицей!

Чтоб шибко распустились
Деревья в этом мае!
А там уже схватились
О планах урожая.”

Девица просила гадалку: “Раскрой - ка,
Что карты толкуют о силе любви,
Ведь сердце моё чересчур неспокойно
И шепчет, мне “связи ты с ним оборви...”

Гадалка колоду раскинула живо,
И скатерть пестрела от ярких картинок.
Ответ прозвучал на вопрос торопливо:
“Не строй из любви роковой поединок.

Смотри, в отношениях императрица,
Сулит о запале приятном, большом...”
Но окна раскрылись в огромной светлице,
И ветер тряхнул эту карту вверх дном.

Недугом изъеденный мученик плакал,
Взывал и молился, желая найти
Волшебника, духа иль даже оракул,
В надежде себя поскорее спасти.

Явился к нему луч из света благого
И спрашивал эхом: “Чего же велишь? ”
Ответил несчастный: “Всего-то немного.
Бессмертием горе моё победишь. ”

Ему обещали, что просьба его,
Услышана свыше, исполнена будет:
“А имя твоё ещё очень давно
Никто из преемников не позабудет. ”

Охваченный счастьем от встречи с лучом,
Страдалец решил рисовать этот случай.
К утру, перед встречей обычной с врачом,
Скончался он скоро, внезапно, беззвучно.

Рисунок предсмертный, с годами, как дОлжно,
Народом окажется самым любимым.
Вот так клятву сделали сверху возможной,
Надолго заставив шептать его имя.

Паре новой Судьба, поднимая бокал,
Тост пророческий произносила:
“Пусть сегодня отсчёт ваших в жизни начал
Приступает с удвоенной силой!

Но как только ваш быт станет скучным, и шаг
Воли случая станет известным,
Доставайте пожитки, огромный рюкзак -
Награжу новым я переездом.

Вы проклятьем сочтёте немедля слова,
Возжелавши прожить дни простые,
Но поверьте, пока ваша жизнь нова,
Вечно будете вы молодые!”

"День" подходил к своему завершенью,
Передавая заботу о мне.
И, перед тем как предаться забвенью,
Молвил и жест подавал он луне:

"Рад, что пока удаётся скрываться:
Как хорошо наблюдать это издали!
Главная пытка: возможность остаться
Наедине с твоим страхом и мыслями."

Я же учтиво ответила путнику:
"Да. Удаётся. Несчастная "Ночь".
На отвлеченья пока что уж скудная,
Но и тебя я смогу приволочь.

Кто-то однажды да вспомнит при солнце.
И вот тогда я с тобой потолкую.
Ну а пока, уходи, мой знакомец.
Чувствую, ночь, проведу никакую..."

Горем убитая, дева стенала,
Слёзы скатились на поле ростков,
И, как слезинка последняя пала,
Семя взбодрилось от тысячи снов.

Слабость взрастила бутон из глубин,
Где не знавали о солнечной ласке.
Был тот росток разноцветен и длин,
Вид его был необычно дикарский.

“Нечто” питалось печалью и горем.
Жаждав увидеть, что станет потом,
Дева намеренно плакала в поле,
Веря, что вырастет “это” цветком.

Много солей это чудо впитало –
Выше и выше росло вопреки.
С девы веселье оно забирало:
Корни пускали из слёз ручейки.

Выросло в древо могучее, злое
Соком своим поле всё отравило,
И, покусившись на сердце людское,
Деву немедленно враз поглотило.

Приняв таблетку, или две,
Взываю к помощи Морфея.
Дарю покой я голове,
Надеждой светлою лелея.

На время чувствую триумф,
И боль от тела отступает,
Но, как Мольеровский "Тартюф",
Наоборот, не помогает.

Пульсирует в висках.
Прогнать бы надо мысли,
Что шум творят в ушах,
Над головой нависли.

Пора ложиться спать,
Но ничего не будет.
Пора уже признать
Запал мой тощ и скуден.

Мне надо лишь заснуть,
Чтоб возвратить все силы.
Позволь хотя б вздремнуть,
Остатки б сохранили.

Но сон мне говорит,
Что я и так во сне.
Но почему болит
Как будто я вовне?

"Всё это лишь кошмар.
В нем спрятано коварство.
Да у тебя тут жар!
Прими скорей лекарство!”

Границы испытаний меняются всечасно,
Чтоб знать, на что способен, что можешь ты позволить.
И потому от мелочи, бывает, вдруг, ужасно,
Что отдаёт противной, неизлечимой болью.

"Пройдет всё" говорят, когда сейчас на взводе.
Мечтаешь о машине, что время пролистнёт.
Таков закон для роста, придуманный в природе,
Когда через страданья твоя душа растёт

Нямалы скарб трымаеш, калі ты моцны духам,
І ўсё ў жыцці падобна на стэп ці на раўніну,
Каб моц выпрабаванняў ня мог стварыць ні руху
Ператвараць тваю душУ ў дзіравую тканіну.


Немалое сокровище держишь, когда ты сильный духом,
И всё в жизни похоже на степь или на равнину,
Чтоб силы испытаний не могли сотворить ни движения
Превратить твою дУшу в дырявую ткань.

Бесконечный сосуд представляет
Из себя пересказ впечатлений.
Сколько помню, они вдохновляют
На создание стихотворений.

Но нюанс заключается в теме
Что несёт негатив за собою:
Если сильно вникать в чьё-то бремя,
То проблема срастётся с тобою.

И тогда я желаю, чтоб сердце
Не проснулось от долгого сна,
Но тогда я пишу без усердий,
Как сосуд, осушаясь до дна.

Чтоб исцелить больную душу,
Довольство вспомнить или радость.
Преграды горя вмиг разрушит
Простая будняя усталость.

Душа не воет так от боли,
Когда все мышцы на пределе,
И с телом крепнет также воля,
Когда идёшь к желанной цели.

Работа, споры или дело,
Трудись, как будто ждёт медаль.
Отдайся с чувством и всецело:
Гони печаль в глухую даль.

Вознаградится. Вот увидишь.
Что хлипко, обретёт свой вес.
Уже сейчас ты предвосхитишь
Тяжёлый личностный прогресс.

Рыцарь, желая свершить славный подвиг,
Ринулся в горы в надежде найти
Монстра жесткого. Сделал он окрик –
Лишь тишину смог с собой унести.

Рыцарь растерянно спрашивал горы,
Где же чудовище страшное есть.
Горы в ответ грохотали все хором:
“Чащи, возможно, хранят эту весть... ”

Рыцарь помчался, мечами срезая,
Ветви, которые вечность росли.
Чащи в ответ на вопрос восклицали:
“Смилуйся, больно. Ответ там, вдали... ”

Рыцаря ветви направили к морю:
“Монстра яви! И не порти свершения! ”
И на волнах, колыхаясь, не споря
Молча блистало его отражение.

Посылала тогда я молитву,
Чтобы был он “живым и здоровым”.
Кто-то позже в ответ мне воскликнул:
“Повторите с попыткою новой!

Тот запрос обработан был поздно.
Вы попали как раз в пересмену,
Потому выбирайте в опросе,
Как в итоге исполним отмену.”

Для того чтобы цели добиться,
Далеко не всегда нужно бегать
К ней без устали. Лучше смириться,
Ничего ровным счётом не делать.

Отоспаться, наесться, послушать
Шелест листьев иль чей-то сюжет.
И когда утолишь свою душу -
Вот тогда лови действий момент.

“ - Я кахаў яе ды страціў.
З іншым хораша жыве.
Як прымусіць зноўку плакаць?
Раздражняе смех яе!”

“- Пі хутчэе зелле з мёдам.
Змые з усёй жыцці атруту.
Развітайся з тым праклёнам -
Больш ня вымавіць ні гуку!”

Дурань выпіў усё да кроплі,
Ня жадаючы цягнуць,
Намачыў рот тым сіропам
І спыніў вакол усё чуць...


“ - Я любил её да потерял.
С другим хорошо живёт.
Как заставить снова плакать?
Раздражает смех её!”

“Пей быстрее зелье с мёдом.
Смоет со всей жизни яд.
Попрощайся с тем проклятьем -
Больше не произнесёт ни звука!”

Глупец выпил всё до капли,
Не желая тянуть.
Намочил рот тем сиропом -
И прекратил вокруг всё слышать.

Опёршись о стену, стояли мужчины,
Прося у прохожих еды и воды.
Чрез раз получали удары дубиной
От тех, кому жалость и милость чужды.

Один из несчастных рыдал как дитя,
Сжимая в руках пару грязных монет
И вторил о том, что потратил всё зря:
“Богатства того уже попросту нет”.

А рядом стоял незнакомец с улыбкой,
Худее, грязнее он был пуще всех:
Потряхивал пыльной и сальной бутылкой,
Глухой издавал он на это всё смех:

“Сегодня я понял как счастлив, приятель!
Владел ты богатством и всё потерял.
Удел мне такой, к счастью, чужд, непонятен -
В руках не держал я такой капитал.

Люблю свою долю, удары, работу!
Твой плач дал возможность мне это понять:
Уж лучше прожить, не имея чего-то,
Чем что-то иметь, а потом потерять!”

Вновь пишу я о том, что волнует,
Не стараясь считать то шедевром.
Пусть же мысль моя существует,
Посыпаясь на голову пеплом!

Ведь иногда для ёмких фраз,
Что очень громки и важны,
Чтоб эпохальный был окрас,
Момент им нужен тишины.

“Вины в вас нет. Нам очень жаль.
Но что случилось, то случилось”
В тот ненавистный мне февраль
Спасти тебя не получилось.

Свою печаль храню в себе.
Хочу от всех сбежать и скрыться.
И в этой мысленной борьбе
Боюсь что это повторится.

Он улыбался, был услужлив,
Накинул быстро ей пиджак,
Чтоб образ ласкового мужа
Не портил новенький синяк.

Она смущённо улыбалась.
На днях вернулась от друзей:
Сначала, плача, колебалась,
Боясь, что будет ей больней...

Никто не судит её выбор,
Но только страшно за неё,
Что новостной, однажды, диктор
Расскажет кто её убьёт.

“Сегодня настал этот день. Мне поверьте!” -
Старуха твердила который уж год. -
“В наряд погребальный меня вы оденьте.
Пришёл, наконец-то, мой скорбный черёд.”

Семья одевала так каждое утро
В течение долгих двенадцати лет,
Но жизнь жестокая, всё-таки, штука -
Встречала старуха свой каждый рассвет.

Так всякое утро твердила, что силы
Её покидают “не то, что вчера!
А холодно нынче! Аж кости заныли!
Вот знак, что уйти мне сегодня пора...”

Наряд свой снимала под вечер с печалью,
Гласила: “Уйду я сегодня во сне.
Накройте меня этой вязаной шалью.
Молитесь за душу мою в тишине.”

Когда же действительно это случилось,
Никто, как ни странно, по ней не скорбел.
Все звёзды сияли, и солнце светилось,
Лишь только шкаф с платьем её опустел.

­Я дарю тебе стыд, оправдание
Почему же к тебе не ходила -
Всё ссылалась на жизнь, расписание,
Откровенную ложь говорила.

А теперь я, увы, опоздала -
Твоя жизнь стала скучной и блеклой.
Свой подарок сейчас я послала,
Голубой перевязан он лентой.

Как жестоко бывает молчание!
В слабый миг прокричу: “Не могу!”
Но воздастся любое старание,
Потому я томительно жду.

Закатный луч подобен упавшей на пол шали
Прозрачно-золотистой, ажурной по углам.
Лежит как полотно на гладкой магистрали,
А тени фонарей “срезают” пополам.

Со временем теней становится всё больше,
И превращают шаль в большие лоскуты.
Их цвет уже тускнеет, материя всё тоньше,
Лишаются привычной роскошной пестроты.

Пред ночью совладать не могут по канону,
Но по утру художник соединяет “холст”,
Внесёт пунцовость, пышность, украв их у пионов,
Расстелет полотно на сотни дальних вёрст.

Лавандовой водой всечасно умывался
И руки тёр он цедрой от сочных апельсинов,
За облаком букета скрыть душу он пытался,
Что вонью источалась, подобно мокрой псине.

Нещадно он пытался сменить свою природу
Под куполом приятных для публики эссенций.
И от того казалось, что вечно он голодный
Бродяга, что ворвался в прилавок ярких специй.

Готовя в спешке угощенья,
С утра колдуя над столом,
Под хруст имбирного печенья
Я наслаждаюсь Рождеством.

В кругу семьи, чуть-чуть все в ссоре,
Поскольку выбились из сил,
Расставим лишние приборы,
Чтоб гость нежданный приходил.

Пяшчотна і шчыльна кранацца жадаю,
Як можа дазволіць бялізна да скуры,
Але ў руках сябе моцна трываю,
Бо нельга палохаць адразу натуру.

Кранаюся толькі тканіны кашулі,
А ў мроях хапаеш ды моцна цалуеш...
Да дрыжыкаў гэта мяне так хвалюе!
Як добра, што думкі мае не пачуеш!

***

Нежно и близко коснуться желаю,
Как может позволить бельё к коже,
Но в руках себя крепко держу,
Ибо нельзя пугать сразу натуру.

Касаюсь только ткани рубашки,
А в грёзах хватаешь и крепко целуешь...
До дрожи это меня да волнует!
Как хорошо, что мои мысли не услышишь!

Пишу я тебе, ничего не скрывая,
О чём я мечтаю, сейчас что заботит;
Печальная песня иль шутка смешная,
Но письма к тебе до сих пор не приходят.

На почте твердят, что доставлено срочно,
Читал недовольно при них получатель,
Вёл пальцем по каждой исписанной строчке,
Но я отвергаю как истый мечтатель.

О данной досаде пишу эту весть
И вскоре к тебе я сама прилечу,
Чтоб смог ты довольно всё это прочесть,
Послание лично тебе я вручу.

С ветрами привествие шлю и объятья,
Да только природа в пути изменит
В обидное сердцу глухое проклятье,
Пощечину звонкую лихо вручит.

Гореть будут щёки от пакости ветра,
Обиду держать будешь долго в себе,
И так не узнаешь, за что же так щедро
Послала гостинцы такие тебе.

Пыталась приличия я соблюсти,
Но вышло, что вышло. Пойми и прости.

Бедняк на коленях молил для того,
Чтоб больше не чувствовать голода в яви.
Услышал молитву сонм добрых богов
В период упорной работы на жатве.

С тех пор человек не метался в борьбе
За корочку хлеба и сытную крошку,
И плесень росла в его скудной крупе,
Испортив худые запасы картошки.

Ему не хотелось идти на работу.
Он смысла не видел, поскольку не ел.
Умело хитрил над своей же природой,
Но ветер неспешно крепчал, холодел...

Явилась зима, и народ торопился
Согреться в домах, насладиться едой.
Бедняг же в лачуге ужасной ютился,
Зияла дыра над его головой.

Забывши работу, остался без средств,
Не глядя вперёд, позабыв всё, забросив,
Страдал от своих же поступков и действ,
И смерть свою скорую встретил в морозе.

Ведь иногда для счастья нужно:
Увидеть красочные сны,
Открыть окно коль слишком душно,
Простой, приятной тишины.

И не гоняться за успехом,
А жить сейчас. Вот в этот миг.
Понять, что всё оно не к спеху,
Не заводить себя в тупик.

“Я должен сделать...” Нет. Не должен.
Придёт твой час вершить дела.
Любой исход для нас возможен -
Сжигай сомнения до тла.

Даёт он последний ничтожный сантим,
Чтоб приобрести марокканский жасмин.
Ему говорят: “Погоди, господин,
Ты должен ещё мне такой же один.”

Смотрел на торговца седой бедуин,
Властитель бескрайних, опасных пустынь.
Снимая с жены шерстяной палантин,
Торговцу отдал, словно это рубин.

Забрав свой товар, положивши в кувшин,
Сбил с толку бывалых торговцев-мужчин
И, не объясняя поступков причин,
Ушёл в мир бесплодных, песчаных глубин.

Наводит смуту твой характер
И очерёдность твоих действ.
Со мной ты холоден, бестактен,
Недостижим как эдельвейс.

Быть может, ну его, те горы,
Что ставишь на моём пути!
Мне надоели срывы, ссоры -
Полезней будет мне уйти.

Зови меня к себе гостить,
Когда вокруг уже стемнеет,
Чтоб вместе мы смогли испить
Ром с ароматом карамели.

И на балконе обсудить
Проблемы, новости и сплетни.
Зови меня к себе гостить,
Ведь это лучшие моменты

В погоне счастья, второпях,
Когда всем вечно плохо, мало,
Старайся не найти себя
На дне широкого бокала.

И пусть пугает ночь безмолвием и мраком,
Внушая ощущение, что света больше нет,
Надеюсь и пытаюсь хранить свою отвагу,
Чтоб встретить, обещающий нам многое, рассвет.

Забрезжит первый луч, снующий в поднебесье,
И с гордостью скажу, что я была права.
Сейчас же нахожусь в медлительном процессе,
Когда в ночи блуждаю и вижу всё едва.

Душа вся преисполнена
И тонет в изобилии -
В груди торчат, как молнии,
Кусты белёсой лилии.

То символы надежды,
Как саженцы взрастают.
От чувств приятных, свежих
“Бутоны” расцветают.

“Тягучий, вялый, как вода!” -
Тебе судьбу в тени пророчат,
Но вспомнят люди сквозь года,
Что эта жидкость камень точит.

Когда все быстро бьют по скалам
И тратят силы на мишень,
Ты неспеша водою талой
Пройдёшь в явившуюся щель.

И кто дурак в итоге будет?
Тот, кто бездумно бил и сдался?
Всё верно. Он же гневно судит
Того, кому тот путь удался.

Накинув плед и выпив чай,
Я чищу мужу апельсины.
Мой это личный зимний рай -
Дарить любовь своему мужчине.

Я выбрала быть худшей среди лучших,
Чтоб шанс иметь куда-нибудь расти.
Но что же так терзает, бьёт и душит,
Велит свернуть уже на полпути?

Тянусь творить на грани идеала:
От маленьких рассказов до поэм,
Но, кажется, что делаю так мало,
Что чувствую себя совсем “никем”.

Я молод был, но всё же помню
Молочно-сладкий аромат
От кожи шёл. Манящий. Томный.
Но был с ней робок, грубоват.

И потому жизнь я потратил
За шанс вернуть, что упустил.
Нашёл её. Возможно спятил.
Десятки лет боготворил.

Дала мне шанс начать сначала.
Обнял тебя. Я был в истоме,
Но с моих уст лишь прозвучало:
“Ты стала пахнуть по-другому...”

Лишившись чувств, упала взник.
Затем, очнувшись, с жаром веры
Издала страстный бодрый вскрик,
Желая звуком сбить барьеры:

“Увидев сонм, я убедилась,
Что Бог на самом деле есть!
Не зря со мной всё приключилось!
Он объявить хотел мне весть!”

И всех толкая, убегала,
Крича об ангелах и сне,
Но за спиной толпа шептала,
Поддавшись резкой суетне:

“Жара настала. Вот упала,
И оттого ей всё померкло.
На своде фреску увидала.
А что ж ещё заметно в церкви?

И потому ей херувимы
Кружились словно бы взошли.
Бывает. Что же, все ранимы.
Закончим гул. Мы не шмели...”

“Свободу жизни ощущаю!
Её хватает здесь с лихвой!
Бывает сложно. Привыкаю.
Ведь край пока мне не родной.”

Он усмехнулся, выпил пива,
И дальше вторил мне о том,
Как всё здесь здорово, красиво
И веет будущим теплом.

Но почему-то лик сменился
С необычайной быстротой,
И грустно мне проговорился:
“Но всё же я хочу домой...”

Когда вокруг всё расцветает,
Без лишних слов и сантиментов,
Я с ними вместе оживаю,
Вкушая зёрнышки Деметры.

Мир дышит, властвует в то время
И обретает чудный вид,
Как будто это часть Эдема
Иль сад игривых Гесперид.

И прелесть в том, что всё невечно -
Зима уйдёт, придёт всё внове.
Ну а сейчас, забыв беспечность,
Я пребываю в зимней дрёме.

“Опять не та!” - роняя ключ,
Я изрекаю вновь досаду,
А воздух, жарок и тягуч,
Не даст и шанса для разряда.

Очередную дверь пытаюсь
Открыть, но снова не она.
Каков мой путь? Я вновь теряюсь.
Боюсь дойти до мрака дна.

Хоть коридор и очень длинный,
Но и ему придёт конец.
А будет что-то мне посильно?
Я зритель всё же иль творец?

Когда мечтала быть как Ева,
Прожив всю жизнь у пяльцев, плит,
Но время тяготы и гнева
Сменяет Еву на Лилит.

“И что случилось? Где же робость?
Что за причина перемен?”
Всё просто: девственная скромность
Попала в будничный свой плен.

Мне к горлу подступает ком,
Судьба велит смириться,
Ведь я мечтаю лишь о том,
В чём шанса нет случиться

Просоленная пыль в глаза летит и щиплет,
А ветер вновь играет с лохматой шевелюрой,
В ушах свистит настойчиво, надрывно, даже сипло
В попытках запустить с утра морскую увертюру:

“Морской туман рассеется, и солнце к нам вернётся.
Буквально лишь минуты осталось потерпеть.
Волна, как молоко, теплом к ногам прольётся,
И жизнь в городке опять начнёт кипеть...”

Он подарил ей цепь на шею,
Сказав, что это знак любви.
Она шептала “Не жалею”,
Не смея ранить визави.

Но цепь имела свойство мучить,
Сжимаясь крепко как петля,
И боль была с ней неразлучна -
Она терпела всё любя.

Душила цепь, душил и он,
День ото дня неся урон.

И, перекрыв ей кислород,
Слегла она, разинув рот.

“Ещё одно дитя для вас
Посмертно будет. Вы не в силе
Родить для мужа. Ещё раз
Свой долг исполните в могиле...”

Вещал прискорбно господин,
Что принимал младенцев дамы.
Жалел один среди мужчин,
Надеясь вылечить все раны.

Десятый раз был долгожданным
Для мужа дамы, для тирана.
Родился мальчик громким, здравым,
Согласно варварскому плану.

Исполнив долг жены покорной,
Приняв хвалу от мужа, вмиг,
Уйти от участи придворной
Звала, переходя на крик.

Муж долго медлил с разрешеньем.
Шли дни и месяцы, но всё же
С тех пор его прикосновенья
Сопровождались гадкой дрожью.

Найдя жену себе другую,
Отправил даму в монастырь.
Она ушла и, торжествуя,
Нашла в тех стенах дом и мир.

Покой сменился подозреньем:
Второй луны прошли все дни
Возникли старые явленья,
А регулы* так не пришли...



*Регулы - менструация. Отсутствие менстурации является первым явным признаком беременности. Ранее регулы отслеживали по лунному циклу.

Пред сном веду я список дел:
Стремлюсь к намеченному плану.
С утра пыл сходит словно хмель -
Проснулась и ...
уже устала.

Взлетев, следи за гонором,
Хвали судьбу несмело.
А то утратишь голову,
От “танца Саломеи”. *

Заметишь слишком поздно,
Провал в большую бездну:
Сегодня венценосный,
А завтра неизвестный.


*За свой танец перед царём Иродом, Саломея запросила казни Иоанна Крестителя. После осуществлённого, ей принесли голову убиенного на блюде.

Твой ярый фанатик ликует и шепчет
Молитву о вечной и сильной любви,
И каждый день вера становится крепче:
Прибуду к тебе, втихаря воззови.

О если бы ты был религией света!
Я проповедь мира несла б как слепец.
Дышала тобой в письменах и заветах,
Псалмах, литургиях, как будто я жрец.

И если религия требует жертвы,
Внесла бы себя на алтарь как ягня.
И прах моей были смели б сны и ветры -
Исчезло бы прошлое, старое “я”...

Явленье необузданно
Приводит к угасанию:
Жестоко и бесчувственно
Пустое ожидание.

Мяркотнасць і агіда трымаюць маю душу,
Надзея ад чакання знікае назаўжды,
Калі зацята чую, як штось зрабіць я мушу,
Але ледзь адчуваю пагрозу ад бяды.

“Ня слухай сваё сэрца, трымай у ім пустэчу –
Так лепей табе будзе бяз болю існаваць.
Прасцей быць памяркоўным і, нават, так бяспечна... ”
Але я не згаджаюсь, жадая адчуваць.

---

Мерзость и отвращение захватывают мою душу,
Надежда от ожидания исчезает навсегда,
Когда настойчиво слышу, как что-то должна я сделать,
Но лишь чувствую угрозу от беды.

"Не слушай своё сердце, хранив нём пустоту –
Так лучше тебе будет без боли существовать.
Проще быть терпимым и, даже, так безопасно... "
Но я не соглашаюсь, желая чувствовать.

Как много впитали мы жертвенной крови,
Не раз наблюдая бездарную смерть!
И нас омывали кристальные воды,
Желая всё это быстрее стереть.

Точили нас ради орудия, крова,
Огнём обжигали, пытали песком.
Наш крик был беззвучен, безмолвно и слово -
Поныне мы служим для вас ремеслом.

Рождались вы в муках и быстро сгорали,
А мы наблюдали ваш цикл всегда.
А сколько историй вы переписали,
Что правда не явит себя никогда!

И только мы помним событий порядок,
Но уши не слышат гранита речей.
Лишь только насечки подарят загадок -
Послание предков для их сыновей.

Вы жаждите вечности - мы же иначе,
Сполна ощутили отвратный наш дар.
Как жаль, что мы, камни, не стонем, не плачем,
Терпя ваш болезненный, хлёсткий удар!

- Предвидев падение ясного Феба*,
Смотрю на прозрачное тёмное небо.
Пытаюсь всмотреться в заурядную тьму,
Но истину так я найти не могу.

- Отыщешь созвездие ты Ориона,
Побудь в тишине, вспомни каждое слово.
Смотри как сияет, мерцает Венера -
Пройдёт не напрасно в раздумьях вечеря.

Советы послушав, я стала смотреть,
Но так не смогла ничего разглядеть,
А мысли подавно не шли ко мне следом,
Смиренно сдаваясь досаде свирепой.

Браня все наказы, ушла от домов
На зов вечной тиши, полей и лесов.
И там, избежав всех огней фонарей,
Увидела множество звёзд, как людей.

Всё стало на место, но просто, насущно,
Рассеялась страха, невежества гуща.
И быстро забылась я сном, утомившись,
Сполна красотой тихих звёзд насладившись.

Феб - Аполлон, бог света в древнегреческой и древнеримской мифологиях.