Я отказался от звезды героя.
Считаю, что её не заслужил.
Приказ был: высоту взять малой кровью,
Не получилось. Роту положил!

"Бывает, - мне сказал комбат. «То правда.
А без потерь, не выполнить приказ,
Тем более, он письменный, из штаба,
Откуда прилетит к тебе награда.
Как примут генералы твой отказ?

Шуруй-ка, братец, в пятую ты роту,
Они без командира. Осмотрись.
Вливайся в коллектив. Чтоб завтра сходу!
Ни мне! Ни штабу! Родине в угоду!
Взять высоту, а немца сбросить вниз!»

А перед штурмом ливень начался,
Склон превратился в месиво из грязи.
И в этом месиве, карабкаясь скользя,
«За Родину!» - истошно голося,
Мы лезли вверх, как черти восвояси!

"Ай, молодцы! - нахваливал комбат,
Нас пятерых потом. Живых, из пятой роты.
- Спасли вы от врага наш Сталинград!
Заняв его важнейшие высоты."

Я отказался от звезды героя,
Считаю, что её не заслужил.
Приказ был: высоту взять малой кровью,
Не получилось. Роту положил…

Копали погреб и наткнулись на останки,
И смертный рядом медальон лежал солдатский.
Внутри записка. С ней всю ночь мы провозились.
Истлела малость. Но прочесть всë ж получилось.

Иван Петров. Двадцатый год,
Губерния -Тверская.
Вторая рота. Третий взвод,
Арт-батальон, сто первый полк,
Дивизия шестая.
Коли погибну невзначай,
Отправьте похоронку,
В колхоз «Заветы Ильича».
Там мать моя, с сестрёнкой.

В архив отправили запрос,
Оттуда, шлют ответ:
Расформирован уж колхоз,
Полвека его нет.

В могиле братской ваш солдат
Лежит под Таганрогом.
Тут я взорвался: "Хватит врать!
У нас он! Под забором!"

Опять запрос в архив строчим.
Ответ пришёл. С намёком.
Что, если мы не замолчим,
Что, если мы всем раструбим,
Петров - нам, выйдет боком.

Похоронили мы бойца.
В лесочке. Речка близко.
Над ним созвездие Стрельца,
Заместо обелиска!

Иван Петров. Двадцатый год,
Губерния -Тверская.
Вторая рота. Третий взвод,
Арт-батальон, сто первый полк,
Дивизия шестая.
Коли погибну невзначай,
Отправьте похоронку,
В колхоз «Заветы Ильича».
Там мать моя, с сестрёнкой…

«Твои дружки, сынок, - писала мать в письме.
Спросили, где ты. Я сказала им: в тюрьме.
Они мне сразу: так и так, тёть Маш, Валерик,
Остался должен нам большую сумму денег.

Чтобы твой долг, сыночек, грузом не висел,
И чтобы срок свой, ты спокойно отсидел,
Квартиру с дачей, я соседям продала.
Продешевила. Зато долг твой отдала.

Живу, сыночек, в гараже я, у подруги.
Ночами холодно и мёрзнут ноги, руки.
Но не волнуйся, я дождусь. А как иначе?
Черт с ней с квартирой! Да и черт с ней, с этой дачей!

Мне важно, милый, чтобы ты ко мне вернулся!
Чтобы не злобился, и сердцем не замкнулся!
А что касательно другого остального,
Ты разберёшься. Не суди меня уж строго…»

Когда я строки её, шёпотом читал,
Я как покойник был. Я точно не дышал!
Лишь между строками, зубами скрежетал!
Да всё кричал: не брал я, мать! Я в долг не брал!

Потом, долбил я, кулаками по стене.
Кипела кровь внутри меня! Как на огне!
Конвой ворвался, тут же, в камеру мою,
Но для себя я всё решил: вернусь - убью!

Денёк с утра, как видно задался,
Теперь и жизнь такая будет вся.
Вчерась пошёл посвататься я к Верке,
К неразговорчивой, застенчивой соседке.

Я к ней с душой открытой. Нараспашку!
Я к ней одел красивую рубашку!
Пиджак накинул, что от бати мне достался,
Вздохнул поглубже и у Верки оказался.

Она, как баба, хороша ещё собой,
А муж у Верки, бегал всё, к одной, к другой.
Потом отбегался, вдруг помер от инфаркта,
На той, другой. Как раз во время акта.

Ну это в прошлом. Верка ж встретила меня,
По-человечески. Как будто я, родня.
Когда узнала цель визита моего,
Накрыла стол. Вина налила своего.

Свой возраст Верка не скрывала. И призналась,
Что к сорока её годам уж не осталось.
К нам мужикам ни веры, ни надежды,
И уж тем более нас видеть без одежды.

Мы с ней беседовали, ночь всю напролёт.
К утру почувствовал я, тает Веркин лёд.
На предложение женой стать, чуть смутилась,
И улыбнувшись закивала. Согласилась.

Ушло то времечко, дружок!
Далече. За задворки.
Когда тебе на посошок,
Давали рюмку водки.

И выпив парочку глотков,
Дрейфуешь себе ровно.
Там, где спасёт от кулаков,
Ну разве, что икона.

А все дружки, как на подбор,
Верны были до гроба.
Любой замес решал забор,
Штакетников в нём много.

Бывало, улицей идёшь,
Хромая после драки.
А твои брюки, те, что клëш,
Теперь отцу на тряпки!

Потом менты и педсовет,
И мать в слезах хлопочет.
Что сил со мной бодаться нет,
Учиться мол не хочет.

Вердикт нам: Так! последний раз,
Пойдём вам на уступки.
И протоколом, здесь, сейчас,
Оформим на поруки!

Прошло с тех пор так много лет.
Все померли давно.
Отец мой помер, мать и дед,
Исчез тот самый педсовет,
И даже районо.

Ушло то времечко, дружок!
Далече. За задворки.
Когда тебе на посошок,
Давали рюмку водки.

Особо страшно было мне, в том, в сорок первом
Давал я волю, врать не буду, своим нервам.
Увидев танк, я ни на шутку напугался,
А жить хотелось. Что тут скажешь - потерялся.

Страх быть убитым он, исчез лишь через год
Но с каждым боем полк редел, редел наш взвод.
Среди наводчиков орудия в живых
Полно контуженных нас. Стало быть, глухих.

"Коль глух наводчик ему надобно кричать!
Да с матерком! – учил расчёты наш комбат.
Он сам, из боя вышел с рваной перепонкой,
Когда по пушке тигр бил прямой наводкой.

А в сорок третьем я представлен был к награде
Мой первый орден и статья в тогдашней «Правде».
Герой наводчик, - там писали, - из Кудепсты
Прознал, где слабое в броне у «Тигра» место.

Я в переходе под гитару пел
Бросали люди мелочь не гнушаясь.
В коробку. На которой я, взяв мел,
Два слова написал: в деньгах нуждаюсь.

На самом деле, был не беден я
И с лёгкостью бы мог себе позволить.
Купить квартиру-трёшку у Кремля,
Или свой Кремль рядом с тем построить.

Мой папа рядовой миллиардер,
Устав от моей жизни сумасбродной.
Вчерась мне указал рукой на дверь.
В след крикнув: «Шагом марш! Иди работай!»

Уехал я из дома. Прихватив,
Любимую испанскую гитару.
Чей взбалмошный и чей блатной мотив
Вломился в переход, как с пылу с жару.

Мой в песнях слог, возможно, и безумен!
Но у безумства то же есть цена.
Я пальцами наотмашь бил по струнам!
А те кричали криком на меня!

В мозгах вопрос: а выживу ли я?
От нестандартной и рискованной затеи.
Или же сдохну, с голода скуля,
Как пёс безродный у колбасной бакалеи.

Я пел весь день. Вдруг понял, что устал
Не пересчитывая всё, что набросали,
Я ту коробку с мелочью, отдал.
Бродяге, находящемся в печали.

Запрыгнув в «Майбах», видел я, как тот,
Вдогон смотрел, не веря в своё счастье.
Его со мной, подземный переход
Связал духовно. С ним теперь мы братья.

На днях послал открыточку тебе.
На ней Нью-Йорк в тумане предрассветном.
Я загадал желание себе,
Что прилетишь ко мне ты этим летом.

Ты как-то жаловалась: «Коленька! Москва
Вся затянулась смогом. Я тут в шоке!
Трещит от дыма страшно голова.
А ты вкушаешь жизнь в своём Нью-Йорке».

Но на открытку ту, прислала ты ответ:
"Пока не снимут санкции с нас, Коля,
Купить в Нью-Йорк, на рейс прямой билет,
Я не смогу". И подпись: твоя Зоя.

Я под эмоцией строчу: «Эй, Зоя, слышь!
Не принимай, проблему к сердцу близко.
Лети в Стамбул, оттуда на Париж,
А из Парижа, жми до Сан-Франциско.

Я покажу тебе тюрьму там - «Алькатрас»!
Она на острове. Поверь мне - впечатляет!
Твою дорогу оплатить готов сейчас,
А эти санкции любовь лишь закаляют!»

Я, между прочим, шоферю тридцатый год.
И если вижу на обочине дороги,
Стоит машина и открыт её капот,
Из-под которого торчат водилы ноги.

К нему подруливаю: «Что, брат? – говорю.
Никак сломался? Не горюй! Сейчас наладим!»
И вот он, улыбнулся я смотрю,
Всё понял сам: своих мы не бросаем!

Вертя баранку, вспоминаю как меня,
В семидесятых, по путёвке комсомольской.
На БАМ сослали, где друзья мои и я,
Сооружали там тоннель Северо-Муйский.

Возили грузы мы тогда по бездорожью.
Через тайгу, через болота, через сопки.
Бывало всякое, но верить в милость божью,
Я научился, когда не было страховки.

Плечом к плечу, трудились с нами зэки
Они бетонщики и с ними нет конвоя.
Бежать им некуда, тайга вокруг да реки.
Хотя нет помню, был побег. Бежали двое.

Их волчья стая догнала у перевала.
Мороз крепчал, а волки голодали.
Из всей истории плачевной ясно стало,
Что волки шансов этим двум не оставляли.

Я, между прочим, шоферю тридцатый год,
И если стал бы я по транспорту министром.
То награждал бы весь шофёрский наш народ,
Кого деньгами, а кого-то и пол литром.

"Неважно кто ты: врач или шофёр,
Или к примеру: деятель науки.
В тюрьме будь человеком, а не сукой"-
Сказал мне на этапе старый вор.

А через месяц помер он. Я помню
Февраль был за решетчатым окном.
В бреду предсмертном, вор всё звал Мадонну.
И та пришла! Сквозь стену! Сквозь бетон!

Ладонью его лба едва коснулась
И тот затих, отмучился видать!
Она ж исчезла. Стало быть вернулась,
В свою обитель. В Божью благодать.

Всё видел сам. От слов не откажусь.
Хоть до неволи был и атеистом.
Здесь в тишине Матросской на ночь, я крещусь,
Чтобы проснуться утром чистым! Чистым!

Бывает на войне конечно всё:
Потери. Страхи. Вши. Ну, а ещё
Победы, поражения и мудрость.
Солдатская смекалка. Чья-то трусость.

На сердце свою руку положа,
Я так скажу: комбат для куража
Солдат зазря на смерть не посылает.
Тут совесть его - чистая. Он знает.

Сыны мои! – кричит нам пред атакой.
Не надо на врага бежать ватагой.
Хитрее будьте. Помните, я с вами.
За жизнь цепляйтесь намертво! Зубами!

Прознали в штабе, тут недавно о комбате.
О том, что он в заботах о солдате.
Прислали особистов двух. Те рьяно
Комбата всё пытались скинуть в яму.

Ушли ни с чем. Для форта припугнули,
Что на крючке у них он, намекнули.
Ещё сказали, что лишат заслуг, наград.
Простым солдатом, мол пойдёшь, комбат, в штрафбат.

Вот дармоеды! Чтоб комбата напугать,
Пуд соли съесть придётся, коль не врать.
Его вон смерть и та, плюясь обходит.
Заговорённый. Что тут скажешь? Бог так хочет…

Брагу кружкой зачерпнул
Я из фляги, в сенцах.
Залпом выпил. Да заснул
Крепко. Сном младенца.

Снились: мать, отец, наш двор,
В Банном переулке.
Покосившийся забор,
Куры, гуси, утки.

В сорок пятом, в первый раз,
Ставила мать брагу.
Прямо под полом у нас.
Видел я ту флягу.


И в свои тринадцать лет,
Ночью, как в утробу.
В подпол я, кряхтя, как дед,
Лез, снять с браги пробу!

Думал малость отопью,
Мать то, не заметит.
Коли жажду утолю,
Бог простит и стерпит!

Флягу обнял я. Открыл
Крышку горловины.
И лишили меня сил,
Бражки, вражьи джины!

Аромат, который я,
Не вдыхал доселе.
Вдарил по носу меня,
Скрывшись в моём теле.

Сделав несколько глотков,
Кисло-сладкой браги.
Я поплыл вдоль берегов
Сказочной Шри Ланки.

Мать ругалась! Била так!
Что пришлось зубами.
Мне вцепиться в свой кулак,
Оставляя шрамы!

Брагу кружкой зачерпнул,
Я из фляги, в сенцах.
Залпом выпил. Да заснул
Крепко. Сном младенца!

У бабы Нины есть наколка,
Аж с довоенных, с тех времён:
С оскалом, злая морда волка.
Сгодилась швейная иголка!
Ей в Воркуте в тридцать седьмом!

В бараках лагерных ночами,
Под лай собак, да чей-то храп.
Кололи бабы себе сами,
На своих бёдрах голых баб!

Тогда баб Нине было двадцать.
И столько ж дали лагерей.
Весь срок пришлось зубами клацать,
На шалашовок - блатарей!

И были драки! Мордобои!
Убийства, стоны, вопли, кровь!
Одна причина бабской бойни:
Их однополая любовь!

Она сказала: "Я смекнула,
Что тут волчицей нужно быть.
И потому свой срок тянула,
С одним желанием - убить!

Сидя в неволе, вспоминала,
Баб Нина с грустью, каждый год.
Как она с гордостью шагала,
На смену, утром на завод.

Её любимый "Серп и молот",
Над входом - Сталина портрет,
Это сейчас он всеми проклят!
В тридцатых – лучше его нет!

Пусть и зазря она сидела.
Знать, такова её судьба.
Но смерть баб Нину не изъела,
И благосклонны к ней года.

В дыму табачном, с рюмкой водки,
Старушка плачет за столом.
Её рассказом о наколке,
Я без сомнений потрясён.

У бабы Нины есть наколка,
Аж с довоенных, с тех времён…

Мой конь споткнулся на скаку.
Хотя и крепок был. В соку.
Двухгодовалый жеребец.
Его купил мне мой отец.

Мы кувыркнулись пару раз,
Я цел. Есть ссадина меж глаз.
А конь не встал. Лежал, хрипел,
В мои глаза с тоской смотрел.

Конь себя словно проклинал!
Во рту мундштук он, злясь кусал!
И как стекло ломались зубы!
Краями острыми рвя губы!

В свои двенадцать полных лет,
Не видел я ни зла, ни бед.
И уж тем более не знал,
Что не жилец, тот конь, что пал.

Отец отправил меня в дом,
Сказав мне: «Конь твой, обречён…
Ты отпусти его, сынок.
К тебе вернётся он. Дай срок…».

Конь себя словно проклинал!
Во рту мундштук он, злясь кусал!
И как стекло ломались зубы!
Краями острыми рвя губы!

Он вместе с нами. Он как мы,
Кто с криминальным прошлым.
Серёга вышел из тюрьмы,
Сегодня ровно в восемь.

«Расклад такой, — ему сказал,
Я честно без утайки.
- Мы тут с братвой решили «нал»,
Забрать из сейфов в банке.

Водила нужен нам. А ты,
Срок чалил за угоны.
Тебе ж ментовские посты,
Как лярвы все знакомы.

Уйдём от банка без хвоста,
Получишь вдвое больше.
И будешь жить лет так до ста,
Хоть в Швеции, хоть в Польше».

Серёга слушал, не финтил.
На стуле не елозил.
Ну, а когда заговорил,
На ветер слов не бросил.

«Я в деле! – он сказал. - Но есть,
Условие одно.
Я ни хочу по новой сесть,
Как в прошлый раз. В дерьмо.

Я тачку лично подберу.
За выбор свой - отвечу!».
Он встал. Ушёл. А поутру,
Приехал вдруг на встречу.

Крутнув восьмёрку во дворе,
По выпавшей пороше.
Серёга вышел к нам. К братве,
Из новенького «Порше»

Сложилось всё, как никогда.
Мы взяли банк и скрылись.
И разбежались кто куда,
Деньгами поживившись!

Прошло полгода. Я узнал,
Проездом из Берлина.
В тюрьму Серёга наш попал.
Такая вот картина.

Но мы не бросим его там,
Подумаешь, всего-то.
Приговорили к трём годам.
Дождёмся. Да, чего там.

Меня не надобно так трепетно жалеть.
Ну что ж с того, что стал я «самоваром».
Пока живу, вам песни буду петь.
И баловать, своим репертуаром!

В одной из песен, расскажу, как я горел,
В подбитом «Яке» в небе над Кубанью!
И как без рук, впервые в жизни ел,
Искупанный в тазу, старушкой в бане!

Не думал я, ей Богу, никогда,
Что с жизнью, той счастливой распрощаюсь!
И будет рожи корчить мне беда!
Любуясь, как беспомощный я, маюсь!

Нас в церковь бабы, носят по утру.
Кладут всех на пол. В ряд. Перед иконой.
«Вся кровь твоя, гуляя по нутру, -
Сказал мне дьякон, - станет освящённой!»

Я, те две карточки, что мать дала на хлеб,
На чёрном рынке, на гитару обменял.
Её владельцем был цыган преклонных лет.
Он семиструнку, как от сердца отрывал!

Все струны в целости. Ни трещин. Ни царапин.
В свою удачу не поверил я и сам.
И окрылённый безграничным этим счастьем,
Схватив гитару, я рванул к своим дружкам.

А уже к вечеру, явился я домой.
Гитару мать завидев промолчала.
В глазах её прочёл: «Ну, хоть живой…»
Без криков, слава богу. Без скандала.

А через месяц, научился я играть,
Но вместо боя, а учил я бой испанский.
Мне улыбаясь утверждала моя мать,
Что я бренчал неплохо по-цыгански.

Я не расстроился. А мать сказала так:
«В гитаре, до сих пор жив дух свободы.
Сломить его, не сможешь ты никак.
Привыкните друг к другу, спустя годы».

Я, те две карточки, что мать дала на хлеб,
На чёрном рынке, на гитару обменял…

Он, умирая тихо мне сказал:
"Живи с улыбкой. Смейся, если грустно.
Вот я, к примеру, часто унывал,
По пустякам. Дурак был, потому что.

Остерегайся тех, кто промолчит,
Когда ты ждёшь в тот миг от них ответа.
И береги всех тех, кто так спешит,
Тебе помочь, с другого края света!

Таким, все двери настежь распахни,
Нет ничего дороже чистой дружбы.
И про врагов не забывай. Они одни,
Кто встречи ждёт с тобой, оскалив зубы!

Будь птицей в своих мыслях. И пари!
Между хребтами снежных горных пиков
И Бога, от души благодари,
Прочтением простых к нему молитв!"

Как птица, та, что стреляная влёт!
Руками, будто крыльями взмахнув.
Он умер… Или нет! Ушёл в полёт!
К заснеженным хребтам! Навек заснув!

Он, умирая тихо мне сказал:
"Живи с улыбкой. Смейся, если грустно…»

Сидел полковник наш на хлебном в штабе месте,
Дубовый стол. Почётных грамот только, двести.
Диван, компьютер. И конечно, кодекс чести,
Ему подаренный ещё, покойным тестем.

Пылился кодекс, но полковник пыль сдувал.
Салфеткой влажной кропотливо обтирал.
Настольной книгой своей, с гордостью назвал,
Когда к нему зашёл однажды генерал.

«А ведь я тоже, знаю кодекс наизусть, -
Сказал полковнику, он сквозь печаль и грусть.
Ну а особенно, параграф двадцать пять,
Где офицерам всем, предписано не лгать.

Полковник лестно генералу закивал:
«Да – да, я помню. Со слезами сам читал…»
Тут генерал, вдруг улыбнувшись произнёс:
«Вот тут лишка ты дал, полковник, насчёт слёз…

Все потому, что про параграф двадцать пять,
Тебе солгал я. Мне пришлось тебе солгать.
Решил проверить, а жива ли твоя честь,
Рекомендую, кодекс всё-таки прочесть».

Посвящаю своему другу бывшему афганцу...

«Вот уже месяц, я не пью совсем,
И больше в алкоголе не нуждаюсь» -
Так говорю друзьям, но только тем,
В ком сильно, я по пьяни сомневаюсь!

Бывает, что кому-то позвоню,
К примеру, ночью. И шепчу: «Я умираю…»
И если в трубке слышу, вдруг, возню,
То рву с ним связи. Имя забываю!

Иметь друзей надёжных, как привычка,
Осталась, у меня ещё с Афгана.
А с ней и две десантные петлички,
Впитавшие в себя всю пыль Баграма!

Жена кричит в сердцах мне: «Ты больной!
На голову! Или другие части тела!
Свихнулся! Пропитался той войной,
И нервы трепишь, сволочь, то и дело!»

Я выпил залпом пол бутылки коньяка,
Чтобы уснуть. И успокоить свою память.
Но в мозг всё ж влез, тот бой у кишлака,
Где духи, как те черти, бились насмерть!

«Вот уже месяц, я не пью совсем,
И больше в алкоголе не нуждаюсь» -
Так говорю друзьям, но только тем,
В ком сильно, я по пьяни сомневаюсь!

«Да ты никто! И звать тебя никак! -
Кричал в лицо мне на Лубянке злой следак.
- Вас, политических, была бы моя воля,
Сажал бы задницей на колья частокола!

Товарищ Сталин, с вами нянчится. Жалеет.
За вас паскуд перед народом вождь краснеет.
Давай рассказывай, как ты американцам,
Сплавлял секреты. А потом и итальянцам».

Я не успел ему сказать, что здесь ошибка,
Что итальянцев, англичан не видел близко.
Он конвоирам двум сигнал какой-то подал,
Один держал меня. Другой со мной работал.

Везли нас в лагерь, так сказать, на переплавку,
Включил следак, мне счётчик ровно на двадцатку.
На рудниках я зарабатывал похлёбку,
А к ней бесплатно раздавали всем чахотку.

Через два года, я случайно вдруг заметил,
В рядах вновь прибывших того, кто срок мне метил.
И с ним столкнувшись, я лицом к лицу, с усмешкой,
Спросил, откашлявшись: «Ну, что, брат? Стал ты пешкой?»

«Да ты никто! И звать тебя никак!» -
Кричал в лицо мне на Лубянке злой следак…

Мать вдруг призналась, что за ней висит должок,
Который надобно, ей вскорости отдать.
И стал я думать, где и как, в кратчайший срок,
Мне эти деньги, чёртовы достать.

В деревне нашей нет работы. Никакой.
И я подался на попутках в область. В город.
Мать с грустью молвила: «Вот также, батя твой,
Мальчишкой, в руки взял кузнечный молот».

В свои тринадцать -то, я крепок и силён,
И лишь для важности, пятак ещё прибавил.
Иду по городу. Мне бац! Дают купон,
С процентной скидкой на билет, на бой без правил.

В моём кармане мятый, выцветший штукарь,
Взглянул на адрес, что указан на купоне.
Пошёл искать. Нашёл. В подвале дома бар,
А в баре ринг, обшитый поролоном.

Тут всё серьёзно, всё культурно: бой, врачи,
И нет как в фильмах, в тех, что видел, беспредела.
Здесь победил ты, распишись и получи!
«А можно мне?!» — я, не сдержавшись бросил смело.

Меня внимательно, всецело осмотрев,
Судья кивнул и дал добро на поединок.
В углу на ринге, уж порядком озверев,
Махал руками от безделья мой противник.

Он был постарше. И на первых-то порах,
Мне от него в начале боя, ох досталось!
Но я словчился и ударил его в пах!
Вложив в удар все свои силы! Что остались!

Весь обессиленный, с разбитым в хлам лицом,
С сочившейся из ссадин кровью бурой.
Из бара вышел я, держа купон,
И нужные нам с матерью купюры.

«Так хочешь знать, всю правду о войне?
Ну, хорошо... Представь, ты весь в огне.
К примеру, в танке. Или же в окопе,
Когда огонь, жжёт органы в утробе!

И всем нет дела до тебя!
До твоих криков!
И ты уже рычишь, хрипя!
Как зверь, тот, дико!
Сжав пальцы намертво в кулак!
Вдруг замираешь!
На Фронте знают этот знак:
Ты умираешь!

Вот смог бы ты, пройти свой путь,
В подобной мясорубке?!
Где метко сев на твою грудь,
Смерть делает зарубки!
Так помечает она тех,
Кого за поворотом.
Уволочёт с собой наверх!
Хоть с пулей. Хоть с осколком!

И всем нет дела до тебя!
До твоих криков!
И ты уже рычишь, хрипя!
Как зверь, тот, дико!
Сжав пальцы намертво в кулак!
Вдруг замираешь!
На Фронте знают этот знак:
Ты умираешь!

Ложатся мины каждый раз,
Вокруг. Вот чёрт, всё ближе!
И молишь Бога: не сейчас!
Пожалуйста! Услышь же!
Но рвут налаженную связь,
Меж Богом и тобой.
Взлетая к небу: кровь и грязь!
Свечой! За упокой!

И всем нет дела до тебя!
До твоих криков!
И ты уже рычишь, хрипя!
Как зверь, тот, дико!
Сжав пальцы намертво в кулак!
Вдруг замираешь!
На Фронте знают этот знак:
Ты умираешь!

Так хочешь знать, всю правду о войне?!
Ну, хорошо... Представь, ты весь в огне…»

«…Враг закрепился. Наши штурмы бесполезны,
Несу потери!» – доложил комбат.
«Ты что скулишь?! Потери неизбежны! -
Ответил штаб. «Сейчас пришлём штрафбат!

Их не жалей! Бросай на пулемёты!
Глядишь заклинят те проклятые в жару!
По нашим меркам хватит тебе роты,
Пробить у немцев брешь или дыру!"

И вот уже в окопах к стенкам жмутся,
И прячут головы, склонившись штрафники.
Им наш комбат по-свойски улыбнулся:
«Уж подсобите! Просим вас, братки!»

Он позже скажет, что не смог бездушно,
Толкнуть людей, одних, навстречу смерти.
И потому решил, что вместе нужно,
Идти на штурм! Идти под пули эти!

И пусть в атаку мы бежали спотыкаясь,
Пусть сквернословили, втыкая в немца штык.
Но как сказал комбат нам: «Все мы дрались,
За нашу Родину! За русский наш язык!»

«…Враг закрепился. Наши штурмы бесполезны,
Несу потери!» – доложил комбат…

Волки рвали овцу. А собаки смотрели,
Жутко было собакам. Ну а волки наглели.
Съев овцу с аппетитом, дерзкий, крепкий вожак,
Приказал своей стае рвать трусливых собак!

И собаки от страха, на бегу кувыркаясь!
Как горох врассыпную по степи разбегались!
Волкам гнаться не в тягость, и они одним махом,
Догоняя собак тех, подкреплялись их мясом!

В этой вечной войне та, что длится веками,
Волк с собакой всегда остаются врагами.
С той поры много вырвано плоти клыками!
Да трохей перекушено в схватках зубами!

Там, где численность волка превзошла все пределы,
Принимаются меры. Меры эти – отстрелы!
Чуя эту опасность волк-вожак завывает,
А потом его стая выть за ним начинает!

И щенки гордо воют, пусть пока по-щенячьи!
Даже те, кто родился и пока что не зрячий!
С ними бок о бок матери подвывают волчицы!
Разлетаются птицы! В небе вспышки зарницы!

Волки рвали овцу. А собаки смотрели,
Жутко было собакам. Ну а волки наглели.
Съев овцу с аппетитом, дерзкий, крепкий вожак,
Приказал своей стае рвать трусливых собак!

Отсюда до Бога - два лестничных марша,
Часть склона у немца. Другая часть - наша.
С трудом закрепившись за выступ верёвкой,
Я замер, обнявшись с холодной винтовкой.

"На горных стрелков, ты охотиться будешь, -
Комбат говорил мне - Надеюсь не струсишь?
Стрелки - егеря, ещё та сволота,
Но главный твой враг помни, всё ж высота!

Где скользкие скалы, сорваться - раз плюнуть!
Где те же обвалы, снесут! Упакуют!
Ветра там насквозь продувают! Сдувают!
А ночью мороз, до костей пробирает!

Учти, если что, снять не сможем! Не выйдет!
Отсюда никто, твою смерть не увидит! "
Слова те, комбата, вдруг вспомнив, шептал я,
Себе с каждым шагом. В свой мозг их вбивая!

Поднялся я. Лёг меж расщелин. И ждать стал.
И вскоре стрелок первый, снятый мной, падал.
За ним был второй, и конечно же третий!
Не так уж страшны егеря были эти!

А при спуске то вниз, меня ливень застал.
"Ты иди отоспись! -мне комбат приказал.
- Уложил ты их, брат, до хрена и до кучи,
Отобьём вот Моздок и медаль тебе вручим!»

Отца не помню. Поднимала меня мать,
В сорок втором, когда годков мне было пять.
Она с трудом терпя и голод, и болезни,
Мне пела на ночь все Шульженковские песни.

И заучив, так, ненароком, те куплеты,
В госпиталя я пробирался. В лазареты.
Где с медсестрой гуляя браво по палатам,
Я эти ж песни, пел всем раненым солдатам!

За них мне сахар там давали! Даже хлеб!
И руку жали, кто без ног был! Кто был слеп!
Отпев все песни, я счастливый уходил,
Больную мать, кормить из рук своих спешил.

А в сорок третьем, той холодною зимой,
Один остался я. Лицом к лицу с бедой!
Но видно Бог всё ж крик мой, как-то услыхал,
Тянула смерть меня к себе! Да он отнял!

Я взял пластинку. Её вставил в патефон,
В шестидесятом, мне достался чудом он.
И песни прошлые, что знал я наизусть,
Будили в сердце моём трепетную грусть.

Немецкий "Мессер" сбросил точно в цель.
Два взрыва прогремели на корме.
И тральщик наш, ревя движками пел,
Молебен по сгорающим в огне!

Спаслись не все. До берега доплыли,
Кто не был ранен. Горстка моряков.
Средь них и я. К себе нас приютили,
Братки с пехоты, дав нам, хлеб и кров.

От пехотинцев мы всё ж отличались,
Ну, что ли почерком особенным. Морским.
Где бескозырки наши примелькались,
Там немец раздражëнным был и злым.

Я вытащил из ножен острый кортик,
На лезвии осталась чья-то кровь.
За восемь рукопашных, его кончик,
Лишь стал острее. Сталь тут, будь здоров!

Ведь кортик в своём роде, тот же вертел,
С него нельзя без смерти соскочить.
Мне эту тайну мичман рассекретил,
Он при царе, на флоте стал служить.

Я женился. А ту, уж порядком забыл,
На неё не держу я обиду.
Трудно вспомнить, за что я её так любил,
Парикмахершу местную Лиду!

А ведь стричься ходил по пять раз к ней на дню,
Благо волосы длинными были.
Себя часто словесно, я со злостью казню,
За ошибки мои, те, что всплыли.

Помню, Лидку водил в дорогой ресторан,
Ей заказывал лобстера в кляре.
На десерт та брала завсегда марципан,
А потом водку трескала в баре.

Её пьяную вусмерть я таскал на горбу,
Похмелял, как дурак утром ранним.
Не каким-нибудь пойлом, что налил бы врагу,
А Французским элитным шампанским.

Она смылась с другим. Говорят, что он чёрт!
Отмороженный, урка бедовый!
Ну а я, погрузился в семейный комфорт,
Каждый месяц, у нас как медовый.

Мне жена по судьбе. Так сказал мой отец,
И добавил: «Домашняя баба…
Будут детки в избе, на столе холодец.
Хлеб в печи. Ну а что ещё надо?»

Меня окликнул кто-то перед боем,
Я обернулся. За спиной стоял отец.
Ещё в гражданскую он пал под Могилёвом,
Служил в пехоте. До войны был пахарь, жнец.

На нём шинелька в сабельных порезах,
А сквозь порезы жёстко хлыщет кровь!
Он мне: «Сынок, смерть ищет самых смелых,
Уносит их, вертаясь вновь и вновь.

Пойду с тобой плечом к плечу в атаку!
От пуль закрою! От осколков схороню!
Просила мать в молитвах спозаранку,
Любой ценой спасти мне жизнь твою».

Вот политрук поднялся из окопа,
Он прокричал: «В атаку! Все за мной!»
И наша третья рота из Майкопа!
К врагу рванулась. Вспыхнул жаркий бой!

Я пережил атаку без ранений,
Нет даже и царапинки на мне.
Что спас меня отец, тут нет сомнений,
Дождусь его. Знать явится во сне.

Меня окликнул кто-то перед боем,
Я обернулся. За спиной стоял отец…

Меня с работы выперли за то,
Что я не сдал все нормы ГТО.
Не подтянулся. Прыгнуть не сумел,
А стометровку бегать расхотел.

Я им сказал, что я здоровьем слаб,
Что я в гробу видал спортивный ихний штаб.
Значка не дали, гады! Премии лишили!
Врагом народа без обряда окрестили!

Комсорг завода, та задрав свой нос курносый,
В лицо шипела: «Ты пять лет не платишь взносы!
Но покупаешь алкогольные напитки!
И комсомолу от тебя одни убытки!»

Стерпеть не смог я, разумеется, ликбез,
В карман за словом, как обычно не полез.
Я, как на съезде, за и против все учёл,
И без цензуры тезис Ленинский наплёл.

Меня, конечно, тут все начали стыдить,
Ильич мол помер, что былое ворошить.
Все небезгрешны, так сказать, куда не плюнь,
Будь то Хрущёв или, к примеру Мао Дзе Дун.

Деваться некуда, ушёл я из завода,
Пойду на фабрику, где точно не до спорта.
Они серьёзными, там заняты делами,
Меня возьмут туда, с руками и ногами.

Сосед наш в коммуналке, аж с субботы,
В хлам напивается и травит анекдоты.
Мы слушаем. Давно так не смеялись,
С тридцать седьмого, почитай всего боялись!

Вот только что на днях, скончался Сталин,
И страх, как снег, растаял у проталин.
И смелыми, став все вдруг в одночасье,
Решили мы: пришло к нам наше счастье!

Один из анекдотов не задался,
Сосед не дотянул, хотя старался.
Такое ведь бывает. И отчасти,
Когда тот анекдот о нашей власти!

А утром, у весёлого соседа,
Был обыск, что продлился до обеда.
Как оказалось, наш сосед-антисоветчик,
Одновременно трёх разведок он разведчик.

Уж через месяц, бедолагу расстреляли,
Его квадраты, где он жил, не пустовали.
Нарком отдал их бабе Зине. Безвозмездно,
Теперь молчим мы, завсегда и повсеместно.

Наша жизнь коротка,
Для кого-то легка,
Для меня - полоса из препятствий.
Что ни шаг - поворот,
Прошибающий пот,
То холодный! То скользкий! То вязкий!

Сколько раз я просил!
Весь состав высших сил!
Отпустить, мне грехи нажитые!
Но молчали они,
«То ли очень скромны?»,
Думал я. «То ли просто глухие!»

Что ж мне, пулю пустить?!
А грехи кровью смыть?!
И уйти в мир иной непрощённым?!
Я достал револьвер,
Запер в комнату дверь,
И в лице оставался спокойным!

Жёстко взвёлся курок,
Ствол, нащупав висок,
Окатил меня, холодом стали!
Пальцем жму на крючок,
А в ответ лишь щелчок,
Мои нервы, не выдержав сдали!

Я увидел, как чёрт,
Распахнул мой комод!
И стал рыться внутри беспардонно!
Он там что-то нашёл,
Он ко мне подошёл,
И дал горсть револьверных патронов.

Наша жизнь коротка,
Для кого-то легка,
Для меня - полоса из препятствий.
Что ни шаг - поворот,
Прошибающий пот,
То холодный! То скользкий! То вязкий!

***
У минёра Кузьмича,
Выше локтя, у плеча.
Каторжанская наколка:
Баба голая. Молодка.

Он гордился между делом,
Фильдеперсовым заделом,
Я ж завидовал. Не скрою,
Белой завистью мужскою.

А вчерась, осколки мины,
Кузьмичу вспороли спину.
Разорвали будто волки,
Они бабу ту с наколки.

В лазарете Кузьмич вникнул,
Что живой он, что не сгинул.
Но спросил хирурга строго:
«А цела ль, моя наколка?»

Тот ответил: «Ты в уме ли?
Жизнь спасти едва сумели.
Я не видел там наколки…» -
Буркнул врач. «Одни осколки!»

Через месяц к нам вертался,
Сам Кузьмич. Он улыбался.
Показал, сняв гимнастёрку,
Свою новую наколку.

(Подвигу Подольских курсантов посвящается...)

В сорок первом, нас курсантов,
В бой послали против танков.
И пусть даже неумело,
Но мы били немца! Смело!

Командиры, те, что с нами,
Берегли нас. Мы же сами,
Смерти шибко не боялись.
В рукопашных насмерть дрались.

А под танки заползая,
Да гранатами взрывая.
Отдавали свои жизни,
Для родной своей Отчизны.

Нашу кровь, впитав, шинели,
На плечах отяжелели.
Благо снег, он ночью выпал,
Бог убитых им присыпал.

В том аду я и остался,
Обнял землю! Распластался!
Там сейчас мой дух блуждает,
О войне он правду знает!

В той победе есть и наша,
С кровью, всклянь, святая чаша.
Её тронешь – разольётся!
И рекою растечётся…

«Сколько стоит жизнь солдата?»
Нынче я спросил комбата.
Тот, окинув меня взглядом,
Закурил. Со мной сел рядом.

«Ладно, слухай, коль неймётся?» -
Он промолвил. «Мне зачтётся.
Когда встану перед богом,
Знаю. Спросит тот о многом.

На войне солдат бесценен,
Пока смертью он не съеден.
Что взять с мёртвого солдата?
Как и с мёртвого комбата?

Я скажу тебе по-свойски,
Все, кто пал, легли геройски.
А была бы моя воля,
Дал бы всем звезду героя.

Мой ответ на твой вопрос:
На живых, однако спрос…».
На комбата глядя хмуро,
«Вон как…» - молвил я понуро.

Бой к полудню завязался,
То стихал, то продолжался.
Ну а к ночи – сущий ад!
В нём и сгинул наш комбат!

«Сколько стоит жизнь солдата?»
Нынче я спросил комбата...

За мной цыганка на вокзале увязалась:
«Позолоти, красавчик ручку! Погадаю!
Я чую сердцем, что беда к тебе подкралась,
Не будешь жадным, расскажу о ней, что знаю».

Я отмахнулся, прыгнул в поезд и поехал,
А та с перрона мне вдогонку прокричала:
«Зря не послушал! Завтра будет не до смеха!
Ох, отхлебнёшь ты парень горя! Да не мало!»

Моя попутчица, с кем ехал я в купе,
Мне предложила подкрепиться в ресторане.
Там мы сидели тихо, скромно в уголке,
Вели беседу, ели, пили так нормально.

Тут забрела одна компашка в ресторан,
Уже подпитые, но крепкие ребята.
Они по-хамски улыбаясь сели к нам,
Их было трое. Я спросил: «Чего вам надо?»

Была уж ночь, стояла темень за окном,
Когда меж нами завязалась потасовка.
Один и прыгнул на меня тогда с ножом,
Я увернулся. Помогла моя сноровка.

Но получилось так, что нож в его руке,
Каким-то образом крутнулся и случайно,
Вошёл в живот ему, как в масло, на прыжке,
И рухнув на пол, парень умер моментально.

На ближней станции нас всех и замели,
Те двое, что подсели с убиенным.
Ментам сказали, а вернее наплели,
Что это я, ножом ударил первым.

На пересылке вспомнил вдруг о ней,
О той цыганке на перроне у вокзала.
И те слова, что прокричала она мне:
«Ох, отхлебнёшь ты парень горя! Да не мало!»

Мне в штабе фронта, как комбату штрафников,
Сказали прямо: «Немцев, вам встречать.
Пол сотни танков. Прут они на Псков.
Пустить нельзя…Их нужно задержать».

«У нас всего три пушки, — я сказал.
Снаряды обещали, но не дали…»
«Держись, комбат, - ответил генерал,
Снаряды будут. Будут и медали!»

А я как чувствовал ребяткам дал приказ,
Добыть бутылки для горючей смеси.
В тридцать девятом помню я, как нас,
Жгли фины зажигалками из мести.

Настал тот день. И прав был генерал,
Орда стальная шла к нам через поле.
Обещанных снарядов штаб не дал,
И мы смешались все, с землёй и кровью.

Она молилась по утрам,
Своим особенным богам.
И те давали ей добро,
Убрать вот этого, того.

Как киллер Светка была спец,
По пробиванию сердец.
Всему училась на войне,
На той кровавой, что в Чечне.

С войны вернувшись в Кострому,
Как в омут влезла в кутерьму.
Муж бросил. Мать вдруг померла,
И Светка с горя запила.

Тут как-то раз стук в дверь: «Привет!»
Вошли к ней двое средних лет.
В кожанках, в кепках. При стволах.
Очки зеркалка на глазах.

Один из них промолвил так:
«Нам всё известно, что да как.
Что ты в долгах, как в тех шелках,
И что нуждаешься в деньгах.

Есть информация у нас,
Что ты моталась на Кавказ.
Где там с братвой из ВДВ,
Валила чехов с СВД.

А нам, как раз тут позарез,
Такой и нужен пахарь – жнец.
К тому же, что ни говори,
Ты уж привыкшая к крови.

Подумай. Срок тебе-два дня.
Как ты живёшь, не жизнь – возня.
Здесь не нужна ты никому,
Решай сама, что на кону".

За те два дня, что дали ей,
Подумать, двое блатарей.
Она ни грамма не пила,
Не ела. Толком не спала.

Опять приснился Гудермес,
Тот самый бой, где был замес.
Где смерть с гримасой злой, с косой!
Стояла сука за спиной!

К утру поняв, что жизнь дерьмо,
И коль стоит на ней клеймо.
Судьбу решила не менять,
А предложение принять.

Девчонка впрямь связистка. Метр с кепкой,
Со стороны то глянешь, ну дитя.
Все в батальоне звали её Веркой,
Ну а комбат, Верунчиком, любя.

Во время боя связь терялась часто,
При артналётах, почитай всегда.
И каждый раз, с рассвета до заката,
Соединяла Верка провода.

Недавний случай. Связь уж появилась,
А Верки нет. Волнуется братва.
И вдруг приходит. Мы ей: «Что случилось?»
Она в ответ: «Вам вишню нарвала».

Полны карманы спелых ягод красных,
А губы Веркины измазаны в соку.
Я отродясь не ел таких вот, вишен сладких,
Как в сорок третьем памятном году.

А под Берлином, был тогда апрель,
Когда рейхстаг виднелся нам сквозь пыль.
Осколок мины, тот, что пролетел,
Он Верке в сердце точно угодил.

Полны карманы спелых ягод красных,
А губы Веркины измазаны в соку.
Я отродясь не ел таких вот, вишен сладких,
Как в сорок третьем памятном году.

Она была воровкой. Да. Была.
У каждого, своя тропа по жизни.
Любила Нинка шик. Вот и крала,
Валюту, драгоценности, картины.

Премудростям учил её щипач,
В трамваях, где народу не пробиться.
Показывал, как нужно резать клатч,
И как при этом всём не запалиться.

Попробовала Нинка пару раз,
Но дальше так работать расхотелось.
Болталась на трамвае целый час,
А клатчей нет. У всех одна лишь мелочь.

Однажды, проходя мимо домов,
В привычной для себя уже манере.
Играючи схватилась за засов,
И словно в рай пред ней открылись двери.

Всё нараспашку. В доме никого,
От зависти бы лопнули все воры.
Смахнула Нинка в скатерть серебро:
Старинные столовые приборы.

Ушла легко довольная добычей,
На чёрном рынке сплавила товар.
И прикупив шмотья, сменив обличье,
Махнула в Крым. Оттуда в Краснодар.

И нагулявшись вдоволь на курортах,
Она вернулась в серый Оренбург.
Там ждал сюрприз. Её обчистил кто-то,
Оставив ей лишь сломанный утюг.

Нас у орудия, в живых лишь только трое,
Вся батарея полегла в разгаре боя.
В колонне танков той, что мы остановили,
Стреляя с фланга, мы пять тигров всё ж подбили.

Те, что остались брали медленно нас в клещи,
Броня у немца, та, что спереди покрепче.
И он нам боком больше гад не подставлялся,
Мы били в лоб, но толку нет. Враг приближался.

Взяв три гранаты, да связав их все бечёвкой,
Нам старшина промолвил: «Родом я Орловский.
Коль не вертаюсь, вы простите Христа ради,
Пусть я помру, но не отдам земли им пяди...»

И он пополз навстречу к тигру, что был слева,
Под старшиной земля тряслася и гудела!
Ну а когда исчез под днищем, взрыв раздался!
За ним ещё один! Ещё! Танк разорвался!
Видать за всех наш старшина с ним поквитался.

Для двух других, идущих справа от нас тигров,
Уроком страшным стали виды тех разрывов.
Остановившись и взревев моторным рёвом,
Они попятились паскуды задним ходом.

К полудню помощь к нам пришла. И слава богу,
Я ранен был, размолотил осколок ногу.
Попал я в госпиталь. Лежал там у окна,
И приходил ко мне во снах мой старшина.

Меня на фронт не взяли по годам,
Так и сказали: «Малость подрасти».
Я к военкому. Встретил капитан,
Окинув взглядом, молвил: «Проходи…»

«Хочу на фронт, — ему я говорю, -
Но восемнадцать только через год».
Тот, закурив ответил: «Я смотрю,
Ты парень смелый. Слушай тогда вот…

Пока взрослеешь нужен ты в тылу,
Вы молодёжь замените отцов.
Сейчас нельзя нам действовать в пылу,
Поспешность наша - польза для врагов".

И я ушёл. Весь год был тяжкий труд,
Ночные смены стоя за станком.
Всё для победы делали мы тут,
Как и сказал, когда-то военком.

А через год ушёл и я на фронт,
Войну то начал с битвы Сталинградской.
И каждый раз в боях прожитый год,
Я отмечал в компании солдатской.

Мудрец один, что беден был всегда,
Сводивший кое-как концы с концами.
Сказал мне: «Коль нет денег - не беда!
Беда - когда приходит зло с деньгами!

Пусть даже заработал ты их сам,
Трудом тяжёлым, днями и ночами.
Всех злит твой оттопыренный карман,
С пропитанными потом в нём деньгами!»

Ещё сказал: «Карьера — это взлёт,
Она поднимет к властным эшелонам!
Но с них исход един: на эшафот!
Летальность в соответствии с законом!

Не лучше ли посеять хлеб мирской,
Да господа молить об урожае.
Вдали от суеты, где лишь покой,
И лебеди на гладь садятся стаей».

Хлеб, сало, да пучок лучка,
Нарезав и побольше, и потолще.
На деда глядя, лью нам первачка,
Дед в день Победы первую пьёт молча…

«А почему костюм свой не надел? -
Спросил я. - Там же все твои награды?
Дед выпил и в ответ: «Бог не велел…
Так и сказал: на что тебе бравада?

Медали боевые, ордена,
В окопах мне вручали замполиты.
Я помню до сих пор, как на меня,
Смотрели души тех… В боях убитых!

Я знаю, мне осталось лишь чуток,
А чтобы не запачкались во лжи,
Награды все мои. Ты их, сынок,
Мне в гроб у изголовья положи».

Исполнил я желание его.
Хотя и больно вспоминать об этом очень,
Но День Победы начинаю я с того,
Что стопку свою первую, пью молча.

Заканчиваем жизнь мы строго в срок,
На этой удивительной планете.
Внезапною кончиной всех привлёк,
Тот, кто в гробу на траурном лафете.

На трубной площади совсем не протолкнуться,
Людское море! Давка! Крики! Стоны!
Раздавленные насмерть остаются,
В день похорон вождя все вне закона!

В Лефортово морг полный. До отказа!
Тела бросают прямо у забора.
Домой, вернулся я и сам без глаза,
Чей-то каблук вошёл. Весь! До упора!

«Зачем пошёл, стервец ты?! - мать кричала.
- Иль ты забыл, как он сгубил отца?!
Забыл, как я рыдала?! Как страдала?!
Как умоляла сжалиться творца?!

Утром, Костю разбудил телефонный звонок. На экране смартфона высветился номер Александра Ивановича, директора адвокатской конторы, где с недавнего времени Костя и трудился. «Сейчас узнаем, чего старичок от меня хочет» - подумал он, взяв лежащий рядом с подушкой телефон.
- Здравствуйте, Александр Иванович!
- Здравствуй, Костя! Ты никак на даче?
- Да. Решил выходной провести здесь. Осенью тут очень красиво.
- Понятно…Слушай, такое дело. Звонили из следственного комитета, у них там какое-то серьёзное преступление. А у нас с ними соглашение, один раз в месяц мы должны выделить им адвоката в качестве государственного для обвиняемого. Позвонил Елене Андреевне, но оказывается она приболела. Да и возраст у неё сам понимаешь. Пусть уж думаю хорошо подлечиться. Вот я и хочу попросить тебя сейчас съездить туда и провести начальные мероприятия. Для формирования твоего опыта самое то. Поучаствуешь при допросе, побеседуешь с лицом, совершившим преступление, а там уже сориентируешься что к чему. Я думаю, через недельку к тебе присоединится и Елена Андреевна. Если будет нужна помощь или совет позвони мне.
Костя сделал недовольное лицо, но деваться было некуда. Он многим был обязан Александру Ивановичу, ведь именно он, будучи хорошим другом его отцу согласился взять Костю в свою адвокатскую контору. До адвокатуры Костя полгода прослужил дознавателем в одном из отделов полиции, но там у него не заладились отношения с начальником дознания. Его раздражала эта надутая своенравная дама с полковничьими пагонами и весом в центнер, которая контролировала каждый его шаг при расследовании им какого-либо уголовного дела лишая его всякой самостоятельности, как будто он вовсе был не дознаватель, а придворный слуга. Дела что были у Кости в производстве - в основном мелкие кражи и побои. По приказу начальника каждый дознаватель перед тем, как передать дело в суд должен был принести его к ней на проверку. И вот тут-то начинался сумасшедший дом. Пользуясь влиянием своего супруга, а он занимал в этом же отделе должность начальника общественной безопасности, начальник дознания занималась самодурством в прямом смысле. Она беспричинно заставляла неугодных ей сотрудников переделывать большую часть материалов дела и строить обвинительное заключение так, как хотелось именно ей. Она считала себя ни много ни мало этакой снежной королевой. Вроде взрослая женщина, но мозгов никаких. В итоге суд при рассмотрении таких дел возвращал их обратно на доработку конкретно из-за бездарности обвинительного заключения, а сама же начальник дознания наказывала дознавателей якобы за халатное отношение к служебным обязанностям. Получался замкнутый круг. Однажды попав под её очередную раздачу, Костя взбунтовался и наглядно выразил своё мнение о предвзятом отношении со стороны начальника дознания к подчинённым. Но получилось так, что коллеги Кости в самый последний момент сделали вид, что затея с предвзятым отношением была именно его, а они тут как бы не причём. Разборки привели к тому, что ему просто предложили перевестись в другой отдел либо уволиться из органов. Он выбрал второе.
- Хорошо, Александр Иванович, я выдвигаюсь туда, - сказал Костя.
Начальник следственного комитета, мужчина тучного телосложения, с толстой шеей, с двойным подбородком, довольно молодой генерал – майор юстиции встретил его в кабинете скептическим взглядом, долго и как показалось Косте брезгливо разглядывал адвокатское удостоверение, затем пригласил кивком головы присесть на мягкий стул. В беседе он был очень и очень краток:
- Короче говоря, у нас шесть трупов в морге и один убийца.
Костя недоумённо посмотрел на генерал-майора:
- Ну…я как бы и догадывался, что трупы обычно лежат в морге.
Тот иронично усмехнулся:
- Я в смысле того, что сегодня утром в городском морге зверски застрелены шестеро мужчин, из них: трое патологоанатомов и трое сотрудников ритуально-похоронной службы. Лицо совершившее данное преступление усилиями полиции задержано, оружие изъято.
- Шестеро…?
- Да, а чему вы так удивлены?
- Ну, наверное, характеру преступления. Это какие же такие причины могли бы этому предшествовать?
- Нам пока это неизвестно. Убийца молчит. Сейчас с ним работают врачи скорой помощи, пытаются вернуть ему адекватное состояние.
Если им это сделать не удастся, нужно будет попробовать вам. А уж если и вам не удастся его разговорить, тогда мы будем вынуждены искать с ним другие точки соприкосновения. Надеюсь, вы понимаете, что преступление резонансное и…как бы требуется его раскрыть?
Костя понимающе закивал головой:
- Согласен…
Генерал-майор взял трубку и набрал внутренний номер.
- Краснов, ну что там с ним? Пришёл в себя? Очухался говоришь? Но молчит…Ну хрен бы с ним. Давайте его к судье, я ей звонил. Она его сейчас по быстренькому арестует, и мы его в СИЗО. А там с ним сначала адвокат поболтает, а потом уж мы…Ну всё. – Он положил трубку и уставился на Костю тяжёлым взглядом:
- Там внизу у входа наш спецтранспорт стоит. Скажите водителю, что я приказал отвезти вас в СИЗО к арестованному.
Через час к Косте, сидевшему в коридоре административного здания следственного изолятора, подошёл сотрудник конвоя, худощавый старлей. Он посмотрел его адвокатское удостоверение и попросил показать содержимое портфеля.
- Вы уж извините за формальности, - металлическим голосом сказал он. - Такие здесь правила.
Костя пожал плечами и безоговорочно исполнил требование. Убедившись, что у него при себе нет предметов, запрещённых при посещении следственного изолятора, старлей махнул ему рукой.
- Следуйте за мной, - сказал он.
Пока шли по мрачным коридорам изолятора он провёл с Костей небольшой инструктаж.
- Мне дано чёткое указание не спускать глаз с арестованного чтобы исключить все возможные попытки суицида с его стороны, - без запинок и с серьёзной интонацией в голосе затараторил старлей. - Я буду присутствовать при вашей беседе. Если вы с этим не согласны мы можем сейчас остановиться, и вы выразите свои претензии руководству.
- Будем следовать вашим внутренним инструкциям, - не останавливаясь ответил ему Костя. – Хотя по закону я имею полное право общаться с подозреваемым наедине. А вы в этом случае должны находиться за дверью.
Тот ехидно усмехнулся:
- Да. Вы правы, но у меня есть приказ…
Они прошли в допросную комнату.
- Располагайтесь пока за столом, - старлей указал Косте рукой на стол, прикрученный к полу большими болтами. - Арестованного приведут через минуту.
Костя взглянул на циферблат наручных часов, вытащил из портфеля несколько чистых листов бумаги, авторучку и диктофон. Старлей не ошибся. Ровно через минуту донёсся звон металлической цепи, а через несколько секунд в дверном проёме он увидел мужчину среднего телосложения лет шестидесяти. У него были тёмно-серые с проседью волосы, собранные на затылке в пучок и необычные черты лица, которое не выражало какой-либо обеспокоенности. Словно он находился не в СИЗО, а на экскурсии в музее. Кроме наручников на руках, его ноги были также пристёгнуты между собой цепью. Он вошёл в допросную комнату мелким гусиным шагом с непривычки спотыкаясь от ограниченной и стеснённой ходьбы. Позади шёл конвоир. Дойдя до стола, арестованный мужчина остановился как вкопанный и стал молча смотреть на Костю. Конвоир, который его привёл, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Старлей упёрся своей пятой точкой в оконный подоконник, похлопывая по раскрытой ладони руки резиновой дубинкой, которую держал в другой руке. При этом он пристально наблюдал как за Костей, так и за арестованным.
- Садитесь, - произнёс Костя арестованному.
Тот перевёл взгляд на табуретку, привинченную так же, как и стол к полу и неохотно сел.
- Меня зовут Константин Сергеевич, - спокойным и доверительным голосом продолжил Костя. – Я ваш адвокат. Сразу же хочу вас предупредить, что за юридическую защиту в процессе следствия и позже в суде вам и вашим родственникам платить ничего не нужно. Мои услуги государство предоставляет для вас бесплатно. Я надеюсь, что мы найдём общий язык и обсудим как нам строить защиту. Можете ли вы мне назвать ваше имя и фамилию?
Арестованный молчал, по-прежнему не отводя от него взгляда. Косте даже показалось, что мужчина не моргал глазами. Его взгляд был как будто стеклянным. Но вдруг, арестованный, кашлянув тихо произнёс:
- Простите, я хоть и не курю, но я хотел бы попросить у вас сигарету. Если, конечно, это возможно?
- Запрещено! – тут же услышал Костя из-за своей спины писклявый голос старлея.
Арестованный, сделав виноватое лицо понятливо закивал головой:
- Простите…Я не знал.
Костя обернулся к старлею:
- У вас не найдётся пару сигарет? И, если можно спички. Разумеется под мою ответственность.
Старлей растерялся и уж было хотел заерепениться окончательно, но видимо что-то удержало его от этого шага. Он вытащил из кармана форменной куртки две сигареты и протянул Косте. Затянувшись табачным дымом, арестованный поначалу раскашлялся, но потом видно свыкся.
- Поговорим? - сказал ему Костя, включив в режим записи лежащий на столе диктофон. Тот докурил сигарету, смяв оставшийся от неё фильтр об железную поверхность стола.
- О чём?
- О том, что с вами произошло. Вы ведь помните?
- А может вы спросите, что с ними произошло?! Когда они успели превратиться в нелюдей?!
Костя старался сохранять спокойствие, но очень нервничал. Он боялся, что мужчина сейчас полностью в себе замкнётся и всё попросту рухнет. Что он тогда скажет Александру Ивановичу? Что не хватило элементарных навыков откровенно поговорить с человеком?
- Вы имеете в виду сотрудников морга и сотрудников похоронной службы? – сдержанно спросил Костя.
- Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду!
- Я понимаю так, что у вас с ними произошёл инцидент? Говоря проще, ссора? Расскажите мне пожалуйста о ней поподробнее. Для меня, как для вашего адвоката, это очень важно. Я хочу прояснить всю картину случившегося. И повторюсь ещё раз: почему бы вам не назвать мне своё имя? Так ведь гораздо проще общаться?
Мужчина остановил взгляд на второй сигарете, которая лежала на столе.
- Можно? – спросил он у Кости, указав на неё пальцем.
- Да, конечно.
Костя взял сигарету и поднёс к его губам, затем чиркнув зажигалкой помог прикурить.
Мужчина благодарно кивнул, выпустив из носа струйки дыма.
- Благодарствую. Я, Симаков Вениамин Ильич, одна тысяча девятьсот пятидесятого года рождения. Место рождения - город Ленинград, ныне Санкт-Петербург.
- Вениамин Ильич, расскажите мне: за что вы убили сотрудников морга и сотрудников похоронной службы?
Тот помрачнел:
– Чтобы ответить на ваш вопрос, мне придётся немного рассказать вам о своей семье.
- Хорошо. Я внимательно слушаю, - ответил Костя.
- Так вот…Я был в семье единственным ребёнком, - начал рассказ Вениамин Ильич. - Моя мать всю свою жизнь проработала врачом, она была лучшим специалистом в областном онкологическом диспансере. Уйдя на пенсию, продолжала трудиться поскольку состояла в очереди на жильё, они с отцом жили в коммунальной квартире и мечтали глубокую старость встретить в нормальных жилищных условиях. К тому времени отцу было уже семьдесят лет и раны, полученные им на войне, давали о себе знать. Но случилось горе – умерла мама. После её похорон отец посетил комитет здравоохранения чтобы наконец решить вопрос с жильём, которое обещали маме. Но там ему сказали, что ключи от квартиры они могут вручить непосредственно его жене. Вы представляете?! Они знали, что она умерла и говорили ему это! Кто они после этого?! Люди?! Да нет же! Это нелюди!
Костя увидел, как из глаз арестованного выкатились слёзы.
- Мы с отцом наняли адвоката, - продолжил Вениамин Ильич. -Потратили на него все последние сбережения. Он нам сказал, что в течение недели соберёт все необходимые документы и передаст их в суд и что этот суд мы однозначно выиграем. И я как идиот поверил ему. Но уже через несколько дней он перестал отвечать на мои телефонные звонки и заблокировал мой номер. В итоге этот мошенник исчез с нашими деньгами. Я написал заявление в полицию, но оттуда пришёл ответ, что это гражданско-правовые отношения и что нужно обращаться в суд. Но у нас на это уже не было ни денег, ни сил. Наши с отцом пенсии почти полностью уходили на коммуналку, питание и лекарства для отца. А лекарства поверьте были очень дорогостоящими. После этого негативного случая отец сильно сдал по здоровью. У него появились все признаки деменции, как никак ему было почти девяносто. Я повёз его в госпиталь для ветеранов войны, они конечно приняли отца, но через три дня позвонили мне сообщив, что он совсем плох и скорее всего вот, вот умрёт. Пришлось забрать его обратно домой. И через неделю он действительно скончался. - Вениамин Ильич опустил голову вниз, обхватив лицо ладонями. Константину от нахлынувшего волнения стало чуточку не по себе. Он ослабил на воротнике рубашки галстук и расстегнул верхнюю пуговицу.
- Что было потом? – спросил он.
Вениамин Ильич поднял голову:
- Что было дальше…Увидев его мёртвым я связался по телефону с врачом из поликлиники, где отец состоял на учёте. Мне была нужна справка о его смерти чтобы соответственно его похоронить, минуя морг. Его возраст и все его болезни позволяли это сделать законно. Да, я не отрицаю, что от постигшего меня горя я на тот момент немного выпил спиртного, но это лишь для того, чтобы успокоиться. Однако врачиха, выслушав меня ответила, что нужно вызвать полицию. Ей, видишь ли, показалось, что при телефонном разговоре со мной она каким-то чудодейственным даром целительницы выявила в моём голосе нотки некой агрессии. По всей вероятности, она решила, что я мог помочь отцу уйти в мир иной не по его воле. Я бросил трубку и сел рядом с умершим отцом. Через час приехали сотрудники полиции, они вызвали спецмашину и тело моего отца отвезли в морг для вскрытия. Я просил их не делать этого, сославшись на то, что отец умер от различных хронических заболеваний. И что ему наконец не двадцать лет, когда ещё можно сомневаться в причине смерти человека, а девяносто! Девяносто! Но, они не захотели меня даже слушать. И вот тут-то началось самое интересное. Оказывается, за услуги спецмашины я должен заплатить пять тысяч. А где их взять, эти пять тысяч?! Хорошо хоть бабушка соседка, знавшая отца при его жизни, дала мне эти деньги в долг. Я конечно же сразу отдал их водителю спецмашины, но уже на улице заметил, что он скрытно передал несколько купюр участковому полиции. Ты только посмотри какие сволочи! Они вогнали меня в долги перед соседкой чтобы обогатиться за мой счёт! Ну вот скажи мне, адвокат? Ну разве это люди?!
Костя опустил взгляд, ему стало стыдно смотреть в глаза своему подзащитному. Но он всё-таки нашёл в себе силы продолжать расспрашивать арестованного.
- Дальше, Вениамин Ильич.
Мужчина отречённым взглядом смотрел в какую-то одну точку, находящуюся на напольной потрескавшейся плитке. Затем он тяжело вздохнул и уже подуставшим голосом тихо продолжил:
- Утром следующего дня я пошёл в морг. Там мне сообщили, что причиной смерти отца стал обширный инфаркт и отказ внутренних органов. Сказали, что нужно принести одежду, в которой я буду его хоронить и что уже завтра нужно забирать тело иначе мне придётся доплачивать ещё десять тысяч за длительность хранения. Но чтобы его забрать нужно сначала оплатить услуги патологоанатома за проведение вскрытия. Мне обозначили цену, от которой я просто охренел! Если бы мой отец при жизни узнал сколько будет стоить его вскрытие он бы просто сошёл сума. Я сказал им что отец ветеран войны, что у него есть государственные награды и попросил их скинуть цену хотя бы на половину. На что они ответили, что им, мягко говоря, наплевать кто он. Для них он просто труп! Патологоанатом, который делал вскрытие поставил меня перед фактом, что якобы у отца за ночь очень сильно выросли ногти и для эстетичности их требуется подстричь. Кроме этого, нужно сбрить щетину, которая также выросла, наложить косметику на посиневшее лицо, уложить волосы, помыть тело целиком, одеть его. «Не можете же вы, как сын, - говорит мне этот сопливый патологоанатом, — проводить отца в последний путь в таком ужасном виде?». В итоге он озвучил мне, что вот за всё то, что он перечислил я должен оплатить сорок тысяч рублей. На мою повторную просьбу снизить цену он ответил, что сделать этого не может, что цены придумывает не он. Я вышел из морга в полном отчаянии и не знал где взять деньги. Немного подумав, я понял, что крути не крути, а придётся влезть в кредит. В городе полно салонов «микрозайма». Я их называю бандитскими ларьками. Как же их до чёрта много! Тут то ко мне и подошёл паренёк из похоронной службы, которая находилась прямо в здании морга. Он, по-видимому, случайно услышал весь мой разговор с патологоанатомом. Посочувствовал он мне душевно так. Поддержал, кстати, мою идею с микрозаймом для оплаты услуг морга. И когда я сказал, что хоронить отца будет уже не на что, что больше одного микрозайма я брать не буду, тут он мне и предложил оформить договор о рассрочке платежа, чтобы я смог похоронить отца. Мол ничего страшного, расплатишься в течение трёх месяцев. Добавив, что идут они мне навстречу только лишь из-за того, что отец мой ветеран войны. Ох, как я его благодарил! Ох, как благодарил! Спаситель, говорю ты мой, а сам плачу как ребёнок… - Вениамин Ильич отвёл в сторону влажные глаза. Костя ни о чём его пока не расспрашивал, предоставив ему паузу в их разговоре. Но тот, быстренько утерев пальцами выступившие слёзы дал понять, что может говорить дальше, при этом бросив беглый взгляд на старлея. Костя очень удивился, когда стоявший за его спиной конвоир вдруг подошёл к столу и молча положил перед Вениамином Ильичом ещё одну сигарету и спички.
- Спасибо! Спасибо огромное! – поблагодарил того Вениамин Ильич, спешно прикуривая сигарету словно её могли отнять у него в любую секунду. – Вот уважил старика! Дай-то бог тебе служивый здоровья!
- Вениамин Ильич, - стараясь оставаться деликатным особенно, когда они подошли к самому главному, произнёс Костя. – Мы остановились на том, что к вам подошёл молодой человек являющийся сотрудником ритуальной службы?
- Да…да, - ответил Вениамин Ильич. – Такой как вы и сказали: приятный молодой человек. Он сказал, что они помогут мне с похоронами в рассрочку.
- И вы согласились?
- Конечно! Для меня это был единственный и спасительный выход в моей ситуации. На тот момент у меня не было ни копейки, даже если бы я получил пенсию, то этого хватило бы, разве что на крест.
- И что было потом?
- Перед тем, как занять деньги в микрозайме я пошёл вначале в пенсионный фонд. Там подошёл к окошечку, где и рассказал о смерти отца, ну и конечно о том, что он ветеран войны. Девушка всё проверила по компьютеру и сказала мне, что они смогут выплатить мои расходы по похоронам, если я принесу им все чеки по оплате ритуальных услуг, свидетельство о смерти и копию договора с ритуальной службой. И так как всего этого у меня пока не было в наличии мне пришлось уйти с пенсионного отдела пока ни с чем. Но в душе я надеялся, что как только я расплачусь с ритуальщиками они мне выдадут все чеки и я вернусь в пенсионный, чтобы получить деньги за отца. В микрозайме мне конечно же не отказали, составили договор и выдали нужную сумму, которую я должен отдать патологоанатому в морге. Я пришёл домой, достал из шкафа костюм отца с приколотыми к нему медалями и орденами. Он его одевал только на день Победы. Кстати, в кармане его пиджака всегда лежали немецкие наручные часы, которые весной сорок пятого ему перед строем вручил лично маршал Рокоссовский. Со слов отца при его жизни подарок маршала был за то, что отец с группой солдат водрузил флаг дивизии на одной из башен Кёнигсберга. Причём эти часы маршал снял со своей руки. Я проверил карман, часы лежали там. Поначалу я хотел их оставить себе в память об отце, но подумав какой ценой он получил этот подарок я положил их обратно. Ведь наверняка господь выделил в раю для умерших ветеранов войны какой-нибудь сказочно-красивый уголок. Вот там решил я, он будет их носить и радоваться им. Взяв костюм с наградами, новое нижнее бельё, белую рубашечку, брюки и туфли я вернулся в морг. В морге я оплатил озвученную мне денежную сумму. Выдали квитанцию, но в ней почему-то была указана стоимость лишь вскрытия. Я поинтересовался почему в квитанции нигде не афишируется стоимость за те дополнительные услуги, о которых мне говорил патологоанатом: стрижка ногтей, укладка волос, помывка тела, одевание, косметика лица покойного. Кассирша ответила так: все эти услуги я заказывал по своей инициативе и эти деньги являются неподотчётными. То есть получается, что я договаривался с патологоанатомом напрямую и это ничто иное как моя прихоть. Я был крайне удивлён этому хамству. У меня взяли одежду и сказали, что завтра в одиннадцать часов утра они выдадут тело. Пока я находился в морге я решил зайти в похоронную контору, откуда был тот паренёк, чтобы предупредить их о завтрашнем дне. Как оказалось парень этот был директором ритуальных услуг. Ребятки встретили меня по-прежнему с сочувствием, уверили, что договор подпишем сразу же после похорон. Я, естественно, не возражал.
- И на следующий день вы пошли в морг чтобы с сотрудниками ритуальной службы похоронить вашего отца? – спросил Костя, стараясь как можно быстрее услышать непосредственно о тех самых событиях, которые по факту его волновали в первую очередь.
- Да. В морге они погрузили гроб в салон «Газели», положили туда крест, и мы поехали на кладбище. К нашему приезду могила была уже вырыта. Они дали мне буквально три минуты времени попрощаться с отцом. Ничего плохого сказать не могу: было видно, что специалисты в морге привели в порядок его лицо, он был гладко выбрит, седые волосы хорошо уложены. До плеч он был накрыт красивым покрывалом белого цвета. Как мне пояснили эти самые сотрудники ритуальной службы, в руках у отца есть иконка. Я не стал в этом убеждаться и поверил им на слово. После прощания они довольно быстро опустили гроб в могилу и уже через минут пятнадцать я стоял у свежего холмика с крестом. Затем мы поехали в морг подписать договор о рассрочке платежа за похороны. Я не скажу, что помню всё прямо-таки поминутно, ведь чувствовал я себя тогда сами понимаете не совсем хорошо, но я запомнил, что сотрудник похоронной службы попросил меня пару минут подождать его в коридоре пока он распечатает договор в кабинете. И вот тут-то, через приоткрытый дверной проём, ведущий в мрачный разделочный цех я увидел троих патологоанатомов. Они разговаривали между собой и очень громко смеялись. Когда я подошёл к двери поближе, то предо мной предстала страшная для меня картина. Под одним из столов, на котором они проводили вскрытие, прямо на полу валялись награды моего отца. Без всякого сомнения это были именно его медали и ордена. Внутри меня всё закипело, но в этот момент меня окликнул сотрудник ритуальной службы, он принёс договор. Ошарашенный увиденным я даже и не помню, как очутился у автобусной остановки. Мой мозг никак не хотел всё воспринимать. Я был в каком-то ступоре. Уже находясь дома, конечно же будучи сильно выпившим, я ломал голову пытаясь понять: а не почудились ли мне всё это? Не галлюцинации ли это на почве перенесённого мною стресса? Может медали и ордена моего отца, валявшиеся на полу среди крови и прочей жидкости в моём видении были что-то навроде визуального обмана? В общем с этой мыслью я сильно захмелевший и уснул на диване. – Вениамин Ильич замолчал. Он был в подавленном состоянии.
Костя встал со стула и подойдя к зарешёченному окну открыл форточку. То, что рассказывал ему Вениамин Ильич повергло его в шок. «Может он всё это придумал чтобы оправдать свои убийства? – мелькнуло в его голове. – Ведь бывают же заскоки у людей? Тем более он и сам говорит, что до и после похорон сильно выпивал? Хотя…он ещё не закончил свой рассказ. Надо дослушать до конца». Он вернулся обратно и сел за стол.
- Если вы можете говорить, Вениамин Ильич, расскажите пожалуйста, что было дальше?
Тот тяжело вздохнул и также тяжело выдохнул:
- На следующий день я проснулся от стука в дверь. Подумал, что соседка. Ну мало ли, пришла пособолезновать. Я открыл дверь и увидел стоявших у порога троих довольно крепеньких молодых людей, а третий как раз был тот, кто и составлял договор о рассрочке платежа. Они очень грубо вошли в комнату закрыв за собой дверь. И значит этот третий мне и говорит: «Ну что, папаша, пришёл в себя?» А я ему: «Нет». А он мне: «Давай-ка доставай наш договор, будем вместе его изучать».
Я противиться не стал и взял в руки договор. А он мне опять: «Одевай говорит свои линзы и читай нам вслух».
Глядя на них, я понял, что они настроены очень воинственно и чувствую ничего хорошего от них ждать не нужно. Я одел очки и стал читать с самого начала. Ну, а когда дошёл до раздела, что и сколько стоит, тут он мне и сказал: «А вот здесь читай спокойно и с расстановкой». И то, что я прочёл, ввело меня скажем так в катаклизм! Я никогда не слышал о таких ценах. Никогда! Клянусь тебе! Ты только представь себе: копка могилы - двадцать пять тысяч, гроб – пятнадцать тысяч, крест – десять тысяч, закапывание пятнадцать тысяч, доставка гроба до кладбища десять тысяч. И этих пунктов было очень много. Окончательная стоимость за все услуги составляла: двести тысяч с копейками! Двести! Слышишь, адвокат?! Это столько что ли стоят ритуальные услуги и похороны ветерана войны, награждённого за боевые заслуги государственными наградами?! Тогда объясни мне, за что мой отец свою кровь проливал на фронте?! За то, чтобы вот так кто-то мог поглумиться над ним?! Но самое главное, что внизу под договором было указано, что оплату я обязуюсь оплатить в течение суток! И что самое хреновое: ниже то стояла моя подпись. Подпись, понимаешь?! Да, я подписывал этот проклятый договор, но не читал его, поскольку был не в адеквате! Я-то был уверен, что они честные и порядочные люди, которые искренне мне соболезнуют и помогают от чистого сердца. Знаю, что не бывает бесплатных похорон, но это не значит, что кому-то дозволено набивать карманы на людском горе занимаясь поборами! Ведь мы же русские люди! Все под Богом ходим! Что с нами произошло?!
Вениамин Ильич со слезами на глазах посмотрел на старлея:
- Ты, уж добрый человек, прости меня, но не угостишь ли старика ещё одной сигаретой?
Старлей, как ни странно, положил перед ним всю пачку.
- Оставьте себе, - сказал он, не скрывая сочувствующего выражения лица.
Вениамин Ильич нервно закурил. Руки его дрожали, а лицо стало бледным. Костя встал перед выбором: отложить беседу или продолжить. Он боялся, что состояние арестованного может ухудшиться и это приведёт либо к эмоциональному срыву, либо…
Его выбор за него сделал Вениамин Ильич. Глубоко затянувшись сигаретой, он продолжил рассказ. Его голос немного изменился, можно сказать приобрёл некий суровый оттенок:
- И этот молодой человек, добротой которого я восхищался, превратившись в плюгавого выродка поставил мне практически невыполнимые условия. Он сказал: «Сутки тебе папаша времени. Завтра утром ты принесёшь к нам указанную в договоре сумму. Есть у тебя что продать?»
Я ответил, что от родителей остался небольшой дачный участок, но там очень крошечный садовый домик. Потянет ли он на двести тысяч, даже и не знаю. Он от радости-то вскрикнул: «О! Вот видишь! Завтра утром сходи в банк или в ломбард, заложи участок, получишь деньги, ну и к вечеру расплатишься с нами».
Потом он вдруг наклонился перед моим лицом, а я как сейчас помню сидел на диване в этот момент, и взяв меня жёстко так за подбородок произнёс: «Не принесёшь, завтра выкопаем твоего фронтовика и бросим к твоему порогу. А пойдёшь к ментам, тогда и тебя рядышком с твоим папашкой положим. Ты меня понял?!»
Я ничего ему не ответил и только краем глаза смотрел на запястье его руки. Потому как на этом его запястье, на браслете висели часы моего отца… И когда я их увидел я уже окончательно понял, что мне нужно с этими выродками сделать. Они ушли. А я ещё долго сидел на том же месте. Всю ночь у меня из головы не выходил тот полицейский, которому водитель спецмашины по вывозу трупов, приехавший за телом отца, всучил в руку смятые купюры. Это насколько же нужно так деградировать, что ты, носящий форму представителя власти, защитника людей, продаёшь свою душу дьяволу?! А ведь этот полицейский ещё очень молод, ему нет и тридцати. Что же будет с ним дальше?! - Вениамин Ильич замолчал. Костя заметил с каким большим трудом тот собирает по крупицам все внутренние силы для того, чтобы вообще говорить.
- Собрав кое-какие свои пожитки, - продолжил Вениамин Ильич, - я поехал на дачный участок покойных родителей. Моральное состояние моё было полностью подавлено. Первым делом я проверил тайник отца, находящийся под полом. Там он хранил своё любимое охотничье ружьё «Сайгу». Он при жизни очень любил своё оружие за то, что магазин у него был, как у автомата Калашникова, да и калибр был серьёзный – двадцатый. Но лучшей фишкой был глушитель. Стреляло ружьё практически бесшумно. Когда отцу исполнилось семьдесят пять лет, участковый потребовал от него медицинскую справку. Отец, конечно, отнёсся к этому требованию как порядочный охотник и комиссию прошёл честно, справку не покупал. Врачи, уже знавшие о его плохом самочувствии, написали заключение, в котором чётко указали, что ему противопоказано иметь оружие. Но любовь отца к «Сайгушке» не имела границ. Через пару дней он пошёл в полицию и написал заявление о том, что он случайно утопил ружьё в одной из рек во время охоты. На вопрос: почему он не обратился в полицию с заявлением об утере в тот же день, он ответил, что пытался сам его отыскать и что поиски затянулись. Когда вся шумиха с его ружьём улеглась отец признался мне во всём, показав место куда спрятал свою любимицу. Половину ночи, проведённой на даче, я занимался чисткой оружия, его подготовкой к стрельбе. Мне очень сложно об этом говорить и возможно это будет звучать цинично, но я ни на секунду не сомневался в принятом решении. Меня успокаивало то, что я был последним в нашем роду, а значит я закрою семейную страницу и никто меня не сможет осудить за мой поступок. Ведь после моего суда над этими нелюдями я собирался застрелиться. Я нашёл у отца патроны к ружью, их было ровно семь. Посчитав навскидку сколько мне их потребуется я понял, что этого вполне хватит. Под утро я заснул. Проснувшись около девяти часов утра, я принял душ, как христианин одел чистое бельё, помолился и положив в старый кожаный чехол от гитары уже заряженное ружьё пошёл на остановку. Через два с половиной часа я был на месте. Само расположение морга меня радовало, оно на окраине города и народу здесь не очень много бывает. В зарослях у морга я вынул ружьё из чехла и перекрестившись направился ко входу. Перед собой я поставил цель, что никто из посторонних, если таковые там будут присутствовать, не пострадают. На моё счастье, случайных людей там не оказалось. Первым делом я вошёл в помещение ритуальной службы. Там находились те, кто совершал захоронение моего отца. А среди них я без труда опознал и того, кто приходил ко мне с двумя лысоголовыми гопниками накануне и грозился выкопать могилу моего отца и положить его тело у меня на пороге. Увидев меня, да ещё и с ружьём они настолько опешили, что и пошевелиться не могли. Направив ствол на парня, у которого на руке были часы моего отца, я попросил его снять их и положить на стол. Он немедленно подчинился и стал лепетать, что им от меня уже не нужно никаких денег и что отца они похоронили оказывается совершенно бесплатно. Ты представляешь, адвокат, какой это был лицемер и трус?! Я не смог удержаться от его двоедушности и выстрелил в него. Он упал. Двоих других я также застрелил, поскольку они принимали участие в похоронах моего отца, а значит были изначально соучастниками вымогательства. Они могли предотвратить этот беспредел, но почему-то не сделали этого. Мне было жаль, что среди них не было тех двух мордоворотов, которые приходили с этим пареньком ко мне домой. Забрав со стола часы отца и положив на грудь убитого копию договора я выдвинулся и в сам морг. И мне повезло я застал всю эту братию на месте. У них, по-видимому, было что-то наподобие банкета, а может у кого-то был день рождения. Они в комнате отдыха пили шампанское. Их реакция на моё появление была аналогично той, что была у ритуальщиков. С этими я так же был немногословен. Просто попросил положить ордена и медали отца на стол. И что ты думаешь, мои видения подтвердились. Один из этих гадёнышей вытащил из шкафчика награды и пренебрежительно бросил их на край стола. Я спросил у них: «Вы суки хотя бы представляете, какой кровью они достались моему отцу?». А тот, кто швырнул медали, мне так грубо через губу: «Забирай свои побрякушки и пошёл вон отсюда!»
Конечно, сдерживать себя я больше не мог. Я выстрелил в них поочерёдно, в двоих удачно, а вот третий оказался живучим. Беда в том, что у меня оставался только один, последний патрон, который я держал для себя. Ну вот что тут поделать? И этот третий дополз до стола и, по всей вероятности, смог нажать на тревожную кнопку. Это мне стало понятно уже потом. Я добил его… Чтобы покончить с собой я кинулся в разделочный цех, в надежде, что найду там скальпель и перережу себе трахею. Но, как назло, ни единого ножа я не нашёл. Возможно, они хранили их в какой-то посуде в специальном растворе. Пока я бегал между столами в поисках скальпеля, в помещение ворвались двое росгвардейцев и наставили на меня автоматы. Я подумал: «Ну слава Богу, зачем тебе искать что-то острое, когда смерть — вот она рядом». Я кинулся на одного из полицейских будучи уверенным, что он выстрелит в меня и все мои мучения закончатся, но тот видимо завидев кучу трупов испугался. Он бедолага, наверное, подумал, что если он застрелит меня при нападении на него, то к нему будет много неуклюжих вопросов. Ладно, когда один труп, а тут их шесть! Кто-то же должен ответить за такое массовое убийство? Короче он увернулся и ударил меня прикладом по затылку. Я потерял сознание, а очнувшись понял, что лежу на полу в наручниках. Вот видишь, - он поднял руки в наручниках и указал пальцем на кандалы, закреплённые на ногах, - они меня как коня спутали. Бояться, что я с разбега буду биться головой о стенку, как это делали подследственные в тюрьмах НКВД. Им же надо теперь любой ценой дотянуть меня до суда, а что потом, их уже интересовать не будет. Какие ничтожества! Но я всё равно не жилец. У меня запущенный сахарный диабет, даже здешняя баланда будет для моего организма ядом. Хочу тебе сказать, адвокат, следующее: да я преступник, но я ни о чём не жалею. Я не дал этим гопникам запачкать имя своего покойного отца. Поэтому не трать зря своё время и лучше помоги хорошим людям, которые сидят в тюрьме, но не виновны, кого просто подставили или оговорили. Больше мне нечего тебе сказать…
Костя выключил диктофон.
- У вас есть ко мне какая-нибудь просьба? – спросил он.
- Да… Мне нужен нотариус.
- Хорошо. Я попробую вам помочь.
После следственного изолятора Костя вернулся в следственный комитет, где подал два ходатайства: одно об ознакомлении с уголовным делом и изъятыми на месте происшествия вещественными доказательствами, а второе: о предоставлении арестованному нотариальных услуг. Получив разрешение, он встретился со следователем, который вёл данное дело. Тот положил перед Костей типографский бланк.
— Вот здесь напишите свою фамилию, имя и отчество, - сказал он. - Ниже дату и роспись.
- Что это? – спросил Костя.
- Обязательство о неразглашении тайны следствия.
Костя расписался. И только лишь после этого ему предоставили дело для ознакомления. Первым делом он сфотографировал тот самый договор по захоронению в рассрочку, заключённый между его подзащитным и ритуальной службой. Ознакомившись с ним, Костя убедился в правдивости слов Вениамина Ильича. Однако он не нашёл среди отснятых улик и личных вещей, изъятых у арестованного, ничего касающегося орденов и медалей, а также наручных часов, принадлежащих со слов подзащитного его отцу. Этот факт его очень удивил. Поэтому он и принял решение о немедленном составлении адвокатского запроса в адрес отдела полиции и в адрес следственного комитета на розыск пропавших вещественных доказательств. Он был уверен, что если награды и часы будут найдены, именно тогда следствие может принять совершенно другое направление, а значит можно будет надеяться на лояльность суда при вынесении приговора. В адвокатской конторе Костя дал прослушать Александру Ивановичу всю запись разговора с арестованным, записанную на диктофон.
- Ты прав, Костя, - сказал Александр Иванович. - Если ордена и медали, а также часы будут приобщены к уголовному делу, то есть вероятность того, что суд направит его на принудительное лечение, возможно оно будет и пожизненным, но это не тюрьма. Убийство в состоянии аффекта в большей части рассматриваются судом присяжных и тут на что-то можно надеяться. Есть случаи, когда после двух десятков лет проведённых в психиатрической лечебнице заключённый попадает под помилование. Но повторюсь, если убийство совершено в состоянии аффекта. Хотя…гарантий нет. Ты же знаешь, что адвокатура сейчас переживает не лучшие времена. -
Александр Иванович попросил Костю подготовить все запросы и ходатайства, а через несколько дней они передадут их в следственный комитет.
Прошла неделя. Подготовив у себя дома необходимые документы, Костя позвонил в свою адвокатскую контору.
- Алло, Александр Иванович, по убийству в морге я всё сделал и сегодня привезу документы к вам.
- Здравствуй, Костя…А я только, только собирался тебе звонить сам. Понимаешь…Мне сейчас позвонили из следственного комитета и сообщили, что сегодня ночью твой подзащитный…умер.
Костя медленно присел на стул держа телефон в руке.
- Как…умер? Но, как это случилось?
- Обострение сахарного диабета. Он впал в кому и не вышел из неё…
Начальник следственного изолятора попросил тебя приехать к ним, им нужно передать тебе какие-то документы и что-то ещё. Ты меня слышишь, Костя? Алло…
- Да…я слышу вас, Александр Иванович. Я понял. Сегодня доеду.
- Сожалею, Костя! Это было твоё первое адвокатское дело. Но это ещё не всё Костя. После твоего разговора с арестованным его пытался допросить следователь, однако безуспешно. Он молчал и ни выговорил ни слова. Я понял так, что общественность и некоторые средства массовой информации стали требовать от правоохранительных органов каких-то ответов на вопросы по факту этого побоища в морге. Во время твоей беседы с подзащитным присутствовал конвоир, он то и доложил руководству, что ты осуществлял запись разговора на диктофон. В общем следственный комитет требует, чтобы ты предоставил им эту запись.
- Александр Иванович, какое наказание меня ждёт, если я не дам им эту запись?
- Тебя могут привлечь к уголовной ответственности, но только в случае её публичного распространения где-либо. Разумеется, тобой. Но я понимаю так, что ты сейчас пошутил?
- Александр Иванович, не по телефону. Я буду сегодня у вас.
- Хорошо.
- Во второй половине дня Костя приехал в следственный изолятор, где встретился с начальном СИЗО.
- М-да…- произнёс полковник, глядя на сидевшего напротив него Костю. – Печальное дело. Как ни старались мы дотянуть с ним, но увы. Я вас пригласил вот по какому вопросу. - Он вытащил из стола полиэтиленовый пакет, внутри которого находился небольшой свёрток и два листа бумаги исписанных неровным почерком.
- Как вы и просили в своём ходатайстве мы предоставили два дня назад вашему подзащитному нотариуса. Вот ознакомьтесь, - он протянул Косте документы. – Это написанное собственноручно арестованным письмо на ваше имя, а это само завещание.
Письмо Костя пока решил не читать, но завещание прочёл. В нём Вениамин Ильич указал, что он передаёт Косте ордена, медали и часы, когда-то принадлежащие его отцу с пометкой, что адвокат может ими распорядится по своему усмотрению.
- А вот и то, что он вам завещал, - он подвинул пакет ещё ближе к Косте. – Можете посмотреть.
Костя развернул свёрток. Внутри него действительно находились те самые награды и наручные часы.
- Как они оказались у вас?
- Нам их доставили из отдела полиции…
- Понятно…У меня к вам два вопроса, если позволите?
- Задавайте.
- Могу ли я получить разрешение о выдаче мне тела умершего для захоронения, ну и всё это, - он указал на пакет.
- Конечно мы вам всё выдадим, но только взамен вы оставите у меня диктофон с записью вашей беседы с вашим бывшим подзащитным.
В кабинете повисла тишина. Костя смотрел на полковника, а полковник на него.
- А если я откажусь?
Полковник сделал удивлённую гримасу:
- Тогда мы похороним его не совсем должным образом, а завещание расторгнем, ссылаясь на некоторые объективные причины. Я могу их перечислить…К тому же у вас могут возникнуть и другие всякого рода проблемы.
- Хорошо, я согласен.
Костя достал из портфеля диктофон и протянул его полковнику. Тот включил воспроизведение записи и удостоверившись в её целости и сохранности вяло улыбнулся.
- Забирайте пакет, а разрешение на получения тела из морга возьмите в канцелярии этажом ниже. До свидания.
Костя вышел из кабинета. Уже через двадцать минут он стоял на улице у входа в следственный изолятор. Подъехав к одному из офисов по оказанию ритуальных услуг, он заключил с сотрудником офиса договор о захоронении Вениамина Ильича, передав им разрешение на получение тела в морге и ксерокопию его паспорта. Полностью оплатив услуги, он договорился о дате и времени захоронения. Затем Костя приехал в адвокатскую контору. Александр Иванович был в своём кабинете. Поздоровавшись, Костя вынул из кармана адвокатское удостоверение и положил его перед ним.
— Вот…Оно мне больше не нужно. Вы были правы, когда однажды мне сказали, что миром правит беззаконие. Заявление на увольнение я оставлю в секретариате.
Не дожидаясь от Александра Ивановича никакой реакции, Костя вышел из кабинета.

Максим находился в одном из гаражей гаражного кооператива, расположенного недалеко от ТЭЦ в городской промышленной зоне. Он арендовал его неделю назад у одной пожилой женщины за небольшие деньги. Гараж ему очень нравился. Во-первых, высота потолка превышала более двух с половиной метров за счёт того, что хозяин гаража поднял стенки добавив сверху ещё несколько рядов кирпичей. Теперь сюда с лёгкостью можно загнать хоть бортовой Газ -52. Второй положительный фактор — это то, что внутри была шикарная смотровая яма в человеческий рост. Ну и немаловажная деталь - он самый крайний от оврага. «Меньше посторонних глаз» - думал Максим, представляя, как оборудует помещение для любого бизнеса. Имелось у него несколько хороших идей для предпринимательства, но, чтобы стартануть хотя бы с одной из них нужны финансы. А где их взять, если только три месяца назад он и его четверо друзей: Антоха, Егор, Мальвина и Натаха шагнули из детского дома во взрослую жизнь. Все они по государственной программе, о которой говорят со всех углов, трудоустроены на предприятии спонсора детского дома, на местной мебельной фабрике, но зарплата там копеечная. Пока правда числятся как подсобники, ну что-то наподобие: подай, принеси, пошёл вон отсюда. Обещают, конечно, скоро выучить на сборщиков мебели, но вот когда никто не знает. Раскидали их по разным общагам и видятся они, разве что на работе. Вчера Макс позвал друзей к себе в гараж, объявив им, что в выходной день он хочет поделиться с ними хорошей идеей заработка. На клочке бумаги нарисовал как добраться до гаража, ну что-то типа схемы. Интрига прокатила и те пообещали приехать в назначенное время. Идея, которой Максим собирался с ними поделиться, возможно на первый взгляд покажется сумасшедшей и неприемлемой, но учитывая, что дружки и подруги за всё время проживания в детдоме состояли на спецучете в милиции как трудные подростки, всё же была у него какая-то надежда что дело их заинтересует. Ну, а если ещё покажет и случайно обнаруженный в смотровой яме подземный тоннель, где он нашёл завёрнутые в покрывало три охотничьи двухстволки с полным ведром патронов, то отказаться будет стопудово глупо. Наконец Максим заметил приближающихся к его гаражу друзей. Обнявшись и пожав друг другу руки, они вошли внутрь.
- Ого! – воскликнул Антоха, увидев стоявший у стены старый пошарпанный мини диванчик. – Да у тебя здесь все удобства!
Девчонки со смехом плюхнулись на мягкие диванные подушки.
- Ну наливай, раз пригласил, - рассмеявшись сказал Егор, удачно устроившись между Натахой и Мальвиной.
- Антоха, спустись в смотровую яму, - попросил Максим. – Там в углу трёшка с пивом.
Тот кинулся по лестнице вниз и через несколько секунд вылез оттуда с трёхлитровой банкой разливного пива в руках. Максим достал из шкафчика четыре двухсотграммовых гранённых стакана, обнаруженные им в первый день прихода в гараж. Натаха с Мальвиной вытерли их от пыли кусками газет, которые лежали на полке. Стаканчики стали как новенькие. Налили и с удовольствием выпили прохладный алкогольный напиток. В июньскую жару он был, кстати.
- Макс, хорош темнить, говори, что за базар к нам? - первым не сдержался Егор.
Антоха, отхлебнув пиво поддакнул:
- Да, братуха, давай колись. Мы что сюда за три километра припёрлись, чтобы просто пива попить?
Натаха с Мальвиной молчали, потягивая пиво. Они, по-видимому, понимали, что парни и без их участия обсудят насущные мужские вопросы.
- Прежде чем рассказать вам о своём предложении, - сказал Максим, - хочу предупредить о двух важных условиях: первое – это если вы по каким-то мотивам откажитесь, то всё о чём мы здесь говорим, останется тайной. И второе: дело, которое я хочу предложить, мною полностью проработано до мельчащих тонкостей, а значит успех неминуем, и каждый из нас будет с хорошим баблом.
- По поводу первого, - перебил его Антоха. – Ты же знаешь Макс, чтобы не случилось мы никогда не предадим друг друга. Даже если рассоримся навсегда. Зря что ли мы когда-то ели манную кашу из одной тарелки. Теперь по поводу второго. Куда ни глянь все кинулись делать кирпичные блоки. Везде только и разговоры о них, о кирпичах. Они же сейчас в ходу? Так что давай,
знакомь нас с будущим производством, которое ты проработал до мельчайших тонкостей.
- Антох, почему сразу кирпичи? - вмешался Егор. – Может Макс открывает автосервис, и мы будем ремонтировать в нём угнанные тачки. А Натаха с Мальвиной займутся их полировкой. Правильно я говорю, Макс?
Девчонки, немного захмелевшие от крепкого пива, громко рассмеялись.
- Нет, братва, - серьёзным голосом ответил Максим. – Мы…Мы возьмём городское отделение Сбербанка, то, что рядом с парком. И я готов рассказать, как всё это будет происходить.
- Круто! – рассмеялся Антоха бросив вопросительный взгляд на Егора. – Ты слышал братан? Он, наверное, имеет в виду кредит?
Максим молча смотрел в пол накручивая и раскручивая на указательный палец металлическую цепочку с двумя ключами от разных замков. Всем своим видом он давал понять, что вот именно сейчас вместо неуместного идиотского смеха ему хотелось бы услышать адекватные комментарии на своё предложение. Антоха перестал смеяться, как только заметил, что Егор, никак не отреагировал на его шутку по кредитованию, а наоборот проникся вниманием к безумной идее Макса. По всей вероятности, она ему показалось очень даже интересной. А девчонки так те вообще просто замерли, открыв рты.
- Ты имеешь в виду вооружённое ограбление? - с серьёзным тоном в голосе спросил Егор, обращаясь к Максу.
- У нас будет оружие, но для чего оно я расскажу чуть позже.
- Тогда давай базарь по делу. Мы слушаем.
Девчонки поддержали Егора синхронно закивав головами. Антоха с удивлением развёл руки по сторонам.
- Нет вы чё прикалываетесь что ли? – усмехнулся он, оглядев всех недоумённым взглядом. Но так и не дождавшись ответа на свой вопрос поддался мнению большинства.
- Ну да ладно…Пусть рассказывает, чего уж там.
- Как вам известно, - начал говорить Максим, - в нашем городке есть отделение Сбербанка. Несколько дней назад, после того как я снял этот гараж я решил посмотреть, а что же находится позади него. А там вот такой заброшенный пустырь, заросший камышом и высокой травой. - Он взял кусок мела и стал рисовать на бетонной стене план местности. Все смотрели, стараясь вникнуть в суть.
- Много луж, наполненных дождевой водой, - продолжил он. - В трёх метрах от задней стенки гаражей, - Максим обозначил гаражи условным знаком, - расположен лоток из бетонных плит шириной чуть больше метра, приблизительно столько же и его высота. – Он указал лоток и его размеры.
- Внутри лотка две трубы. Каждая из них в диаметре около тридцати сантиметров. Трубы тянутся из котельной что рядом с ТЭЦ. По пустырю я прошёл параллельно лотку до того места, где он теряется за забором одной из организаций. Протяжённость лотка от моего гаража до данной организации составляет приблизительно пятьсот метров. Мне удалось сдвинуть одну бетонную крышку, закрывающую лоток. Она не очень тяжёлая. Засунув голову внутрь лотка, я с удивлением заметил, что при желании человек с таким телосложением как у нас может с лёгкостью проползти по трубе. Есть и небольшой минус: трубы обложены кусками стекловаты. Но это не критично, её можно убрать в сторону. Вокруг лотка со всех сторон, как я уже и говорил, растёт высокая трава и камыш, поэтому заметить этот лоток со стороны пустыря невозможно. Раньше по этому пустырю проходила дорога. Мужик один, у него тоже здесь гараж, рассказал, что однажды одна из труб дала сильную течь и за ночь здесь образовалось небольшое озеро. Дело было зимой. Аварию устранили, но кое-какие последствия в виде грязи и луж сохранились до сей поры. Весной вода, конечно, пропиталась, но грунт в большей части для проезда легковых машин не годен. Поэтому власти въезд на пустырь перегородили шлагбаумом и повесили амбарный замок.
- Макс, а какое отношение имеет этот пустырь к отделению Сбера? – поинтересовался Егор.
- Самое прямое, друзья мои. От шлагбаума до Сбербанка около километра.
- Ты хочешь сказать, что при удачном раскладе мы убежим с баблом на пустырь и спрячемся там в высокой траве как партизаны? – на этот раз не удержался от вопроса уже Антоха. – Макс, ну это же не серьёзно? Менты обложат банк со всех сторон уже через пять минут после тревоги. Из банка нам не выбраться, а если даже и выберемся они нас тупо расстреляют на выходе.
Егор почесал затылок:
- Макс, а ведь Антоха то прав. Перебьют нас, как котят.
Девчонки молчали словно мыши, наблюдая за реакцией Егора и Антохи.
Максим пустил в ход козыри.
- А кто вам сказал, что на пустырь мы побежим на своих двоих?
Антоха рассмеялся:
- Ну да, мы сядем на огнетушители и взмоем в небо каждый на своей ракете! А мусора будут грызть друг друга от злости!
Девчонки закатились от смеха. Однако Максим оставался совершенно спокойным и на его лице не шелохнулся ни один мускул.
- Мы загрузим мешки с деньгами в бронированный инкассаторский «УАЗ» и выедем на нём из гаража. Для ментов мы будем недосягаемы.
- Интересно узнать, как ты попадёшь в этот гараж? – усмехнулся Егор.
- Из помещения банка. Однажды я видел, как их машина въехала в гараж, а водила вышел через операционный зал. После выезда из гаража мы доедем до шлагбаума, на тот момент для нас он будет открыт. И как только мы его проедем он вновь закроется. И вот тут Антоха, как ты и правильно заметил, менты начнут грызть друг друга от злости.
- Постой, постой, - прервал его Егор. - А кто нам откроет этот грёбаный шлагбаум, и кто закроет его за нами? У нас же нет от него ключа?
- Мне тоже интересно, кто же это сделает? – с любопытством заявил Антоха.
Максим перевёл взгляд на одну из девчонок:
- Как это кто? Мальвина! За день до нашего дела мы поменяем старый замок на новый. Мальвина с нами в банк не пойдёт и будет ждать нас у шлагбаума.
- Легко! – отозвалась Мальвина.
- Ну откроет она…Потом закроет. А дальше то что? – не унимался Антоха.
Максим интригующе улыбнулся:
- А дальше она залезет в лоток, он буквально в пяти метрах от шлагбаума. Накануне дела мы так же для неё приоткроем крышку. Поскольку тебе Антоха быть водилой ты выбросишь нас в камышах, метров за триста от шлагбаума, а сам проедешь чуть дальше, бросишь инкассаторский «УАЗ» и тоже скроешься в заранее открытом для тебя лотке. Но тебе придётся прикрыть за собой его крышку. И помни Антоха: от банка до места назначения мы должны ехать на большой скорости. Нам нужно выиграть во времени, чтобы Мальвина успела закрыть шлагбаум и первой скрылась в лотке. С тем чтобы не завязнуть на пустыре в грязи нужно будет врубить оба моста, будет хоть какая-то гарантия что не забуксуем.
— Ну это для Антохи, как два пальца! - заступился за друга Егор. – Когда учились от детдома в автошколе он был лучшим учеником в группе.
Антоха скромно пролепетал:
- Да ладно тебе, Егор, скажешь тоже…
- Стоп, стоп, стоп! – спохватился Егор, вернувшись к разговору о пустыре. – Макс, один вопрос: ну закроем мы у ментов перед носом шлагбаум, так они побегут за нами пешком?
- Месяц назад я ходил в паспортный стол, - ответил Максим. – У ментов как раз во дворе шёл развод. Так вот, из всего личного состава девяносто процентов, судя по их пивным животам, разучились бегать уже давно. Да и в грязь они вряд ли сунутся. То, что мы скроемся именно на пустыре, для них будет полной неожиданностью. Что касается их машин, то тут история вообще плачевная. В основном это развалюхи. Так что у нас есть все шансы на положительный исход дела. Итак, давайте подведём итог: я, Егор и Натаха скроемся с деньгами в лотке, где-то посредине пустыря. Мальвина скроется в лотке у шлагбаума. Антоха бросит машину на другом конце пустыря и точно так же нырнёт в лоток.
- А мы что же все так и будем прятаться в лотке? С баблом? – перебил Макса Егор.
- Нет конечно. Все мы будем продвигаться внутри лотка до определённого места. Вот сюда, - Максим нарисовал жирную точку у крайнего гаража.
- Подожди-ка, Макс, - прервал его Егор. – Если судить по твоей схеме, то получается, что точка, куда мы должны добраться по лотку, находится прямо за твоим гаражом? Вот здесь давай поподробнее.
– Да. Ты совершенно прав, - ответил Максим. - В этом месте на днище лотка есть отверстие, довольно большое. Через него мы спустимся в подземный тоннель, пройдя который все окажемся внутри этого гаража, то бишь здесь.
Все кроме Максима с удивлением переглянулись.
– Так нам что ещё и тоннель придётся рыть, а потом ещё и дыру в лотке долбить? Да нас здесь в три счёта засекут и вызовут ментов!
- Пойдёмте, я вам кое-что покажу, - сказал Максим и направился к лестнице ведущей к смотровой яме.
Поддавшись его интриге, Антоха, Егор, Мальвина и Натаха спустились в след за ним в яму. Максим подошёл к кирпичной стене и вытащил из неё несколько кирпичей. Все увидели что-то наподобие подземного хода, который уходил под фундамент гаража. Всё ещё сомневаясь в том, что через него действительно можно попасть в лоток Егор изъявил желание в этом лично удостовериться. Пока он блуждал по подземному лабиринту все с интересом ожидали его возвращения. Наконец тот вернулся.
- Впечатляет, Макс, - сказал он, стряхивая пыль с одежды. – И кто же его соорудил? Кто этот кулибин?
- Думаю, что сын хозяйки, - ответил Максим. – Наверняка он хотел через него сделать скрытую врезку в трассу и завести сюда горячую воду чтобы отапливать гараж.
- Башковитый мужик. А если ему вздумается прийти и проверить своё хозяйство?
- Не вздумается. Он умер год назад.
- А…понятно.
- Но это ещё не всё, что я хотел вам показать.
Максим скинул мешковину, которой были прикрыты в углу ямы три охотничьих ружья и пластиковое ведро с патронами.
- Ого! – воскликнул Егор. – Вот это арсенал! Тоже покойного сыночка?
- Полагаю, что да.
- Я понимаю так, что в банк мы пойдём с этими мушкетами? – спросил не менее удивлённый Антоха взяв в руки одно из ружей. – Что за марка?
- ТОЗ-34.
- И что они реально ещё стреляют?
Максим кивнул головой:
- Да, но нам никакая мокруха не нужна. Это для антуража, чтобы оказать психологическое давление. Там же одни старушки сидят. Хотя уверен, что несколько выстрелов в потолок, только поторопит их отдать деньги как можно быстрее.
- То есть ты исключаешь тот факт, что нам придётся его использовать для перестрелки с ментами?
Максим пожал плечами:
- Я на это надеюсь.
- Твой план Макс выглядит толково, - коротко высказался Егор. – Поэтому я в деле.
Максим посмотрел на Мальвину с Натахой.
- Мы как все, - ответила за двоих Мальвина.
- Что скажешь ты? – спросил Егор у Антохи.
Все устремили свои взгляды на Антона.
Тот сперва молчал, но через несколько секунд одобрительно кивнул головой.
- Ну, конечно, я с вами.
Утвердительный ответ Антохи будто подтолкнул Максима и дал ему второе дыхание:
- Итак, что нам необходимо сделать, прежде чем пуститься в эту авантюру, - сказал он. – Девчонки завтра купят на рынке пять вязаных шапок. Уже здесь в гараже мы прорежем в них прорези для глаз, если оденем поглубже будут те же самые балаклавы. Можно купить и готовые, но в военторге они дороговатые, да и подозрение такая покупка может вызвать. Продавец поневоле запомнит лица девчонок. А когда город облетит новость, что неизвестные лица в масках колупнули Сбербанк он ноги в руки и в милицию.
Мальвина и Натаха молча обменялись взглядами. Идея с военторгом им точно не понравилась.
- Егор купит метр цепи и навесной замок для шлагбаума, - продолжил
Максим. - Антоха пройдёт от банка до пустыря и выяснит по какой дороге ему будет лучше уходить от погони после того, как выедем из гаража на инкассаторском «Уазике». Ну а я займусь укорачиванием стволов на ружьях, чтобы было можно спрятать их под верхней одеждой. В последний вечер перед делом пройдём все вместе по всему маршруту. Каждый из нас должен видеть наглядно тот самый бетонный лоток. – Максим подошёл к стене, где была нарисована схема пустыря.
- Напоминаю, что мы заранее приоткроем крышки в тех местах, где нам это необходимо. Вот здесь для Мальвины, - он ещё раз обвёл мелом существующий кружочек. - Здесь для меня, Егора, Натахи, а вот тут на противоположной стороне пустыря для Антохи. Помните одно единственное правило: нигде нельзя оставлять после себя какие-либо улики. В карманах ничего лишнего быть не должно. Работаем строго в перчатках. В помещении банка, особенно в присутствии его сотрудников, старайтесь без надобности друг друга по имени не называть. Лучше воздержитесь от этого.
- Макс, - перебил его Егор. – Ну допустим у нас всё получилось, мы удачно скроемся с баблом в лотке и пролезем сюда внутрь гаража. А что дальше? Наверняка менты оцепят весь пустырь и возможно в оцепление попадёт даже твой гараж. Как тогда нам быть?
- Ты прав, Егор. Менты будут визуально осматривать каждый гараж, но вряд ли они предпримут попытки беспричинно вскрыть их. Тут этих гаражей около трёхсот. Если они начнут ломать каждый гараж это несомненно приведёт к огромному причинению ущерба для владельцев. Может подняться бунт, а в этом поверьте приятного мало. Думаю, что такой вариант отпадает. Ну а когда всё устаканится, мы по одному выйдем отсюда.
Егора удовлетворил ответ Максима.
- А если менты тормознутся в гаражах надолго? – спросил Антоха. – Может тогда хоть хавчик припрячем здесь? Не голодать же нам сидя на деньгах?
- Хорошо, - согласился с ним Максим. – Я куплю завтра несколько банок консервов и хлеба.
- Ты Макс не сказал самого главного? – сказал Егор. – Когда берём этот чёртов банк?
Максим оглядел всех ровным взглядом:
- В пятницу перед закрытием.
- Почему именно в пятницу? – спросил Антоха.
- Потому что в пятницу менты будут уже мысленно на даче. А это значит, что их бдительность упадёт на половину. Большая часть ментуры в воскресенье будет отдыхать. Пока они всех поднимут, пока вникнут в суть, мы будем уже в гараже.
- Логично, - согласился Егор. – А сегодня у нас вторник. Значит за два дня мы должны тщательно подготовиться?
Максим кивнул головой:
- Да. В четверг проведём устный экскурс, разложим все наши действия от начала и до конца, так сказать по полочкам. Ошибок парни, быть не должно.
На следующий день Мальвина и Натаха купили на рынке пять вязаных шапок. Егор приобрёл в хозяйственном магазине метр железной цепи и навесной замок. Пока все ожидали Антоху девчонки занимались рукоделием вырезая в шапках прорези для глаз. Примерили, получилось классно. Наконец к ним подтянулся и Антоха.
- Ну что там? – спросил его Максим допиливая ножовкой по металлу ствол очередного ружья. – Изучил свою гоночную трассу?
Все подсели к Антохе поближе.
- Изучил, - ответил он. – Лучший вариант оторваться от погони это через сараи и погреба. Для ментовских жигулей дорога там не благоприятная, а вот для Уазика то, что надо. Если будете крепко держаться им нас не догнать.
- Мальвина, - Максим обратился к одной из девчонок. – Как только инкассаторский фургон заедет на пустырь ты быстро закроешь шлагбаум и запрёшь его на замок, после чего влезешь в приоткрытый лоток. И уже внутри него начнёшь двигаться по направлению к моему гаражу.
Та кивнула головой:
- Я поняла. Не волнуйся, Макс. Я успею.
Максим облегчённо вздохнул.
- Надеюсь…
- Макс, что у нас завтра по плану? – спросил Егор.
- Завтра план такой: с началом сумерек выдвинемся к лотку. Каждый из вас увидит его своими глазами. Ну а послезавтра…послезавтра мы идём на главное в нашей жизни дело.
- Звучит обнадеживающе, - проговорил Егор. – А то как-то надоело безденежье. Стабильности нет, зарплата копеечная, жильё, что положено по закону не светит. Вспомните, когда мы выпускались из детдома, что нам трезвонила директриса?
Натаха сделала на лице смешную гримасу повторив в точности заверения директора детского дома Елизаветы Васильевны: «Ой деточки мои! Счастливые вы! Каждый из вас получит ключи от собственной квартиры и право на поступление в любое высшее учебное заведение вне конкурса на госбюджет».
— Вот! - подтвердил её слова Егор, подняв кончик указательного пальца руки вверх. – И где это всё? Дали жилищный сертификат, который нигде не зарегистрирован. По сути, это обычный фантик. Развели нас как лохов. Я как наивный козлик ткнулся в три института, а мне: мест нет! Везде одна и та же отмазка: да, действительно, всё это запланировано, но деньги, выделенные для сирот, где-то потерялись. Ах какая мол жалость! Была надежда на армию, но в военкомате зарубили на медкомиссии. У меня видите ли плоскостопие! Сами они там все до одного плоскостопные!
Мальвина и Натаха хором рассмеялись.
- Такая же херня, - сказал Антоха, - только у меня гайморит. Сказали, что осенью посмотрят, может и призовут. Ужас, как в армейку хочу. Сейчас без неё никуда не устроишься.
- Хорош братва слюни пускать, - прервал Максим их откровения касательно несчастной жизни. – Сделаем дело и отвалим из этой страны. Тут ловить нечего.
Егор, Антоха, Мальвина и Натаха ушли из гаража по своим общагам, когда на улице было уже совсем темно. Максим ещё некоторое время оставался один в гараже. Надвигалась тёплая июньская ночь. Из прилегающей к гаражам лесополосы доносились редкие крики птиц, а со стороны пустыря, там, где буквально стеной разросся камыш и откуда тянуло сыростью, активно заквакали лягушки. Территория гаражного массива практически не освещалась уличными фонарями. Один единственный фонарь светил лишь при въезде освещая будку сторожей, но как пояснила хозяйка снятого им гаража никакой охраны в настоящее время нет. Когда-то массив охранял бомж Яков, он жил в сторожке круглогодично, но однажды перепил спиртного и умер прямо в будке. Максим думал сейчас о друзьях. Он не знал, как поведут себя они в день ограбления непосредственно в банке, поэтому сидя на пороге входной двери в гараж мысленно перебирал в голове личностные качества каждого из них индивидуально. Егор у Максима никак не ассоциировался с трусостью, малодушием и нерешительностью. Они очень сдружились. В детском доме часто происходили драки и там, где Максиму, казалось бы, суждено было быть битым рядом с ним откуда ни возьмись возникал Егор. Стоя спиной к спине, они отбивали все атаки и выходили победителями. И эта братская взаимосвязь сохранилась между ними до сих пор. Что касательно Антохи…Антоха своеобразный. Иногда Максиму казалось, что тот под влиянием Егора. Ну может быть это и к лучшему. Мальвина и Натаха — это как сёстры-близнецы. По характеру обе жёсткие, свободолюбивые. От всех других девчонок в детском доме отличались хладнокровностью, могли подраться даже с пацанами. В прошлом суицидницы. Вскрывали себе вены если их незаслуженно наказывали воспитатели. Максим знал, что Егор влюблён в Натаху, такая же любовь - морковь и у Антохи с Мальвиной. Это заметно невооружённым глазом. Такие вот они его друзья.

В четверг около возьми вечера собрались в гараже вновь, на этот раз, как говорил Максим: на запланированную генеральную репетицию. Настроение у всех было хорошее и чувствовался общий настрой.
- Что пишешь, Макс? – поинтересовался Антоха, наблюдая как Максим на куске от обоев красной краской выводит какую-то надпись.
- Сейчас до конца допишу потом прочтёшь.
Егором, Мальвиной и Натахой также овладело любопытство. Они буквально нависли над Максимом читая текст по мере его написания. Наконец всё было готово, и Егор не поленился вслух прочесть текст ещё раз от начала и до конца:
«Во избежание большого количества невинных жертв рекомендуем отказаться от штурма. Нам нужны только деньги! Заберём и уйдём!»
Все дружненько рассмеялись.
- А что, это очень даже остроумно! – подметил Егор. – Представляю с каким выражением на лице менты будут изучать твой эпиграф. А местные газетёнки в драку разберут его по цитатам.
Максим выглянул на улицу. Начинало темнеть.
- Пора ребятки! Начнём прямо со шлагбаума. Егор, забирай цепь с замком. Антоха возьми вон ту монтировку, - он показал рукой на небольшой кусок металлической арматуры, лежащей на полке. – С её помощью сорвём на шлагбауме старый замок и откроем бетонные крышки.
Максим закрыл гараж, и они двинулись в сторону шлагбаума, расположенного недалеко от въезда в гаражный массив. Антоха с девчонками наблюдали по сторонам, Максим с Егором быстро управились со старым замком. Тут же набросили новую цепь, она оказалась покрепче той, что была. Накинули новый замок. Один ключ Максим спрятал под кирпич указав на схрон Мальвине. Ей предстояло открыть и закрыть шлагбаум. Второй ключ на всякий случай положил в свой карман. Далее сквозь камыши и высокую траву вышли к бетонному лотку с трубами, тянувшемуся вдоль задних стенок гаражей. Приоткрыли крышку для Мальвины.
— Вот здесь влезешь во внутрь. Запомнила? – спросил её Максим.
- Да.
- По лотку будешь пробираться вон туда, - он показал рукой на другой конец пустыря. – У входа в тоннель ведущего в мой гараж кто-то из нас будет ожидать тебя. Не бойся не проскочишь.
Мальвина улыбнулась:
- Да я и не боюсь.
Они двинулись по лотку дальше. Предположительно на середине пустыря приоткрыли на лотке ещё одну крышку.
- Тут влезем с деньгами я, Егор и Натаха. Крышку за собой закроем. До моего гаража отсюда метров пятьдесят. - Максим повёл всех дальше. Дошли почти до конца лотка, дальше он заходил на территорию ТЭЦ.
- Антоха, машину бросишь напротив, - Максим показал рукой на пустырь за камышами. - Добежишь сюда и здесь влезешь в лоток. Крышку за собой задвинешь. Поползёшь также по лотку к моему гаражу. Там мы будем тебя ожидать. Хочу предупредить всех, что в камышах вода. Придётся немного намочить ноги, зато никакая собака не возьмёт след.
Вернулись в гараж. По пути Максим купил разливного пива. В свои общаги почему-то никто не торопился. Было заметно, что каждый по-своему переживал за завтрашний день. Всех волновал один и тот же вопрос: а как оно всё пойдёт?
- Главное не паникуйте, - обратился ко всем Максим отпив из стакана пенистое пиво. – Если мы всё сделаем так как задумано, то нас ждёт успех. Попав на пустырь у ментов, сложится определённое мнение, что преступники бросили инкассаторскую машину, перелезли через забор на территорию ТЭЦ, пересели на свой автомобиль, который они скорее всего оставили у ворот организации и поехали по направлению выезда из города. Чтобы в этом убедиться менты конечно же ломанутся на ТЭЦ по объездной дороге, ведь по-другому в эту шарашкину контору никак не попасть. Да, часть ментов останется на пустыре, скорее всего они, разинув рты будут глазеть на брошенный Уазик. Вряд ли до них дойдёт, что преступники нырнули в какой-то лоток и через него влезли в один из гаражей. Но в любом случае нам будет необходимо оставаться здесь до того момента пока они отсюда не рассосутся. Потому как хватать они будут на улице всех подряд. Ворота на гараже очень крепкие и вскрыть их ломиком у них не получится. Короче принимать все решения будем по мере поступления проблем.
- А если менты, обнаружив лоток начнут его вскрывать? – спросил Антоха. – Они же могут увидеть дыру ведущую в тоннель? И в конце концов поймут в какой гараж он ведёт? Что тогда, Макс?
- Антоха, я уже говорил, что длина лотка по пустырю почти пятьсот метров. Это сколько же им нужно снять бетонных крышек? А каждая из них весит под сотню килограммов.
- Я согласен с Максом, - неожиданно прервал Егор. – Чтобы снять все крышки нужно очень много времени. Взять на себя ответственность за демонтаж лотка сможет ни всякий мент. Они будут думать так: ну откроем, потратим кучу времени, а там никого нет? Что тогда? А время-то повторюсь потрачено?! За этот период времени грабители могут уехать за сотни километров! А кто будет эти грёбаные крышки опять от пуза поднимать? Тут выговором не отделаешься! Нет! Макс прав. Надо идти на риск. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!
- Да! Мы хотим пить шампанское! – с улыбкой воскликнула Натаха.
— Всё это хорошо Макс, - произнёс Егор. – Но завтра то самое воскресенье. На какой час ты запланировал этот шухер?
Максим оглядел всех беглым взглядом:
- Филиал банка закрывается в семь вечера. По моим расчётам мы должны быть на пустыре с наступлением темноты. В темноте ментам будет сложно разглядеть нас, а осветить пустырь фарами у них не получится, на жигулях туда не заехать, там грязи по колено. Соответственно и пешком в своих лакированных туфельках в камыши, где присутствует вода, они не полезут. Это наше начальное преимущество и не воспользоваться им нам нельзя. Пока они привезут какие-то фонарики, болотные сапоги, мы будем уже сидеть здесь и пить кофе. Поэтому войдём в банк за полчаса до закрытия, а это значит половина седьмого. Если в это время в банке будут посетители мы выдворим их из помещения. Так спокойнее работать.
- Я понимаю, что вначале мы встречаемся здесь? – спросил Егор.
- Да. Ровно в шесть вечера. Тут я уложу оружие в мешок. Патроны рассуём по карманам. У входа в банк одеваем маски, перчатки, разбираем стволы и вперёд…Ну а Мальвина к шлагбауму и там будет нас ожидать.
Разошлись, как и в прошлый раз поздно ночью.
В пятницу около двенадцати часов дня Максим несколько раз проходил мимо городского отдела милиции. Он анализировал для себя активность сотрудников в выходной день, сколько служебных машин было на маршрутах. Очень скоро он пришёл к выводу, что в городе предположительно два экипажа ГАИ и два экипажа патрульно-постовой службы. В центре города также функционирует стационарный пост. Кроме этого, есть ещё два отделения милиции, пройдя возле каждого из них Максим не заметил там никакой оживлённости. Стало понятно, что город сегодня без особого надлежащего контроля со стороны правоохранительных органов. Впрочем, наверное, как и всегда. В последнее время даже слепой мог увидеть, что в городе в открытую стали появляться наркоманы, но никто ими вплотную не занимался. Так или иначе Максим был доволен сделанными выводами и считал, что всё пройдёт гладко.
Натаха с утра пришла в общагу, где жила Мальвина. Они говорили на разные темы в том числе и о том, на что они потратят деньги, которые появятся у них уже, возможно, вечером. Мальвина сказала, что она и Егор сразу же сделают заграничные паспорта и уедут в какую-нибудь тёплую страну, где и попытаются навсегда остаться. Натаха же в свою очередь тоже поделилась своей тайной, рассказав о том, что Антоха мечтает построить в лесу большой дом из сруба, а с ним баню и ферму чтобы разводить всякую живность. Мальвина предложила Натахе ещё сходить в церковь, но та отклонила эту идею сославшись на то, что бог не даст им своего одобрения. Дело то грешное.
Было около трёх часов дня, когда Антоха возвращался из магазина к себе в общагу. Вдруг его кто-то окликнул на улице.
- Антон!
Антоха повернулся на голос. Он увидел Сергея Викторовича их бывшего заместителя директора по воспитательной работе из детского дома.
- Здравствуйте, Сергей Викторович! – не скрыл Антон своей радости от встречи. – Рад вас видеть.
- А я-то как рад, Антон! Приятно всё-таки встретить своих подопечных. Как сам? Работаешь?
- Да. На фабрике. Как там дела в детском доме? Наверное, хватает у вас забот?
- Так я ушёл из детского, - ответил Сергей Викторович. – Уже как полгода.
- Как? – удивился Антон. – Очень жаль, вы были самым классным. Всегда во всём нам помогали. С вами можно было поделиться самым сокровенным.
Сергей Викторович взволнованно пожал плечами:
- Спасибо, Антон. Приятно это слышать.
- И где же вы сейчас трудитесь?
- Да пригласили в одно государственное учреждение.
- Не секрет куда?
- В серый дом. Ну ты понял.
- Ух ты! Класс!
- Кстати Антон, наша встреча с тобой очень даже кстати. – Сергей Викторович подошёл к Антону ближе.
- Понимаешь, мне нужен человек…В общем, который пока будучи вне штата будет выполнять кое-какую оперативную работу. Ну разумеется это не бесплатно. Но самое главное в том, что есть хорошая перспектива из внештатного сотрудника превратиться в штатного. А это как ты понимаешь начало карьеры. Зачем тебе эта фабрика? Это же каторжный труд, причём плохо оплачиваемый. А тут стабильность, высокая пенсия. Вот я и подумал, почему бы тебе не попробовать у меня? Кого, кого, а тебя я хорошо знаю, да и уверен я в тебе на все сто. Ну, так что, Антон?
Антон словно завис. Внутри него бешено боролись сразу несколько мыслей. И это была не просто борьба. Это было побоище! Остаться верным идее Макса с банком, сохранить их дружбу, любовь Мальвины, либо согласиться на заманчивое предложение Сергея Викторовича? Если всё прокатит с банком, то можно и самому замутить неплохой бизнес. А если не прокатит? Тогда что? Поймают, надолго посадят. И как ему потом посмотрит в глаза Сергей Викторович? Скажет: «ну ты и урод, Антоха! Я в тебя верил, а ты оказался вонючим гангстером?!». От всех этих молниеносных мыслей он даже содрогнулся.
- Да…я…пока не могу вам ответить, Сергей Викторович. Это просто так неожиданно.
Антоха понимал, что выглядел он сейчас в глазах бывшего воспитателя не на должном уровне, и чтобы тот открестился от него окончательно Антоха вспомнил о своей проблеме.
- А я Сергей Викторович ещё в армии не служил. Мне сказали, что у меня гайморит.
- Антон, гайморит — это не страшно. Военком мой хороший товарищ, я поговорю с ним и тебя пропустят. Более того я похлопочу, и ты попадёшь в погранвойска. Вернёшься обратно и уже будешь у нас офицером.
- Я подумаю, Сергей Викторович и скажу вам.
- Да потом будет поздно, Антон. Соглашайся, будешь благодарить ещё.
Антоха замялся.
- Слушай, чего мы стоим здесь, - Сергей Викторович взял полную инициативу в свои руки. — Вон моя машина, - он показал рукой на припаркованный «Ленд Крузер». - Давай проедем ко мне, и я тебе покажу свой кабинет. Поехали!
Антоха поддался и они сели в машину Сергея Викторовича.
- Как тебе мой «конь»? – Сергей Викторович тихонько хлопнул ладонью по панели машины. – Нравится?
Антоха кивнул головой:
- Хорошая тачка.
— Вот поработаешь со мной будет такая же и у тебя через полгодика, - сказал Сергей Викторович.
Здание, куда привёз его Сергей Викторович, Антоха видел издали неоднократно. Много самых разных страшных слухов слышал он о нём, а вот побывать внутри него он и мечтать не мог.
- Я вижу тебя что-то удерживает дать своё согласие? – спросил у Антохи Сергей Викторович, уже сидя в своём кабинете. – Ты знаешь, так бывает. Иногда находится причина, которая мешает вести конструктивный диалог. Но я уверен, что ты открытый и искренний парень. А я в свою очередь, как и тогда в детском доме пойму тебя правильно и помогу. Даю тебе слово офицера.
То, что произошло дальше уже не поддавалось никакому логическому объяснению. Неожиданно для себя самого Антоха рассказал Сергею Викторовичу о том, что сегодня он и его друзья, которые известны для бывшего воспитателя по детскому дому, планируют совершить налёт на отделение банка, расположенного у парка. И что именно по этой причине ему Антохе было стыдно согласиться на предложение Сергея Викторовича по трудоустройству. Тот, выслушав признания Антохи поначалу немного оторопел от услышанного, но профессиональный опыт общения скрыл этот нюанс.
- Так, так…ты сейчас не шутишь и говоришь мне правду? – спросил Сергей Викторович пересев к Антохе поближе. – А поподробнее Антон?
- Я всё расскажу если вы пообещаете, что просто предотвратите всё то, что задумал Макс. И что замнёте всё это. Я ни хочу, чтобы пострадала моя девушка, Натаха. Ну и все остальные…
- Хорошо, я обещаю тебе, - сказал Сергей Викторович. – Ты посиди пока здесь, а я сейчас.
- Охренеть! – отреагировал на доклад Сергея Викторовича его шеф. – Я считаю, что предотвратить это преступление ни в коем случае нельзя. Сергей, надеюсь ты понимаешь, что для нас важно раскрыть именно завершённое преступление и все лица причастные к нему должны быть задержаны. А похищенное изъято и возвращено государству. Это благотворно повлияет на твою и в том числе на мою репутацию. Поэтому этого твоего паренька нужно успокоить и объяснить ему, что задумка с ограблением должна осуществиться в полном объёме. Скажи ему, что в целях профилактики мы просто преподадим для его друзей хороший урок и отпустим их на все четыре стороны…А для него, как для внедрённого внештатного агента, это будет хорошим началом. Я сейчас позвоню начальнику милиции и в службу безопасности банка. Никаких препятствий для этих горе-грабителей создавать не нужно. В банке быстро подготовят мешки с нарезанной бумагой и положат в сейф. Инкассаторская машина будет стоять как говорится на пару. Пусть спокойно выезжают и едут к себе в гараж. Там мы их тёпленькими и возьмём.
Возвращайся к нему, а я доложу генералу о проведении нами операции по захвату особо-опасных преступников.
Получив все необходимые указания Антоха, вернулся в общагу. Он был подавлен и, кажется, растерян.
Максим пришёл в гараж самым первым. Осмотревшись вокруг, он никого из владельцев гаражей больше не заметил. Он был уверен, что в позднее время вряд ли кто сюда приедет. Да и многие ночуют на даче. С июня по август их городок словно вымирал. Пришёл Егор. Вдвоём они почистили все три ружья, благо все причиндалы для этого как оказалось лежали в ведре и попросту были засыпаны патронами.
- Ты готов? – спросил его Максим.
- Да. Готов.
Егор внешне выглядел спокойным и Максим был этому рад.
- Надо Макс нам с тобой присмотреть за девчонками, - сказал Егор, приподняв разложенное ружьё и поочерёдно всматриваясь в отверстия стволов.
- Само собой, - ответил Максим.
В дверь гаража постучали. Егор встал со скамейки, подошёл к воротам и приглядевшись сквозь щель с улыбкой открыл засов. Пришли Мальвина и Натаха. Они были одеты в спортивные костюмы.
- Толковый прикид! - оценил Егор их одежду.
- Ну не в платьях же нам с Натахой грабить банк? – рассмеявшись пошутила Мальвина. – Мы не опоздали?
- Всё нормально, - успокоил их Максим. – Ждём Антоху. Наверное, он на подходе.
Вскоре пришёл и Антоха. Максим провёл последний инструктаж касающийся того, как вести себя в помещении банка.
- К сказанному хочу добавить, что есть такое понятие как - форсмажор. Это касается меня, Егора и Антохи. У нас будет оружие. Даже если мы не применим его против ментов или против сотрудников банка, это не будет в случае чего являться смягчающим обстоятельством. Поэтому в экстренном случае используйте оружие по своему усмотрению.
Максим посмотрел на Мальвину:
- Не забыла, где расположен шлагбаум и куда спрятан ключ от замка?
- Не забыла.
- Отлично. До нашего прибытия укройся так чтобы тебя никто не заметил. С собой возьми балаклаву.
Егор помог Максиму сложить уже заряженные двухстволки в мешок. Сам мешок положили на старенькую тележку. Обычно на таких тележках пожилые пенсионеры перевозят тяжёлые сумки с продуктами. Патроны положили в карманы, балаклавы спрятали под одежду. Максим бегло осмотрел всех друзей.
- Антоха, ты здоров?
- Да…А почему ты об этом меня спрашиваешь?
- Просто выглядишь ты как-то не важно. Поэтому я и спросил.
Мальвина и Натаха молча посмотрели на Антоху и не найдя в нём ничего такого чтобы их удивило отвели от него свои взгляды.
- Присядем на дорожку, - предложил Егор.
Все сели на скамейку. Прошло около минуты.
- Пора! – твёрдым голосом сказал Максим. - Идём друг от друга на дистанции около десяти метров, чтобы никому не бросаться в глаза.
Они вышли из гаража. Когда до отделения Сбербанка оставалось около двухсот метров Мальвина свернула налево в сторону шлагбаума. Людей на улице было немного.
- Как только войдёшь в помещение запрыгивай на их длинный стол, - приближаясь к главному входу сказал Максим идущему за ним
Егору. – Вытащишь обрез выстрелишь в потолок. Крикнешь им чтобы они всю наличность вытащили из своих загашников и положили на стол. – А ты, - обратился он к Натахе, - соберёшь все эти деньги в мешок. Сейчас я тебе его освобожу. Антоха, - Максим бросил на Антона беглый взгляд. – Сразу в гараж. Проверишь инкассаторский «Уазик». Любым способом заведи движок. После этого повнимательнее осмотри ворота. Там должна быть кнопка с помощью, которой они открываются. Как всё сделаешь дай мне обязательно знать. Я закрываю входные двери банка изнутри, вешаю плакат и бегу на подмогу к Егору с Натахой. Наша общая задача: взять деньги у операторов и в сейфе у кассира. Затем прыгаем в бронированный фургон и отваливаем. На ментов, которые будут шнырять за окнами внимания не обращайте.
Чтобы натянуть на головы балаклавы и вытащить из мешка обрезы все четверо укрылись в зарослях разросшейся с торца отделения банка сирени. Когда всё было готово ринулись к дверям. Неслыханной удачей Максим посчитал тот факт, что в помещении банка отсутствовали посторонние люди. Егор, едва пробежав первым через порог входной двери выстрелил в потолок и легко запрыгнул на длинный во весь зал стол, который был отгорожен от посетителей оргстеклом. Пятеро операционистов, а это были женщины, после выстрела залезли под рабочие столы.
- А ну быстро вылезли и вытащили все деньги какие имеются в столах! – громко крикнул он. – Я кому сказал?!
Он в буквальном смысле слова пробежал по столу перепрыгивая через мониторы и принтеры, стоящие на поверхности столов.
- Кто утаит хотя бы одну купюру, башку прострелю сразу!
Натаха бежала вдоль столов. В её руках был мешок, в котором Максим перевозил ружья. Сотрудницы банка с побелевшими лицами не церемонясь стали вытаскивать деньги из открытых ячеек и бросать на стол. Натаха не терялась и тут же сгребая купюры пальцами швыряла их в открытую горловину мешка. Максим закрыл внешние и внутренние стеклянные двери на защёлки, после чего засунул в щель самодельный плакат с текстом: «во избежание большого количества невинных жертв рекомендуем отказаться от штурма. Нам нужны только деньги! Заберём и уйдём!»
Антоха через операционный зал исчез в подсобных кабинетах в поисках двери ведущей в гараж. Максим осматривал все кабинеты, где могли затаится другие сотрудники банка. В одном из таких кабинетов он обнаружил спрятавшуюся в шкафу для одежды управляющую отделением. Женщина тучного телосложения с трудом вылазила из шкафа. В этот момент к Максиму подбежала Натаха.
- Все деньги со столов я собрала! – оглянувшись по сторонам сказала
она. – Это конечно деньги, но, если на всех поровну, то это капец какая ничтожная сумма.
- Согласен! Пока Егор будет караулить банковских, а Антоха решает вопрос с их машиной, мы с тобой мухой в кассу! Я уверен, всё бабло там!
Натаха согласно кивнула головой. Они отвели управляющую в операционный зал к Егору. Максим подошёл к одной из лежащей на полу сотруднице и наклонившись над ней стал приподнимать её за шиворот.
- Ну-ка ты встала!
Та вскочила, прикрывая лицо ладонью:
- Пожалуйста, не убивайте меня! Я сделаю всё, что вы скажете!
- А куда ты на хрен денешься! – гаркнул Максим. - Бегом в кассу! Бегом!
Они быстро подошли к двери кассы, где за железной дверью притаилась женщина-кассир. Максим видел её через бронированное стекло.
- Стучи, пусть открывает! – приказал он сотруднице банка, ткнув той стволом обреза в затылок. - Скажи, что, если не откроет я вышибу тебе мозги! Живо!
На кассира подействовал испуг и отчаянный плач её коллеги оператора и та, очевидно перепугавшись тяжёлых и непредсказуемых последствий открыла замок двери. Максим втолкнул сотрудницу банка внутрь кассы. В углу комнаты стоял высокий металлический сейф.
- Открывай! – крикнул Максим открывшей им дверь кассиру указав стволом на сейф.
Женщина опешила и заплакала, а её руки бешено затряслись. Она растерянно почему-то стала открывать дверцы своего рабочего стола.
- Что ты там дура ищешь?!- крикнул ей Максим.
- Ключи…
Подстёгиваемый адреналином Максим не сдержался и выстрелил в потолок. Кассир и сотрудница операционного зала громко закричали и обречённо опустились на пол, закрыв ладонями лица.
К Максиму и Натахе подбежал Егор.
- Менты обложили банк! – закричал он.
Максим иронично усмехнулся:
- Да и хер с ними! Беги обратно в зал! Держи всех под прицелом и наблюдай за входной дверью!
Егор убежал. Максим бросил строгий взгляд на окончательно упавшую духом кассиршу.
- Говорю последний раз! Ключик от сейфа! Считаю до трёх и буду стрелять!
Для того чтобы у них не возникло сомнений в правдивости его намерений он, отделив стволы вытащил одну из прострелянных гильз, бросил её на кафельный пол и вставил новый патрон. Характерный металлических скрип от взвода курков, очевидно, отрезвил женщину. Она вытащила из кармана связку ключей и протянула ему.
- Встала и открыла сама! – закричал он, еле сдерживая накопившийся гнев.
Женщина тут же вскочила и подойдя к сейфу трясущими пальцами выбрала нужный ключ. Внутри сейфа лежало несколько инкассаторских мешков, заполненных, как был уверен Максим, деньгами. В этот момент в кассу вошёл Антоха.
- Я завёл машину! Можно грузиться и отваливать!
- Ты вовремя, - сказал Максим и оттолкнув сотрудниц банка к стене стал вынимать мешки из сейфа передавая их Антохе и Натахе.
- Тащите в машину! Только побыстрее!
Пока те таскали мешки Максим увёл кассира и оператора в общий зал, где находился Егор с остальными сотрудниками банка. Изнутри было хорошо видно, что на улице, метрах в пятидесяти от банка стояли две машины ГАИ, за которыми прятались сами гаишники. Чуть поодаль стоял старый «Уазик» с надписью: дежурная часть. К Максиму и Егору вбежала запыхавшаяся Натаха.
- Всё! Всё! Уезжаем! – крикнула она.
Максим схватил несколько новых упаковок ксероксной бумаги и положил каждой лежащей сотруднице банка на спину по одной пачке.
— Это взрывчатка! - Малейшее шевеление и произойдёт взрыв. Надеюсь, вы меня поняли?! – Он махнул рукой Егору, дав понять, что нужно срочно уходить. В гараже было всё готово. Антоха сидел за рулём, Натаха стояла у стены, где была установлена кнопка для открывания ворот гаража. Максим и Егор запрыгнули в салон. Там же лежали семь инкассаторских мешков, набитых как предполагалось деньгами и мешок с теми деньгами, которые Натаха собрала в операционном зале банка.
- Антоха! За Натахой сразу блокируй двери! – крикнул Максим. – Жми, Натаха!
Та нажала на кнопку и запрыгнула в открытую дверь машины. Ворота со скрежетом стали открываться. Как ни странно, на улице у ворот банка никого не было. У Максима даже закралась мысль, что менты даже и не подумали о том, что грабители могут уехать из банка на инкассаторской машине.
- Антоха! Топи на всю катушку! Нам фора нужна! – крикнул Максим Антохе.
Тот погнал Уазик по той дороге какую выбрал сам, когда изучал пути отхода к пустырю. Урча мотором инкассаторский фургон на большой скорости разогнав по сторонам бродячих собак и кошек промчался мимо подземных погребов и сараев, прилегающих к хрущёвским пятиэтажкам. До шлагбаума оставалось совсем немного.
- Антоха! Что со шлагбаумом?! Мальвину видишь?!
- Да, Макс! Вижу! Она открыла уже его!
- Отлично! Главное, чтобы успела за нами закрыть и смотаться оттуда в лоток!
Проскочили шлагбаум. Максим, увидев через стекло что Мальвина закрыла шлагбаум и побежала через камыши к лотку тут же успокоился.
- Макс! Она красава! Правда?! – сказала Натаха глядя на убегающую в камыши подругу.
Он, улыбаясь кивнул ей головой:
- Да не то слово!
«Уазик» с разгона врюхался в грязевую лужу, но без всяких проблем преодолевая её шустро продвигался к центру пустыря возле самых камышей. Антоха вовремя успел включить оба ходовых моста.
«Машина действительно зверь» - подумал Максим то и дело оглядываясь назад в сторону шлагбаума. Он поймал себя на мысли, что с ментами точно твориться что-то не то. До сих пор к шлагбауму не подъехала ни одна милицейская машина. Но дело сделано, а погружаться в эти меркантильные вопросы сейчас не было времени.
- Тормози! – крикнул он Антохе. – Егор, Натаха! Берём мешки с деньгами и в лоток! Антоха! Проедешь до конца пустыря, бросаешь «Уазик» и тоже ныряешь в лоток. Встречаемся в гараже!
Схватив мешки побежали. Поочередности протиснулись в заранее оставленную со вчерашнего дня дыру закрыв над головами лоток бетонной крышкой. Карабкаться по трубам, да ещё с полными мешками было непросто. Обрезы, висевшие на ремнях вокруг шеи, то и дело цеплялись за стальные арматуры, но бросить их в лотке было нельзя. Первыми до тоннеля добрались Максим, Егор и Натаха. У входа в сам тоннель Максим остановился.
- Стоп! Тишина! – шепнул он Егору и Натахе.
Те замерли. Максим прислонился ухом к металлической трубе отопления.
- Есть шорохи! – обнадеживающе сказал он. – Кажется, ползут! Всё, спускаемся в гараж!
Они пролезли в гараж стараясь по возможности не шуметь. Мешки с деньгами оставили в смотровой яме прикрыв их лежащим неподалёку грязными тряпками. Сели на скамейку пытаясь отдышаться бросая взгляды на мелкие щели в створках ворот, через которые можно было при желании заметить какое-либо движение. Улицу тем временем полным ходом охватывали вечерние сумерки.
- Блин, Макс, - облокотившись спиной на стенку, как можно тихо, произнёс Егор. – Неужели у нас получилось? И мы теперь при бабках?
Максим посмотрел на него с присутствующим на лице неким волнением.
- Рано пока радоваться. Надо дождаться Антоху с Мальвиной. Им ползти по трубе довольно далеко, и хорошо если на их пути не окажутся какие-то преграды.
- Да, Макс правильно говорит, - прошептала Натаха. – Всякое может быть. Мы же не осматривали весь лоток? Но будем надеяться на лучшее. Правда, Макс?
Максим утвердительно кивнул головой:
- Да…Будем надеяться.
Внезапно мимо гаража друг за другом пронеслись с включёнными мигалками две патрульные легковые машины ГАИ. Они остановились поодаль у бетонного забора ТЭЦ. Водители заглушили двигатели, оставив включёнными лишь мигалки. Тишину гаражного массива нарушили нецензурные крики, доносящиеся из автомобильных радиостанций. Разобрать обрывки фраз точнее не удавалось.
- Ты смотри какой конкретный у них кипишь? – сказал Егор.
Из смотровой ямы донёсся шорох и чьё-то тяжёлое дыхание.
Максим схватил обрез и кинулся в смотровую яму. Егор последовал за ним.
Как оказалось до гаража благополучно добралась Мальвина. Натаха, услышав голос подруги не удержалась от радости.
- Ну слава богу! Я так переживала за тебя, - она обняла поднявшуюся по лестнице в гараж Мальвину.
- Ты Антоху не видела? – спросил Мальвину Максим.
- Нет…А разве он ещё не дополз?
- Если бы…
Мальвина удивлённо повела бровями:
- Так ему ползти в два раза короче, чем мне? Я думала вы прикалываетесь?..
- Чёрт, Макс, - произнёс Егор. – Он наверняка за что-то зацепился и не может выбраться теперь? Давай я поползу к нему навстречу?
Максим замотал головой:
- Не сейчас. Будем ждать. Если не появиться в течение десяти минут, тогда залезешь в лоток и посмотришь. – Он взглянул на Мальвину.
- Ты никаких голосов не слышала, когда ползла внутри лотка? Может звук рации или что-то подобное?
- Нет… Там вообще стояла тишина.
- А тут недалеко от нас менты стоят, две машины.
- Да ты чё?! - Она подкралась к воротам и прильнула одним глазом к крохотной дырочке.
- Да, вижу…
Со стороны парка, где расположен банк донеслись звуки милицейских сирен. Мальвина села на скамейку рядом со всеми. Её глаза наполнились слезами.
- Мальвин, ты чё? – спросила у неё Натаха. – Не рано ли, подруга, ты реветь начала? Может он устал ползти и решил чуточку отдохнуть? Сама знаешь как там тесновато?
- А вдруг его схватили? – вытирая кончиками пальцев руки выступившие слёзы не унималась Мальвина. – А мы сидим здесь и ничего не знаем…
- А ну тихо! – прервал девчонок Максим. – Давайте без паники и без этих слюней. Я же сказал: если не появится, то Егор поднимется через тоннель в этот грёбаный лоток и посмотрит всё своими глазами.
Девчонки немного успокоились. В это самое время рядом с гаражом с грохотом пронеслась пожарная машина, которая, как и милицейские машины остановилась у забора ТЭЦ. Вышедшие из неё пожарные стали что-то горячо обсуждать с сотрудниками милиции.
- А зачем здесь пожарные, Макс? - спросил Егор, продолжая сквозь щель наблюдать за собравшимися вместе экстренными службами города.
Максим так же разглядывая пожарных и ментов пожал плечами:
- Не знаю. Наверное, так положено. – Затем он всполошился.
- Егор, лезь в тоннель! В лотке хорошенько прислушайся, может услышишь Антоху. Пойдём, я помогу тебе взобраться на верх.
Они спустились в смотровую яму. Девчонки остались в гараже. Мальвина вновь украдкой заплакала.
- Может хватит? – спокойным голосом сказала ей Натаха.
- Я чувствую, что с Антоном что-то не так… Вспомни, какой он пришёл сегодня в гараж перед тем, как идти в банк? Таким потерянным я его никогда не видела.
- Уж не думаешь ли ты, что Антоха испугался и убежал?
- Да нет…Он не трус. Он же знает, что я его тут жду.
Натаха сочувственно замолчала не зная, что говорить и как лучше успокоить Мальвину. Из смотровой ямы послышались голоса.
- Слышишь? - радостно прошептала Натаха. — Вот и твой Антоха приполз!
Они поспешили в смотровую яму. Однако внизу девчонок ждало разочарование. В смотровой яме по-прежнему находились только Максим и Егор. Они говорили о чём-то таком, что без сомнения их очень сильно обеспокоило. Увидев, что к ним спускаются Мальвина и Натаха они сами поднялись наверх.
- Макс, что с Антохой? – спросила того Мальвина.
- Его нет в лотке…На пустыре стоят только менты.
- А, где же тогда он?..
- Пока не знаю.
Некоторое время все сидели молча. Первым прервал молчание Егор.
- Макс, как ты думаешь, что они предпримут? - он кивнул головой туда, где находились сотрудники милиции и пожарники.
- Думаю, что главные силы они бросили на розыск грабителей, то бишь нас, в самом городе и за пределами. Очевидно, моя мысль о том, что менты, околдованные идеей, что преступники перелезли через забор ТЭЦ и скрылись на транспорте, сработала. А эти, что торчат здесь, скорее всего и не догадываются, что мы сидим в сотне метров от них. Им сказали быть в гаражах, вот они и исполняют это указание. Хотя наверняка они бедолаги мечтают сейчас, чтобы как можно скорее закончилась вся эта бестолковая суета и они ломанутся по своим норам, где будут снова пить свой пивасик. Менты хоть и далёкие, но понимают, что люди, ограбившие банк всё продумали от начала и до конца.
— Значит, будем ждать пока они рассосутся, - сказал Егор, стараясь передать хотя бы небольшое спокойствие и уверенность Мальвине и Натахе. - Что касательно Антохи, то я мыслю так: он попытался влезть в лоток, но увидев бежавших по пустырю ментов перелез через забор на территорию ТЭЦ и скрылся. Он просто не захотел подставлять нас под удар. Ведь если бы они заметили, что он залез в лоток, то они наверняка вытащили бы его из него, и не дай бог обнаружили бы тоннель в гараж?
Максим посмотрел на Егора, но в последний момент решил не высказываться по поводу его личной версии о пропаже Антохи. Девчонки молча сидели на скамейке обхватив руками колени и опустив головы вниз.
- Ну война войной, а ужин никто не отменял, - бодро и шутливо сказал Егор. – Макс, ты пожрать-то купил чего?
- Да. Возьми в шкафу, - Максим указал кивком головы на стоявший в углу металлический шкаф. – Только не греми дверями.
Егор не успел дойти до шкафа. Приехали ещё несколько милицейских машин среди которых были две «Волги» и машина «Скорой медицинской помощи».
- Ты только посмотри, Макс, сколько их сюда понаехало, - тихо произнёс Егор, рассматривая всё в ту же щель вновь прибывших сотрудников милиции и врачей.
Максим подошёл к воротам. Он заметил, что на боковой части второй «Волги» имелась светящаяся надпись: инкассация. Егор был прав, сотрудников так называемых внутренних дел было достаточно много. В руках у двоих из них он увидел автоматы. Врачи спрятались за бетонным углом забора. Их присутствие выдавали разве что белые халаты, которые нет-нет да мелькали в промежутках между бетонными плитами.
Внезапно яркий свет прожектора со стороны милицейских машин ослепил их обоих и словно зафиксировался на воротах гаража. Максим и Егор отпрянули к боковым стенкам. Мальвина и Натаха вскочили со своих мест.
- Девчонки! Отойдите в тёмный угол! – шепнул им Максим. Те отошли.
Казалось, что всё вокруг замерло. Раздался громкий писк. Максим понял, что кто-то из ментов включил громкоговоритель, установленный в машине ГАИ.
А через несколько секунд Максим, Егор, Мальвина и Натаха услышали и знакомый им голос: «Макс! Это я, Антоха. Я знаю, что ты удивлён…Знаешь, вчера я встретил Сергея Викторовича. Да вы его помните по детскому дому. Он был у нас тогда заместителем директора по воспитательной работе. Вспомнили?.. В общем…Макс я всё рассказал ему. Но я не из-за себя, а из-за Мальвины. Ты же знаешь, что я люблю её…А она, как и Егор и Натаха под твоим влиянием. Я только ради неё пошёл с вами. Лишь бы быть с ней рядом. Так вот, Сергей Викторович пообещал мне, что нас отпустят. Они даже в банке вместо денег инкассаторские мешки забили обычной бумагой! Ты разве не заметил?.. За нами то и погони не было. Если честно Макс, то в инкассаторской машине ключи от зажигания торчали прямо в замке. Они всё сделали, чтобы мы ничего страшного не натворили в банке. – Антоха замолчал будто дал им какое-то время для переваривания его слов. Максим бросил взгляд на смотровую яму.
- Врёшь же, сука!
Он схватил лежащий на полке нож и спрыгнул в смотровую яму. За ним кинулся и Егор. Максим достал из схрона привезённые ими инкассаторские мешки и прямо в смотровой яме размахивая рукой стал протыкать ткань острым кончиком ножа. Егор стоял рядом, а девчонки сидя на четвереньках у ямы наблюдали за Максимом. Из первого разорванного мешка высыпались аккуратно упакованные, нарезанные под размер стандартной денежной пачки, куски бумаги. Чтобы эти «куклы» выглядели как настоящие упакованные деньги, по обеим сторонам пачек засунули крупные купюры. Но и те оказались грубо поддельными и были распечатаны скорее всего на цветном принтере.
Разорвав все мешки и убедившись, что Антоха сказал им правду Максим со злости растоптал фальшивые купюры подошвами ботинок.
- Действительно ты сука, Антоха!
Он поднялся наверх в гараж и сел на скамейку обхватив руками голову. Егор, Мальвина и Натаха стояли молча, прижавшись спинами к противоположной стене. К Максиму подошла Мальвина и опустилась перед ним на корточки.
- Макс…Эт что же получается? Выходит, что Антон нас всех предал?.. Да?..
Максим убрал руки от своей головы и посмотрел на Мальвину.
- Получается, что так…
Она села на бетонный пол и заплакала. Натаха осторожно подошла к Мальвине и присев рядом с ней обняла её. Егор стоял всё также у стены и обречённо смотрел то на ворота, то на Максима.
- Макс…Я уверен, что нас никто не отпустит, как говорит этот…этот
«гандон», — сказал Егор. – Если мы выйдем к ним с поднятыми лапками, то сядем надолго, очень надолго. Нам влепят на всю катушку, мама не горюй. А я Макс в тюрьму не хочу…Конечно можно и пободаться с ментами, у нас вон в яме целое ведро патронов. Но патроны закончатся, они вырвут тросом двери и победоносно вытащат нас отсюда как червей. Потом над нами будет глумиться пресса и всё безликое общество этого убогого городка. Что-что, а клеймо опасного рецидивиста они повесят на нас пожизненно под стук барабанов. А проживать свою жизнь в этом статусе я так же не желаю. Мне понравилось, как ты несколько дней назад сказал: никого убивать мы не будем. Я тоже так сейчас подумал, зачем нам такой грех на душу брать. Поэтому, предлагаю умереть свободными. Здесь… Я знаю, что ты понял о чём я говорю?..
Мальвина вдруг перестала плакать и посмотрела на Егора. Она даже еле заметно улыбнулась.
- Верно, Егор, - сказала она. - Ты правильно говоришь: лучше умереть, но свободными. – Мальвина резко повернулась к Максиму.
- Макс…Я с вами. А как Натаха я не знаю…Пусть она сама за себя решит.
Все устремили взгляды на Натаху.
- А что я? – тихо ответила она. – Я как все. Мы же всё-таки друзья, ими и останемся до конца…
Мальвина и Натаха прощально обняли друг друга, теперь уже не пряча своих слёз.
- Согласен, что живыми отсюда можно только в тюрьму, - с грустью в голосе сказал Максим. – Если мы начнём уходить отсюда с боем, то есть вероятность того, что все погибнем от ментовских пуль. Потом они будут давать интервью, где в ярких и сочных красках расскажут, как смачно целились в убегающих бандитов и как искренне давили на спусковой крючок автомата. Я тоже этого не хочу. Так как нам лучше это сделать? У кого какие есть предложения?
Первой неожиданно высказалась Мальвина.
- Мальчишки! Я и Натаха просим…просим вас сначала выстрелить в нас, а уж дальше вы разберётесь, как поступить вам дальше. Пожалуйста…
У Егора задрожали скулы, но он в последний момент отчаяния смог сдержаться. Натаха заметила это.
- Егор. Ты не казни себя. Ведь мы с тобой встретимся там…и будем вместе всегда. Выполни мою просьбу, я очень тебя прошу.
- Хорошо…
Их разговор опять прервал голос Антохи. Он обращался к ним так, словно кто-то пытался вырвать из его рук микрофон. Всё что он успел сказать: «Макс, Егор, Мальвина, Натаха! Простите меня! Они обманули меня…».
По всей вероятности, в машине происходила борьба, в ходе которой Антоха зажал пальцем клавишу микрофона, и к тому, что он говорил ранее несколько секунд назад, добавились слова другого человека: «Быстро уберите отсюда это чмо! Мы не можем больше рассусоливаться с этими сопливыми выродками!»
Из громкоговорителя послышалась какая-то возня и наступила тишина. Стало понятно, что Антоху вытащили из машины ГАИ и посадили в другую. Следом за этим из громкоговорителя раздался грубый командный голос: «Я начальник городского отдела внутренних дел полковник милиции Севостьянов! Даю вам ровно пять минут чтобы вы открыли ворота, вышли из гаража и встали на колени с поднятыми вверх руками! Если вы не подчинитесь моим законным требованиям мы вырвем ворота тросом и вытащим вас сами! В случае сопротивления нами будет применено огнестрельное оружие! Время пошло!»
- Макс, ты слышал?! – закричала Мальвина. – Давайте же кончайте с нами!
Максим с Егором зарядили обрезы.
- Стойте! – закричала Натаха. – Сначала обнимите нас!
Они все крепко обнялись.
- Всё, всё! Теперь пора! – поторопила их Мальвина.
Девчонки, обнявшись встали к стене не разжимая объятий.
- Давай же, Макс! Егор! Стреляйте!
Максим с Егором прицелились и выстрелили. Мальвина с Натахой рухнули на пол точно подкошенные. Под ними в считанные секунды образовалась большая лужа крови. Егора стошнило и он, уперевшись рукой в стену не смог сдержать в себе рвотную массу. За воротами заревел двигатель пожарной машины. Максим понял, что менты, услышав выстрелы всё же решились сорвать гаражные ворота с помощью троса и пожарной машины.
- Егор! Очнись же! Они подъезжают к гаражу! Сейчас будут срывать ворота! Подойди ко мне!
Увидев, что Егор теряет над собой контроль Максим закричал:
- Ты забыл, что тебе говорила Натаха три минуты назад?! Она же верила в тебя до последней секунды! Соберись! Поднимай обрез на уровне моей головы!
Егор дрожащими руками поднял ружьё, но оно тут же опускалось вниз. Максим помог ему, схватив одной своей рукой ствол обреза, который держал Егор, он приставил его к своей голове. Стволом же своего ружья он упёрся в грудь Егора в области сердца. Так называемая цепь замкнулась, но испугавшись, что Егор может в любую секунду упасть в тот же обморок, Максим уже не мог психологически растягивать эту процедуру.
- Егор! Прощай и прости за всё! Стреляем на счёт «три»! Раз! Два! Три!
Два ружейных выстрела прозвучали практически одновременно как раз в тот момент, когда пожарный «ЗиЛ», разогнавшись, сорвал с петель тяжёлые гаражные ворота. Не выдержав такого удара, рухнула передняя стена гаража, а за ней обвалились и потолочные бетонные плиты, которые и погребли под собой четыре безжизненных тела.
Прошло десять дней. Огромная по численности людей траурная процессия медленно двигалась по центральной улице города по направлению к кладбищу. Процессия по своим масштабам увеличивалась на глазах за счёт людей, которые в момент её прохождения находились недалеко от главной улицы города. Движение автотранспорта было полностью заблокировано. Четыре гроба находились в кузове учебного грузового автомобиля, принадлежащего детскому дому. Борта грузовика были опущены. Всё остальное пространство вокруг гробов было полностью заставлено цветами и венками. За грузовиком шёл духовой оркестр, состоящий из городских музыкантов, и несмотря на то, что они были немного подшофе, играли они исключительно хорошо. Там, где процессия пересекала федеральную трассу движение было временно приостановлено сотрудниками ГАИ. Их подъехавшего к перекрёстку автомобиля вышел пассажир мужчина.
- Слышь, командир, - обратился он к инспектору ГАИ. – Мы из соседнего города. Нам просто интересно стало. У вас что губернатор умер? Просто такие пышные похороны.
- Да нет. Четверых бывших детдомовцев хоронят.
- Слушай, а это не тех, кто банк взял? Вот совсем недавно? В газетах ещё была шумиха? Якобы даже среди них девчонки были?
- Да. Их.
- Охренеть…Царствие небесное. Красавцы, конечно…
Мужчина перекрестился и проводив взглядом процессию сел в машину.
Спустя два дня в городской газете было опубликовано развёрнутое интервью с начальником городского отдела внутренних дел. В котором бывший полковник, а ныне генерал, признался, что четверо преступников оказали яростное активное вооружённое сопротивление сотрудникам милиции и поэтому были уничтожены. Однако одного из преступников удалось задержать по горячим следам и сейчас он находится в следственном изоляторе. Все деньги, похищенные грабителями возвращены банку. Сотрудники, принимавшие участие в задержании бандитов награждены ценными подарками.

Мой друг сапёр, а я вот пехотинец,
Но слава богу, полк у нас один.
Иду к нему беру с собой гостинец,
Для «шмайсера» трофейный магазин.

Дружбан в накладе тоже не бывает,
Мужик добрейший, равных ему нет.
То зажигалку гамбургскую дарит,
А то подкинет Венских сигарет.

Их, когда куришь, разве что дуреешь,
Наш самосад в разы куда крепчей.
Дым самокрутки, веришь иль не веришь,
Он из шинели гонит к чёрту вшей.

Я захожу в знакомую землянку,
В которой друг мой лучший обитал.
И узнаю, что утром, спозаранку,
На минном поле снайпер его снял…

С большим трудом я горе пережил,
Но с той поры, до самой той Победы.
Друзей на фронте я не заводил,
А почему, не знаю я ответа.

В Мясном бору, где Новгород Великий,
Мы в сорок первом в битве полегли.
Там до сих пор блуждают наши лики,
Долиной смерти место нарекли!

В разгар боёв летящим пулям тесно!
Они подобно злющей мошкаре!
Кусали нас и впрыснув яд смертельный!
Так и остались с нами на одре!

Сквозь мой скелет осинка проросла,
Она тонка, изящна будто дева.
Вторая жизнь ко мне такой пришла,
Посаженное Богом моё древо.

В сорок шестом под Ленинградом,
В лесу, где множество болот.
Я с другом и со старшим своим братом,
Нашёл «МГ» - немецкий пулемёт.

Блиндаж, в который мы попали,
Слегка осыпался, а так…
Нам стало ясно: немцы знали,
Что нужно делать, да и как.

Нашлись и ленты к пулемёту.
Я был, конечно, удивлён.
Патронов хватит чтобы роту,
Здесь положить. Иль батальон.

Всё в смазке. Хоть сейчас в атаку.
В довесок обнаружили и склад:
В трёх ящиках лежали автоматы,
А в двух других: десятка три гранат.

Консервы, ложки, кружки, вилки,
В бутылках шнапс. Старинный патефон.
К нему, со Штраусом и Вагнером пластинки,
Армейский примус, трубка с табаком.

«Видать, что осенью устраивались, гады», -
Сказал мне брат в германский вникнув быт.
Добавив: «Наш отец ушёл в солдаты,
В конце июня. В октябре он был убит...».

Забрав находки, мы ушли в заросший лес,
И там, в траве, нежданно для себя.
Пробитых касок со звездой увидели, не счесть,
А рядом кости, средь кусков тряпья.

Вдруг позади послышались шаги.
Мы все с испугом обернулись. В красоте заката,
К нам, по болотной топи напрямки.
Держа винтовку, шёл усталый батя.

И будто ноги отказали в сей же миг.
Оцепенев от страха, то ль от безнадёги.
Глазели на его мы в ореоле лик,
Что был, как и при жизни: любящий и строгий.

«Сынки мои! – сказал он наклонившись.
- У вас в руках оружие войны.
Она, вернувшись или возродившись,
Отнимет ваши жизни. Ваши сны».

Он указал рукой нам на болото:
«Сюда всё бросьте! Слушайте отца!»
Полсотни лет прошло со встречи той. Всего-то…
Но батя снится. Снится. Без конца.

Они запоминают наши вздохи,
Движения, улыбки, жесты, взгляды.
Мы смотрим в них отчасти в суматохе,
Когда грустны бываем. Или рады.

Ну а когда безмолвно умираем,
В конце всей жизни. Либо скоротечно.
Мы в зазеркалье душу оставляем,
Ведь если цело зеркало - мы вечны!

С зажжённой свечкой, на Руси, девицы в тайне,
В сердцах чьих места не было грехам.
Вертели зеркала в опочивальнях,
С надеждой в них узреть лик жениха.

А в комнатах, где умершие ждали,
Предания земле их бренных тел.
Все зеркала плотнее закрывали,
Чтобы сам дьявол влезть к ним не сумел!

Мы выпивали. Друг порядком захмелев,
Спросил меня: доволен ли я жизнью?
«Ты знаешь…да», - найти слова сумев,
Слукавил я, включив свою гордыню.

«Мой бизнес прёт, бабло рекой плывёт, -
Добавил я. – Есть хата на Мальдивах.
Ну, а ещё… хочу свой самолёт,
И в рай на нём! Со звёздами на крыльях!

А ты-то сам, доволен? – подстегнул я.
Давно не виделись. В каких ты отраслях?
Коль так о смысле жизни заикнулся,
Ещё скажи, что счастье не в деньгах».

Дружок мой, закурив вдруг стал серьёзным,
Я точно знаю, был он не трепач.
Ответил: «Слава богу я доволен,
Работа в морге. Я для всех последний врач.

Вскрываю там покойников. И знаешь...,
Открыл тут для себя один секрет.
Он очень актуальный. Представляешь,
А ведь в гробу, карманов вовсе нет!

К тому же, в рай попасть сейчас проблема,
Бог, что ли поразборчивее стал.
Зато вот в ад, в любое можно время,
Он безразмерный! Я бы так сказал!»

Весь сорок пятый, ждали мы с войны отца,
Тот не вернулся. Мать проплакала глаза.
А через год пришла вдруг радостная весть,
Он слава богу был живой. Знать Бог то, есть!

Как оказалось, там, в Берлине, взяв рейхстаг,
Отец повздорил с особистом. Вышло так…
А особист не унимался, всё грозил,
Ну и отец мой не сдержался. Застрелил…

Его, конечно, взяли тут же под арест.
Узнав, что жив он, мать целует слёзно крест.
«Бог даст, - мне шепчет, - как ни будь уж отсидит,
Батёк рукастый твой. Срок быстро пролетит».

Отец писал нам: «Вот за что я воевал?
За что скажите, кровь свою я проливал?!
Чтобы какой-то там гадёныш тыловой,
Меня солдата, да при всех, под зад ногой?!

Он генеральский чей-то сын был. Знаю я.
Комбат пытался ведь вступиться за меня.
Не получилось. И тогда он мне сказал:
«Я эту мразь сейчас и сам бы расстрелял…»

Отец до воли не дожил, не дотянул,
Но перед смертью, вскользь, в письме упомянул.
Что не жалеет о поступке том, своём,
К сему добавил: «И греха не вижу в нём…».

«Есть ли житуха, брат, в разведке полковой?» -
Спросил я. Тот ответил: «Никакой…
В жару, в мороз, по снегу и в воде,
Ползём мы к немцам по приказу. Так везде!

Приказ исходит, как обычно со штабов.
Язык им нужен, хоть в очках, хоть без очков.
И чем крупнее, чем важнее эта птица,
Нас убеждают: меньше крови будет литься.

Три дня назад нам фортануло между делом.
Штандартенфюрера мы выкрали с портфелем.
А в том портфеле документ был - архиважный:
План наступления. В подробностях. Масштабный!

Пришла бумага из Москвы: всех наградить!
Ну, наградить, так наградить… И, стало быть.
Героем стал наш командир всего полка,
А мы никто! Мы только взяли языка.

«Есть ли житуха, брат, в разведке полковой?» -
Спросил я. Тот ответил: «Никакой…
В жару, в мороз, по снегу и в воде,
Ползём мы к немцам по приказу. Так везде!

Увидев очередь у божьего суда,
Я подошёл. И ради любопытства,
Приглядывался к прибывшим сюда.
Без всякого злорадства и ехидства.

Открылась дверь и трое молодцов,
Чьи лица не имели очертаний.
Двух генералов, на цепи! Как псов!
Влачили в ад из зала заседаний!

Внутри суда нет роскоши, нет чванства,
Нет стульев, нет столов. Здесь только Бог!
Да облачное скромное убранство,
Окутавшее наши пары ног.

Господь невидим, но я голос его слышу,
Который по звучанию не строг.
Он мне сказал: «Молился, ты, я вижу...,
Когда за грех отсиживал весь срок».

Я не в раю! Я на его подмостках!
Раскаиваюсь и мечтаю вновь!
Переродиться, словно тот отросток,
Что рвётся к солнцу, обретя любовь.

Он был без ног. Он был небрит.
Без денег. Родиной забыт.
Но даже это не сломило его дух.

Стерев с лица ладонью пот.
Он оглядел честной народ.
И на гармошке заиграл фокстрот на слух.

И в банку из-под «иваси.».
Из той, что ел вчерась он щи.
Что принесла ему старушка из хрущёвки.

Упала мелочь зазвенев.
Да так, что дрогнул его нерв!
В котором прижились с войны осколки!

Он поиграл. Убрал гармонь.
Налил воды. Сломал батон.
И не спеша поел, что Бог ему послал.

Разговорились. Я узнал.
Он бывший лётчик. Воевал.
И сам Хаттаб его врагом своим считал!
Но в том бою, там, под Шали.
Случилось так, что две «иглы».
Его вертушку подожгли. И он упал.

«Видать так было суждено», -
Сказал он. «Помню в Ведено,
Похожий случай был. Но я машину спас.

А тут не смог. Тут всё не так!
Они попали точно в бак!
И нам не повезло на этот раз!»

На мой вопрос: «А есть ли дом?
И ждёт ли кто-то его в нём?»
Он не без грусти улыбнулся и сказал:

«Была жена, был дом, был сын.
Теперь вот правда я один…
Мою семью, мой лучший друг украл».

Чиркнув ему свой адресок.
Я не сдержался: «Слышь, браток…
Там ежели побриться и помыться.

Ты доберись. Я буду рад.
Теперь ты мне, как друг, как брат.
В одном лице. И будет кем гордиться».

Я в сорок третьем в снайперы пошёл.
Ну, а в напарники назначили её:
Девчонку, молодую. Я расцвёл!
А ротный мне: «Ответишь за неё».

Конечно же девчушку я берёг,
Все тяжести таскал всегда лишь сам.
Но та, однажды, бросив как упрёк,
Сказала: «Раздели всё пополам»

Прошли мы с ней, болото, перелески,
И вышли к фронту. Там рукой подать.
До блиндажей, тех вражеских, немецких,
И до окопов. Где полно солдат.

Немало уничтожив живой силы,
Мы, уходя попали под обстрел.
Меня осколком мины зацепило,
Но стать обузой ей, я не хотел.

«Иди одна, - сказал я. – Верю, сможешь!
Назад дорогу знаешь! И дойдёшь!
Она ж в ответ мне, грубо: «Много хочешь!
Я дотащу. Бог даст, ты не помрёшь».

Обратный путь был сложным и тяжёлым.
Я много раз сознание терял.
На наше счастье, в поле за болотом,
Нас разведбат заметив задержал.

Я в медсанбате месяц провалялся,
А выписавшись, пулей мчался в полк.
К напарнице. К которой привязался,
В которой видел несомненно толк.

Дайте мне рубаху. Ту, что мама,
Шила мне всю ночь, глаз не сомкнув.
Я в ней перед Господом предстану,
Сразу же, свечу свою задув.

Пусть он, мой наряд глазком осмотрит,
Скажет, можно ль в нём на небеса.
Ну, а промолчит, тогда быть может,
Прошмыгну я. Мать найду, отца.

Как помру вы здесь навзрыд не плачьте,
Я в карман иконку положил.
Этот пропуск в небо, к высшей власти,
Михаил - архангел мне вручил.

Он сказал: «Поднимешься к престолу,
Врать, юлить, не вздумай! Смысла нет!
На душе, на всякой, есть осколы,
Бог их видит. Это не секрет!

Испустил я дух без трёх двенадцать,
Погрузившись в мир блаженных снов.
И мой друг, пришедший попрощаться,
Объявил всем с грустью, что я мёртв!

Дайте мне рубаху. Ту, что мама,
Шила мне всю ночь, глаз не сомкнув.
Я в ней перед Господом предстану,
Сразу же, свечу свою задув.

Мы встряхивали город много раз.
Сначала, когда шли толпой на стрелку.
А если не срасталось там у нас,
Тогда мы уже стенкой шли на стенку!

Сплетались цепи в воздухе со звоном!
А прутья гнулись, вдарив по телам!
И наша кровь, бурля, одним потоком!
Неслась к обочине. Туда! Где рос бурьян!

Чины у власти в страхе пребывали.
Закрылись в кабинетах. Не дозвать.
И лишь менты за бойней наблюдали,
У них приказ: не лезть и не встревать!

Мы ж после драки будто растворялись,
Своих не бросив, битых унося.
Зализывая раны, вновь крепчали,
И новых стрелок ждали для себя.

Нагретых до красна эпохой той.
Жизнь обстучав нас всех на наковальне,
Остывшей кровью, пролитой, чужой!
Закаливала, в виде обливаний!

Мы встряхивали город много раз.
Сначала, когда шли толпой на стрелку.
А если не срасталось там у нас,
Тогда мы уже стенкой шли на стенку!