Батальонный встал и сухой рукой
Согнул пополам камыш.
«Так отпустить проститься с женой,
Она умирает, говоришь?
Без тебя винтовкой меньше одной,–
Не могу отпустить. Погоди:
Сегодня ночью последний бой.
Налево кругом – иди!»
...Пулемет задыхался, хрипел, бил,
И с флангов летел трезвон,
Одиннадцать раз в атаку ходил
Отчаянный батальон.
Под ногами утренних лип
Уложили сто двадцать в ряд.
И табак от крови прилип
К рукам усталых солдат.
У батальонного по лицу
Красные пятна горят,
Но каждому мертвецу
Сказал он: «Спасибо, брат!»
Рукою, острее ножа,
Видели все егеря,
Он каждому руку пожал,
За службу благодаря.
Пускай гремел их ушам
На другом языке отбой,
Но мертвых руки по швам
Равнялись сами собой.
«Слушай, Денисов Иван!
Хоть ты уж не егерь мой,
Но приказ по роте дан,
Можешь идти домой».
Умолкли все – под горой
Ветер, как пес, дрожал.
Сто девятнадцать держали строй,
А сто двадцатый встал.
Ворон сорвался, царапая лоб,
Крича, как человек.
И дымно смотрели глаза в сугроб
Из-под опущенных век.
И лошади стали трястись и ржать,
Как будто их гнали с гор,
И глаз ни один не смел поднять,
Чтобы взглянуть в упор.
Уже тот далёко ушел на восток,
Не оставив на льду следа,–
Сказал батальонный, коснувшись щек:
«Я, кажется, ранен. Да».
1922