2024-2025

Нас не хватятся. Ни в коем
проёме, клетке черновой тетради
под разным углом. Ой, я молю, Бога ради,
никто нас не вскроет, никто не отмоет.
Нас не вспомнится. Даже с
расстояния ума, то есть, версты
деятельности сознания. Тексты
только, да жизнь повидавшие псы.

Это смерть. Так случается, знаешь ли.
Пальцы сложи в узор, свет пусти как надо -
вот тебе кругозор, и будущее Ленинграда.
Но, если верить тени, - не будущее земли.
Хочешь - сложи пополам, станет понятнее
с каким имеем дело мы риском.
Ах, вот как имя твоё звучит на английском!
Ох, я не думал ещё настолько занятнее!

Так выглядит мир колоссально новой эпохи:
долгота моркови ущемляет широту картохи;
доступность ступеней оскорбляют пороги
чья плоскость доступна, но точно не многим.
Осталось только шёлку спрясть, сделать кладку.
Мир странный внутри, теперь - наизнанку.

Хочется принять доброту за усталость -
это меньше чем нужно, или всё что осталось.
Зубы заговорим, дрогнем, застучим копытом
по земле сырой, но хотелось бы плитам
построенным в ряд, составляя дорогу.
Хотелось домой, теперь - на свободу.

Парадокс фонаря, сам в него загляни:
он светел снаружи, он светел внутри.
Ярче, чем Солнце, светлей, чем Луна
я есть, я был, и буду всегда.
Я трудным дитём был когда-то давно.
Труднее других, теперь - себя самого.

Кем себя возомнить имея вес легче
одинокой души, и её личной вещи
взявшей начало с низшего веса
Прокрустова ложа, пяты Ахиллеса.
Учился ходить. Смотрел в никуда.
Пол был сухим, теперь - здесь вода.

Я бы взял гитару, сыграл перебором,
но боюсь лишиться одного из моторов.
А мир всё стоит, слушает - голос
мой трепещет, как волос моих колос.
Цвет их жёлт. Седой по бокам.
Я дал ему шанс, теперь же - не дам.

Не хватило людям имени, отчества -
теперь, видите ли, подавайте одиночество
по белу листа, поскольку листы
изначально всегда лицо пустоты.
Мир наизнанку, поскольку сперва
слова были мысли, теперь - мысль слова.

Чёрный озера базальт.
Вода грудью подалась
обнаружив новый спад
в её базальтовую вязь.

Четыре капли по стеклу,
нынче просто по воде,
раньше просто по лицу,
позже только на Христе.

2
Разделившись "на" и "до"
снизим взгляд до слепоты,
взгляд направленный в окно
ширины и долготы.

Посмотри в окно теперь
опуская взгляд на дно,
мимо капищ и потерь
даже взгляда не дано.

3
Подражай самой воде.
Отразись лицом воды.
Ты - нигде, и я - нигде, -
крайне старые черты.

К чёрной мути навострив
своё единственное ухо
Бог, всё будучи учтив,
лишил его своего слуха.

4
Просто жмись ко мне сильней,
в ткань впиваясь, позвонки.
Мысль о вечности страшней
бесконечности тоски.

Там, внизу, так слепы, немы,
ждут нас, органы долой,
мы, и сумма переменных
поделенная на ноль.

5
Старый озера базальт.
Да и мы их не новей.
Корчим рожи невпопад, -
рожи корчились, верней.

То и дело дым идёт
заступая собой сласть
засмотреться в водный грот,
добровольно вниз упасть.

6
Сквозь звезду посмотрит Бог,
или тот, кто вместо. Взгляд
сух, выжженный чертог,
и не двинется назад.

Может ищет в нас вины,
правоты, иной бурды.
Больно, но предрешены,
как движение звезды.

7
Воль инстинкту - уцелеть.
Но целее нас скала.
Ей дано окаменеть,
нам - раздеться догола.

Я прошу. Не шевелись.
Выпрямись. Потом согнись.
Это жизнь - смотри вверх, ввысь.
То, что будет - смотри вниз.

8
Эта связь: бог, ты, и я -
нам предлог продлить рассказ,
чтоб земная колея
не закончилась на нас.

В этом толке - мы труэт,
мир создавший на троих.
Бог, поэт, и человек
не существующий без них.

9
Странный озера базальт.
Кромка мира по ребру.
Есть вино, и виноград.
Коль уронишь - подберу.

Наши речи. Наш язык,
утомившийся от фраз.
Этот ветер - напрямик
в душу бьющий - лечит нас.

10
Это больше, чем любовь.
Это - оптика, расчет
трёх лучей, что бьются в бровь
мирозданью, в свой черед.

Три души, сведя в одну
точку фокуса, поры,
прожигают тишину
до базальтовой дыры.

Чёрный озера базальт.
Камышовый кривит рот.
Этот мир нам будет рад.
Прошлый год, и новый год.

Два участка на Земле.
Под самой, и на воде.
Размещённые - везде.
Занесённые - нигде.

2
Тремор ряби по воде
бьёт под ноги нам в упор.
Ты - нигде, и я - нигде -
аномальный шанс ребром.

Дунет ветер - отойдём.
Если холодно - нырнём.
Страшно одному - вдвоём.
Один - ночью, один - днём.

3
Мы как будто бы в бегах,
беженцы во всех мирах.
Или просто звук "кап-кап"
отдаётся нам в висках.

Если это монолог -
он потом числом сведётся.
Не сойдём ни в прям, ни в бок.
Украдём тепло у солнца.

4
Серый озера базальт.
Что моя, твоя рука
устала создавать грааль
для упрямого верха.

Ухо остро навостри -
может кто-то позовёт.
Косо-косо посмотри -
наша жизнь уже идёт.

5
Двое вовсе не у дел.
Просто омут, взад-вперёд
качаясь, выторгнутых тел
к чёрту сам их приведёт.

Это как войти во тьму,
а потом коснуться кости -
как неприязнь к её бельму,
так неприязнь к гримасе злости.

6
Может наше существо
закрывает естество
по подобию сего,
и одновремя ничего.

Если б души брали цвет,
то наши нечему сравнить.
В этих строчках смысла нет,
и больше чем должно им быть.

7
Красный озера базальт.
Край с ума сошёл, найдя
на горе свою вуаль,
что дарить горе нельзя.

С миру вдоль и поперёк
облети его со мною,
а как выглянет тенёк
пойдём маковой тропою.

8
П - помеха. Балласт, сбой
в механизме бытия.
Я любуюсь не тобой,
а отсутствием себя

в отражении твоём,
в этой глади без морщин.
Мы когда-нибудь умрём
без особенных причин.

9
Это больше чем игра,
меньше, нежели судьба.
Это вечное "вчера",
нам любая похвальба

превращается в золу,
а любая боль - в пустяк.
Прислонившись лбом ко лбу,
мы увидим - это так.

10
Белый озера базальт.
Снег, что падает наверх.
Или просто Божий альт
прерывает Божий смех.

Жизни время, как сквозняк,
продувает нас насквозь.
Неподвижный березняк.
Неразлучные, но врозь.

11
Кривой выбитый сустав,
мир скрипит, но держит ось.
Ты, конечно, был неправ,
но и мне не удалось

подобрать к замку пароль.
Пусть хранится черновик
на единственную роль,
в кой молчание - язык.

12
Так и стой. Не шевелись.
Пусть камыш срезает звук.
Это большее, чем жизнь.
Это сумма наших мук

перемноженная на
невозможность разойтись.
Это горькая слюна,
что роняет небо вниз.

13
Мы - не призначность причин.
Мы - последствие конца.
Двое выживших мужчин
без единого лица.

Или женщин. Всё равно.
Пол - как признак бытия.
Нам начертано одно:
ты - не ты, и я - не я.

14
Так и будем здесь стоять,
в воду пристально смотреть,
чтобы что-нибудь понять
или просто умереть.

Или, может, всё не так.
Или, может, нет беды.
Просто в озере - бардак
от избыточности воды.

15
Глаз не знает, где искать.
Мозг не знает, где найти.
Только бровь, висок и прядь
на извилистом пути.

Только воздух, только вздох,
только выдох в никуда.
Этот мир не так уж плох,
если в нём есть ты и я.

16
Звёздный озера базальт.
Отраженье пустоты.
Наш последний, общий альт
достигает немоты.

И уже не разобрать,
где кончается вода.
Нам не жить, не умирать.
Никогда и навсегда.

17
Чёрный озера базальт.
Возвращение к нулю.
Я тебя благодарю.
Я тебя боготворю.

Завершается виток.
Камышовый кривит рот.
Этот мир к нам был жесток.
Прошлый год. И новый год.

Я не верю в Того, кто, брезгливо кривя
свой невидимый рот, наблюдает за нами,
как мы топчемся в лужах Его же дождя,
ограничены днями, домами, углами.
Я не верю в того, кто, как старый сатрап,
раздает благодать или кару с Олимпа,
и чей каждый служитель, будь ангел, хоть раб,
безликая часть механизма и винта.

Я не верю в того, кто взирает с икон,
кто вписался в канон, в позолоту оклада,
кто низводит себя до церковных препон,
до огарочной копоти, ладана, Ада.
Кто взирает на мир, как на шахматный стол,
где любая фигура - пешка, не боле,
и чей каждый немыслимый гласный глагол
означает лишение собственной воли.

Я не верю в того, кто молчит, когда крик
разрывает гортань, добираясь до хрипа,
кто взирает на боль, как усталый старик
на гниение мира, и как цветёт липа.
Я не верю в того, кто в пространстве пустом
растворен, как в стакане воды - граммка соли.
Я не верю в того, кто приходит потом.
После жизни. Отчаянья. И, наконец, боли.

Я не верю в того, кто есть часть бытия,
кто есть сумма вещей, кто есть воздух и атом.
Это слишком легко для такого, как я,
кто привык быть один, одинок и распятым
на кресте мелочей, на гвозде суеты,
в этой плоскости, где даже вздох - это бремя.
Я не верю в того, кто со мной был на "ты",
а теперь просто смотрит, как пишется эта поэма.

Так, в безмолвии зимнего дня,
в отраженьи витрины, в замерзшей капели,
вдруг увидев себя, ты увидишь меня,
и поймешь, что мы оба с тобой уцелели
в этой долгой войне, в этой стыни пустой,
где единственной правдой становится прочерк.
И тогда я пойму, что я - это тот,
кто взирает извне. Я тоже Бог. Это мой почерк.

Ты - не Бог, а скорей - Божество,
не причина, но следствие долгой дороги,
не ответ, а вопрос, чье само естество -
в невозможности сдать этот мир на пороги
пустоты, безразличия, вечного "нет".
Ты - не свет вдалеке, а способность увидеть
этот свет в темноте, через толщу из лет,
и простить этот мир, и его ненавидеть.

Ты - не тот, кто спасает, а тот, кто дает
силы дальше идти, спотыкаясь о камни.
Ты - не вера, а знание: все, что живет,
продолжается в ком-то, и мирное с нами.
И когда тишина, словно вата, во рту
застывает, и нету ни сил, ни предлога
продолжать этот путь, я смотрю в пустоту
и впервые не вижу её. Вижу в ней Бога.

И воздух стал не газом, — письмом.
Я дышу, ответ - даю. В груди
не просто сердце билось - бился дом,
в котором кто-то крикнул: "Заходи".

Да..

Так не бывает. Окно не может обозначить границу
между сутью, и явью. Или сном, который способен присниться
только самому серому уму, и дело совсем не в жидкости, а в синице -
синице! Не белочке. Белка не знает синицу -- синица знает белку, и её границы.

Нет, не бывает. Ты в курсе, что у нас новый Бог? Тот был когда-то давно, Он не смог
весь мир поделить на "ре", "ми", и "до". Тот Бог не имел признания, не имел слов.
Он не ждал пока Ему поднесут дары, пока Ему принесут клятву, пока переступят порог
в надежде заслужить прощения. Он был один. Он прощал Себя Сам. Ты в курсе, что у нас новый Бог?

Каков абсурд! Я не помню твоё имя. Я не помню как тебя зовут. А стрелки всё идут
не сбавляя темпа, как горизонт на уровне глаз. Я помню боль, я помню тьму - её жгут
передавливает слова, строки фраз, да к чёрту, нас! Не знаю как ты, но я заболел. Я - пас.
Мы были грубы, молоды, тупы, но это мы. Наш горизонт. Да, я помню как тебя зовут... Класс..

Враньё! Весь мир - это бесконечное безумие. "Повторенье одного и того же" - весьма
умелая фраза, Эйнштейн. Перст на дно колодца, Гумилёв. Слеза на пальце, Бродский. Письма
не хватает, что-бы записать все ваши уникальные идеи. Я то думал что такие, как мы, сдавна
создают что-то новое, но на деле лишь дополняют, создавая порядок. Или я уже сошёл с ума.

Обманули. Я так верил. Свои поступки по благодетелям мерил, в руках осколки крутил, клеил,
собирал как собирают только любящие искренне. Настолько, что это не пережить. Любящий не верил
в существование смерти, и ещё хвоста, в виде распада. Создатель. Творец. Живец. Сама благодетель
благоволит тем, кто готов курок взвесть, сам себя разъесть. Синица смотрит на белку, ища её в своей манере...

Ненавижу... И этот текст - тоже. Писан так, будто он меня старше, и он же моложе. Может настал
момент, когда я вышел за грани своих ожиданий? Своих бредных реальностей? Пока строки листал
глазами, руками, я всё мечтал, когда то, что было писано чужим, станет мне таким дорогим. Стал
холодным, умным, и бесконечно добрым. По другому быть не могло. Так уж легло - я сам эти строки писал.

В гортани - ком. В гортани - крик немой.
В груди - сквозняк, там вырван корень - с мясом.
Ты - здесь. Ты - жив. Ты - не-со-мной,
И время - вспять - бессмысленным гримасам
Кривит рот.

Есть дымка лет, узоры дат -
Слепой пунктир на выцветшей бумаге.
Где каждый шаг - не-в-такт, не-в-лад,
И память - пёс - скулит в овраге
Былых троп.

Под власть туманной седины -
Не прядь, а мысль! - сдаётся разум, хриплый
От немоты. Из глубины,
Из трещины, где мир весь вымок, вылип,
Глядит - тоска.

Узнай тот свет, что мир один назад,
(О, как давно! Как будто - не бывало!)
Дарили кудри желтизны, - и взгляд
Тот - милый - воскрешал из-под завала
Меня. Куска

Души, что брошена в огонь.
Ты идёшь - я незримо,
Словно ветер в ладонь,
Словно вдох пилигрима,
Трону твой капюшон.

Не дрогнешь. Не поймёшь. Не обернёшься.
Всё проходит. Я - мимо.
Ты - к жизни - вернёшься.
Я - к рифме - незримой.
Мой путь завершён.

Сложно думать о немыслимом:
как время, сжатое в кулак
становится песчинкой, числа
как любой пустяк,
любой дурак
кричащий что-то с перекрёстка,
есть часть большого механизма,
где каждая шестерёнка жёстко
притёрта к лезвию цинизма.
Громкость слова громче его смысла.
Хорошо. Пусть будет так.

Есть молчание – как выстрел,
как точка, вдавленная в лист.
Есть бабий выдох, и есть смысл
Чисто-светел, светло-чист.
Воздух, выпитый до донца,
дрожит, как тонкая струна,
и в отражении колодца
дрожит завистливо луна.
Нет ни имени, ни отчества
у этой стылой пустоты,
лишь одиночество, одиночество
доведённое до черты,
за коей – музыка и числа,
и там дурак, и там кулак
поднятый вне какого смысла.
Он живой. Пусть будет так.

Как есть, как было,
будет после – всё равно.
Что память наспех сохранила,
то выцвело давным-давно,
оставив контур, абрис, росчерк
на белом кафеле стены.
День становится всё проще,
и мысли - тише тишины.
В этой тихости бездонной,
в коей эхо не живёт -
сердце, птицей полусонной,
свой безнадёжный счёт ведёт.
Один удар. Второй. И третий.
Больше нечего считать.
В начале, и в конце – мы дети,
желавшие увидеть мать.

Знак равенства. Знак сопричастия.
Знак, что ты тоже состоишь
из этого большого счастья -
смотреть на дождь с покатых крыш
этой боли – видеть птицу,
чей переломанный костяк
уже не сможет возвратиться
домой. Ни с кем. Никак.
Ты стоишь, живой и смертный
в пересечении лучей,
и мир, огромный, столь инертный,
что становится ничей.
В этой общей бесприютности,
всей наготе и простоте,
есть больше правды, больше сути,
чем в самой правой правоте.
...
Нет... Заново!
...
Я - живой. Пусть будет так.
И в этом "пусть" – не отреченье,
а усталое свеченье
звезды, попавшей в зодиак
случайно, сбившейся с пути,
чтоб стать кому-то гороскопом,
и по чужим холодным тропам
своё бессмертие нести.
Так слово, брошено с плеча,
становится чужой молитвой,
и то, что было острой бритвой,
теперь – подобие ключа

от скрытого от взора сада,
где время движется назад,
где зреет гроздью винограда
твой самый первый, детский взгляд.
Нет ни лезвий, ни цинизма —
тёплый гул и тишина,
и в каждой капле – привкус жизни,
не выпитой ещё до дна.
Там бабий выдох – колыбельной
ложится на траву и лист,
и воздух, чистый и бесцельный,
как замысел, предельно чист.

Нет ни имени, ни смысла,
потеря: музыка и дрожь.
Над тобою тенью висла
не то надежда, не то ложь.
Ты стоишь на перекрёстке,
твой кулак - твоя же плоть,
и так жёстки шестерёнки,
что их уже не побороть.
В точке, вдавленной в бумагу,
в молчаньи, сжатом до конца,
есть шаг. И ты решаешь к шагу
добавить линию лица.
Смотришь в зеркало колодца -
нет луны, ни темноты.
Лишь то, что в мире остаётся,
когда из мира вычли "ты".

Ключ ржавеет на ладони,
да отражение в воде
дрожит, как пойманные кони
в натянутой до слёз узде.
И снова - числа, перекрёстки,
и снова - сжатая рука,
и набегают на наброски
сухие строчки черняка.
И в этой новой круговерти,
где я сам от слов своих оглох,
есть только три константы: жизни, смерти,
и не вмещающийся в них Бог.

Здесь обитель, вереск дик и сух,
Камень мхом оброс, как старой болью.
Я был - и нет. Лишь ветер. Ветер - слух,
Ловящий звук за гробовой юдолью.

Не плачь, не стой. Твой шаг - живая весть,
Что мир ещё не выстыл, не распался.
Оставь себе всю память, да и честь.
Скажи мне лишь, что на земле остался.

Я стану мхом, травой, осенним днём,
Прольюсь дождём, чтоб смыть твою усталость.
Мы всё равно когда-нибудь вдвоём
Сольёмся в то, что Вечностью назвалось.

А до тех пор – дыши, люби, твори,
Лови губами снег, встречай рассветы.
И обо мне уже не говори.
Я просто есть, как просто есть кометы.

Вверх взгляни - там облачная муть
Прядёт судьбу... Нелепую... Чужую.
Иди. И дай мне отдохнуть
За всё, что я успел вживую.

И если вдруг, под вечер, у огня,
Ты вспомнишь жизнь, ушедшую до срока -
Не сожалей. Проживи же за меня
Всё то, что не было дано от Бога.

Кто тот, без лица,
без имени, без ответа,
вплести нить рассвета,
смог в подлеца?

Я так тебя ждал...
облачил саму Венеру,
и ей данной стену,
на коей тебя рисовал.

То ангел пустит дым
скрыв признаки восхода,
или, может быть, кого-то.
Ну и ладно. Бог с ним.

То демон с острой косой
за мечтой, что вечно летела
в этом тумане, где смело
пыталась остаться собой.

Это мы — в поздней ночи,
перебирая нога за другой,
будто учась впервой
ходить, потеряли ключи.

Это мы — руки трясли,
вспоминая, чего не знали.
Дай волю, и себя б потеряли,
если б впервой не нашли.

Как красиво мгновение
(чуть больше меня):
есть там звезда, одна,
но не её падение.

И ты на небо укажешь,
мне скажешь: "Может навечно
(после смерти, конечно)
останемся на этом пейзаже"

Они просто сидели рядом
не думая что-то сказать.
Случайные люди.
Случайные взгляды
никто не решил уровнять.

Они просто сидели, смотрели
куда-то. Ветер гоняет качели
привлекая глаза,
пока звёзды на щёках блестели.

А они всё смотрели
не в силах что-то сказать.
Случайные мысли.
Случайные люди
могли бы случайно встать.

Но не стали. Им это не надо.
Глаза цвета луны,
и щеки с ноткой прохлады
солёного ила полны.

Это самая холодная осень.
Разбитое сердце - смотри -
почему только сосен
обходит тирания зимы.

Тучи на них смотрели
задаваясь вопросом порой
какие ещё дожди, и метели
на них навести
дабы вернулись домой.

Они просто сидели.
Игнорируя ситуативность друг друга.
Их пальцы едва не синели,
пока градус позировал с круга.

Неважно какой день недели.
В окнах, да, горели огни.
И птицы куда-то летели.
Почему только они

рядом, да так далеко,
равноценно тому как смотрели.
Может, когда-то давно
они с кем-то так же сидели.

Им бы хотелось быть ближе.
Ну почему, почему поезда
равняют одинокие города,
а они...
- Почему ты не слышишь?

Они просто сидели. Слева
был живой человек, и справа.
На них небо смотрело
своим небом их возглавляя.

Случайные люди не случайно сошлись.
Как и не случайна дорога
через метели, дожди.
- Теплее сегодня.
- Немного.

Это была тёплая осень.
И ты знаешь, небесная просинь
им так была рада,
что ярче быть стала,
хоть и было как три года за восемь.

Случайные люди просто дышали
образуя своего рода время года.
Случайные люди просто не встали,
и абсолютно случайно что-то создали.
Как изменилась погода...
- Ты плачешь?
- Немного.

- Эй... Мне тебя обещали.

Хорошо что болит голова. Хорошо что
в самом позднем часе ночи
мне никто любезно не подогнёт плечо,
потому что моё дыхание столь горячо
что является холодным оружием, впрочем
оно и хорошо.

Я бы мог не дышать, но не стану. Я одинок
как цифра, что вышла за борт калькуляторных строк.
Мог бы просто молчать, избегая подобие мысли,
чьи лоскуты, словно женские волосы, над профилем висли.
Человек оправдывается, поскольку он боится.
Благо глаза - голубые, и не видно что за ними искрится
поздней ночью. Перед тем, как солнце взойдёт - роса
опрокинет стопку, и примется стирать леса.

Гордо отнесу себя к особому виду белого мотыля
чьи крылья столь велики, и созданы сугубо для
имитации покрова тому, кем он сам дорожит.
Это тихая ночь. Пускай выполняют долг фонари -
они не по мне, только если осмотреть изнутри,
но только не когда под крылом кто-то лежит.

Такова их работа -
быть источником света
когда видят кого-то
без небесного пледа.
Это меня привлекает,
помню мысли о доме
что не случился. Бывает
со всеми, их кроме.

Не уснёшь - смотри на маяк.
Пускай его свет далеко -
он не жжёт, а так -
излучает тепло.
Мы будем одни.
Пускай сердце колит -
проведём вместе дни,
если разум позволит.

Увидь во мне свет,
пока любуюсь рекою,
и пока я одет
вуалью ночною.
Мы будем одни.
На уровне лет
проведенье в тени
оскорбляет рассвет.

Увидь во мне свет
не касаясь щеки.
Касание - вред,
как просьба руки
при взгляде лесном.
Свет останется с нами,
но, а после, потом
он будет с годами.

В конце мы будем теми, кто нас же забыл.
Так устроен светлый, тёплый, людской мир.

I

Между небом и огнём,
Вечером и летом,
Ночью или днём,
Часом и веком,

Гравием и янтар;м,
Чем-то красным и снегом -
Тихим, живьём,
Волной, человеком...

I-II

Есть проказа, смысл мира,
Повитуха при Христе,
А ещё - струя от дыма
На лампаде, и свече

Ставшей радостью явления
Стандартов горести витых:
Отвлекает зор горения
Сразу взор у всех троих.

II

Природа ветра запрягала:
Щепотку - нежности, немного - пыли.
После напоследок шептала:
- Вы себя сами творили.

Повесткой на мятежной земле,
Неопрятной, потужной дали -
Слова пронеслись по траве:
- Вы себя сами создали.

II-II

Корнявая, буйная Матерь-Река
С десятками зорких глаз,
Говорит:
- Мерите свои далека,
Таков мой приказ.

Ива при параде лесном
В наряде трагичном из ночи
Заправляет горделивым листком:
- Лети, куда сам захочешь.

III

Красота подножия, пик
Величия природы -
Самый обнажённый лик
Необузданной свободы.

Небосводное тепло,
Холода тучей, дождя -
Что-то личное, давно
Имитировать нельзя.

III-II

Капля за каплей летят
С серо-багряных небес -
Всё неустанно стучат,
А мы - тихие здесь,

Озябший ряд сухих
Посмотревших в окно -
Что творится за ним
Понять не дано.

IV

На прощание - вода
Сме;тся, будучи вверху:
Словно целая гора
Рассыпается в труху.

Этот катаклизм погоды
Отображенный на свече
Приелся миру, как законы -
Обусловленные - ничем.

IV-II

Дух фитиля, кажется
Не имея понятия гордости,
При каждой возможности - кланется.
Из именуемой полости

Ротовой тихое: извини.
Не в силах больше держать:
- Простите меня за дни,
В которых обещал согревать.

V

Матерь дочере говорит:
- Яви себя смело миру -
Он меня всю отразил,
Но только не спину.

Она, закрывая глаза,
Под волокой ночной:
- Конечно, мама,
Ведь я у тебя за спиной.

V-II

Матерь дочере говорит:
- Доколе, доче. Поди
Ты - гранат, иолит -
Ты меня впереди.

- Если я впереди, -
Повторила она, -
Куда мне идти,
Когда я одна?

V-III

Матерь дочере говорит:
- Разве можно чертой
Пространство делить
Между мной, и тобой?

И она, засыпая:
- Я не скажу,
Мама, не знаю
Как тебя отражу.

VI

Это влияние ночи -
Основание в пустоте.
Хотя говоря, впрочем
Что-то есть в темноте.

Если блуждая во тьме
Ей не явил окончания -
Дело не в ней, а в тебе.
Край не земли, а сознания.

VI-II

Обожги свой фитиль
На рваном закате -
И мрак на пути
Разгорится иначе,

Чем бескрайность холста
С заостренной луной -
И жизнь так проста,
Как закат, за спиной.

VII

Китообразный элемент
Переодической системы,
Парадоксальный реагент
На сумму атмовыделений

Взаимодействует едва-ли
С крестоцветом - головой,
Чьи имения оборвали
Формы ломаной кривой.

VII-II

Только взмах - конец - черта
Порога мира, три на три -
Измерение холста
Жутко полого внутри.

Только взмах - пора - руби
Закупоренную дверь -
Что-то вечно впереди.
Топору всегда видней.

VII-III

Без страха, и сожаления
Ждущее очень давно
Ожидает взмаха - решения,
Для которого оно рождено.

И топор, и двери создали
Из того, чем была Атлантида.
Творцы, точно хором сказали:
- Что-то должно быть закрыто.

VIII

Вместе с ночными ветрами
Осаждённые перьями души
Прощаются, смотрят глазами
На противоположные суши.

Хладно там, или сухо,
Разлученные знают оба
Каким именно утром
Они встретятся снова.


VIII-II

Не плечо к плечу,
Не рука к руке,
Но я же лечу,
И крыло на тоске

Обгоняет сияние.
Ты точно знаешь
На какое расстояние
И зачем летаешь.

VIII-III

В погоне за рассветом
Пленники природного круга
Что разным цветом
Разделяют друг друга

Как будто они блудницы
Меря горизонт по углам,
А не две горделивые птицы
Разделившие мир пополам.

Я уверен, тебя будет что-то вести.
Расскажи, каково быть меня впереди?
Каково свет иметь за собой,
Что превращает твой случай - в улыбку,
А ночи - в боль?

Чувствуешь?
Сохрани это чувство в статичной груди.
Ликуй, свет есть, его фитиль позади.
И пусть память к человеку оттого не добра,
Что в отличии от ночи — она с ним всегда.

Тучнее всё тень, а значит свет сути ярче -
Не трогай его. Пускай светит дальше.
Стой твердо, грейся, опусти глаза вниз.
А если всe дико - через боль, обернись.

Ночь прошла. Улыбнись.

Дуновение ветра
Являет собой
Измерение метра
Кривейшей дугой
Избавляя от мысли
Встревоженных рас
Изменять суть отчизны
Изменяющей нас.

Колоссальнность измерить,
Коснуться рукой,
И, наконец-то, поверить
Что ставши дугой
Ты станешь свободным,
Ты станешь - рекой:
Максимально навольный,
Максимально другой.

Без глаз, и без ног
Измерить всю крутость
Нашумевших холмов
Принявших глупость
Умерить метель,
Не быть столь жестоким:
Дать выжить - всем,
Дав только двуногим

Возможность стоять
Наверху, и внизу
Возможность летать
Под водой, бирюзу
Сделать плотней -
Обозначить дорогой,
Что-бы на дне
Не была столь убогой.

Но ты вне бытья.
Вне божьей сути
Являешь себя,
Сердце - из ртути,
И плоть не своя.
Не зная ответа
Такая судьба
Не будет заметна,

Словно ты пыль -
Смесь кожи, и грязи,
Собранность миль
Не имеющих связи.
Осталось лишь ветру
Сыграть свою роль
Отправив комету
Назвавши тобой,

Сделать так больно
Чтоб она не могла
Остаться довольной
Не оправдавши себя,
Не сгореть изнутри,
До черни не упасть
Обретя декабри,
И холодную власть.

Нет, ты не тот,
Ты не ветер,
Но мог
Своим сердцем
Сыграть наперёд:
Смелый поступок
В первый черёд
Может быть хрупок,
Но ты ведь - не тот.

Да, ты не тот,
Был бы ты ветром -
Играл бы в лото
Наспор с Мементо'м.
Но ты - это ты,
И твоя жизнь - беспечна.
И не надо с Земли
Волноваться о Вечном.

Но ты будешь ветром.
Мы ведь одни.
И будешь по метрам
Измерять шар земли.
Ты будешь далёким,
Изменишь режим:
Ты будешь свободным.
Ты будешь чужим.

Всё пройдёт. Проходит один вечер,
Словно мир что смог быть безупречным.
Голова оставит судорожня в покое,
Когда он внимание обратит на море
С картины, где вода и берёза,
А за ними время что уже не вернётся.

Закатный свет давно погас,
И мир вокруг стал сер и час
За часом тянется, как нить,
Что рвётся, не давая жить.
Дышать нам болью, верный друг.
Она вся здесь, в душе, вокруг.

Как забытые сны мы, как осколки стекла,
Разбились о камни, что жизнь принесла
Укрывши под воду, не дай Боже, сердце
Живое сможет и житься и греться
В терниях вод, в склепе мечтаний
Найдя повод биться в мотиве страданий.

Это всё забудь: саван, абсурд, и мутность вод.
Вспомнишь в миг, точней, черёд
Угод Сансары: кто свет, кто во тьме,
Неважно, дно есть дно, а на дне -
Усталые тени прошлых лет,
Колких слов, невзрачных побед.

1
Как ясен закат.
Как кровавый пожар.
И мне хочется в ад,
чтоб увидеть кошмар

где не будет людей,
их пустых голосов.
И не будет цепей,
точнее - весов.

Где не будет огня,
всё сгорело дотла.
Где не было зла,
а значит - меня.

2
Слово. Пустой звук.
Форма. Бесцветный лист.
В нем заключен испуг
мысли, обращённой в свист,

вой, или просто шум,
если его спалить.
Слово – душа, и труп
того. Дабы душу излить.

Тщетно искать в словах
смысл, их нотный лад.
Отраженье - в глазах,
да собственный взгляд.

3
Холодно. Сквозняки.
В комнате – ни души.
Только мои стихи,
писанные в тиши.

Только мозга речь,
как забытый бог,
что суметь сберечь
сам себя не смог.

Сладкий предсмертный миг.
Запах гнилой листвы.
Свыкся я. Привык.
На порядок весны.

4
Озеро. Камыши.
Туман над водой седой.
Там ни души. Лишь мы,
да ветер шальной, худой.

Помнит ли о нас город,
что без нас цветёт?
Слышится чей-то топот.
Вероятно кто-то идёт -

в городе суета.
Куда-то спешат
Капли дождя, с листа
что текста лишат.

5
Живое меж ребёр, да.
Мука, и пот, и кровь.
Я узнаю всегда
эту твою любовь

к людям. Ко мне. К отцу.
Господи, забери
боль эту, как пыльцу
ветром с твоей руки.

Смириться, забыть, уйти
в темноту, в никуда,
и замести пути,
мол, не было никогда.

6
Лица без душ, стена,
Нынче в суете
словно пергамент, орнамент,
и глядеть на них — мне,

считывая узлы краёв
кой те все невпопад,
изучая каков
личностный распад.

Это пыль. Это тлен.
Это камень, что лежит,
Это дерево, чей плен
земле принадлежит -

7.
они не лгут, не льстят,
не требуют любви,
лишь говорят
о вечности внутри.

Сижу на краю мира,
смотрю в пустоту,
где радость и горе
Смешались в одну

линию пунктира
На фоне тысяч лет.
Я слышу с ориентира
старческий "привет"

8
Дерево. Тень. Земля.
Под деревом от корней
корявые вензеля,
глина. Гряда камней.

Корни. Их переплёт.
Камень, коего личный груз
основался за счёт
фото горы Эльбрус.

Я смотрю на свой дом.
Он пуст. И в нем нет
ничего. Только тот,
кто создал рассвет.