Холмы, поросшие...

Холмы поросшие деревьями отчизны,
травой не топтанной, не знающей шагов.
Увенчанные царскою, песчаной лысиной
и каждый звать явившихся готов.

Но прежде мне ручья преодолеть преграду,
переберусь по телу наклоненных в воду ив,
я оступлюсь и комарье уважу до упаду
и всякий не раздавленный останется счастлив.

Я выйду к озеру, которое на пруд похоже,
где глина и песок и тины забытье
и буду чувствовать, день не напрасно прожит,
когда в нем тело помещу свое.

И тишина придет, что клей связуя, время
а на песке, на отмели оставит след ступня.
Достану камыша подпаленное семя,
напоминающее осень, запахом огня.

7.2025.

Начнется день

Начнется танец света и ветров,
бросая капли все бежать готово,
шевелит тени вымокших дворов
и мной не сказанное слово.

День скуки, злости, день судьбы моей,
изливших прошлое дождей,
прошедшей ночью в тьме суровой,
и мной не сказанное слово.

Деревьям тесно во дворе,
два малыша заснут в игре,
песок качнет и сдержит тени,
начнет восточный танец день.

"Не все же время для дождя!"-
так думал, выходя из дому я.
лишь сценку переждать погоды,
а там -гопак, да хороводы.

7.2025.

Я буду цензор твой

"Я буду цензор твой, Поэт.
Читатель буду твой, пристрастный.
рождает мысль в тоске несчастной,
порой ночной души полет.

Но мысль закону не подвластна,
что шар бумажный, под огнем свечи.
Читатель буду твой, пристрастный,
Поэт, читателя иного не ищи!

Остановлю души порыв мятежный,
боль усмирю рукою снежной.
Развею лихорадки скорой сон,
да не колеблет слово трон!

В основах, трещины бывают,
нам не заметны и слабы,
так сон златой царей свергают,
рукой нечистою рабы.

Пиши, тебе запрета нет.
Я буду цензор твой, Поэт!
Огнем пройду среди потемок.
Пусть благодарный нам потомок,
сочтет уместным сей дуэт!"

7.2025.

Почти

Почти- свершение, а все не то,
ему не хватит малости последней,
шагов в скрипучей, маленькой передней,
накинутого на плечах пальто.

Оно сбежало, дышит тяжело,
исполнится желая, совершенством явиться,
уже предчувствуя блаженство,
трудов оконченных, два шага не дошло.

Померк мой давний, славный день,
вхожу в остатки брошенного сада,
где были мы вдвоем и надо,
молчать и ждать, когда б, не лень.

Жизнь завершения не ждёт,
я чувствую теперь, так было прежде.
Почти- не завершение мое,
в не окончательности, прячется надежда.

7.2025.

Город мертвых

Почти идиллия, сухой травы набор,
кусты шиповника, чья линия на ост,
два белых облака изображают косогор.
И все бы хорошо, но здесь погост.

Здесь отдохнуть от праведных трудов,
живому хорошо, но вряд ли кто готов.
Сияет день, почти прозрачны небеса,
а неба жёлтый свет, слепит глаза.

Найду мне нужную ограду и скамью,
там посижу, вина в стакан налью.
И колокол на церкви поминальный,
ударит раз и замолчит печальный.

Здесь мне без устали ковать кузнец,
начнет и смолкнет наконец.
Уйду и через год вернусь обратно,
здесь точно хорошо, но как- то неприятно.

7.2025.

Новая Женевьева

Я люблю тебя, Женевьева,
я схожу по тебе с ума,
но далёкая ты, как Женева,
ты не едешь ко мне сама!

Не прикатишь на двух колесах,
не уткнешься мне в щеку носом.
Ты застывшая, ты зима,
я схожу по тебе с ума!

Я лежу, нездоров, в постели,
мои мысли к тебе улетели.
Женевьева, ты мне должна,
накорми их, насыпь зерна.

От любви нет лекарств, болею,
между простынь потею неделю.
Не приходит ни черт, ни жена.
о тебе моя мысль одна.

Без тебя, я пустой скворечник,
я покинут, я брошен вещью.
Телеграмм мой, сошел с ума
я звонил, в ответ тишина.

7.2025.

Скромное желание вечером

Нет, не дворец желал бы он, не самолет,
не яхту, меж просьб пустых к фортуне вечной,
в карман большой, пол литра он кладет
и движется по направлению к чебуречной.

Ему сам бог велел, быть проще и скромней,
витая между всех поползновений,
унылых трепета желаний и молений
ему он чебурек подаст рукой своей.

А продавщица, непонятно отчего,
положит сто рублей в карман его.
И старенький поэт, с улыбочкой беспечной,
прочтет пять строк ему, о дружбе вечной.

7.2025.

В двенадцатом часу

В двенадцатом часу, уже конец свечам
и гасят их смешным приспособлением,
ты умерла, оставив тайну нам,
зачем нам смерть, зачем при том, рожденье.

Зачем ты мучилась, с тобой бывало все
"И что к творцу отправило ее?"
Да любопытный факт отметили какой-
в постели ты была одна, при том, нагой!

Туманно поминали гос структуры
и мафию, чьи происки, как смерть верны.
Все три замужества, не верной трем жены,
любовников, беременности эксцентричной дуры.

Шизофрению матери, побег ее отца,
да разные таблетки без конца.
Так выжмут до конца, до капельки лимон,
чтобы отдал, накопленное созревая, он.

Все в ход, все- польза города большого,
дела прошедшие угасших дней,
труды дня первого и отдых дня второго
и судьбы маленькие, маленьких людей.

И монстр был доволен, в стае голубей,
склонил казалось, башенку в тумане.
Он смотрит, кто на это место станет,
освобождённое, оно принадлежало ей.

07.2025.

Прошедшая ночь

В июнь, ненастьем и пророчествами зря отягощенном,
шел дождь ночной, шумел в купели законной.
Проснулся я и вот, уснуть уже не мог,
мне было холодно, я был в постели одинок.

Я пробовал считать овец с руном мохнатым,
я слышал грома дальнего тяжелые раскаты.
Вкруг них, как видимость исполненного счастья,
худая изгородь была, унылая в ненастьи.

Овечье одиночество наполнено дождем
и сыростью ночной и неспокойным сном.
Близ лай собак звучит, не спящих от заботы,
ночь без луны беззубый закрывает рот.

Мы одиноки, овцами на вытоптанном поле,
уснуть- нет счастья, не спать- нет воли.
расстроены, бог весть куда бежавшим сном
и ясностью, не посетившей нас потом.

Уж лучше бы одно, но полное до края,
а половину счастья, я не понимаю.
Так голоден, ты встал из- за стола.
Тут я уснул и мимо ночь прошла.

6.2025.

Я буду бежать


Я буду бежать по холмам
опрокинутой в сумрак отчизны.
Я буду туманы разбрызгивать
пеной капризной.
Я стану в низины спускаться
и спящие в поле,
мне птицы кричать станут,
в страхе и боли.
А ветер замрёт,
забывая движенье
и звезды забудут,
Земли притяжение.
И диск краснорогой луны,
за холмы задевая,
покатится в след мне,
огонь по дороге теряя.

7.2025.

Без света

Ночь прибавляет черноты количество,
прочь гонит свет, тьма вытесняет электричество.
Его последние заблудшие пузырики,
среди ветвей теряют силу осторожной лирики.
Болтливый телевизор замер, стал вдруг слаб и слеп,
из проводов высасывает то, чего теперь в них нет.
Нет звука, тишину напрасно и тревожно слушаем,
наш вентилятор замер, вешает за сеткой уши.
Из проводов пропало главное, его величество,
не видимое всеми нами, наше электричество.
По ящикам, комодам и столам настойчиво ищи,
огрызок, мышью недоеденной пять лет назад свечи.
Зажги и века каменного тусклый свет,
трепещет пусть, царапает обшарпанный багет.
Без света ум наш станет глух и страшно слеп,
мне даже спать не хочется, скорей включите свет!
Пусть побежит по проводам, великое величество,
пятидесятигерцовое его количество.
Пусть двигает железные, подвластные ему тела
и прочь прогонит ночь, что в дом вошла.
Зажги хоть сто свечей, хоть двести, дело это личное,
а жизнь, не жизнь совсем, когда без электричества!

7.2025.

В саду костер

В саду костер ночной отталкивает темь,
ломает угли черные горячими руками
и языки выбрасывает перед нами,
играет может быть, или грозит меж тем.

Ночь не спешит, но зажигает фонари
средь зелени садов искрою алой
и вечер осторожно говорит
далёким лаем псов усталых.

Все будет завтра, день его и свет,
возможно, исполнение желаний.
Густеет небо тишиной над нами,
дожди прошли и далеко от нас рассвет.

Пора костру окончить танец свой,
накопленное солнце изливая,
пора уснуть ему и нам пора с тобой,
уснуть с приходом ночи, дорогая.

Все будет завтра, день его и свет,
сойдём как все во мрак наставшей ночи.
Костер не гаснет, сердце спать не хочет,
двоим покою ночью этой нет.

7.2025.

Здесь и там

Открыта дверь моя, в тепло и неба синеву,
в зелёное и желтое дыхание июля.
Картина...точно счастье наяву,
мы спим, мы в слякоти ноябрьской заснули.

Нам только кажется- та зелень и тепло,
но холод, снегу у порога намело,
а небо выплакало синеву от горя.
стада в нем белые, в нем темень станет скоро.

Я здесь и там, слуга и сын двоим,
там непогода стаскивает мой сапог руками.
Открыта дверь в день полный счастием моим,
дверь ноября, открыта быть не перестанет.

Нога по наледи небесного стекла
скользит моя, в мир жёлтого тепла.
Меж двух дверей, пока живой стою,
в июнь влюблен и должен, ноябрю.

7.2025.

Твой день

Твой день и светел и суров,
твои заботы осторожны,
не стерегут, не просят слов,
а все проходит непреложно.

Стоят столбом твои дымы
сугробы множатся, зимы.
Твои спокойные дороги,
прочь шлют печали и тревоги.

Темны обильные леса,
прельщают ягоды глаза.
Пусты пространные поляны,
сном золотым объяты страны.

И вод тревожная страна,
гнать волн ряды тебе должна.
А месяц с тучей дальних звёзд,
любовь и свет тебе принес.

К тебе в молитве масса слов,
но ты их слушать не готов.
В делах ты, в шапке облаков.
Твой день и светел и суров.

6.2025.

Доброта и долг

Меня дежурный не пускал,
в нем долг и жалость помешались,
в глазах был холод и металл,
в словах проскальзывала жалось.

Они боролись пять секунд,
пять интересных мне мгновений,
я был на все готов, но тут,
я был как повод для сомнений.

Я видел, сдаться он готов,
открыть тяжёлые ворота.
Но долг и совесть и работа,
вот куча всяких вечных слов!

Он сдался, я же тот же миг,
узнал, что я ему должник,
исчез из глаз его металл,
свой долг он мне передавал!

6.2025.

Размышление перед небольшим ужином

Жить хорошо, но мало, или плохо -долго.
Жить тяжело, нести печали груз
и черепахой старой прятаться от бога,
в ил погружаясь мутных луж.

Спать, замерзая в комнате холодной,
прочь отгоняя тень судьбы голодной.
Иль заключая цели жизни в молл,
решить- здесь божью бороду нашел?

И поместясь в кудряшек суету,
внезапно быть прихлопнутому тут.
Что ж, так и эдак тяжело,
ну, я за стол иду, не знаю, что нашло...

6.2025.

Ассоциации

Я заблудился, я в ассоциации,
мне голову вскружила тьма светил,
невольно начинает мне казаться,
причину я на следствие сменил.
Мешаю божий дар с яичницей,
ты стала по стрельбе отличницей,
я понимаю, лучше так не сочинять,
но много проще плотничать,
по доскам вечером сырым стучать.
Молчать, закатам умиляться.
Все меньше вред ассоциации,
но не могу, продолжит мне казаться,
причину я на следствие сменил,
ты стала по стрельбе отличницей,
а я- мешаю божий дар с яичницей.
И смотрит сокрушаясь, Аполлон:
-"Какого черта, сочиняет он!"
Я сочиняю, погружен в ассоциации,
я бабочкой распластан на листе,
на белой, бесконечной пустоте.
Я не могу от мысли отвязаться,
бог мой, дай отдышаться мне,
дай завершенье строчек вариации
и точку в завершение труда,
поставить не скупясь в конце, туда.
Сплести сонета маленькую вязь,
не пасть лицом при этом в грязь.
Свести с началом выпавший финал
и мысли выбрать нужный пьедестал.

6.2025.

Смерть неизвестного

Я помню в ближнем доме умер человек,
большой был дом, похож на общежитие,
а коридоры там казалось, связывали всех,
такие были в нем, связующие нити.

Он умер утром, день был выходной,
не знаю как, да от какой причины,
но вынесли лежащего, над головой,
передавая, цепью ставшие мужчины.

Мне было странно видеть это акт,
отчаянья, а может даже уважения,
когда явилась смерть и утвердилась так,
забыв приличия и умолчаний тени.

Как в древности великого вождя,
поверженного временем и боем,
отпущенного отдыхать в небесный пух.
И страхом сокрушенный двор покинул я,
но слышал разговор соседок двух,
о том, что бедный тот, страдал запоем...

6.2025.

Я тороплюсь


Ты говоришь, а я на голос обращаюсь,
я прохожу в тени твоих долин,
я километры преодолеваю,
услышать только звук потерянный один.

Бегу меж трав, заброшенных строений,
разбросанных вблизи уснувших рек.
Мешают несговорчивые тени,
спешу но прибегу уже в прошедший век.

Темнее небо, ночь длинней отныне,
день скряга отбирет у закатов медь
и ходит в тучах с ведрами стальными,
бог, перегруженный заботами медведь.

Воспоминание о будущем, о прошлом,
я тороплюсь путем, не мне положенном.
я тороплюсь, вздыхая в тишине,
но на часы укажут с укоризной мне.

Мне говорят попутчики- " Вы не забудьте,
зайдите если здесь проездом будете!"
И я киваю им согласно, я спешу,
даст бог и этот стих я на коленке допишу.

Я тороплюсь, не понимаю для чего,
такая тайна есть, желания моего!

6.2025.

Гнездо

Собрав сто веточек и мусора в гнездо,
бедняга аист думал поразить супругу.
но та, едва прибыв на место то,
в гнезде находит повод для испугу.

-Здесь укрепления нет, гнездо шатает,
а тут, мой друг, дыра в полу зияет!
Здесь лишние две веточки лежат,
на что надеялась, решив от мамы улетать!

Недаром мама говорила мне, гнездо,
собрать и укрепить, не всем дано.
Иной и трудится, а все не будь здоров,
придется выбросить отсюда лишних дров!

Но села, пышный зад свой как- то уместив,
чем аист был уже счастлив,
слетал за ветками, травой сухой,
все правил, в сумерках уже, белея головой.

6.2025.

Красный конь

Закат дотронулся до серой кожи лиц,
деревьев, сьежившихся перед ночью,
стен дома белых, падающих ниц,
пред великой тьмой, увиденной воочию.

Был вечер, холод звездный плыл,
кончался день и солнца красный пыл,
окрасил все для праздника заката,
на землю падали лучей тяжелых латы.

А пешеход понуро в темный дом спешил,
где ждёт его холодный ужин
и тучь обрывок, никому не нужен,
касался в небе тени и светил.

И видел я, конь красный был на воле,
стоял меж трав высоких в тихом поле.
Скрипели ведра у колодца, может быть, жена,
кому - то говорила, что уж спать должна...

Нас скоро ночь обьяла ненасытно,
и пропадало все, что прежде было видно.
И поле дальнее и ставший синим конь,
глаз закрывал на западе огонь.

6.2025.
Купа́ние кра́сного коня́ — картина русского художника Кузьмы Петрова-Водкина. Написана в 1912 году.

Я плыл во тьме

Я плыл во тьме, не полной, розовой, как будто
и воды плавные не в тягость были мне,
я чувствовал протяжность ночи, утро,
а всякий звук меня пронзал, возникший в тишине.

И голос слышал я, который всех дороже,
тот голос пел, смеялся и грустил, похоже,
но я значения слов его тогда не понимал.
Я просто был, я плыл, я голосу внимал.

Переходя пути, пороги и судьбы пределы,
я чувствовал свой рост из точки, ничего
и тьма первоначальная, послушна мне редела,
желания быть, косаясь осторожно, моего.

Я чувствовал, как жизнь меняет время года,
осенний долгий холод, скуку ноября
и улиц шум и суету спешащего народа
и зимний парк, наполненный сверканием серебра.

Но мне однажды ночью, шум ненастья,
вдруг приказал покинуть гавань счастья,
покровы матери с трудом преодолев,
я очутился в мире света, слез... я заревел, как лев!

6.2025.

Самая скучная книга

Читаю книгу толстую в хорошем переплете,
страницы шелестят под пальцами в полете.
Смотрю как прежде, сколько в ней картин,
жду окончания ее протяжных длин.
Ищу и нахожу последнюю страницу,
в которой взгляд мой хочет поместится,
к которой разум мой между камней спешит.
У книги переплет прекрасно сшит.
Я чувствую, как автор сам порой скучает,
как он конца забот своих желает.
Но книга длится, ход ее неумолим.
Я думал, в этом мы немного схожи с ним.
Хотел абзацем на оборванной странице,
как он, тот автор незнакомый, насладиться.
Но книги сшитой крепко, ход неумолим,
читаю книгу, заключенный, с ней един.
Тюрьма невольная, прочь брошу взгляд,
но счастья нет без маленьких преград!

6.2025.

Ночной дежурный

Отключен свет, а я зажёг свечу,
как зажигали в прошлом веке
и свет дрожит в закрытом веке,
когда я темень ощутить хочу.
Я прохожу по комнатам и там,
преследует меня резина тени,
цепляет плечи и колени
и убегает к стенам и полам.
Растет она в дрожащей тишине,
предложит танец дикий мне,
или теней театр, где на стенах,
сплетаются лирические сцены.
А в зале, где свободен интервал,
два несерьёзных па я танцевал.
Вдруг плитка на полу качалась,
стучало сердце у меня,
рука моя, огня касалась
и отстранялась от огня.
Я шел, а в зеркале окна,
плыла искра ещё одна.
Потом, в тревоге я уснул,
и сон вернул мне утра гул.
Стучали люди утром в двери,
-Ты спишь?- Спросили.
Я ж не спал теперь.
Они смеялись и не верили.

6.2025.

Сучьи дети

На пустыре, в обглоданных кустах,
в траве сухой сгорающего лета,
щенят дворняжка принесла,
ничто не попросив за это.

Ни скромной ласки, ни еды,
ни миски дождевой воды,
ни тишины у города большого,
ни сна, ни дружбы, ничего иного.

Что даст судьба, бродяга случай,
придет само, навалит тучей,
что бросит кто -то под забор,
что будет мусор или сор,

что может как -то быть съедобно,
что мясо, что ему подобно.
Труп крысы, кошка без хвоста,
и жук свалившийся с куста.

Нет ничему пренебрежения,
диктует голод свой закон
и дети сучьи с молоком,
впитают эти утвержденья-

Ешь ты, или съедят тебя,
брезгливости, нет в жизни места.
А сучье молоко, известно,
полезным будет для щенят.

Вот вырастут, возьмут сполна,
что жизнь им кажется, должна...
И среди нас родятся звери,
но сказки все, я им не верю.

6.2025.

В гостях

Ну что поделаешь, вещизм!
На плечиках висело платье
и связанное все невидимое с ним,
просило заключить тебя в объятья.
Все прошлое, застывшее в духах,
прошедшем человечьем духе,
рождающим печаль и страх,
желающем прикосновения руки.
Я по нему провел рукой,
я, нежеланный гость ночной.
Пришедший в гости и забытый.
С тобой и не с тобой, закрыты,
входные двери комнаты пустой.
Остался без тебя, шкаф, стол не в счёт.
Я слышал, как вода твоя течет,
твой воздух бил крылом в окно,
твой день кружил за фикусом панно.
Я слышал запах, я тебе докучный гость.
Уйду, исчезну, наискось,
придет смущенная, твоя подруга
и не тая улыбки, да испуга
проводит до вокзала, так пришлось.
Мы выйдем, дома твоего,
закроем дверь и больше ничего.

6.2025.

Две девушки

Две девушки седые,
весёлый разговор.
Семидесятые? Какие?
Да что прошло с тех пор?

Какие были грозы,
какие вечера!
Что нам несут морозы
и новостей игра.

Две ручки в жилках синих,
две искорки зажглись.
А вечер в окнах стынет
и замирает жизнь.

Покончено с речами,
не веселит игра.
Мы ехали, молчали,
кончался день вчера.

На остановке вышли,
не ровен шаг у них,
но провожала мысль,
фигурок двух хромых.

6.2025.

Жёлтое пальто

Такое жёлтое пальто,
такого яростного цвета,
и нам нельзя не видеть то,
что в нем идёт, в него одето.

И мысль невольно восстаёт,
и требует опровержения,
созревший в этом жёлтом плод
или одно недоразумение?

Что делать, зрелый плод срываем,
меж листьев, трепетной рукой,
потом уже поймём, какой,
тот плод, но прежде мы не знаем!

06.2025.

Кулик, болотный отшельник

Жил на болоте, между лесом и рекой,
молился тополям, осинам строгим.
Он песней тихой славил тот покой,
который был подарен богом.

Он спрашивал у неба, у луны,
у звёзд, рассыпанных, подобно зернам,
что он не получил, что дать ему должны,
а спрашивать казалось, не позорно.

Ему никто не отвечал,
но пару раз, в пылу молитв, казалось,
то засмеётся кто, то плюнет сгоряча,
то нотку пропоет небесного вокала.

Кулик упорен, ход молитв простой,
чтоб в маленьком мирке болотном,
никто не поменял бесповоротно,
его достаток, счастье и покой.

Но осенью, покойною порой,
пришел охотник с рыжей псиной,
и выстрелом одним, разбил покой,
владевший лесом, полем, всей долиной.

И трав сухая задрожала борода,
безумию богов еще не веря,
но скоро поспешили, кто куда
с мест оскверненных птицы, звери,

6.2025.

Черная вдова

/Посвящается альпинистке Шанталь Модюи, получившей прозвище "Чёрная вдова"/


Вырыв в снегу уют свой могилы,
она предалась голубым мечтам,
верит, спасут и не раз уже было,
вытаскивали, назло всем ветрам.

Странно, внизу, что рог изобилий,
река и мучает жар дневной,
но тут скала и льды облепили,
ее беспокойный покой.

Снег засыпает, молится шерпа,
тяжело дышать, а уснуть- нелепо.
Легче ли смерть, когда не один,
лижет пропасть язык лавин.

Снег засыпает, рты раскрывают,
без кислорода они умирают,
Легче ли смерть, когда не один,
ей тяжело без мужчин.

Ей помогают, ее обнимают,
носят ее рюкзаки и спасают.
Кормят, как девочку, ложечка в рот,
вздрогнула, снег над могилой идёт.

Что там? Раскинула крылышки ночь,
снега колючего танец, движенье,
пропасть тобой отобедать не прочь,
тянет к могиле ее притяжение.

Выйдешь, до пропасти шаг и второй,
два километра лететь и вращаться,
птицей была ты, когда было двадцать,
ну а теперь, счёт конечно другой.

Утром, в туманах и снежной пыли,
в насте сухом по колено ступая,
в тропах преддверия ада и рая,
двух человек в той могиле нашли.

Шерпу оставили, это традиция,
умер в горах, там ему находится,
тело Шанталь доставляют домой,
пепел Шанталь принял город родной.

Смех свой однажды она записала,
он и звучал, в сводах грустного зала.
Как завещала когда то Шанталь,
чтобы пришедшим Шанталь было жаль...

6.2025.

Тишина

Промчался звук, мы без него мудрее,
прислушиваемся, тишина смелеет.
Отчётливее шорох на дворе,
скрипение качелей, голоса детей.

Крик птиц, урчание машины,
собачий лай, назойливый и длинный,
не нужно время торопить,
мы продолжаем просто плыть.

В протяжном берегу реки, песчаном,
меж трав с цветами, в трепете берез
теряем, что случайно звук нанес
а время движет мимо караваном.

Привет! Прими тяжёлые дары,
металл и камни, ценности высокой
открой запор и темные дворы,
наполнят песни и дары востока.

Звук побеждает душу, ум мутит.
Желание одно- свободы одинокой
и тишины, пусть время не спешит,
пусть не торопит нас до срока.

Пусть явится пространство тишины.
Мы хорошо обдумать все должны,
меж шума, скрежета осоки,
пространств, завернутых во сны,
мы реки, путь ведём далёкий.

6.2035.

Сварщики

Взрывалась и горела ядовитая искра,
взгляд пробуя ужалить синим цветом,
летели искры, всем твердя об этом,
и колебались занавесок кивера.

А после, взгляд неосторожный оставлял,
себе бегущего по полю зрения зайца,
и не догнать его, как ни старайся,
в нем синий по боку, металл.

Меж занавеси, тени черные снуют,
искрой шевелит их и там они порой и тут,
звучит металл, окалину сбивают,
мне говорил один рабочий, так не забываю,
кто в сварщиках, те долго не живут.

Проходит сварка, стынет черно- сизый струп,
рабочие выходят, неудобные снимают маски,
обычные как мы и кошка щурит глазки,
когда они в тяжёлых башмаках идут.

6.2025.

Поэзия снега

Просила снега грешная земля,
раскрыли рты желтеющие глины,
земля просила, скудные осины,
реки застывшая змеиная петля.

Снег пал к утру, вчерашней бури,
ветра слабели, много легче дули,
отбросив ширмы свой предел,
небесный полог, явно поредел.

Мир нам явился, с миром -тишина
и солнце выглянуло славно,
снег контур вел, свободно, плавно,
ну, как художник после сна.

6.2025.

Рывок

Бегун бежал, коротконогий,
он будто выпрыгнул из тьмы,
отбрасывая вес дороги,
и распрямляя горб спины.

Он отрицал, он рвал пределы,
оставил путы за спиной.
Я видел, как ему хотелось,
судьбы и внешности другой!

Но не отстанет, не оставит,
он так бежал, уйдя в рывок,
а путы падали, кусками,
невидимые, прочь от ног.

6.3025.

Желуди

Я собирал под дубом желудей,
у каждого округло- молодое тело
и зелень всякого в руке моей,
созреть и пожелтеть хотела.

Я собирал их, бесполезных и живых,
холодных, от травы росистой,
день догорал и оставался мглистый,
он падал прямо у дверей моих.

Я шапочки снимал у них с трудом,
иная шапочка в руке ломалась,
и темень дня водой сочилась в дом,
под камень и дрожание металлов.

И были желуди совсем горьки на вкус,
плоды деревьев для меня огромных,
великих, но немного скромных,
каким и я однажды стать боюсь...

6.2025.

Считаю мелочь

Считаю старые копейки,
сталь прошлого, дней тусклую латунь,
чеканенные в окаянном веке,
блестящие закатным светом лун.

Вы, по рукам бродившие монеты,
преодолевшие все, холод и жару,
утерянные в придорожные кюветы,
и преданные водам и костру.

Вы не боялись крови и работы,
и подлости от нас бежавших лет,
но вымыть руки от чего- то,
захочется, окончив счёт монет.

Я соберу щедрот судьбы останки,
убогая, а все -таки казна,
но толи дело карточка из банка,
карман не тянет, пахнуть не должна.

6.2025.

Сговорчивость поэзии

Кто о чем, алкоголик о стопке,
кто покинут, о даме своей,
скряга стих сочиняет свой робкий,
посвященный полсотне рублей.
А поэзия дама такая,
терпит все, уж терпела не то,
не откажет, пиши, раз желаешь,
но потом эти вирши в растоп.

6.2025.

Воображение

Влезть в шкуру старого медведя,
изьеденную молью лет,
лежавшую послушно на паркете,
и брошенную вдруг на свет.
Почувствовать тугое время зверя,
лес черный, речку, зимний хлад,
и ощущениям своим не веря,
чихнуть и шкуру снять назад.
И быть счастливым в мире малом,
игры и вечера, камин в огне.
Смотреть, чтоб шкура не вставала,
не оживала в тишине.
Тогда сказать об этом маме,
да знать, она смеяться станет,
попросит не пугать тем вечером ее,
и вдруг ко лбу щекой прильнет...

6.2025.

Деревня

Была деревня, как- то, но жила,
меж лопухов и огородов,
была зима, метель ее мела,
а осень на голову лила воду.
Там проживали два учёные осла,
корова с маленьким теленком,
там шаркала беззубая пила
и ведра вздрагивали тонко,
когда вода поток в них пролила.
Там оживала в праздники гармонь,
а ночь, так лай благословляет сон.
Но нет деревни, в месте том сейчас,
одно название живёт у нас.

6.2025.

Отплытие

Зашевелилось все, и мы и тополя,
и будто стены старого вокзала,
холмов скудеющих, нечистая земля,
и музыка в тумане заиграла.
И видел я сквозь утро и туман
почти коричневые воды,
нетерпеливые, готовые к походу,
лишь кораблем сигнал им будет дан.
Мы двинулись печальные толпой,
как будто бы не отдых, не веселье.
Над нами облака тяжёлые висели
и шедший впереди, дрожал спиной.
Но вот сигнал, светлеют неба мути,
открыли окна круглые, каюты,
и женский голос, детские шаги,
и чайки две кривых ноги на юте,
все двинулось, все дрогнуло тот час
и город спящий вдруг поплыл от нас.
Я был на палубе, я ждал тепла и дня,
а берег близкий забавлял меня.

6.2025.

Я шел по тропинке

По тропинке я шел, по тропинке
там мне кланялись встретив, былинки
и любимые, синие льдинки,
глаз цветочных, на узкой тропинке,
улыбались мне, бой кузнеца,
беспокоил меж трав без конца.
Всюду видел знакомых мне, прежних,
прочь ушедших под осень, прилежных,
фиолетовых, красных и синих,
время ветрам колючим и ливням,
шкур сырых, сумасшествия тучам.
Осень власть, здесь получит.
Все исчезнет, кузнец и те льдинки,
и сухие поникнут корзинки,
осень скоро, я шел по тропинке.
Принесите мне девы забвений вино,
помогает от тяжести сердца оно,
по тропинке я шел, по тропинке,
будет дождь, затрепещут осинки,
да забытая птица кричала ещё,
дальше шел я, не слушал ее,
по тропинке я шел, по тропинке.


5.2025.
Исаак Левитан «Осенний день. Сокольники»

Я назначен...

Я назначен на праздник слугой,
там поют меднолицые девы,
зверь беснуется черной толпой,
и звучат колдовские напевы.
Я назначен на праздник слугой,
я несу славной кухни изыски
тяжела моя ноша, но близко,
стол, наполненный всякой едой.
Царь спешит насладится женой,
вот шатается клетка алькова,
я лишен здесь свободы и слова,
я назначен на праздник слугой.
Среди клоунов, сдавлен толпой,
потеряюсь, пред телом девичьим,
все актеры мы, это обличье,
я назначен на праздник слугой.
Сыплют меди, поднос липок мой.
Все смеются, над царскою шуткой
щюрит глаз свой луна ночи жуткой,
я назначен на праздник слугой.

5.2025.
Пир Валтасара
Рембрандт Харменс ван Рейн (1606-1669)

Глухой друг

К больному, при смерти лежащему, явился друг глухой,
да стал расспрашивать о том, прогноз ему какой,
-Твой вид, дружище - говорит- не очень свеж,
догадываюсь я, ты просто плохо ешь!
Для блюд вторых, я посоветовал бы перец да имбирь,
они скучающему скоро возвращают мир!-
На что несчастный сообщил, он месяц только воду пьет,
да редко сахаром иной раз подсластит ее.
-Вот это правильно- на то сказал глухой,-
немного, но почаще, что -то, да останется с тобой!
Немного промолчали оба, но в глухом горит
желание больного словом добрым ободрить,
он спрашивает, весело махнув рукой:
-Совсем забыл, как у тебя дела с женой?-
Больной бледнеет тут же вот его ответ:
-Дружище, год прошел, как у меня жены уж нет!
-Вот правильно, -сказал на то глухой,
-Короче боль твоя, когда живешь с женой!
Больной на друга с жалостью смотрел,
и думал-"Друг мой старый, сильно поглупел..."
А кто же доктор твой, не унимался Добрый друг,
-Зуб рвал мне доктор мой, вот это был испуг!
Теперь он в отпуске, вернётся я его сведу с тобой.
На это все уже молчал больной,
он обратился к стенке белой и совсем затих,
обоим стало ясно, что общение закончено у них .

/По мотивам суфийской притчи/
6.2025.

Десять лет

Вы разорвете ваши путы,
вы рода птиц, мои минуты,
вы жили в клетке навесу,
но я вас отпустить несу.
Открою старой клетки дверцу,
держите лапкой ваше сердце,
взмахните маленьким крылом,
свободны будете потом.
На север, юг, куда хотите,
а нет желаний, не летите.
И десять лет на месте том,
живите, погружаясь в сон.
И дань отдав пустому месту,
проснетесь вдруг,
с тоской известной.
Уж верно, это десять лет,
которых с вами больше нет.

6.2025.

Надежда

Ах вы, великие немые,
забывшие минуты,
отдали вечности,
надежды слабой путы!
Вы в камне розовом,
освещены закатом,
стихи вам принесу,
и молча стану рядом.
Но неживые вы,
не дрогнет камень,
пыль не слетит
и свиток мой руками,
вы не возьмёте,
наклоняясь в тишине.
Все камень спит
и вечно стынет.
А ветер ваш, пустынник
пропоет мне:
- Умри и может быть...

6.2025.

В стиле Бред

Детектив, чужие хлопоты,
отдыхаю, мутный день,
птицы крылышками хлопают,
встать с дивана, гнать их лень.
За движением сюжета,
не слежу, не нужно это.
Вырывает нить канву,
пять минут смотрю, усну.
Возвращаюсь в стиль и в слог
и лениво вспоминаю,
день свободный, я зеваю,
день прожить бы лучше мог,
но мне лень же, дорогая.
Сон - не сон, меж них звонок,
говорю и засыпаю,
телефон упал у ног,
день живу и пропадаю,
разбуди меня, мой бог,
дай движению пинок!
Толи дело, в понедельник,
но сегодня я бездельник,
час завесит в стиле Бред,
или здесь я, или нет.

6.2025.

Старое фото

Лежащее меж писем и бумаг,
желтеющих прошедшим веком,
которым время - самый нежный враг,
то фото с незнакомым человеком.
Я старые бумаги разбирал,
я письма из семейного архива,
немного осторожно и стыдливо,
как будто я чужой для них, читал.
Вдруг, фото. Кто такой? Не знаю...
И жалко мне, что некого спросить.
Лежит, отрезанного века
день осени, в дождях и страхе,
расмыты букв чернильных знаки,
значение которым я забыл.
Мир фиолетовых чернил,
мир слов звучавших прежде
и доверенных бумаге.
Мне осторожный голос их тверил:
"Оставьте нас покою наших сил,
покою горя и угаснувшей отваги.

06.2025.

Четырехстопный

Четырехстопный ямб, как будто,
два человека мимо шли,
и всеравно, то день, иль утро,
иль вечер звездочек пыли.
Один хромает, он как будто,
был ранен пулей на войне,
нога короче, в бинт обута
и близко оба шли ко мне.
И слышал я часть разговора
и тот, кто был в шагах здоров,
прошел размеренно и скоро,
и дальше был идти готов.
А тот, кто ранен, кто хромает,
чей шаг неровен в звёзд пыли
пойдет ли дальше, я не знаю,
он видно курит и молчит.

5.2025.

Бородино

Исторгла из себя Россия чуждый гений
он, что болезнь ее настойчиво терзал,
и внутренность ее и кость коленей,
все болью нестерпимой пронизал,
тот чуждый ей, иноплеменный гений.
Забудется она, мечтает, он уж тут!
Войска противника в полях страны идут,
звон упряжи, дыханье напряжений,
в трубу подзорную, на холме поместясь,
простор России с барабана озирает,
чуждый ей, иноплеменный гений.
Он чувствует, где кровь течет страны,
куда удары саблей, будучи нанесены,
к потере сил вести должны.
Какие следует принять защиты меры,
да где предел лежит в удачу веры.
Он знает всех в лицо своих солдат,
переставляет их, что в шахматах фигуры.
И едут маркитантов фуры,
кормить и баловать любой его отряд.
И вот Бородино, тут поле русской славы.
Здесь пушки тяжко разродясь,
с костями кровь мешали человечьей лавы.
Здесь враг смертельный получил удар,
и после съел его святой Москвы пожар.
И был исторгнут из России чуждый гений,
в снегу теряя кровь своих солдат.
Шли, замерзали, падали на черные колени,
в мольбе, остановить движение назад.
А он, вернувшись, в темном и сыром жилище,
ум острый свой напряг желанием одним.
Отряхивает пыль и воду с платья, ищет,
вернуть победу, павшую под ним.
И старый раб, слуга его каминный,
шевелит угли шпагой золотой,
становится теплее в выстывшей гостиной,
а взгляд его, потерян под Москвой...

6.2025.

Восторг и боль

Восторг и боль, в вас все -соединение,
бывает прочь толкает притяжение,
летим и не пускает связь-
над нами ваша власть,
простершаяся сквозь сухое время
и километров полосатых племя.
Вы дёргаете, нити вам даны,
всего две нити, мы подчинены.
И вместе вы, меж вами притяжение.
Восторг и боль, в вас все - соединение.
Куда одно, другое уж спешит,
так друг без друга вам не жить.
Решитесь и меняетесь местами,
а мы препятствовать тому не станем.
Так тяготит нас кушанье одно
и кажется нам, все предрешено.

6.2025.

Ещё не кончен...

Ещё не кончен буйный день,
ещё играют краски цветом,
но уж за всем движеньем этим,
раскидывает сети тень.

И прибирает осторожно,
все что себе забрать возможно.
Овраг и поле, дальний лес
и сыплет темень там и здесь.

Все понемногу исчезает,
прохожий руку потерял,
моста тяжёлого металл,
и в небе темном, птичья стая.

На небо выплыла луна,
медузой полною видна,
и где то плачут в скуке дети,
которых сна уж тянут сети.

И вот, тяжёлые лучи,
с утра измученного солнца,
терпенью трав сухих поклонятся
и страшно совий зов звучит.

6.2025.

(Сестре милосердия
Гумилев Николай

...Говорим об англичанке,
Песней славшей мужчин на бой
И поцеловавшей воина
Пред восторженной толпой.

Эта девушка с открытой сцены,
Нарумянена, одета в шелк,
Лучше всех сестер милосердия
Поняла свой юный долг.)

Поцеловала девушка...

Поцеловала девушка солдата,
простой солдат, чета не ей,
усов седеющая вата,
и прост солдат, как пять рублей.
А девушка, что ангел света,
шуршанье шелковых грудей,
солдат отмечен, ставьте мету,
пройдет тьму труб и жар печей.
Но даже если, не за это,
за все, что хитрость, да игра,
да шелк, шуршание грудное,
что приключилось не со мной,
что век в историю вошло,
что кровь, что слезы, что пошло.
Урок ли нам, тот день вчерашний,
не плюшевый, не чебурашный,
солдат же был, еще живой.

6.2025.

Ряд спиленных берёзок

Чужая дереву утрата,
корней и жизни, да всего,
желаньем, жаждой не объято,
любить не может никого.
Оно, привязанное к почве,
живёт, что узник днём и ночью.
Пересадить- оно растет,
спилить- наверное, умрет.
Но вижу, как руки обрубок,
ствол в банке с мутною водой,
да ряд ещё стоял такой.
Пила настойчиво, беззубо,
все обратила в неживое.
Как будто руки без кистей
и кровь стекает от костей.
Рабов казнили принародно,
чтоб не мечтали, что угодно.
И не бежали б от забот,
бросая в зло своих господ.
Так спиленных берёзок строй,
стоял смиренно- молодой.
Летел июнь, звенело лето,
жара окутала тела,
а жизнь по- прежнему текла,
брала начало от рассветов.

6.2025.

(Луна на море

Гумилев Николай

Луна уже покинула утесы,
Прозрачным море золотом полно,
И пьют друзья на лодке остроносой,
Не торопясь, горячее вино.

Смотря, как тучи легкие проходят
Сквозь-лунный столб, что в море отражен,
Одни из них мечтательно находят,
Что это поезд богдыханских жен;

Другие верят — это к рощам рая
Уходят тени набожных людей;
А третьи с ними спорят, утверждая,
Что это караваны лебедей.)


Три друга в лодке

Три друга в лодке, темно, осень.
Сквозь тучи продирается луна
и света столп ее относит
к чужому берегу, где дальняя страна.

Три друга пьют благословенное вино Колхиды.
Плетёная бутыль прогонит прочь обиды.
Качает лодку, красное вино,
порою прочь бежит, так суждено.

И, глядя на луны далёкой виды,
на столп, дорогу света на воде,
один из них сказал, что это девушки Колхиды,
бегут на родину от чуждых берегов в беде.

Другой решил, то души правоверных,
уходят в небо точно так, наверно.
А третий, вспомнил караваны лебедей
что осень гонит прочь из родины своей.

Но, ветер усилился, вскипело пеной море
и трое, все спешат грести домой,
отбросив в сторону вопрос простой-
Столб света лунного, что это все ж такое?

6.2025.

Мы закрытые...

Мы закрытые в маленьких кельях,
мы состаримся в них, поседеем,

никогда нас не пустят на волю,
в окна серые, смотрим до боли.

Ближний лес недоступен, дорога,
убегает от нас, колченога.

Не узнают соседские дети,
солнце слепо в окошечке светит.

Задохнётся мы в маленьких кельях,
духотой пахнут наши метели.

Мир большой нас не примет, не пустит,
день и ночь тишина в наших чувствах.

Но откроют уже, неживому,
пронесут по холодному дому.

И зажгут ворох желтой бумаги,
в день осенний у старой общаги.

5.2025.

Никольская улица, обновление

Я шел по улице и видел,
ее асфальты и дома,
свои булыжники в обиде,
собирала мрачная, она.

К ней приставало обновление,
и било пенною волной,
и в черном трауре, колени,
стыдливо прячет предо мной.

Я вспоминал и, пробираясь
меж говора чужих речей,
я вздрагивал от чувств, как заяц,
вблизи охотничьих полей.

А где -то занавес предела,
и видел я, что ком тугой,
железом схвачен, захотел,
пасть на колени, предо мной.

Нашел я почту, ход убогий,
"Пройти налево, поворот..."
и по ступеням древним ноги,
ведут, свершая мой поход.

6.2025.

Утренний взгляд на город

В моем градуснике цельсии,
перемешаны с фаренгейтами,
взглядом утренним целишься,
в те отметки нагретые.
Столбик красного спирта,
в нем пылают рассветы,
к нам пришла dolce vita,
принесла Фаренгейты.
Обогреют, помучают,
будто юг тут, субтропики,
не снегурка, Белуччи,
ходит в легоньком топике.
У фонтанов- движение,
притяжение народов-
белизна обнажения,
темнота переходов.
Дождь пройдет, точно Ялта,
настигает нас летом,
обрастаем панамами.
Может, вырастим пальмы,
ну и яблок с бананами,
в дополнение к этому?

6.2025.

Чужая боль

Твое простуженное горло,
ты кашляешь, твоя беда
и дела кажется, нет городу,
струится, щепки да вода.
Но в дни тревог и испытаний,
дни помрачений и беды,
мелеют воды между зданий,
и ход меняется воды.
А люди, став друг другу ближе,
боль чувствуют чужой руки,
когда ее по- песьи лижут,
огней сухие языки.

6.2025.

За клубникой в Люберцы

Две остановки от Москвы
и вот она, провинция!
Висят обшарпаны, мосты,
и просят обновиться.
Теснит проходов суета,
а рядом ходят поезда.
Как ты живёшь, провинция?
Такие же тут лица,
какие были здесь всегда.
Россия, не одна Москва,
она скорей, провинция.
Звучат здесь русские слова,
российский люд вертИтся,
Здесь в глубине, год- два
жить, страшно опроститься.
Курить, пить пиво, шаурму
на праздник есть великий,
купить турецкую клубнику,
а после выехать в Москву.

6.2023.

В штольне

Мы ехали и шли в отрогах гор,
в лесах, о скудости твердящих,
стволов, зубами редкими стоящих,
касался любопытный взор.
Нам штольня зев открыла жадный,
а мы под свод ступили смрадный,
оглядываясь с этих пор,
прощаясь с сумрачным светилом,
что нам милее в час тот было.
Вошли и сумрак нас объял,
мы штольни видели канал,
который расширялся вроде,
большого зала, что при входе,
нас светом слабых лам встречал.
Затем был ход, в горе пробитый,
пол ровный, аркой темный свод,
где тусклых ламп висела свита.
Иное место, власти вод,
подземных, предано казалось,
мы шли вперёд, вода плескалась,
ряд ламп, указывал проход.
Иной раз в лужи мы ступали,
иной же, под ногой металл,
шаги упругостью встречал
и долго звук тот жил в металле.
Поход продлился четверть часа,
в ряд зал, ввела та штольня нас.
Здесь много лучше освещение,
трудились люди, помещение,
как будто улей полнил шум
и дело общее смущало,
смотреть явившийся мой ум.
Но пару раз, проснувшись ночью,
ещё не открывая глаз,
я думал, в штольне я сейчас
и занят делом, как рабочий,
а штольня, не отпустит нас.

6.2025.