Чтоб полюбить мгновенья жизни,
И чтить любую в ней минуту.
Не надо вычурных сюрпризов -
Хватает солнечного утра.

Жизнь привносит часто вздор и драму,
Претерпеть их можно, растеряв всю гордость.
Для кого-то падать: только в яму.
А кому-то не страшна и пропасть.

Человек зависал в высоте над обрывом,
И держала его лишь огромная лента.
Сверху голосом злобным, местами учтивым,
Убеждали его в правоте оппонента.

Шантажом усмиряли того, кто висел,
Говорили, что ленту сейчас разорвут:
“И неважно чего ты давно так хотел.
Вот порежем, и всё. И уже ты не тут.”

Ничего не сказал он на это в ответ,
Скрип металла услышать могли лишь едва.
Сам разрезал он ленту, как будто во вред,
Но свободу обрёл в этот миг торжества.

Не разбился, не умер, вразрез тем словам.
Получил неприятный, но лёгкий ушиб.
Говорили: “И что? Отстоял ты права?
А для нас ты упал в этот миг и погиб.”

Земля раскопана на грядки
И расстилалась как сукно.
Настало время для посадки -
Нёс каждый фермер плуг, зерно.

Один мужчина хвастал жменю,
Что он держал в своих руках.
И набивал ей сильно цену:
“Ох будет поле в колосках!

Смотри как пышен холм в руке!
Окупит траты во сто крат!
Засею им всё налегке!
И буду сыт я, и богат!

А что в руках ты держишь скромно?
Неужто мыши съели всё?” -
Вопрос задал он вдруг другому,
Что робко прятал тот своё.

Когда настало время жатвы,
Увидел фермер, что ничто
Не шло со жмени той богатой,
Зато другой собрал жнитво.

И вопрошал со злобы фермер:
“Да как ты мог взрастить с того,
Что ты держал? Да это, верно,
Ты воровал! Иль колдовство?”

Ему без злобы дал ответ:
“А ты что думал? Что пойдёт?
Ничто не выйдет тут на свет -
Пустая почва не даёт.”

Слова навек запомнятся,
Весёлые иль грустные,
Когда придёт художница,
Вложив в них ритм и музыку.

И даже сквозь столетия
Слова сойдутся вспять,
Напомнить о наследии,
Повторно удивлять.

“Хочу найти приют покоя,
Где будет тихо и стабильно.
Никак меня не беспокоя,
Реформы были б, но не сильно.

Ведь всё же надо да меняться,
И каждый раз, любой зачин
Заставит мигом догоняться,
И так до старческих седин.

А я хочу спокойной жизни.
Зачем себя так унижать?” -
Гнусавил гость, да тон капризный,
И бросил лампу натирать.

Джин любовался этим видом
И говорил слегка с улыбкой:
“Не зря так долго был укрытым...
Мечты, пески - они все зыбки.

О если б мог себе позволить,
Летел к желанной бы звезде.
Нельзя и с магией исполнить -
Таких гарантий нет нигде.”

Ночью перед празднеством,
Девы собрались.
Ленты ярко-красные
В косоньку вплелись.

Плакала невестушка
В страхе, как положено,
Пела всё: “Соседушки,
Как судьба-то сложится!

Больше не приходится
С вами да плясать.
Может кто уродится -
Стану зваться “мать”.

Девушки смеялися:
“Хорошо поёшь.
Больше здеся жалишься -
Лучше проживёшь!”

Лишь одна угрюмая,
Жаждала всё мстить.
Наконец придумала
Деву как сгубить.

Было больно утречком
Видеть, как жених
Вдоль ходил по улочкам
В поиске ткачих.

Выбрал деву с толстою
Длинною косой.
А её, чуть рослую,
Прогонял долой.

Платье той заказывал,
Бусы подарил.
И сватам наказывал,
Что ей тоже мил.

Вот уж завтра таинство,
Думала девИца:
“Вот увидишь, с заревом,
Будешь тоже злиться.

Как заснёшь, пригожая,
Нож я вознесу.
Будешь ты негожая -
Вырежу косу...”

У всех такое правило:
Пред тем, как умереть.
Коль имя не ославили -
Быстрее б всё успеть.

Воздвигнуть себе памятник,
Взрастить детей иль древо.
Неважно, кто ты: праведник,
Злодей иль королева.

Всем хочется истории
Оставить за собой,
Чтоб в храме пели "Gloria"
Как будто ты герой.

Летописные строки явили нам лица,
Чьи поступки, поди, предначертаны.
Но всегда да порвётся, исчезнет страница
С неудобными “громкими” жертвами.

Затеряется также “ненужный” бунтарь,
Что писал бы другую да правду.
И как с ним обходился его государь
За несходную с ним пропаганду.

Интересно, как много хранится меж строк
Таких лиц, что да канули в лету.
Прочитай всю историю наискосок,
Коль желаешь найти в ней ответы.

“Ты не грусти. Не так всё скверно -
Попробуй заново начать!”
Смеюсь в ответ, и, может, верю,
Да только хочется мне спать.

“Грустишь по новой?” - вопрошают.
Я отвечаю, что “ничуть”.
Но люди всё да понимают -
Надолго хочется заснуть.

Врата должны открыться богу,
Что в теле смертного живёт.
С добром в душе пройдёт дорогу,
С собою честен и не лжёт.

***

Никто не смог пройти ворота:
Монахи, дети, бедняки.
Но не нашёл никто подхода -
Встречали острые штыки.

Один герой пришёл к границе,
И у него плох был набег.
Вздохнул: “Мне нечем тут хвалиться -
Не самый лучший человек.”

Как только это произнёс,
Врата открылись пред героем.
Тропа светилась вдоль берёз,
Вела того, кто был достоин.

Желаешь быстро позвонить,
Сказать о том, что очень важно,
И продолжаешь всё твердить,
Что потерять меня не страшно.

Звонишь, чтоб это рассказать,
Ведь ставки очень высоки.
Но можешь мне не сообщать -
В ответ услышишь лишь гудки.

Беглянка скрывалась в лесу от напасти,
Деревья съедали её плач и крик.
Боялась, что зверь разорвёт ту на части.
Во сне съесть пытался, содрал воротник.

Лечила укусы на теле при свете,
А ночью скрывалась, пыталась уснуть.
Вставала средь ночи от рёва медведей
И в страхе немом продолжала свой путь.

Смешались рассветы, побеги, закаты,
Она забывалась откуда укусы
На теле её, будто это стигматы,
И странно разорвана старая буза.

Когда же и силы её покидали,
Взмолилась пред солнцем, желаясь спасти.
Ей листья в ответ скорбно, тихо шептали:
“Не сможешь, увы, ты от нас так уйти.

Здесь нет никого. Криков даже не слышно.
И в страхе своём стала ты забывать,
Что в сказке своей ото всех сторонишься,
Себя продолжаешь ты дальше кусать...”

“Чего б ещё отведать? Что же?
Кокос иль бурфи? Расгулла?
Найти новинку невозможно.
Меренга? Было. Пахлава?”

Скучали сытые гурманы,
Укрывшись тонкостью туник,
Новинки были им желанны:
Хотели тешить свой язык.

Призвали повара для дела,
Велели чем-то удивить:
“Неужто всё на свете ели?
Попробуй нечто смастерить!”

Минуту в ужасе он думал,
Считая в мыслях яств запас.
Затем просил доставить сумку -
Прислали с кухни в тот же час.

Засунул руку, да поглубже
И речь свою произносил:
“ То враг особы, что досужа,
Ведь тратит много наших сил.

Взращён трудом и власть имеет
Над всеми тварями земли.
И кто его творить умеет,
Того зовите в короли.

И то, что в сумке я держу
Способно вызвать бунт, мятеж.
Я сам, признаться, дорожу
Им даже, если он несвеж.”

Вельможи радость испытали:
“Яви! Не мучай! Боги! Небо!”
Вскочили с мест, к нему бежали -
В руках держал он ломтик хлеба.

Не секрет, что везде да хранится
Иллюзорность без всякой границы,

Но, вплетаясь в волокна рутины,
Не находим её середины.

Вот пример перед нами сверкает:
При касании лёд обжигает

Парадокс, но для нас то привычно,
Ведь с младенчества, будто, логично.

Может быть все легенды и сказки -
Это с прошлого чьи-то подсказки?

Пробуди в себе ты фантазёра
И найди пустой ящик Пандоры.

Отыщи на дне темном, пустующем
Ты надежду на светлое будущее

Так легко горе вниз да затянет.
Пребывай каждый день в своей вере.
И тогда, в один день, вдруг нагрянет
Дождь из снега в холодном апреле.

Пусть вода в виде слёз истекает
По окну, но снаружи, в природе.
А надежда в тепле возрастает
В виде записи в книге, в комоде.

“Будет всё хорошо. Пробивайся.
Не держи в себе зло и уныние.
Будет сложно, но всё же, старайся,
Чтоб не стать чувств печальных рабынею.”

Искатель читал изречение спешно,
Где грозно твердилось о ценах за мудрость:
“Поведаешь всё. Плата лишь неизбежна -
Забудешь свой дом, своё прошлое, сущность.”

Не смог устоять перед этим соблазном
Владеть всеми тайнами мира один.
Не счёл он тот текст чем-то очень опасным
И ринулся в странствие шифров, былин.

Прошло много времени с этого случая.
Кто знал того мужа, покинули мир.
Средь толп всё бродил пожилой и дремучий
Чужак, что искал день за днём монастырь.

Он что-то невнятно твердил о структурах
Создания мира, но только не знал
Кем был он. Искал о себе в лигатурах,
Надеясь, что кто-то о нём да писал:

“Я мудр и знаю такое что смертным
Понять невозможно. Хоть кто-то ещё
Со мной бы хранил мировые секреты.
Не помню себя. Кем я был. Кем крещён.”

Народ наблюдал за речами пришельца
И в силу годов все сочли что он слаб
От старости разумом, может и сердцем.
Вели его к месту, где жил эскулап.

То был врачеватель не самый успешный,
И счёл что старик повредился умом:
“Я всё понимаю, приятель сердешный,
И завтра отправим к друзьям в жёлтый дом*.”







*Жёлтый дом - психиатрическая больница

Бывает больше пользы будет
От фразы, брошенной в сердцах.
От сна, мгновенно, всех разбудит,
Снесёт, как буря, старый прах.

Пусть тяжело и неприятно,
Зато потом, как на крещенье,
Надев, считай, хитон опрятный
Познаешь скоро очищенье.

Рубил человек топором в чаще древо,
Оно же молило не мучить его:
“Но, брат, почему? Чем тебя я разгневал?
Не сделал плохого тебе ничего!”

На это мужчина смеялся открыто:
“С чего ты решил, будто я есть твой брат?
Любая дорога пред мною открыта,
А ты же кореньями в почве зажат.”

Но древо шуршало усердно листвой:
“Я тоже был раньше глупцом, как и ты.
И в прошлом давил я своею ногой
От злости оккультные тут же цветы.

Храню я в себе те остатки ростков,
И если погибну, вещаю тебе,
Ты станешь сородичем пней и кустов
И дни посвятишь безутешной мольбе.”

Но шелест закончился треском ствола -
Не слушал мужчина советы листвы.
А позже, как только взошла уж луна,
Нащупал на теле кусочки травы.

А кожа мгновенно темнела, грубела,
И жилы с запястий тянулись всё оземь.
Под ним половица нещадно хрустела,
Сок древа стекал с того места, где слёзы.

Наутро собрался народ у жилища,
Где за ночь могучее древо взошло.
Стекала смола. Наверху корневище
Без устали в землю тянулось, росло.

Считать по праву мы не можем
Себя богами, но, увы,
Всегда найдётся нехороший
Пример с нахальством роковым.
***
Вельможа как-то был разгневан,
Ведь раб посмел украсть для сына,
Сорвать плоды с младого древа
С садов великих господина.

Решив устроить вору кару,
Созвал бойцов и дал им ленты,
Велел им вмиг начать удары
Под гвалт и звук аплодисментов.

К воришке грозно обратился:
“Смотри на них, вершится суд.
Молись, чтоб в белом славно бился,
Иначе сына вмиг убьют.

Но если бой решит иначе,
Казню немедленно тебя.
Не стал сегодня ты богаче,
И жизнь решится чрез меня.”

Но вдруг боец с белёсой лентой
Упал на землю, проиграв.
Вонзил в себя раб шпагу крепко
За сына жизнь свою отдав.

Вельможа ночью спал спокойно
Как будто не было беды,
Но между тем в вершине гордой
Творились новые труды.

Почуяв дерзость, боги стали
Партейку шахматов играть.
И для свершения избрали
Цвета, что будут означать.

“Коль победит фигурка черных,
Умрёт во сне. На том исход,
Но если шансы иллюзорны -
Не сможет сын продолжить род.”

Сегодня мы ступаем по тропке неспеша,
Её мы изучили - по ней идём годами.
Но ветры, так бывают, за нас всё предрешат,
Снесут в другую сторону как мощное цунами.

И потому я знаю, что нужно быть готовым,
Намеренно гулять, сворачивая путь,
Чтоб случай нам казался курьёзным, даже плёвым,
Позволь мне на мгновенье тихонько повернуть.

Где силу берёте? Источник? Сосуд?
Ответьте, прошу, очень срочно!
Быть может плоды этой силы растут?
В вопросе поставьте мне точку."

Пощупал запястье мудрец у мужчины
И скорбно ответил на данный вопрос:
"В крови твоей много от жара рубинов.
Унять их поможет одна капля слёз.

В тебе много злобы и страсти бытует,
От этого кровь и кипит, как ей свойственно.
Остаться без силы она так рискует,
Ведь сила хранится в душевном спокойствии.”

Встречая закаты на месте мечтаний
Всегда вспоминай те мгновенья печали,
Когда в тех местах прошлых уж обитаний
Твои все желания враз умирали.

Когда вспоминаешь отрезок истории,
Где было не так уж и всё хорошо.
Тогда, исходя из насущной теории,
Ты ценишь что будет и то, что прошло.

Если скучно без азарта,
В тягость жить на ровном месте,
Можно быстро и внезапно
Жизнь украсить переездом.

Препятствия все пустяковые -
Не так в этом мире паршиво,
Когда ты весёлый, здоровый,
Родные по-прежнему живы.

Когда ты лишишься детали
Из формулы, сказанной выше,
Тогда уж поймёшь, что не врали,
Но поздно весь принцип услышал.

Ценить очень трудно, что с детства
Имеешь, как будто то вечно,
Но после периода бедствий
Не будешь ты больше беспечным.

Проживая шаблон персонажа,
Утопая в цветках флердоранжа,

Убегала “девица” от точек,
Оставляя зияние в строчках.

Её автор не мог подчинить,
С ней ничто он не мог сочинить.

Свадьбой сказ он хотел завершить –
Так пытался её подкупить.

Описав ей прекрасного принца,
Пролистнуть уж хотел он страницу,

Но сбежала “девица” к роману,
Где гостил образ левиафана.

Автор сдался и стал вопрошать
Что ещё от неё ожидать:

“Почему ты не хочешь, как все,
Во всей полной явиться красе?

Чтобы чтец мог сполна насладиться,
С принцем следует вам пожениться. ”

Но девица твердила упрямо:
“Я тебе не прекрасная дама!

Пусть и сОздал меня ты такую,
Но пиши лучше личность другую.

Завлекают меня эти мифы,
Сказ о море, коралловых рифах,

А меня видишь ты как принцессу,
Что венчается в пышную мессу.

Не гожусь я для бала и песен –
Этот мир очень скучен и пресен.

Коль насильно меня всё же впишешь,
В пепелище рассказ свой увидишь! ”

"Подольше помолчи,
Чтоб не сорвать все планы.
Держи в руках ключи
От нового этапа."

Спровадили былое,
Закрыв входные двери,
А сами, понемногу
Свыкаемся и верим.

Да здравствует спокойствие
И новая страница!
Займёмся обустройством
Своей уже светлицы.

Семья уезжала в восточные земли,
Желая найти себе новый приют.
А с ними был тот, кто для всех неприемлем,
Бесёнок, творивший для дома уют.

Те люди любили его и хранили,
Скрывая от всех доброту существа.
С измАльства в согласии радостно жили –
Соседи бранили “плодом колдовства”.

Семья не сумела оставить любимца
И в тайне от всех забрала в новый дом.
Загинула сразу соседей пшеница,
И с мором боролись почти всем селом.

Когда же приехали люди на место,
Встречал их посёлок дарами и мехом
В границах чужого, иного уезда:
“Да это же хатник пропащий приехал! ”

Бывает, что чувствуешь - боль вся проходит,
Фиксируешь время душевного роста.
Но всё же, конечно, местами, исходит
Энергия горя, что спрятать непросто.

Неужто со мной это было недавно?
И как избежать вновь подобного ужаса?
И зависть к счастливцам бывает так явна,
Что, кажется, свет во мне скоро задушится.

Мне страшно, что часто от мыслей беснуюсь.
Не должно во мне это сладостно жить.
Надеюсь со временем нормализуюсь.
Судьба даст возможность мне всё позабыть.

Проблемы забываешь,
Находишься в экстазе,
Когда с окна смываешь
Следы от зимней грязи.

И с этим пропускаешь
Весенний луч в темницу.
И грудью ты вздыхаешь
Букет сырой землицы:

“Весна пришла! Тягуче
Стояла на границе.
Неси скорее тучи
С душистою водицей!

Чтоб шибко распустились
Деревья в этом мае!
А там уже схватились
О планах урожая.”

Девица просила гадалку: “Раскрой - ка,
Что карты толкуют о силе любви,
Ведь сердце моё чересчур неспокойно
И шепчет, мне “связи ты с ним оборви...”

Гадалка колоду раскинула живо,
И скатерть пестрела от ярких картинок.
Ответ прозвучал на вопрос торопливо:
“Не строй из любви роковой поединок.

Смотри, в отношениях императрица,
Сулит о запале приятном, большом...”
Но окна раскрылись в огромной светлице,
И ветер тряхнул эту карту вверх дном.

Недугом изъеденный мученик плакал,
Взывал и молился, желая найти
Волшебника, духа иль даже оракул,
В надежде себя поскорее спасти.

Явился к нему луч из света благого
И спрашивал эхом: “Чего же велишь? ”
Ответил несчастный: “Всего-то немного.
Бессмертием горе моё победишь. ”

Ему обещали, что просьба его,
Услышана свыше, исполнена будет:
“А имя твоё ещё очень давно
Никто из преемников не позабудет. ”

Охваченный счастьем от встречи с лучом,
Страдалец решил рисовать этот случай.
К утру, перед встречей обычной с врачом,
Скончался он скоро, внезапно, беззвучно.

Рисунок предсмертный, с годами, как дОлжно,
Народом окажется самым любимым.
Вот так клятву сделали сверху возможной,
Надолго заставив шептать его имя.

Паре новой Судьба, поднимая бокал,
Тост пророческий произносила:
“Пусть сегодня отсчёт ваших в жизни начал
Приступает с удвоенной силой!

Но как только ваш быт станет скучным, и шаг
Воли случая станет известным,
Доставайте пожитки, огромный рюкзак -
Награжу новым я переездом.

Вы проклятьем сочтёте немедля слова,
Возжелавши прожить дни простые,
Но поверьте, пока ваша жизнь нова,
Вечно будете вы молодые!”

"День" подходил к своему завершенью,
Передавая заботу о мне.
И, перед тем как предаться забвенью,
Молвил и жест подавал он луне:

"Рад, что пока удаётся скрываться:
Как хорошо наблюдать это издали!
Главная пытка: возможность остаться
Наедине с твоим страхом и мыслями."

Я же учтиво ответила путнику:
"Да. Удаётся. Несчастная "Ночь".
На отвлеченья пока что уж скудная,
Но и тебя я смогу приволочь.

Кто-то однажды да вспомнит при солнце.
И вот тогда я с тобой потолкую.
Ну а пока, уходи, мой знакомец.
Чувствую, ночь, проведу никакую..."

Горем убитая, дева стенала,
Слёзы скатились на поле ростков,
И, как слезинка последняя пала,
Семя взбодрилось от тысячи снов.

Слабость взрастила бутон из глубин,
Где не знавали о солнечной ласке.
Был тот росток разноцветен и длин,
Вид его был необычно дикарский.

“Нечто” питалось печалью и горем.
Жаждав увидеть, что станет потом,
Дева намеренно плакала в поле,
Веря, что вырастет “это” цветком.

Много солей это чудо впитало –
Выше и выше росло вопреки.
С девы веселье оно забирало:
Корни пускали из слёз ручейки.

Выросло в древо могучее, злое
Соком своим поле всё отравило,
И, покусившись на сердце людское,
Деву немедленно враз поглотило.

Приняв таблетку, или две,
Взываю к помощи Морфея.
Дарю покой я голове,
Надеждой светлою лелея.

На время чувствую триумф,
И боль от тела отступает,
Но, как Мольеровский "Тартюф",
Наоборот, не помогает.

Пульсирует в висках.
Прогнать бы надо мысли,
Что шум творят в ушах,
Над головой нависли.

Пора ложиться спать,
Но ничего не будет.
Пора уже признать
Запал мой тощ и скуден.

Мне надо лишь заснуть,
Чтоб возвратить все силы.
Позволь хотя б вздремнуть,
Остатки б сохранили.

Но сон мне говорит,
Что я и так во сне.
Но почему болит
Как будто я вовне?

"Всё это лишь кошмар.
В нем спрятано коварство.
Да у тебя тут жар!
Прими скорей лекарство!”

Границы испытаний меняются всечасно,
Чтоб знать, на что способен, что можешь ты позволить.
И потому от мелочи, бывает, вдруг, ужасно,
Что отдаёт противной, неизлечимой болью.

"Пройдет всё" говорят, когда сейчас на взводе.
Мечтаешь о машине, что время пролистнёт.
Таков закон для роста, придуманный в природе,
Когда через страданья твоя душа растёт

Нямалы скарб трымаеш, калі ты моцны духам,
І ўсё ў жыцці падобна на стэп ці на раўніну,
Каб моц выпрабаванняў ня мог стварыць ні руху
Ператвараць тваю душУ ў дзіравую тканіну.


Немалое сокровище держишь, когда ты сильный духом,
И всё в жизни похоже на степь или на равнину,
Чтоб силы испытаний не могли сотворить ни движения
Превратить твою дУшу в дырявую ткань.

Бесконечный сосуд представляет
Из себя пересказ впечатлений.
Сколько помню, они вдохновляют
На создание стихотворений.

Но нюанс заключается в теме
Что несёт негатив за собою:
Если сильно вникать в чьё-то бремя,
То проблема срастётся с тобою.

И тогда я желаю, чтоб сердце
Не проснулось от долгого сна,
Но тогда я пишу без усердий,
Как сосуд, осушаясь до дна.

Чтоб исцелить больную душу,
Довольство вспомнить или радость.
Преграды горя вмиг разрушит
Простая будняя усталость.

Душа не воет так от боли,
Когда все мышцы на пределе,
И с телом крепнет также воля,
Когда идёшь к желанной цели.

Работа, споры или дело,
Трудись, как будто ждёт медаль.
Отдайся с чувством и всецело:
Гони печаль в глухую даль.

Вознаградится. Вот увидишь.
Что хлипко, обретёт свой вес.
Уже сейчас ты предвосхитишь
Тяжёлый личностный прогресс.

Рыцарь, желая свершить славный подвиг,
Ринулся в горы в надежде найти
Монстра жесткого. Сделал он окрик –
Лишь тишину смог с собой унести.

Рыцарь растерянно спрашивал горы,
Где же чудовище страшное есть.
Горы в ответ грохотали все хором:
“Чащи, возможно, хранят эту весть... ”

Рыцарь помчался, мечами срезая,
Ветви, которые вечность росли.
Чащи в ответ на вопрос восклицали:
“Смилуйся, больно. Ответ там, вдали... ”

Рыцаря ветви направили к морю:
“Монстра яви! И не порти свершения! ”
И на волнах, колыхаясь, не споря
Молча блистало его отражение.

Посылала тогда я молитву,
Чтобы был он “живым и здоровым”.
Кто-то позже в ответ мне воскликнул:
“Повторите с попыткою новой!

Тот запрос обработан был поздно.
Вы попали как раз в пересмену,
Потому выбирайте в опросе,
Как в итоге исполним отмену.”

Для того чтобы цели добиться,
Далеко не всегда нужно бегать
К ней без устали. Лучше смириться,
Ничего ровным счётом не делать.

Отоспаться, наесться, послушать
Шелест листьев иль чей-то сюжет.
И когда утолишь свою душу -
Вот тогда лови действий момент.

“ - Я кахаў яе ды страціў.
З іншым хораша жыве.
Як прымусіць зноўку плакаць?
Раздражняе смех яе!”

“- Пі хутчэе зелле з мёдам.
Змые з усёй жыцці атруту.
Развітайся з тым праклёнам -
Больш ня вымавіць ні гуку!”

Дурань выпіў усё да кроплі,
Ня жадаючы цягнуць,
Намачыў рот тым сіропам
І спыніў вакол усё чуць...


“ - Я любил её да потерял.
С другим хорошо живёт.
Как заставить снова плакать?
Раздражает смех её!”

“Пей быстрее зелье с мёдом.
Смоет со всей жизни яд.
Попрощайся с тем проклятьем -
Больше не произнесёт ни звука!”

Глупец выпил всё до капли,
Не желая тянуть.
Намочил рот тем сиропом -
И прекратил вокруг всё слышать.

Опёршись о стену, стояли мужчины,
Прося у прохожих еды и воды.
Чрез раз получали удары дубиной
От тех, кому жалость и милость чужды.

Один из несчастных рыдал как дитя,
Сжимая в руках пару грязных монет
И вторил о том, что потратил всё зря:
“Богатства того уже попросту нет”.

А рядом стоял незнакомец с улыбкой,
Худее, грязнее он был пуще всех:
Потряхивал пыльной и сальной бутылкой,
Глухой издавал он на это всё смех:

“Сегодня я понял как счастлив, приятель!
Владел ты богатством и всё потерял.
Удел мне такой, к счастью, чужд, непонятен -
В руках не держал я такой капитал.

Люблю свою долю, удары, работу!
Твой плач дал возможность мне это понять:
Уж лучше прожить, не имея чего-то,
Чем что-то иметь, а потом потерять!”

Вновь пишу я о том, что волнует,
Не стараясь считать то шедевром.
Пусть же мысль моя существует,
Посыпаясь на голову пеплом!

Ведь иногда для ёмких фраз,
Что очень громки и важны,
Чтоб эпохальный был окрас,
Момент им нужен тишины.

“Вины в вас нет. Нам очень жаль.
Но что случилось, то случилось”
В тот ненавистный мне февраль
Спасти тебя не получилось.

Свою печаль храню в себе.
Хочу от всех сбежать и скрыться.
И в этой мысленной борьбе
Боюсь что это повторится.

Он улыбался, был услужлив,
Накинул быстро ей пиджак,
Чтоб образ ласкового мужа
Не портил новенький синяк.

Она смущённо улыбалась.
На днях вернулась от друзей:
Сначала, плача, колебалась,
Боясь, что будет ей больней...

Никто не судит её выбор,
Но только страшно за неё,
Что новостной, однажды, диктор
Расскажет кто её убьёт.

“Сегодня настал этот день. Мне поверьте!” -
Старуха твердила который уж год. -
“В наряд погребальный меня вы оденьте.
Пришёл, наконец-то, мой скорбный черёд.”

Семья одевала так каждое утро
В течение долгих двенадцати лет,
Но жизнь жестокая, всё-таки, штука -
Встречала старуха свой каждый рассвет.

Так всякое утро твердила, что силы
Её покидают “не то, что вчера!
А холодно нынче! Аж кости заныли!
Вот знак, что уйти мне сегодня пора...”

Наряд свой снимала под вечер с печалью,
Гласила: “Уйду я сегодня во сне.
Накройте меня этой вязаной шалью.
Молитесь за душу мою в тишине.”

Когда же действительно это случилось,
Никто, как ни странно, по ней не скорбел.
Все звёзды сияли, и солнце светилось,
Лишь только шкаф с платьем её опустел.

­Я дарю тебе стыд, оправдание
Почему же к тебе не ходила -
Всё ссылалась на жизнь, расписание,
Откровенную ложь говорила.

А теперь я, увы, опоздала -
Твоя жизнь стала скучной и блеклой.
Свой подарок сейчас я послала,
Голубой перевязан он лентой.

Как жестоко бывает молчание!
В слабый миг прокричу: “Не могу!”
Но воздастся любое старание,
Потому я томительно жду.

Закатный луч подобен упавшей на пол шали
Прозрачно-золотистой, ажурной по углам.
Лежит как полотно на гладкой магистрали,
А тени фонарей “срезают” пополам.

Со временем теней становится всё больше,
И превращают шаль в большие лоскуты.
Их цвет уже тускнеет, материя всё тоньше,
Лишаются привычной роскошной пестроты.

Пред ночью совладать не могут по канону,
Но по утру художник соединяет “холст”,
Внесёт пунцовость, пышность, украв их у пионов,
Расстелет полотно на сотни дальних вёрст.

Лавандовой водой всечасно умывался
И руки тёр он цедрой от сочных апельсинов,
За облаком букета скрыть душу он пытался,
Что вонью источалась, подобно мокрой псине.

Нещадно он пытался сменить свою природу
Под куполом приятных для публики эссенций.
И от того казалось, что вечно он голодный
Бродяга, что ворвался в прилавок ярких специй.

Готовя в спешке угощенья,
С утра колдуя над столом,
Под хруст имбирного печенья
Я наслаждаюсь Рождеством.

В кругу семьи, чуть-чуть все в ссоре,
Поскольку выбились из сил,
Расставим лишние приборы,
Чтоб гость нежданный приходил.

Пяшчотна і шчыльна кранацца жадаю,
Як можа дазволіць бялізна да скуры,
Але ў руках сябе моцна трываю,
Бо нельга палохаць адразу натуру.

Кранаюся толькі тканіны кашулі,
А ў мроях хапаеш ды моцна цалуеш...
Да дрыжыкаў гэта мяне так хвалюе!
Як добра, што думкі мае не пачуеш!

***

Нежно и близко коснуться желаю,
Как может позволить бельё к коже,
Но в руках себя крепко держу,
Ибо нельзя пугать сразу натуру.

Касаюсь только ткани рубашки,
А в грёзах хватаешь и крепко целуешь...
До дрожи это меня да волнует!
Как хорошо, что мои мысли не услышишь!

Пишу я тебе, ничего не скрывая,
О чём я мечтаю, сейчас что заботит;
Печальная песня иль шутка смешная,
Но письма к тебе до сих пор не приходят.

На почте твердят, что доставлено срочно,
Читал недовольно при них получатель,
Вёл пальцем по каждой исписанной строчке,
Но я отвергаю как истый мечтатель.

О данной досаде пишу эту весть
И вскоре к тебе я сама прилечу,
Чтоб смог ты довольно всё это прочесть,
Послание лично тебе я вручу.

С ветрами привествие шлю и объятья,
Да только природа в пути изменит
В обидное сердцу глухое проклятье,
Пощечину звонкую лихо вручит.

Гореть будут щёки от пакости ветра,
Обиду держать будешь долго в себе,
И так не узнаешь, за что же так щедро
Послала гостинцы такие тебе.

Пыталась приличия я соблюсти,
Но вышло, что вышло. Пойми и прости.

Бедняк на коленях молил для того,
Чтоб больше не чувствовать голода в яви.
Услышал молитву сонм добрых богов
В период упорной работы на жатве.

С тех пор человек не метался в борьбе
За корочку хлеба и сытную крошку,
И плесень росла в его скудной крупе,
Испортив худые запасы картошки.

Ему не хотелось идти на работу.
Он смысла не видел, поскольку не ел.
Умело хитрил над своей же природой,
Но ветер неспешно крепчал, холодел...

Явилась зима, и народ торопился
Согреться в домах, насладиться едой.
Бедняг же в лачуге ужасной ютился,
Зияла дыра над его головой.

Забывши работу, остался без средств,
Не глядя вперёд, позабыв всё, забросив,
Страдал от своих же поступков и действ,
И смерть свою скорую встретил в морозе.