Две девушки

Две девушки седые,
весёлый разговор.
Семидесятые? Какие?
Да что прошло с тех пор?

Какие были грозы,
какие вечера!
Что нам несут морозы
и новостей игра.

Две ручки в жилках синих,
две искорки зажглись.
А вечер в окнах стынет
и замирает жизнь.

Покончено с речами,
не веселит игра.
Мы ехали, молчали,
кончался день вчера.

На остановке вышли,
не ровен шаг у них,
но провожала мысль,
фигурок двух хромых.

6.2025.

Жёлтое пальто

Такое жёлтое пальто,
такого яростного цвета,
и нам нельзя не видеть то,
что в нем идёт, в него одето.

И мысль невольно восстаёт,
и требует опровержения,
созревший в этом жёлтом плод
или одно недоразумение?

Что делать, зрелый плод скрываем,
меж листьев, трепетной рукой,
потом уже поймём, какой,
тот плод, но прежде мы не знаем!

06.2025.

Кулик, болотный отшельник

Жил на болоте, между лесом и рекой,
молился тополям, осинам строгим.
Он песней тихой славил тот покой,
который был подарен богом.

Он спрашивал у неба, у луны,
у звёзд, рассыпанных, подобно зернам,
что он не получил, что дать ему должны,
а спрашивать казалось, не позорно.

Ему никто не отвечал,
но пару раз, в пылу молитв, казалось,
то засмеётся кто, то плюнет сгоряча,
то нотку пропоет небесного вокала.

Кулик упорен, ход молитв простой,
чтоб в маленьком мирке болотном,
никто не поменял бесповоротно,
его достаток, счастье и покой.

Но осенью, покойною порой,
пришел охотник с рыжей псиной,
и выстрелом одним, разбил покой,
владевший лесом, полем, всей долиной.

И трав сухая задрожала борода,
безумию богов еще не веря,
но скоро поспешили, кто куда
с мест оскверненных птицы, звери,

6.2025.

Черная вдова

/Посвящается альпинистке Шанталь Модюи, получившей прозвище "Чёрная вдова"/


Вырыв в снегу уют свой могилы,
она предалась голубым мечтам,
верит, спасут и не раз уже было,
вытаскивали, назло всем ветрам.

Странно, внизу, что рог изобилий,
река и мучает жар дневной,
но тут скала и льды облепили,
ее беспокойный покой.

Снег засыпает, молится шерпа,
тяжело дышать, а уснуть- нелепо.
Легче ли смерть, когда не один,
лижет пропасть язык лавин.

Снег засыпает, рты раскрывают,
без кислорода они умирают,
Легче ли смерть, когда не один,
ей тяжело без мужчин.

Ей помогают, ее обнимают,
носят ее рюкзаки и спасают.
Кормят, как девочку, ложечка в рот,
вздрогнула, снег над могилой идёт.

Что там? Раскинула крылышки ночь,
снега колючего танец, движенье,
пропасть тобой отобедать не прочь,
тянет к могиле ее притяжение.

Выйдешь, до пропасти шаг и второй,
два километра лететь и вращаться,
птицей была ты, когда было двадцать,
ну а теперь, счёт конечно другой.

Утром, в туманах и снежной пыли,
в насте сухом по колено ступая,
в тропах преддверия ада и рая,
двух человек в той могиле нашли.

Шерпу оставили, это традиция,
умер в горах, там ему находится,
тело Шанталь доставляют домой,
пепел Шанталь принял город родной.

Смех свой однажды она записала,
он и звучал, в сводах грустного зала.
Как завещала когда то Шанталь,
чтобы пришедшим Шанталь было жаль...

6.2025.

Тишина

Промчался звук, мы без него мудрее,
прислушиваемся, тишина смелеет.
Отчётливее шорох на дворе,
скрипение качелей, голоса детей.

Крик птиц, урчание машины,
собачий лай, назойливый и длинный,
не нужно время торопить,
мы продолжаем просто плыть.

В протяжном берегу реки, песчаном,
меж трав с цветами, в трепете берез
теряем, что случайно звук нанес
а время движет мимо караваном.

Привет! Прими тяжёлые дары,
металл и камни, ценности высокой
открой запор и темные дворы,
наполнят песни и дары востока.

Звук побеждает душу, ум мутит.
Желание одно- свободы одинокой
и тишины, пусть время не спешит,
пусть не торопит нас до срока.

Пусть явится пространство тишины.
Мы хорошо обдумать все должны,
меж шума, скрежета осоки,
пространств, завернутых во сны,
мы реки, путь ведём далёкий.

6.2035.

Сварщики

Взрывалась и горела ядовитая искра,
взгляд пробуя ужалить синим цветом,
летели искры, всем твердя об этом,
и колебались занавесок кивера.

А после, взгляд неосторожный оставлял,
себе бегущего по полю зрения зайца,
и не догнать его, как ни старайся,
в нем синий по боку, металл.

Меж занавеси, тени черные снуют,
искрой шевелит их и там они порой и тут,
звучит металл, окалину сбивают,
мне говорил один рабочий, так не забываю,
кто в сварщиках, те долго не живут.

Проходит сварка, стынет черно- сизый струп,
рабочие выходят, неудобные снимают маски,
обычные как мы и кошка щурит глазки,
когда они в тяжёлых башмаках идут.

6.2025.

Поэзия снега

Просила снега грешная земля,
раскрыли рты желтеющие глины,
земля просила, скудные осины,
реки застывшая змеиная петля.

Снег пал к утру, вчерашней бури,
ветра слабели, много легче дули,
отбросив ширмы свой предел,
небесный полог, явно поредел.

Мир нам явился, с миром -тишина
и солнце выглянуло славно,
снег контур вел, свободно, плавно,
ну, как художник после сна.

6.2025.

Рывок

Бегун бежал, коротконогий,
он будто выпрыгнул из тьмы,
отбрасывая вес дороги,
и распрямляя горб спины.

Он отрицал, он рвал пределы,
оставил путы за спиной.
Я видел, как ему хотелось,
судьбы и внешности другой!

Но не отстанет, не оставит,
он так бежал, уйдя в рывок,
а путы падали, кусками,
невидимые, прочь от ног.

6.3025.

Желуди

Я собирал под дубом желудей,
у каждого округло- молодое тело
и зелень всякого в руке моей,
созреть и пожелтеть хотела.

Я собирал их, бесполезных и живых,
холодных, от травы росистой,
день догорал и оставался мглистый,
он падал прямо у дверей моих.

Я шапочки снимал у них с трудом,
иная шапочка в руке ломалась,
и темень дня водой сочилась в дом,
под камень и дрожание металлов.

И были желуди совсем горьки на вкус,
плоды деревьев для меня огромных,
великих, но немного скромных,
каким и я однажды стать боюсь...

6.2025.

Считаю мелочь

Считаю старые копейки,
сталь прошлого, дней тусклую латунь,
чеканенные в окаянном веке,
блестящие закатным светом лун.

Вы, по рукам бродившие монеты,
преодолевшие все, холод и жару,
утерянные в придорожные кюветы,
и преданные водам и костру.

Вы не боялись крови и работы,
и подлости от нас бежавших лет,
но вымыть руки от чего- то,
захочется, окончив счёт монет.

Я соберу щедрот судьбы останки,
убогая, а все -таки казна,
но толи дело карточка из банка,
карман не тянет, пахнуть не должна.

6.2025.

Сговорчивость поэзии

Кто о чем, алкоголик о стопке,
кто покинут, о даме своей,
скряга стих сочиняет свой робкий,
посвященный полсотне рублей.
А поэзия дама такая,
терпит все, уж терпела не то,
не откажет, пиши, раз желаешь,
но потом эти вирши в растоп.

6.2025.

Воображение

Влезть в шкуру старого медведя,
изьеденную молью лет,
лежавшую послушно на паркете,
и брошенную вдруг на свет.
Почувствовать тугое время зверя,
лес черный, речку, зимний хлад,
и ощущениям своим не веря,
чихнуть и шкуру снять назад.
И быть счастливым в мире малом,
игры и вечера, камин в огне.
Смотреть, чтоб шкура не вставала,
не оживала в тишине.
Тогда сказать об этом маме,
да знать, она смеяться станет,
попросит не пугать тем вечером ее,
и вдруг ко лбу щекой прильнет...

6.2025.

Деревня

Была деревня, как- то, но жила,
меж лопухов и огородов,
была зима, метель ее мела,
а осень на голову лила воду.
Там проживали два учёные осла,
корова с маленьким теленком,
там шаркала беззубая пила
и ведра вздрагивали тонко,
когда вода поток в них пролила.
Там оживала в праздники гармонь,
а ночь, так лай благословляет сон.
Но нет деревни, в месте том сейчас,
одно название живёт у нас.

6.2025.

Отплытие

Зашевелилось все, и мы и тополя,
и будто стены старого вокзала,
холмов скудеющих, нечистая земля,
и музыка в тумане заиграла.
И видел я сквозь утро и туман
почти коричневые воды,
нетерпеливые, готовые к походу,
лишь кораблем сигнал им будет дан.
Мы двинулись печальные толпой,
как будто бы не отдых, не веселье.
Над нами облака тяжёлые висели
и шедший впереди, дрожал спиной.
Но вот сигнал, светлеют неба мути,
открыли окна круглые, каюты,
и женский голос, детские шаги,
и чайки две кривых ноги на юте,
все двинулось, все дрогнуло тот час
и город спящий вдруг поплыл от нас.
Я был на палубе, я ждал тепла и дня,
а берег близкий забавлял меня.

6.2025.

Я шел по тропинке

По тропинке я шел, по тропинке
там мне кланялись встретив, былинки
и любимые, синие льдинки,
глаз цветочных, на узкой тропинке,
улыбались мне, бой кузнеца,
беспокоил меж трав без конца.
Всюду видел знакомых мне, прежних,
прочь ушедших под осень, прилежных,
фиолетовых, красных и синих,
время ветрам колючим и ливням,
шкур сырых, сумасшествия тучам.
Осень власть, здесь получит.
Все исчезнет, кузнец и те льдинки,
и сухие поникнут корзинки,
осень скоро, я шел по тропинке.
Принесите мне девы забвений вино,
помогает от тяжести сердца оно,
по тропинке я шел, по тропинке,
будет дождь, затрепещут осинки,
да забытая птица кричала ещё,
дальше шел я, не слушал ее,
по тропинке я шел, по тропинке.


5.2025.
Исаак Левитан «Осенний день. Сокольники»

Я назначен...

Я назначен на праздник слугой,
там поют меднолицые девы,
зверь беснуется черной толпой,
и звучат колдовские напевы.
Я назначен на праздник слугой,
я несу славной кухни изыски
тяжела моя ноша, но близко,
стол, наполненный всякой едой.
Царь спешит насладится женой,
вот шатается клетка алькова,
я лишен здесь свободы и слова,
я назначен на праздник слугой.
Среди клоунов, сдавлен толпой,
потеряюсь, пред телом девичьим,
все актеры мы, это обличье,
я назначен на праздник слугой.
Сыплют меди, поднос липок мой.
Все смеются, над царскою шуткой
щюрит глаз свой луна ночи жуткой,
я назначен на праздник слугой.

5.2025.
Пир Валтасара
Рембрандт Харменс ван Рейн (1606-1669)

Глухой друг

К больному, при смерти лежащему, явился друг глухой,
да стал расспрашивать о том, прогноз ему какой,
-Твой вид, дружище - говорит- не очень свеж,
догадываюсь я, ты просто плохо ешь!
Для блюд вторых, я посоветовал бы перец да имбирь,
они скучающему скоро возвращают мир!-
На что несчастный сообщил, он месяц только воду пьет,
да редко сахаром иной раз подсластит ее.
-Вот это правильно- на то сказал глухой,-
немного, но почаще, что -то, да останется с тобой!
Немного промолчали оба, но в глухом горит
желание больного словом добрым ободрить,
он спрашивает, весело махнув рукой:
-Совсем забыл, как у тебя дела с женой?-
Больной бледнеет тут же вот его ответ:
-Дружище, год прошел, как у меня жены уж нет!
-Вот правильно, -сказал на то глухой,
-Короче боль твоя, когда живешь с женой!
Больной на друга с жалостью смотрел,
и думал-"Друг мой старый, сильно поглупел..."
А кто же доктор твой, не унимался Добрый друг,
-Зуб рвал мне доктор мой, вот это был испуг!
Теперь он в отпуске, вернётся я его сведу с тобой.
На это все уже молчал больной,
он обратился к стенке белой и совсем затих,
обоим стало ясно, что общение закончено у них .

/По мотивам суфийской притчи/
6.2025.

Десять лет

Вы разорвете ваши путы,
вы рода птиц, мои минуты,
вы жили в клетке навесу,
но я вас отпустить несу.
Открою старой клетки дверцу,
держите лапкой ваше сердце,
взмахните маленьким крылом,
свободны будете потом.
На север, юг, куда хотите,
а нет желаний, не летите.
И десять лет на месте том,
живите, погружаясь в сон.
И дань отдав пустому месту,
проснетесь вдруг,
с тоской известной.
Уж верно, это десять лет,
которых с вами больше нет.

6.2025.

Надежда

Ах вы, великие немые,
забывшие минуты,
отдали вечности,
надежды слабой путы!
Вы в камне розовом,
освещены закатом,
стихи вам принесу,
и молча стану рядом.
Но неживые вы,
не дрогнет камень,
пыль не слетит
и свиток мой руками,
вы не возьмёте,
наклоняясь в тишине.
Все камень спит
и вечно стынет.
А ветер ваш, пустынник
пропоет мне:
- Умри и может быть...

6.2025.

В стиле Бред

Детектив, чужие хлопоты,
отдыхаю, мутный день,
птицы крылышками хлопают,
встать с дивана, гнать их лень.
За движением сюжета,
не слежу, не нужно это.
Вырывает нить канву,
пять минут смотрю, усну.
Возвращаюсь в стиль и в слог
и лениво вспоминаю,
день свободный, я зеваю,
день прожить бы лучше мог,
но мне лень же, дорогая.
Сон - не сон, меж них звонок,
говорю и засыпаю,
телефон упал у ног,
день живу и пропадаю,
разбуди меня, мой бог,
дай движению пинок!
Толи дело, в понедельник,
но сегодня я бездельник,
час завесит в стиле Бред,
или здесь я, или нет.

6.2025.

Старое фото

Лежащее меж писем и бумаг,
желтеющих прошедшим веком,
которым время - самый нежный враг,
то фото с незнакомым человеком.
Я старые бумаги разбирал,
я письма из семейного архива,
немного осторожно и стыдливо,
как будто я чужой для них, читал.
Вдруг, фото. Кто такой? Не знаю...
И жалко мне, что некого спросить.
Лежит, отрезанного века
день осени, в дождях и страхе,
расмыты букв чернильных знаки,
значение которым я забыл.
Мир фиолетовых чернил,
мир слов звучавших прежде
и доверенных бумаге.
Мне осторожный голос их тверил:
"Оставьте нас покою наших сил,
покою горя и угаснувшей отваги.

06.2025.

Четырехстопный

Четырехстопный ямб, как будто,
два человека мимо шли,
и всеравно, то день, иль утро,
иль вечер звездочек пыли.
Один хромает, он как будто,
был ранен пулей на войне,
нога короче, в бинт обута
и близко оба шли ко мне.
И слышал я часть разговора
и тот, кто был в шагах здоров,
прошел размеренно и скоро,
и дальше был идти готов.
А тот, кто ранен, кто хромает,
чей шаг неровен в звёзд пыли
пойдет ли дальше, я не знаю,
он видно курит и молчит.

5.2025.

Бородино

Исторгла из себя Россия чуждый гений
он, что болезнь ее настойчиво терзал,
и внутренность ее и кость коленей,
все болью нестерпимой пронизал,
тот чуждый ей, иноплеменный гений.
Забудется она, мечтает, он уж тут!
Войска противника в полях страны идут,
звон упряжи, дыханье напряжений,
в трубу подзорную, на холме поместясь,
простор России с барабана озирает,
чуждый ей, иноплеменный гений.
Он чувствует, где кровь течет страны,
куда удары саблей, будучи нанесены,
к потере сил вести должны.
Какие следует принять защиты меры,
да где предел лежит в удачу веры.
Он знает всех в лицо своих солдат,
переставляет их, что в шахматах фигуры.
И едут маркитантов фуры,
кормить и баловать любой его отряд.
И вот Бородино, тут поле русской славы.
Здесь пушки тяжко разродясь,
с костями кровь мешали человечьей лавы.
Здесь враг смертельный получил удар,
и после съел его святой Москвы пожар.
И был исторгнут из России чуждый гений,
в снегу теряя кровь своих солдат.
Шли, замерзали, падали на черные колени,
в мольбе, остановить движение назад.
А он, вернувшись, в темном и сыром жилище,
ум острый свой напряг желанием одним.
Отряхивает пыль и воду с платья, ищет,
вернуть победу, павшую под ним.
И старый раб, слуга его каминный,
шевелит угли шпагой золотой,
становится теплее в выстывшей гостиной,
а взгляд его, потерян под Москвой...

6.2025.

Восторг и боль

Восторг и боль, в вас все -соединение,
бывает прочь толкает притяжение,
летим и не пускает связь-
над нами ваша власть,
простершаяся сквозь сухое время
и километров полосатых племя.
Вы дёргаете, нити вам даны,
всего две нити, мы подчинены.
И вместе вы, меж вами притяжение.
Восторг и боль, в вас все - соединение.
Куда одно, другое уж спешит,
так друг без друга вам не жить.
Решитесь и меняетесь местами,
а мы препятствовать тому не станем.
Так тяготит нас кушанье одно
и кажется нам, все предрешено.

6.2025.

Ещё не кончен...

Ещё не кончен буйный день,
ещё играют краски цветом,
но уж за всем движеньем этим,
раскидывает сети тень.

И прибирает осторожно,
все что себе забрать возможно.
Овраг и поле, дальний лес
и сыплет темень там и здесь.

Все понемногу исчезает,
прохожий руку потерял,
моста тяжёлого металл,
и в небе темном, птичья стая.

На небо выплыла луна,
медузой полною видна,
и где то плачут в скуке дети,
которых сна уж тянут сети.

И вот, тяжёлые лучи,
с утра измученного солнца,
терпенью трав сухих поклонятся
и страшно совий зов звучит.

6.2025.

(Сестре милосердия
Гумилев Николай

...Говорим об англичанке,
Песней славшей мужчин на бой
И поцеловавшей воина
Пред восторженной толпой.

Эта девушка с открытой сцены,
Нарумянена, одета в шелк,
Лучше всех сестер милосердия
Поняла свой юный долг.)

Поцеловала девушка...

Поцеловала девушка солдата,
простой солдат, чета не ей,
усов седеющая вата,
и прост солдат, как пять рублей.
А девушка, что ангел света,
шуршанье шелковых грудей,
солдат отмечен, ставьте мету,
пройдет тьму труб и жар печей.
Но даже если, не за это,
за все, что хитрость, да игра,
да шелк, шуршание грудное,
что приключилось не со мной,
что век в историю вошло,
что кровь, что слезы, что пошло.
Урок ли нам, тот день вчерашний,
не плюшевый, не чебурашный,
солдат же был, еще живой.

6.2025.

Ряд спиленных берёзок

Чужая дереву утрата,
корней и жизни, да всего,
желаньем, жаждой не объято,
любить не может никого.
Оно, привязанное к почве,
живёт, что узник днём и ночью.
Пересадить- оно растет,
спилить- наверное, умрет.
Но вижу, как руки обрубок,
ствол в банке с мутною водой,
да ряд ещё стоял такой.
Пила настойчиво, беззубо,
все обратила в неживое.
Как будто руки без кистей
и кровь стекает от костей.
Рабов казнили принародно,
чтоб не мечтали, что угодно.
И не бежали б от забот,
бросая в зло своих господ.
Так спиленных берёзок строй,
стоял смиренно- молодой.
Летел июнь, звенело лето,
жара окутала тела,
а жизнь по- прежнему текла,
брала начало от рассветов.

6.2025.

(Луна на море

Гумилев Николай

Луна уже покинула утесы,
Прозрачным море золотом полно,
И пьют друзья на лодке остроносой,
Не торопясь, горячее вино.

Смотря, как тучи легкие проходят
Сквозь-лунный столб, что в море отражен,
Одни из них мечтательно находят,
Что это поезд богдыханских жен;

Другие верят — это к рощам рая
Уходят тени набожных людей;
А третьи с ними спорят, утверждая,
Что это караваны лебедей.)


Три друга в лодке

Три друга в лодке, темно, осень.
Сквозь тучи продирается луна
и света столп ее относит
к чужому берегу, где дальняя страна.

Три друга пьют благословенное вино Колхиды.
Плетёная бутыль прогонит прочь обиды.
Качает лодку, красное вино,
порою прочь бежит, так суждено.

И, глядя на луны далёкой виды,
на столп, дорогу света на воде,
один из них сказал, что это девушки Колхиды,
бегут на родину от чуждых берегов в беде.

Другой решил, то души правоверных,
уходят в небо точно так, наверно.
А третий, вспомнил караваны лебедей
что осень гонит прочь из родины своей.

Но, ветер усилился, вскипело пеной море
и трое, все спешат грести домой,
отбросив в сторону вопрос простой-
Столб света лунного, что это все ж такое?

6.2025.

Мы закрытые...

Мы закрытые в маленьких кельях,
мы состаримся в них, поседеем,

никогда нас не пустят на волю,
в окна серые, смотрим до боли.

Ближний лес недоступен, дорога,
убегает от нас, колченога.

Не узнают соседские дети,
солнце слепо в окошечке светит.

Задохнётся мы в маленьких кельях,
духотой пахнут наши метели.

Мир большой нас не примет, не пустит,
день и ночь тишина в наших чувствах.

Но откроют уже, неживому,
пронесут по холодному дому.

И зажгут ворох желтой бумаги,
в день осенний у старой общаги.

5.2025.

Никольская улица, обновление

Я шел по улице и видел,
ее асфальты и дома,
свои булыжники в обиде,
собирала мрачная, она.

К ней приставало обновление,
и било пенною волной,
и в черном трауре, колени,
стыдливо прячет предо мной.

Я вспоминал и, пробираясь
меж говора чужих речей,
я вздрагивал от чувств, как заяц,
вблизи охотничьих полей.

А где -то занавес предела,
и видел я, что ком тугой,
железом схвачен, захотел,
пасть на колени, предо мной.

Нашел я почту, ход убогий,
"Пройти налево, поворот..."
и по ступеням древним ноги,
ведут, свершая мой поход.

6.2025.

Утренний взгляд на город

В моем градуснике цельсии,
перемешаны с фаренгейтами,
взглядом утренним целишься,
в те отметки нагретые.
Столбик красного спирта,
в нем пылают рассветы,
к нам пришла dolce vita,
принесла Фаренгейты.
Обогреют, помучают,
будто юг тут, субтропики,
не снегурка, Белуччи,
ходит в легоньком топике.
У фонтанов- движение,
притяжение народов-
белизна обнажения,
темнота переходов.
Дождь пройдет, точно Ялта,
настигает нас летом,
обрастаем панамами.
Может, вырастим пальмы,
ну и яблок с бананами,
в дополнение к этому?

6.2025.

Чужая боль

Твое простуженное горло,
ты кашляешь, твоя беда
и дела кажется, нет городу,
струится, щепки да вода.
Но в дни тревог и испытаний,
дни помрачений и беды,
мелеют воды между зданий,
и ход меняется воды.
А люди, став друг другу ближе,
боль чувствуют чужой руки,
когда ее по- песьи лижут,
огней сухие языки.

6.2025.

За клубникой в Люберцы

Две остановки от Москвы
и вот она, провинция!
Висят обшарпаны, мосты,
и просят обновиться.
Теснит проходов суета,
а рядом ходят поезда.
Как ты живёшь, провинция?
Такие же тут лица,
какие были здесь всегда.
Россия, не одна Москва,
она скорей, провинция.
Звучат здесь русские слова,
российский люд вертИтся,
Здесь в глубине, год- два
жить, страшно опроститься.
Курить, пить пиво, шаурму
на праздник есть великий,
купить турецкую клубнику,
а после выехать в Москву.

6.2023.

В штольне

Мы ехали и шли в отрогах гор,
в лесах, о скудости твердящих,
стволов, зубами редкими стоящих,
касался любопытный взор.
Нам штольня зев открыла жадный,
а мы под свод ступили смрадный,
оглядываясь с этих пор,
прощаясь с сумрачным светилом,
что нам милее в час тот было.
Вошли и сумрак нас объял,
мы штольни видели канал,
который расширялся вроде,
большого зала, что при входе,
нас светом слабых лам встречал.
Затем был ход, в горе пробитый,
пол ровный, аркой темный свод,
где тусклых ламп висела свита.
Иное место, власти вод,
подземных, предано казалось,
мы шли вперёд, вода плескалась,
ряд ламп, указывал проход.
Иной раз в лужи мы ступали,
иной же, под ногой металл,
шаги упругостью встречал
и долго звук тот жил в металле.
Поход продлился четверть часа,
в ряд зал, ввела та штольня нас.
Здесь много лучше освещение,
трудились люди, помещение,
как будто улей полнил шум
и дело общее смущало,
смотреть явившийся мой ум.
Но пару раз, проснувшись ночью,
ещё не открывая глаз,
я думал, в штольне я сейчас
и занят делом, как рабочий,
а штольня, не отпустит нас.

6.2025.

Дождь

С утра собрался в гости дождь,
копился, в небе темном стоя,
уже я спрашивал: "Пойдешь,
или это просто так, пустое?
Собрались тени- облака
и гром гремел, но все слегка.
Темнело, снова прояснялось,
мне надоело ждать, пока
у края небо колебалась,
у занавесок тьмы рука.
Но вот решился и в шестом
часу потряс нас первый гром.
Овечьим стадом, распадаясь,
бежали туч ряды, гуртом.
Так я, порою не решаюсь,
решусь, спешу идти потом.

6.2025.

Классики

Склоните головы, великие
и невеликие, но классики!
Такое несерьёзное занятие,
скакать, удерживая, платье...
Двора асфальты,
камня трещины ,
поделены в квадратики,
в них номера отмечены,
а в каждом, будущая
маленькая женщина,
на треснувшем от старости
асфальте.
Хозяйкой каждая,
в своем квадрате.
Кровь на коленке?
Все, отстаньте!
Исскуство прыгать,
на меня возложено.
Поранилась? Возможно!
Бывают маленькие ссадины...
Бывает, помешают
тети или дяди.
Но главное, что сложно,
а сложное, притягивает.
Достичь, я понимаю
-наслаждение!
Я буду осторожна,
сберегу колени.
Пусть подождут родители
и школа.
И даже, музыкальная.
Прочь отложу учебники,
рояли, скрипки, ваши альты.
Зовут асфальты!
Не научусь, себя не стану
уважать я.
А ночью дождь,
смывает труд вчерашних дел.
Машины по двору прокатят.
Сентябрь, школа,
сотня разных дел,
двор охрой,
утро осторожно красит.
А в школе у доски взяв мел,
в свободную минуту,
сопишь и снова
чертишь классики.

6.2025.

Любовь неизмеримая

Отечество моё, неизмеримое.
Я в поезде, а ты проходишь мимо,
любовь всегда неизмерима,
изменишь чем тебя, когда любима?
Леса зелёные, измерить чем,
что выдумать,
измерить воды, стекла синие,
какие метры нам необходимы,
растягивать вдоль трассы мили?
Прокладывать по карте линии?
Отечество моё, любимое.
Тебя не остановишь, ты- движение,
прочь скатывает капли притяжение,
цепляешь взглядом, все напрасно, мимо.
Отечество, всегда неизмеримо.
Я выброшу линейку с милями,
смешаю метры с километрами.
На даче клумба с лилией,
одна была, но мы- любили.

6.2025.

Доверься мне

Доверься мне, тебе громоотводом буду,
когда сердится станешь и встревожена, искрой,
шипя, озоны будешь лить передо мной,
возьму себе ток твой, энергию и чудо,
я обращу все это только тишиной.
Земные воды, не нагреются на мизер,
не разомкнет уста тяжёлые песок,
не просветлеет сумрачный денёк,
встревоженное небо, глаз к нам не приблизит.
И не затихнем мы, как мухи под стеклом.
Я буду провод твой, ты мой небесный гром.

6.2025.

Русский язык


Русский язык родной,
будь же, всегда со мной,
если войду я в воду,
ты обернись водой.
Русский язык родной,
если войду в огонь
и станет мне жарко в нем,
ты обратись огнем.
Будь же, всегда со мной!

6.2025.

Есть тайный смысл

Есть тайный смысл в силе правил,
ну кто ещё, нас жить заставит,
кто курс наш держит к берегам,
кто сберегает нас и там.
Кто нас отечески прощает,
нам долго кары возвещает?
Не говорите мне: "Закон!"
Излишне сух бывает он
и не имеет послаблений,
он ДА и НЕТ, в нем нету тени,
не спрятать в ней души простой,
в день полный вечной духотой.
Бранит нас правило с улыбкой,
когда мы делаем ошибки,
да шепчет бабушкой в ушко,
как это все нехорошо.
А сам закон, старик суровый,
в ту речь свое добавит слово.
Поправит правило порой
и покачает головой.

6.2025.
Иллюстрация - Нино Чакветадзе

Вечером


Наверно не зря замечено,
что- то есть в коммунизме,
Христос там или тайная вечеря,
а может, пение вечером
и еще обещание жизни,
хорошей, жалко не вечной.
А я, заскучав по обещаному,
спою темноте капризной,
пускай же придет, мне на плечи,
положит руки Лариса.
Пусть песнь, набирает гОлоса,
сквозь ночь прорастает,
а после, подобием колоса,
замрёт и быть перестанет.
Наверно есть в коммунизме,
традиция, встретить вечер.
А ты приходишь, садишься,
и правда, ломаться нечего.

6.2025.

Простые пожелания

Пересечение дней и правил
простая действенность минут.
Наивность прежнюю оставил,
я полюбил рожок и кнут.
Теперь осел, не самый лучший,
но свой возок везу скрипучий,
я в сонме правил, непростых
люблю капустные листы,
что оставляет мне создатель
когда они не столь чисты.
Прошу создатель не забыть,
меня в возницы обратить,
когда я мыслей наберусь,
да съем достаточно капуст.
Тружусь как видишь, в поте дня,
создатель, не забудь меня!
Проснусь и кнут мне прыгнет в руку,
вот я ослам задам науку!

6.2025.

Луна больна

По улице луна катила,
тяжёлый, белый ободок
она прохожему звонила,
в свой электрический звонок.
Она спешила, шагом пешим,
она сипела гласом севшим,
отведав эскимо вчера
лишилась голоса с утра.
Но утром солнце жечь готово,
а вечер, так готовить обод.
Из серебра и в тишине,
катить его навстречу мне.
Скрипит под ободом песок,
сипит луна, звонит звонок.
Кричит, прохожему, что слева:
-Поможете залезть на небо?
Ужасно вечером болеть,
когда тебе замены нет..."
-Я помогу- сказал прохожий,
Но мне бы только, крылья тоже!
-Всем крыльев нужно, крыльев нет,
возьмите, мой велосипед!

6.2025

Девушка туристка

Далеко ли, близко,
шла девушка туристка,
на груди ее значок
за плечами рюкзачок,
синие спортивные
шортики не длинные.
Жарко, солнышка печет
далеко идти ещё.
Жарко, снимет рюкзачок,
отстегнет с груди значок
девушка туристка,
ей идти неблизко
Очень жарко, жарко тут,
снимет шорты, рядом пруд.
Девушка туристка
ей идти не близко.
Окунется и волна,
ряски к ней спешит полна.
Девушка туристка,
спортсменка -медалистка.
Стало легче ей идти,
славно встретить пруд в пути,
Девушка туристка,
спортсменка -медалистка

6.2025.

Песенка нудиста

Почувствуй себя по- новому,
так, будто ты- родился,
и листьев не нужно кленовых,
я думаю, не пригодится.
Снимаем маски и шорты,
нам нужно освободиться,
под солнцем и без надзора
не загорелые лица.
Откинем щитки и брони,
нет похоти лишней места,
снимаем же шубу в вагоне,
где душно и тесно.
Почувствуй на коже новое,
без лишнего одолжения,
плоть наша и есть основа,
всего продолжение.
Пляжа и леса ближайшего
и комара зудящего,
бывшего прежде и нового,
прошлого и настоящего.
Просто явиться данности,
минуя ряды резолюций,
используя сроки давности
в ничто обернуться.
Но обуздай желания,
ты не на празднике плоти,
мысли оставь в том здании,
где тишина год ходит.
Обожествляет лица,
разгладит морщины кожи,
но не забудь, полиция,
против такого, все же.

6.2025.

Площадь революции

Революция, под землёй,
там латунный тяжёлый маузер
поднимает матросик свой
на тебя, господин Микки Маус!
Там младенец с голой ступней,
отполированной прикосновением,
миллионные наши тени,
всякий день здесь толпой.
Революция, под землёй,
там крестьянка- Мадонна с косой,
обменяемся взглядом с тобой.
Осторожнее будь, неврастеник!
Революция, под землёй,
прячет жало личинкой в почву,
бывшей раньше землёй.
Революция, под москвой
засыпает на год, но проснется,
футболист улыбнется,
он ударит латунный мяч свой.
Продолжает стахановец труд,
не желая знать, что у нас тут.
Там студент ходит с книжками,
и не вырастут никогда,
кто всегда остаются мальчишками.

6.2025.

4 Июня 41 г


Меж нами оборваны связи,
лежит проводов бахрома,
в них синие искры вылазают,
но дальше, идти в никуда.
Столбы диверсантами спилены,
заброшенным в чаще лесной,
и пыльной дороги извилины,
не трогают ветры покой.
Война приближается к берегу,
уснувшей в довольстве страны,
а мальчик детектору верит,
что точно, не будет войны.
А волны, в разрядах и шорохах,
проходят в пределах чужих,
в машинах, снарядах и порохах
и шуме заводов больших.
Но меди и стали касаясь,
бежит до кристаллов и плат,
а там, где динамика завязь,
начнет речь чужая звучать.
Там бешенство пышного зала,
там площадь парадом полна,
но чуждая речь, не сказала,
что завтра начнется война .
Тушонка с латинскими знаками,
и пепел шифровок в огне,
и два погранца, что с собаками,
решают: "Быть скоро войне!"

6.2025.

Ни славы ему...

Ни славы ему, ни попкорна,
но лег он покорно,
разместился и спит
за мусорным баком.
Такая корона,
ему обозначена знаком,
судьбы и закона,
нет, чтобы он, человек
по человечьи,
жил, потому, что не вечен.
Он мне ухмыльнулся,
как будто знакомы,
а он сторожит.
Мы оба бомжи,
потому что нельзя же,
нам отличаться,
когда одинакова жизнь.
Постройте дворцы,
разведите фонтаны,
и струй
пустите от мальчиков,
томных,
по мелководью,
издайте законы,
но также приходят
болезни к нему,
как и к вам,
лишь, может быть позже,
а все же...
Но предки его,
в притоках Итили,
в полях, расположенных там,
за все уже заплатили.
по разным счетам.

6.2025.

Странный труд

Мне нужно вытащить из небытия,
стихов распластанные тени,
крючком стальным их поддеваю я,
вытаскиваю в свет без сожалений.
Сопротивляются, топорщат плавники
и леску рвет движение руки...
Ах, сорвалось, нет счастья, все порушу,
в тьму вод гляжу, обидою укушен.
Прилажу хлеб к крючку, удачи снова жду,
но спать желанье, тяготит к утру.
Вод темных зеркало шевелится волной,
и странный труд, я не могу окончить мой.

6.2025.

Андрею Вознесенскому

Ты один с улыбкой веселой,
остальные глядят задумчивы,
остальных поэтов головы,
как -то менее благополучны.
Остальным, им как будто недАли,
улыбнуться рекИ излучиной,
хмур их взгляд, Сальвадором Дали
может так показалось, созвучней?
Но сложилось, как все сложило,
хмурит небо, или к черту тучи,
не в улыбке конечно сила,
но с улыбкой, немного лучше.

6.2025.

Infinity

Сама невозможность,
почти под запретом,
она существует,
решением, ответом.
Простая, как бублик,
Infinity.
На ноль поделенная,
данная летах,
а в тьму залететь
не хотите -ли?
Спокойна, что камень
подводный,
Infinity.
Спрятана скрюченной,
но извлечённая,
мучает,
вопросом, зачем нам
Infinity?
Быть может,
с любовью тебя
совместить бы,
Infinity?
И любовь бесконечная
нас не обидит.
Понравится нам,
вращаться
в плену притяжения,
вечного.
Но так не бывает,
конечно,
а вечность, рассыплется,
что и увидеть,
должны, пусть не мы,
но другие,
умнее, моложе.
А все же, *Infinity!

6.2025.

*Infinity (бесконечность) — свойство глобального объекта в JavaScript, числовое значение, представляющее бесконечность. Infinity ведёт себя как математическая бесконечность и получается при делении любого числа на ноль. Начальное значение Infinity — Number.

Олимп болеет

Олимп болеет, мусором стихи,
несёт к отрогам и ущельям.
Сам Зевс, склоняет голову, свои грехи,
слагает под навесы капителей.
Гефест кует горячий слов металл,
окалина слетает прочь столетий
и нимфы глаз опалом светит
и прячется под лавку мадригал.
Стенает Зевс: "Поэтам наплевать,
рифмуют, могут и не рифмовать!
Все складывают, что гнездо воронье,
прочтешь и ум болит, а сердце стонет!"
Крик ширится его: "Кто это диктовал?"
Приходит немощный и нервный Аполлон,
измучен чтением текстов скучных, он
перо, не выпускает из сухой руки,
вдруг заявляет: "Зевс, ты не поверишь,
вот прежде, не поэты были, просто звери,
иной рычал из них, а нынче поголовно- дураки!"

6.2025.

Кухонная пастораль

На кухне, в час кастрюль и суеты,
бываешь, что ни говори, свободен ты,
ты можешь есть, не есть, готовить,
ты можешь, не стесняться в слове,
когда горячая вода, осталась в области мечты.
Ты можешь замерев и тишину послушать,
торт одиноко и печально скушать,
полить и пожалеть засохшие цветы,
все можешь, если только час свободен ты
и никакие важные, великие заботы,
гражданские дела, ничто тебя не отвлечет,
от рюмки хереса, от пива, меда в сотах,
печенья, пряников из Тулы, пастилы.
На кухне можно думать о свободе,
такая шутка вечером по городу со мною ходит,
и говорит, мной прожит день не зря,
я вечером не ел, горит вечерняя заря,
к тому же, славное спокойствие царит в народе.

6.2025.

Зашоренное

Лошадь зашорена, черными шорами,
скрыто от глаз ее, лишнее шторами.
Лишнему места и быть не должно,
но всеравно, испугает оно,
будит внезапно заснувшую душу,
крик на дороге, прохожий укушен!
Лучше не видеть, не думать, не знать,
чтобы прохожему после сказать:
"Лошадь зашорена шорами- шторами,
и не тревожьте ее разговорами.
Лошади нужен возница и кнут,
два эти друга слепую ведут..."
Здесь не до шуток, прохожий, вернись!
Красных два глаза согласно зажглись.

6.2025.

Ты помнишь?

Случайная встреча, в дороге, в вагоне,
вопросом цепляет: "Ты помнишь, ты помнишь?"
Я шел, как шиповник, слова зацепили,
рукав сохраняю: " Не помню я, или..."
Мы ехали рядом в вагоне, в кабине
споткнулся о слово, меня отодвинет.
Я в памяти нервно ищу окончанья,
моих проводов, что же было меж нами?
Там спит, там забыто, у самого дна,
горит и мигает мне лампа одна.
Я нервно молчу, я себя удивляю,
ты помнишь, приятель, а я забываю.
Мы вместе учились, работали, шли,
ты крейсер, я ржавый баркас на мели.
Я выброшу флаг, я скажу, что не помню,
я буду краснеть, осторожно и скромно,
Качнусь, как корабль, прерву этикет,
не помню, не знаю, и памяти нет.
Ты жулик, прохожий, ты старый приятель,
а я неизвестный, простой обыватель,
я чист, моя память, как выпавший снег,
пишу, а назавтра, все гаснет во мне!
И новый чудак, остановит средь дня,
укором, вопросом, "Ты помнишь меня?"
И я точно остров, его обегаю,
" Не помню, не знаю, игра есть такая..."

6.2025

Куст сирени

Прохлада майская,
ко времени,
расцвел меж сора и травы,
был странным запахом,
беременный,
не удержал той тетивы.
Он всех сразил
небесным цветом,
стрелой прошедшей,
ночь в рассвет,
а напоследок,
щедрым летом,
цветов сирени,
в парке нет.
Соперничал
как бог духами,
всех провоцировал
и лгал,
но не сдержавшись,
бывший с нами,
один мужик
его сломал.

6.2025.

Мы- разные

Мы разные, мы все такие разные,
мы голубые, мы зелёные и красные,
коричневые, кудри наши с сединой,
но разозлившись на себя, останемся собой.
Такими, как мы были, разными,
красивыми и нет, разнообразными,
любимыми, счастливыми, несчастными.
У некоторых метр росту, у других под два,
но главное, когда есть голова,
когда мы говорим друг другу:
"Здраствуй!"
мы понимаем, чтобы ни случилось здесь и там,
какие трактора, не ездили по головам,
мы остаёмся как и были, разными,
седыми, голубыми и несчастными,
мы остаёмся ровно в точке той,
в которой мы оставлены до разговора,
и никогда, ни через год, ни скоро,
не перестанем просто быть собой.

6.2025.

Под вечер

С востока- тучи, с запада- закат,
темнее небо над тобой, столица,
пора и нам в постели уместится,
но, не окончен день и невозможно спать,
когда июнь разменян медяками,
природа удивлённая молчит,
к словам подходят нужные ключи,
и ржавые, они открыты перед нами.
Молчать, но вдруг заговорить, под вечер,
у всех у нас, тяжелые глаза
и слово ласковое осторожно лечит
и может пробежит, ненужная слеза.
Как будто сказку расскажу пустую,
и непонятную и нужную такую,
ни для чего, но просто перед сном,
и отвернувшись от всего, уснуть потом.

6.2025.

Когда я соберусь подумать

Когда я соберусь подумать о великом,
о разных разностях, о Янусе двуликом,
о тишине, о громе, о стране,
о где - нибудь идущей за пределами войне,
о перелетных птицах в поднебесьи...
я постараюсь окна хорошо завесить,
пусть из под теплых, темных штор,
не выйдет звук наружу, с этих пор,
я щели хорошо проконопачу,
чтоб не услышали, как я ночами плачу,
о чем по телефону час проговорю
и что вверяю дневнику и ноябрю.
И кто такой, на самом деле Иванов,
сказать любителю секретов не готов.
Пусть остаётся эта тайна неизвестной,
пылится в комнате, в мышиной норке тесной,
уйдет Радищева тетрадкой записной,
не к любопытному, но будет век со мной.
И может быть, окончив размышления,
я прочь откину штор ограничения.
Пыль вытру с подоконника и улыбнусь рассвету,
свобода мыслить, пунктик для поэтов.

6.2025.
Иллюстрация -Александр Николаевич Радищев, портрет.Художник С. Бондар.

Глобализация хвостов

Глобализация касается хвостов,
их не желают больше прятать,
отрезать предлагают, нет, не отрезайте!
Отрезанным хвостам уж счёт идёт за сто,
а сколько не отрезанных, о том ещё не знаете!
И уважаемый журнал, будирует вопрос:
"Двадцатый век, век пробуждения гена,
ген прежде спал, а хвост у нас не рос,
проснулся ген и будет новой сцена!"
Теперь, отпустят хвост из панталон,
естественное, тут чему стыдиться?
Жаль только, что по крысьи голый он,
но тут к косметике уместно обратится.
Пусть будет хвост, пушистый и живой,
рассказывающий о движении моды.
Пойдем гулять, поднимешь хвост трубой,
и ясно всем, что в городе чудесная погода.
А если, не дай бог, я волю дам рукам,
ну там, фривольности, дотронуться до тела..
хвост бить начнет по сторонам,
тут ясно мне, что ты сказать хотела!

6.2025.