502 Bad Gateway


Знакомый сайт, мой сайт обычный,
сегодня ключ открыть его не смог.
Закрыта дверь его внезапно, неприлично,
ключ не подходит или отказал замок?

Вот раньше все решалось просто,
а ныне, просто лоб о дверь разбей!
Когда ты разбежался в чувствах росных,
на встречу выкатит это- "Bad Gateway".

Ты можешь разозлиться, станцевать внезапно джигу,
молчать, дышать обидой, злостью всей.
Не пустит дверь, покажет фигу
и надпись приговором - "502 Bad Gateway!"

Но после, чуть или совсем измучив,
но непременно, ты уже поверь,
откроется, пропустит в мир иной и лучший,
вновь ставшая послушной эта дверь.

Вот так в полет тебе откроют двери,
когда пройдешь таможенный контроль
и весь багаж просветят и проверят,
а неба синий стяг, дрожит над головой!

8.2025.

Стеклянные плоды

На люстре у меня,
плоды садов стеклянных,
качают сквозняки
и крутит окаянных.
Малиновый и синий,
толкаются, звенят.
Плоды садов стеклянных,
на люстре у меня.
Плоды не портит время,
к ним птица не летит
не созревает семя
в стеклянной их плоти.
И бабочке напрасно
в июне у шаров,
покажется, что красный
уже созреть готов!
Покажется, что синий,
согреть бы хоть крылом.
Но в совершенстве линий,
тот холоден стеклом.
Пусть август не тревожит,
не крутит дождь седой.
Под новый год, быть может,
толкну шары рукой.
Закружатся напрасно,
два бестолковых, те.
Два шара, синий красный,
в бесплодной суете.
Декабрьских им елей,
оттаявшую плоть,
от пыли поседели
декабрь в них живёт.

8.2025.

Проси иль не проси...

Проста и тяжела наука расставания,
меж нами пролегает холод долгих дней,
минут отвердевает выдуманный клей
и никогда уже, соединять судьба не станет,
проси иль не проси, унизишься скорей!
Меж нами поле с убранной пшеницей,
с торчащими остатками сухих ее стеблей.
Лоб расшиби, но не соединиться,
проси иль не проси, унизишься скорей!
Меж нами лес, где ели и березы,
там взгляд теряешь свой в обыденности дней.
Дождинок бег на окнах поезда и слезы,
проси иль не проси, унизишься скорей!
Проста и тяжела наука расставания,
раскрою книг пергаментную прель,
все дальше мы, но ближе мы не станем,
как невозможен в августе апрель.
Проста и тяжела наука расставания,
проси иль не проси, унизишься скорей!

8.2025.

Пустота

Я не люблю пустые строки
и давит груз цветистых фраз.
Меж ними мысли одиноко,
и скуке вить гнездо тот час.

Прочти и брось, уж взгляд стремится,
в пустое небо уместится.
Все лучше, тоже пустота,
но может что, увидишь там!

Звезду, комету или птицу,
без лишней мысли, без следа,
так дни идут, мелькают лица,
так убегает прочь вода.

Так и огонь бумагу гложет,
стихов порыв унять поможет.
Мир собираем, но всегда,
он ускользает без следа.

8.2025.

Яблочный спас

Пусть небо полниться грозою,
пусть копит воды и ветра,
с ветвей корявых надо мной,
я яблоки собрал вчера.

Листвы покровы я тревожил,
в глаза осыпалась кора.
Запасы яблок приумножил,
корзину наполнял вчера.

Они зеленые, тугие.
Их ни укусишь, их ни съешь,
такие есть, а не другие,
хоть испеки их, хоть нарежь.

Такие яблоки Россия,
дарила в темень и в глуши,
и я другие не имея,
приму с поклоном от души.

Как дар тяжёлый, дар бесценный,
не сладок, правду говорю,
приму под осень и на сене,
они созреют к сентябрю.

8.2025.

Скарабей

Ты конечно, скарабей,
ты большим мешком владеешь,
тащишь, дышишь, ты потеешь.
Так владей же им, владей!
Ты конечно, скарабей,
самый сильный из людей!
Ты взвалил мешок на плечи,
он горой, он туча, вечер,
сотней маленьких вещей
он набит, ты скарабей!
В нем наверно, есть твое
мамой куплено бельё,
с красным сердцем
полотенце,
мыло, щётка для зубов,
паста с мятой и любовь.
Ты конечно, скарабей,
ты счастливей всех людей!
Это все, ручная кладь,
это все тебе таскать.

8.2025.

Вечер конца августа

Уж вечер близится, стеной стоит к востоку,
стихает лето в шумной суете,
вдруг туча ляжет тушей одинокой
на место солнца в наглой простоте.

И ветер нам холодные рассказывает сказки,
а мы не слушаем болтливости его.
Нам август мил, нам не хватает солнца ласки,
а больше и не нужно ничего.

Мир пахнет осенью, дымком далёким,
неотвратимостью вечерних холодов.
День будет отдан достижению сроков,
а может даже, завершить движение готов.

Мы выйдем в вечер звездный и тревожный,
покинем жёлтый комнат свет
и ветер прибежит и с лаской осторожной,
передает нам осени привет.

8.2025.

Звонок

Этой ночью, темной ночью
я пописать захотел.
Хорошо, что есть звоночек,
мне звоночек прозвенел...

Снилось мне, я в океане,
я на сейнере матрос
и укачан я волнами,
но проснуться мне пришлось!

Глаз один едва открыл,
глаз другой во сне мой плыл.
Тоже буря, тоже ночью,
но звенит, звенит звоночек!

Я хотел уже уснуть,
вправо, на бок повернуть.
Все забыть, оставить, бросить,
но звонит, проснуться просит.

Что же делать, глаз второй,
открываю, холод темь:
"Не звени, отстань совсем!"
Левой, правою ногой...

Вот как славно, мой звонок,
из далёкого похода,
рыб, кривого небосвода,
мне вернуть себя помог!

8.2025.

Никто другой...

Ни кто другой, ты заключенный в этой жизни,
ты центр, середина, ось всего.
Вращает мир свои глаза, оглядывая виснет,
в пространствах взгляда твоего.

Он движет ночь колесами, светилом,
он одноликая, без задницы луна,
которая давно свой жар забыла,
но оспою до кости прожжена.

Он летний жар твой мир, твое дыханье,
твое презрение и твое желанье,
он холод твой, он тайна между строк
и также не живуч, как мотылек.

8.2025.

Дождь августа

Я ехал в городе, автобус путь чертил,
наматывая карту на колеса.
День поздний августа, а он лишаясь сил,
мечту исполнил водоноса.

Принес нам серых вод сто тонн,
и черных туч и ветра стон,
философических печалей
и рифм, что в памяти застряли.

Мне женщина, весьма преклонных лет,
что ехала в автобусе со мной,
уныло прядью закачав седой,
твердила: "Ныне лета вовсе нет!"

Я не согласен, спорить не желаю,
сам в такт движений головой качаю.
Черны ряды к нам вышедших домов,
тень между них и дождь идти готов.

Я дождь люблю, а он- освобождение,
от тяжести нависнувших светил,
от вод, оставивших движенье.
Июльский жар дожди благословил.

Будь вымыт город от жары греха,
от пыли лет освободи медвежьи меха.

8.2025.

Пустота

Давай, напишем пьесу ни о чем,
где нам ничтожество, героем будет главным,
и вкруг него, вращением закружит плавным,
рой очарованных пустот, в краю пустом.

Там будет пустота, смотреть в глаза небес,
там город пуст и парк и пруд и лес.
На площади, там мусор запустения,
жжет пустота костры и листьев тлеют тени.

Давай, напишем пьесу о пустом,
где мысль твоя взойдет пустым цветком,
на троне пустота усядется царем
и слушая ее, мы как- нибудь уснем.

Давай, напишем пьесу перед сном,
о мире удивительном пустом.
Давай, не будем думать ни о чем,
пусть время движется, а мы- замрем.

8.2025.

Все есть...

Все есть, меня же, будто нет.
Есенин есть, есть замечательный Волошин
и есть Рождественский, поэт хороший,
и Вознесенский есть, он признанный поэт.
Но я не существую, здесь меня, как будто нет.
Мне страшно, мимо ходят поезда,
в каналы втискивают тело теплоходы,
по небу самолёты пролетая иногда,
несут читающие чепуху народы.
Всем путь открыт, всему зеленый свет,
но мне от веку красный, не зелёный,
войска читателей идут и книги, что знамёна,
перед собой несут, меня в тех книгах нет.
Уж, может памятником стать на площади живым,
пусть видят, слепота кого мешает видеть им!

8.2025.

Разум

В том жертвенность и капелька печали,
в перечислении медлительном твоем,
я слышу птиц твоих, которые на нас кричали,
я слышу, как волною плещет ног касаясь, водоем.

Я вижу линию бежавших горизонтов,
неровную и вписанную в даль
и не понятно мне и жалко от чего -то
того, что вызывало как рабу твою, печаль.

Читаю строк твоих ряды переведенных,
затертых от движения веков,
и чуждых языков и холодов стотонных,
и забывания наложенных оков.

Я все миную, мыслью и желанием,
перешагну через гряды веков
и снова голос твой твердить мне не устанет,
и говорить со мною разум твой готов.

8.2025.

Август

Ветер, прохлада в лицо,
осень расправила крылья.
Женские запарусили,
белые платья кольцом.

Август уйти не готов.
Ждём беспредельности неба,
солнца- готового хлеба,
что испекает любовь.

Август, настали дожди.
Осень, сворачивай время!
Колос, готовь свое семя,
осень нас ждет впереди.

В наш палисадник цветы,
странная осени сила,
тесно, как нас поместила,
чтоб их заметила ты...

8.2025.

Пасхальное яйцо

Пасхальное яйцо испортится оно никак не может,
век и второй бежит, минуты время костью гложет.
Ложится пыль веков на луковый яйца убор,
пусть под стеклом лежит оно, но свет ему не приговор.
Служитель смотрит, глаз его в стекле моргает,
дрожит увеличительный, в руке служителя прибор.
Вот третий век накручивает лунные витки уже,
табличка близ яйца, по серебру в ней имя- Фаберже.
Не портится яйцо который век, оно фарфор...
Подходит посетитель, склонится, замрёт немного,
как будто у святынь, рождённых блеском высших сфер,
искусствовед его овал осматривает строго
и меряет линейкой деревянной лицемер...
Скрипит и вздыбится желает волнами худой паркет,
как подойдёшь, а кушать то яйцо, желанья нет.

8.2025.

Покой

Осень, клетка, чья сетка плетёная,
из ветвей золотых, законных.
Буду птичкой скакать в ней, певучей,
если будет для этого случай.
Буду птичкой скакать, но потом,
я холодным засну октябрем.
В ноябре мне та клетка наскучит,
в ноябре, собирающим тучи.
Я устану жить в клетке стальной,
сеть ее полна серой водой.
Убежать в ноябре будет случай.
В ноябре эта клетка наскучит.
Но в сентябрь, порой золотой,
так легко растерять свой покой.

8.2025.

Тяга к саморазрушению

Нет сомнения, что великая Мона Лиза уже разрушается, а это неоспоримый факт. Медленно она разрушается и верно так же, как рассыпаются собранные прежде во едино пирамиды. Камни из пирамид расползаются по плато Гиза, иные с помощью людей, иные сами, скатываясь в неизвестность. Время не любит постоянств и собраний. Оно ведёт строгий учёт всего собранного, чтобы разрушить и раскидать в стороны, стереть в пыль, сжечь в огне. Рукописи горят, еще как горят. "Придет сама смерть, разрушительница всяческих собраний!" Сгорел же второй том Мертвых душ. А Пушкин с Лермонтовым уж нечего нового не напишут. Что за ересь...рукописи не горят. Напишите что нибудь, да бросьте в огонь, сами увидите. Огню всеравно, что "На холмах Грузии...", что донос куда- то в некое учреждение...
Но чтобы разрушить, нужно же прежде создать. Собрать по камешкам этот странный, неустойчивый объект, колеблющийся и непостоянный в самом себе. Сосуд страхов и желаний, одержимости и лени.
Толкни его только,
легко толкни, почти нежно и он рассыплется, пойдет пылью и прахом. Станет ничем, золой выгоревшей до тла вселенной. Что же тогда, после? Новые планы и собрания? А чем сложнее объект, тем веселей его разрушать! Представьте, как счастливы были вандалы, круша осточертевшую, строгую, бичующую, каменную империю. Долго собирали, мучились (даже и не они, другие вкладывали труд и время) и вот некое освобождение от обязательств и всех преследующих неоплатных долгов. От всего, что было прежде. Точно выбросил теперь же, срочно, устав ждать и озлившись на себя самого, ненужную тебе вещь, что просто, год за годом лежала и занимала нужное тебе место.
Но собирать всегда сложнее, чем разрушить... или нет, не сложнее? Собирание кажется, должно быть также естественно, как разрушение, иначе бы все, вдруг разрушилось и нам предстала бы одна мертвая пустыня, в которой нет ничего и нас самих нет в ней, в том числе. Собирание просто и прямо следует из самой природы всех вещей.
Вслед за разрушением нужно собрать камни и вот, не в том ли функция наша, чтобы занять это вакантное место собирателей камней и вещей. Ну, не может природа сама создать например храм, а человек может, так же как и разрушить тот же храм потом. Или само время его разрушит, осторожно и медленно, подтачивая ветром и размывая дождями, день за днём, век за веком.
Всякое сложное имеет в себе большую неустойчивость, тягу к саморазрушению, колеблется оно на ветру истории, может и обрушится вдруг, камнепадами и лавинами. Горы растут снизу, а разрушаются сверху.
Также организм, имеющий некий, чрезвычайно развитый орган имеет в себе и свою собственную большую червоточину саморазрушения. Он неустойчив, раз он сам по себе не прост. А человек, с его чрезвычайно развитым, по меркам Земли, мозгом, также полон этих самых червоточин. Так и хочет он, рвется разрушить самого себя. Спрыгнуть с крыши например, бросится под поезд. Посмотреть хочется ему, что там будет, за великой чертой, за горизонтом событий.
Из самого внутреннего я человека всплывает эта мысль, ведущая к его неустойчивости. Тут же, спешат на помощь в саморазрушении всякие идеи и советы, коим нет числа.
Хочется человеку упиться до смерти и сдохнуть под забором истории, да что -то его удерживает. Может только жажда ещё построить, ещё создать то, что потом также неизбежно разрушится. Да ещё удерживает человека на земле естественная, как сам инстинкт, боязнь
переступить порог темноты. Все же должно создание природное не сразу пасть, а колебаться на ветру лет 60, или около того, а потом уж пасть и рассыпаться.
Интересна эта тяга саморазрушению и просто разрушению в человеке. Обычно та тяга сдерживается обществом и законом, но иногда вырывается наружу, особенно если скажут, - " Вот теперь можно!"
Безценна ли человеческая жизнь? Что за вопрос, скажут и правы будут. Кто может распоряжаться человеческой жизнью, даже тот, кто дал эту жизнь и тот не может, не имеет права. Но вот сравним ценности. Жизнь человека и стоимость автобазы. Загорелась бочка с горючим, вот- вот взрыв. Погибнет имущество ценой, предположим в миллион рублей. Главный герой фильма "Живёт такой парень" Пашка Колокольников бросается спасать имущество.(Кстати, отличный фильм, мне очень нравится, есть желание ещё раз посмотреть) Конечно ему, Пашке Колокольникову везёт, все окончилось хорошо, испугом окружающих и лёгкой травмой, так чаще всего бывает в весёлых и легких фильмах. Если бы тяжёлая травма, или не дай бог, смерть. Скажут, он сам решился, порыв, так сказать...Но если бы сравнить, жизнь и миллион рублей...
Впрочем, нет, нет. Прочь все неправильные мысли! Все обошлось, а героев не судят и нас не судят и мы не судим, а значит и не судимы будем...
Тут уж вспомним, "Ни срочность выполнения работы ни необходимость ее выполнения не являются достаточными основаниями для того, чтобы отменять правила техники безопасности!" Золотые слова.
Но Пашка Колокольников спасал гос. имущество, так сказать основу бытия нашего на сей грешной земле, а что же спасают альпинисты, идущие в зону смерти?
Более того, альпинисты ещё и сами платят свои кровные, как бы оплачивая некую виртуальную Автобазу (Стоимость восхождения на Эверест теперь варьируется, но в среднем составляет от $40,000 до $150,000 и выше. Цена включает в себя разрешение на восхождение, логистику, услуги гидов и шерпов, а также необходимое снаряжение и страховку. И это далеко не все. Просто не буду усложнять. Прибавьте еще $40,000 и на том успокоимся) Все для того, чтобы...Ну не знаю для чего! Постоять минуту на уровне полета рейсового авиалайнера, посмотреть на тучи у ног и ослепнуть от ультрафиолета. И это в лучом случае.
(Смертность на Эвересте составляет около 2% от числа всех восходителей. Это значение не кажется существенным, особенно если сравнить его с результатом настоящих «гор-убийц» вроде К2, где погибает почти каждый четвертый альпинист, или Канченджанги, где остается каждый пятый.)
Чем же это отличается от развлечения например, с русской рулеткой? Более длительной подготовкой и большими затратами... Наверное есть и необыкновенное счастье, в том, что ты все же жив и вернулся домой, к семье и детям, к обычным своим делам, не грозящим камнепадом, лавиной или черной бездной.
Конечно, желающий острых ощущений и в той жизни может многое.
Но хотелось при всём том отметить, что профессиональный высотный альпинизм безусловно нужен. Как например, пожарное дело. Или труд водопроводчика и полицейского и врача, да и всех нас, даже тех, кто не имеет лишних $150,000 на счету, но очень хочет увидеть восход солнца на высоте 8000 м над уровнем моря.

8.2025.

Острый нюх

-Твой острый нюх Луи,
позволить нам определить,
какая девушка нам,
машет платьем впереди,
Что ест в обед,
что на ночь пьет
и свежее ли носит,
в этот день белье.
Луи, дружок,
ещё обороти свой нюх,
на вышедших после дождя,
студенток двух.-
-Ах, всё бы рассказал тебе,
тот час,
но мучает мой слух,
ужасный спайс!
Как слух?
Я думал, нюхает
твой нос?
Да, правда, нюхает
мой нос,
но любопытен я
и мне лечить его
пришлось!
-Так что ж мой друг,
ты в них услышал вдруг?-
-Я слышу в них,
мою болезнь и мой испуг!
-Луи, мой друг,
тебе совет я скромный дам поосторожней
нюхай незнакомых дам!
Прикрой свой любопытный
нос платком,
да громко не сопи,
раз нюхаешь, притом!

8.2025.

Горы и низина

Уводят горы, в снег и пустоту,
дыханье отнимают жадными глотками,
расселина отверзнет перед нами,
рта пропасть, там ручьи бегут.
Немного мук, для остроты и смерть.
В лавине налетевшей мухой умереть,
секунду постоять на неживой вершине,
поставить крестик в памяти отныне.
Веди нас к небу вздыбленная твердь!
Здесь славно быть и просто умереть.
А после память, памятник железный,
иль камень с надписью простой и бесполезной.
Парк, дети шумные, фонтан,
да парочка гвоздик к недвижимым ногам.

8.2025.

Бабка на велосипеде

Через столько лет я снова на велосипеде! Руль мой прямо- таки дрожит в руках, а встречный пешеход притягивает взгляд и точно просит наехать прямо на него. Что уж говорить об автомобилях! Автомобилей теперь стало в тысячу раз больше. Прежде, лет 14 ти возрастом, я разгонялся на своем велосипеде по нисходящему вниз, к самому пруду, Измайловскому проезду и был почти уверен, в том, что там внизу не встретит меня одинокий, запыленный июньским зноем одинокий грузовичок, едущий неспешно в уснувшую днём булочную, где покупателей -то, "Раз, два и обчелся..."
В конце Измайловского проезда, когда я уже съехал с него и свернул у пруда, некий пьяница протянул к рулю велосипеда руку со словами,- "А ну -ка, посмотрим, какой у тебя велосипед!" Но я просто объехал пьяницу, как объехал бы столб, ставший внезапно на моем пути.
Теперь легковушки попадались мне навстречу то и дело, а я судорожно жался к обочинам и ловил ногой пыльный, скрипящий гравием грейдер. Как же просто было кататься на велосипеде прежде! Проезжала мимо меня машина, пылила, воняла бензином, следом за ней ещё одна. И ещё и ещё и мотоциклист тарахтел и плевался удушливым выхлопом.
И вечер, бросивший звездный плащ свой на небо, не спасал меня от машин. Одно хорошо, вдали еще, где дорога возникала меж зарослей и измученной колесами дорожной пыли, возникали онет фар.Фары приближались, ловил ногой асфальт и дал на тормоза.
Встречные велосипедисты, казалось, иронично посматривали на меня, одна девушка едва держалась за руль, кто -то ехал и вовсе оставив руль, контролируя движение каким -то чудом. Пара мальчишек вдали на дороге ехали и раскачивались из стороны в сторону, нажимая на педали. Движение их, казалось мне движением юлы, не падающей набок благодаря вращению.
Следом за мальчиками, осторожно и размеренно ехала женщина. Все они, почти без исключения стойко переносили встречу с автомобилем, а когда места на дороге не хватало, так автомобиль вилял в сторону, сам пылил по обочине. Они были точно лётчики, ведущие самолёт в лоб врагу, уверенные, тот непременно свернёт. А не свернёт, значит так тому и быть...
Получив от родителей, как должное, велосипед, я подумал немного и прежде всего снял с руля механический звонок. Нужно сказать, велосипед был не просто чем- то вроде того- "Купил да и забыл..." был он предметом некой маленькой роскоши, почти излишества, впрочем небольшого излишества, которое можно даже извинить. Отличаться от других было неприлично, одеваться ярко, казалось, почти неприличным.
Мама купила мне однажды детское пальто, голубое, с яркими желтыми якорями, точно то была форма моряка. Пальто понравилось мне, но я не решился носить его.( Что скажут мальчики!) Выделяться, чем то отличаться от остальных, значит навлечь на себя осуждение. Мама тогда же мне говорила:"Ты Саша, не жадничай, предложи мальчикам во дворе покататься!" Я предлагал. Мальчики делали круг по двору, возвращались. Точно в некотором аттракционе. Потом, следом садились другие мальчики. Один мальчик уехал со двора и я ждал его часа два и уже потом, с большим сожалением обнаружил пропажу металлических колпачков, закрывающих прежде на колесах велосипеда ниппели. У того велосипеда вообще была тяжёлая судьба, а я был нерадивым собственником. Лишившись колпачков от ниппелей, я спросил о причине пропажи вернувшегося наконец
мальчика. На то он мне ответил, что колпачков тех, мол и не было вовсе...
Тут кто -то из ожидавших своей очереди покататься по кругу двора, стал бранить нахала, а потом заявил мне, что теперь вот его очередь ехать по кругу во дворе. Мальчишки, стоявшие в круг нас толпой, напомнили ему, что велосипед -то мой... А я не хотел больше рисковать велосипедом. Я просто уехал от них, решив спросить отца, нельзя ли купить новые колпачки для ниппелей.
Помнится в детстве наехал я на одну женщину. Это был прямо ужас, а виноват в том, был сам я! Дело в том, что получив от родителей велосипед, первым делом, я снял с него механический звонок. Он был укреплен на руле и управлялся большим пальцем руки. Тот звонок, казался мне совсем уродливым и лишним, он также легко позванивал на ходу, применять звонок вообще мне показалось излишним. Кажется, в то время и пешеходов на улицах было много меньше, нежели теперь.
И вот, наехал я на женщину... Некое оцепенение овладело в тот раз мной на дороге. Взгляд притянула и не отпускала уж ее широкая и ладная икроножная мышца. Прекрасная у еее была мышца. Кажется то была правая нога той несчастной, а я двигался в тот раз сзади нее. Почему я вовремя не затормозил, уже не помню. Отвлекся, или по другой причине. А позвонить ей, было нечем... И вот она, уже почти рядом... Свернуть в сторону, значит задеть женщину боком, а это ещё много хуже. Помню, платье ее лёгкое и красивое, развевалось оно при ходьбе. Свернуть в сторону, нет, не получится, не впишусь в поворот, задену женщину, порву прекрасное, легкое платье, что казалось мне хуже во сто крат. Да и поздно уже было сворачивать. Скорость большая, я совсем близко. И въехал я в ту икроножную мышцу. Куда же, еще... Крик боли и гнева помню. От неожиданного удара женщина закричала. А я уехал, от греха подальше и не знаю, как она там... Правда и столкновение наше было не слишком сильным.
Тот велосипед я сломал самым глупым образом. Ну да, ведь не я же платил за него. Однажды, пришла мне в голову совсем дурная мысль, спускать велосипед с балкона на бельевой верёвке! Дом наш был четырёхэтажный и вот, на четвертый этаж поднимал я своего железного коня всякий раз вечером и спускал его вниз, по гладким каменным ступенькам, утром. Кстати и садится на велосипед и начинать движение мужчине, или мальчику, нужно было сначала поставив на педаль правую ногу, при том, отталкиваться левой ногой от дороги, а потом, когда велосипед начнет движение, завести левую ногу на левую педаль.
Видно вот так, садились в седло кавалеристы.Не станет же кавалерист просить коня присесть, чтобы уж самому уместиться в седле.
Так вот, однажды, пришла мне в голову очень умная идея, упростить сам процесс выноса велосипеда на улицу. Об этой бредовой мысли я оповестил знакомых мне мальчиков, (один из них обладал совсем замечательными бородавками на своих руках. Бородавки его, все были точно маленькие бутоны, не распустившихся цветов. -"Можно потрогать твои бородавки?" -Спросил я того мальчишку однажды. Он ответил мне -"Трогай!" - Бородавки были точно бутоны, с пленками, как засохшими лепестками наверху, бутоны оказались немного жёсткие внутри и я боялся, что ему будет больно, если мне чуть- чуть сжать их пальцами. " Тебе не больно?" - Я сжал один из его бутонов. -"Нет, совсем не больно. Я не чувствую ничего!"
-"А не чешутся? Я бы, сковырнул их сразу все!"- "Нет, не чешутся! Ковырять нельзя!"-
Я немного позавидовал его бородавкам, но потом, все же решил, что бородавки могут и мешать, станут чесаться и все такое...)
Мальчики стояли внизу, они собрались на улице, стояли толпой и смотрели во все глаза, на наш балкон, точно то было для них неожиданное представление, а я долго привязывал велосипед к бельевой верёвке на балконе. Наконец, я привязал велосипед к середине его рамы, чтобы висел он горизонтально, а потом, перекинул его через перила балкона. Тут какой- то мой внутренний голос, вполне явственно сказал мне- "Что ж ты делаешь, дурачок!" Но мальчики внизу собрались и ждали обещанного им представления. Взрослых никого поблизости не оказалось. Нельзя же, было обмануть их, моих зрителей. Что они все потом подумают обо мне!
Веревки на все, конечно не хватило и мой велосипед в конце концов, повис, покачиваясь, на уровне второго этажа, недалеко от вишнёвых деревьев. Было мне немного тяжело удерживать велосипед на весу, веревка резала руку. Я остановился и секунду ещё размышлял о дальнейших действиях. Стоило бы наверно, поднять велосипед наверх и я сделал уже несколько движений, вытягивая скользкую и неудобную верёвку вверх. Потом, решив что до земли и вишен велосипеду недалеко, я все же отпустил верёвку, мой несчастный велосипед полетел вниз, прямо к веткам, полным темно- зеленой листвы. Иногда в этой листве являлись нам красные вишни с удивительно сладким вкусом.
Вечером, отец сокрушенно осматривал покореженные в восьмёрки колеса велосипеда.
Меня интересовало конечно, можно ли исправить совершенную глупость и будет ли велосипед когда- нибудь совсем прежним. Отец долго подтягивал спицы неким странным приспособлением, но так и не выправил колеса окончательно. После перенесенного, велосипед двигался рывками, колеса его при том, напевали незамысловатую мелодию в такт приставшим навсегда к ним восьмеркам. Это просто выводило из душевного равновесия и я скоро охладел к велосипеду.
Мне и брату купили второй велосипед, который потом украли у нас на даче. На том велосипеде мы, чаще только я, катались года четыре, а потом охладели и к нему.
Что- то в нас стало иным, а в городе, велосипедистов на улице стало много меньше. Может, мода на велосипеды окончилась или новые дела захватили всех нас?
Мы поступили в ВУЗы, наша семья переехала в новую квартиру, жили мы теперь на восьмом этаже, а вишни внизу, выросли много позже, впрочем и те вишнёвые деревья, как- то сошли на нет. Украли их, эти вишнёвые деревца, или так, сами они посохли, уж не знаю. Мы просто продолжали жить и то был новый мир, он оказался довольно скучный.
Однажды брат сказал мне,
-"Ты, представь только, я тут увидел старуху, которая ехала на велосипеде!" Мне показалось тогда, что старуха на велосипеде, была в той жизни, явлением точно необычным.

8.2025.

Три упражнения

Три упражнения от двух морщин на коже,
от двух всего, которые тебя теперь тревожат,
от мысли грустной, от изжоги по утру,
от света мокрых туч, затеявших игру,
от дальнего урчания недремлющей машины,
от мегаполиса промокшей котловины,
тумана не рождённого над головой дождя,
да от стиха, который не могу окончить я.
От крыш, разбросанных и непослушных взгляду,
от ставших курами, деревьев у балкона рядом.
От тишины и звука пробуждения вдалеке
и капли, бесконечно бьющей по доске.
Три упражнения, всего их только три,
открой глаза и утро разгорается внутри.


8.2025.

Надежда утром

Я рад, что дождь, что торопливости нет дела,
до нашей суеты всегдашней, что взнуздать хотела.
До наших слов, до пальчиков судьбы,
я рад, что позабыли, как должны ходить фигуры, вы.
Я рад, что конь ваш прыгнуть не умеет,
что ферзь обычной выгоды не разумеет.
Я рад оставить партию как есть.
Пусть кто- нибудь другой окажет эту честь.
Пусть будет мой король сегодня не повержен.
Пошлем же, завтрашнему дню свою надежду.
Пустая мелочь как- нибудь его растормошит.
Сегодня будем спать, а завтра будем жить.
Немного счастлив я, что следую природе,
сегодня щепкой на реке, я отдаю себя погоде,
в движении приходящем, следую волне,
но все же, остаюсь ещё собой вполне.


8.2025

Булавка

Булавка старая, заржавленный метал,
желаньем прошлого овеянное тело.
В пустой вещице, что и не искал,
лежащей без движения, без дела.
Хранимой просто так, из озорства,
с чем сорок лет мои и старая Москва,
родители живые, что за чудо!
И долгий ход часов, в движении оттуда.
Я укололся, не до крови так, слегка,
когда ту вещь взяла моя рука.
Вот также память подлая, уколет
и прошлое добавит каплю боли.
и ржавость старая, бог весть каких времён,
пронзает счастье тихое и осторожный сон.

8.2025.

Поезд

Ах, поезд мой и ты стеклянная картина,
пространства, пробегающего скоро мимо.
Дома, деревья, серые, что тень столбы,
похожи вы в движении, движению судьбы.
Она крутила предо мной свое веретено,
волшебница, которой многое дано.
И так же как сейчас, увиденного взгляд,
не может, если пожелает, обратить назад.
Что пройдено, в тумане память сохранит,
а через день растает законный вид.
Но помню, в детстве я писал диктант
и автор не умел насытить взгляда там.
Он видно также, как и я сейчас бывал открыт,
в пространство родины, бегущие у поезда миры.
И в мелочах, увиденного повторить не мог,
ах поезд мой и у окна, удобный уголок!

8.2025.

Движение

День обещал быть славным, так не мельтеши квадрига,
гвоздем над речкой притороченного мига.
Пусть время не спешит, а колокол зеленый, пухлая камея,
язык тяжелый остановит, говорить вотще не смея.
Тучь, белая, лохматая гряда, движение забудет навсегда,
прилипнет краской, дрожью слабою, мазком,
той кисти осторожной, что рисует вечность днём.
Рисует и не может рисовать картину ту,
движение и дрожь мешают краскам и холсту.

8.2025.

Август- доктор

Август - доктор, отворит,
водам путь, что у двери,
немы, в летний жар молчали,
не просили, не кричали,
на порог взошли у нас,
ждали и вошли тотчас.
То -то будет им раздолье,
все зальют и лес и поле.
Речка- змейка, меж полей,
будет двигаться скорей.
Пруд заплещет меж осок,
станет уровень высок.
Побежит вода к дороге:
"Боже мой, спасите ноги!"
Все четыре колеса,
гнать, куда глядят глаза...
Дамба ляжет, но для вод,
не вопрос, найти подход.
Обойдут и окружают,
труд людской, не уважают.
Пальцем дамбу не заткнуть:
"Отворите водам путь!"
В город, в город! Там дома,
там в подвалах закрома...
Добежать до кренделей
и до меда, да скорей!
Замочить весь геркулес.
Продавец на крышу влез.
Потеряют вкус и цвет,
десять ящиков конфет.
Заскучав и сбросив путы,
разбегутся сухофрукты.
Десять рыб без головы
поплывут среди травы.
Доски, ящики, пеналы,
устремятся на каналы.
Схлынут воды в пару дней,
станет дворник всем нужней.
Труд начнет обычный свой
он зашаркает метлой,
молотком, другой работник,
застучит, который плотник.
Помним- нынче и вчера,
есть у дома доктора!
Поправляют нашу дверь,
не пустить воды теперь...

8.2025.

Ты, скажи...

(...гуляя по улицам, забрели они на безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозчичьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему ... Выслушав, Пастернак сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать это более никому другому...».)


Сколько- сколько стоит слово?
Десять лет, а может- жизнь?
Может слово, не готово,
не созрело, ты скажи.

Зреть ему под солнцем лета,
на ветвях моей души,
пить холодный сок рассвета,
не созрело, ты скажи.

Принимать дожди и ветер,
прятать бок от птиц в тиши,
жёлтых бабочек не встретить,
не созрело, ты скажи.

Быть цветком благоуханным,
что пчела растормошит,
в майском мареве туманном,
не созрело, ты скажи.

Точкой быть, в своем начале,
развиваться, стать большим
чтоб глаза его искали,
не созрело, ты скажи.

Лечь в сентябрь, в груз достойный,
в жёлтый, цвета спелой ржи.
А пока, мне не спокойно,
не созрело, ты скажи.

8.2025.

Перевозчик

Старик Акинфич взял весло,
Но раньше, слегка он курнул.
И закружило и понесло,
В недалекую эту страну.

Она же рядом, метров пятьсот,
А может и меньше, как знать!
Старик Акинфич туда плывет
И может любого взять.

Бесится в скалы зажатый Стикс,
Собакой, среди берегов.
Старик Акинфич к бортам приник,
Он бросить весло готов.

Тяжелая служба, ни ночь, ни сон,
Ругает некрепкий народ.
Возьмёт весло и закурит он,
А после на берег идет.

Затягивай лодку, проклятый Стикс,
Закручивай водоворот!
По воле богов Акинфич старик,
Туда и обратно плывет.

Вернется, получит с убогих мзду,
Опять папироску в рот.
Старик Акинфич почти в аду,
Но все же еще, живет.
19.01.2021 21-43

Что выбрать?

Перед рассветом уж, перед самым,
шаг последний остался нам.
Мы не делаем шаг, замираем.
Пусть рассвет, сам выбирает-
молча стоять на пороге дня,
или шагнуть, за черту огня.
Что бы выбрать нам, дорогая?
И тогда, начиная свой день,
мы от глаз отгоняем тень,
мы глаза свои открываем.

8.2025.

Здесь, говорят...

Здесь, говорят, помещалась тюрьма.
Кирпичи ее, помнят тени,
переходы, лестниц ступени,
осень долгая или зима...
Здесь тюремщики пили чай,
перекидывались в картишки.
Здесь, тюремная дверь излишки,
отсекала свобод.(Не мечтай!)
Здесь, по лестнице винтовой,
на допрос поднимал конвой.
Здесь, проложены провода,
по которым бежали токи,
пыль и мел потолков высоких,
взгляды узников, навсегда.
Если вниз, то встречал подвал,
мир тепла и асбестовой пряжи.
В стены пули впивались дважды,
зерен медных тусклый металл.
Здесь проходит, звучит шагами
прошлого звук или просто память,
так тяжела этих стен тишина.
Здесь, говорят, помещалась тюрьма.

8.2025.

Наполняет день...

Наполняет день мой август,
жёлтым, зноя полным светом
и зелёным, данным травам,
голубым небес, при этом.

Я сосуд несу хрустальный,
руки холод мне тревожит,
снег и лёд его печальный,
разогреть огонь не может.

Тучи снегу мне носили,
руки травы мне кололи,
мой напиток охладили,
мой напиток полон соли.

Может осенью московской,
заскучав, хрустальной льдиной,
оступлюсь дорогой скользкой
и сосуд свой опрокину?

Я пойду уже свободен,
не замёрзнуть, не согреться,
с равнодушием к погоде,
без тепла, без снега в сердце.

7.2025.

Смола

Малый город, что смола,
на руке моей,
от елового ствола,
от июльских дней.

Запах дыма соткан в нем,
мне щекочет дух,
скуден вечер здесь огнем,
на дорогах двух.

А у женщин темен взгляд,
не поймать его,
мне духи не говорят
ровно ничего.

Вечер ели обнимал,
зелень брал иглы
и рукою жаркой ал,
не стирал смолы.

Малый город прячет свет,
ночь смыкает глаз.
А смолы давно той нет,
на руках у нас.

7.2025.

Неспящие города

Не спят мегаполисы ночью,
огнями бессонно горят.
Июнь по дорогам грохочет
и август волнует мне взгляд.

Духи перемешаны с дымом,
слова исказило стекло,
в них время торопится мимо,
пол века, что месяц прошло.

Здесь звук разжимает ладони,
когда тишины просишь ты,
а музыка бьётся и стонет,
в колодцах, не знавших воды.

И здесь умирают цикады,
не выдержав такта и нот,
бессонных огней мириады
отталкивают небосвод.

Я к ним убегу из предместий,
железной дорогой и сном.
Я города сын, меня бесит,
ослепшая ночь за окном.

7.2025.

Жарко

Жарко, в солнечном июле,
два часа мои заснули.
Были заняты игрой,
сон сморил их- час, второй...
говорю: "Проснетесь, братья!"
Вижу, слов одних не хватит,
мне кивают головой,
первый- в сон, за ним- второй...
Что такое, что за притча!
Отвечают: "Не кричите,
сон полезен нам дневной!"
Первый- спит, а с ним -второй...
Я растерян, я обижен,
достаю им разных книжек.
Я читаю Моби Дик,
не поможет, спят от книг!
За журнал хватились руки,
но зеваю сам от скуки,
ужас, два часа моих
пролетают, точно Миг.
Я решил будить их громом,
походил как слон по дому,
чашку с блюдцем уронил,
все лежат они без сил.
Тут в окно влетела муха,
норовила сесть на ухо.
Погонял ее рукой,
первый час, за ним второй...
Вот явился третий час
и зовет пить чай всех нас.
Чайник старый дал свисток,
разбудить тех двух помог.
Встали сони, да за дверь,
с третьим полдничать теперь!
Достаю айвовый джем,
джем прогонит сон совсем.
Жарко, клонит день ко сну,
с чаем чашку нам одну.

7.2025.

Укладчик

Я был укладчик плиток,
вставал я, ровно в шесть.
Я брил тупою бритвой,
щеки седую шерсть.

Мой завтрак легок скромный,
как все, в дому моем.
К семи я выйду ровно,
ни раньше ни потом.

К восьми, раствор готовлю,
добравшись и пройдя,
под крышу и под кровлю
где стройка есть моя.

Обед, по расписанию,
в двенадцать, как у всех,
но через час, в строй станет,
рабочий человек!

В семнадцать стоп истома,
домой лежит мне путь,
а в восемнадцать, дома
и можно отдохнуть.

7.2025.

Черемуха

Нелюбимые дети тебя обирают,
никогда не одернешь ветвей.
Твои ягоды в срок созревают,
у заброшенных парка аллей.

Ты росла, ничего не просила,
сладость черная, ягод сухих.
Отпускаю я ветви, в них сила
и убогая точность простых.

Прохожу я, ищу у дороги,
твоих ягод простых божество.
Точно в памяти, в зарослях многих,
плод ищу, естества твоего.

7.2025.

Стылый вечер

Запад в небе собирал,
серебро да злато.
Скупо льет огня металл,
солнце небогато.

Вечер скорби, вечер стылый,
темень да туман.
Луч последний, свет унылый,
остается нам.

Тополь старый у дороги,
где огни машин.
береги прохожий ноги,
избегай трясин.

Искры света леденцами,
кружит тишина.
День уйдет, погасит пламень,
звездочка одна.

Ночь нам явится слепая,
что ей день и свет!
Обними меня, родная,
нам пощады нет.

7.2025.

Двенадцать часов

День добрел до середины,
до двенадцати часов
и на площади старинной
пал у шестерни засов.

И ударил молот другу,
в колокольный бок локтем
и на площадь, на округу
покатились брань и гром.

Две старушки лоб крестили,
сняв платочки в стороне,
а две стрелки чуть сместили,
положение во сне.

Ослик, превозмог свой груз,
скромно радуясь успеху,
а влюбленные без чувств,
повалились на телегу.

Закрывает книгу чтец,
ветер дунул в зев каминный,
день на площади старинной,
ход продолжит наконец.

Капли бросит вверх фонтан,
благосклонны рядом липы,
укрывая в зелень стан,
дрогнут кажется, стыдливы.

Рюмку пьяница допьет,
воробья поймает кошка,
вдруг закроется окошко,
на внимание мое.

7.2025.

Музыка

Кто платит, тот заказывает музыку.
О музыка, сильней звучи!
Дай растрясти жиреющее пузо
и расшатать у пола кирпичи.

Дай провернуть струну скрипучую,
теряющую строй и лад
от долгого, что сон беззвучия,
до края наполняющего склад.

Дай жизни звуку и движению,
молчание отправь в полет.
О музыка, дай жизни продолжение,
которого, та вечно ждёт.

А если выберешь молчание
и тишину застывших дней,
монету брошу на прощание
уснувшей старости твоей.

7.2025.

Перевод

Скудеет фляга без воды,
беднеет стих от перевода.
Жар сушит, выпить бы воды...
да нет, вся прочь сбежала!
Смысл расстается с пересказом,
чуждые монеты поданы взамен.
Душа отрывка прочь слетела,
не пожелала в новом быть.
А красота, старухой обернулась.
Читаю, на душе скребёт печаль.
Ах, лучше б сну предаться,
дверь души плотней закрыть!
Быть может заново прочту,
корявый стих с рассветом
и первые лучи в руинах,
забытую монету мне укажут.

7.2025.

Борт

Выходит ночь из темноты.
Тяжёлый борт воздушный,
пробует пространство
и приближается к земле,
пугая неподвижность,
домов и яблонь серых,
застигнутых врасплох.
Ближе громкий звук и я уж,
без страха жду удара.
Вмиг перейти в небытие,
вдруг растворится в тени,
что ночь нам принесла,
в большом мешке,
со звёздами, дырявом
и положила так высоко,
что кажется невольно,
он в этом мире- все.

7.2025.

Плетение

Не стоило два тома городить,
переплетать слова и дело,
вести и рвать тугую нить,
за тенью следовать несмело.

Бумагу сжечь, благословенье дня,
движением кошачьим отпуская
и год исторгнуть из себя,
тот год, что бог не возмещает.

Убить пол жизни на каприз,
судьбу вести среди безделья,
чтобы читатели нашлись,
открыть твой томик захотели.

Мир полон грязи и дерьма,
так это выльется в два слова.
Но не в пол жизни и тома
и тени мельниц и иного.

Но бог талант благословил,
он сам из той святой когорты,
что жизнь плетет, сплетает годы,
лишаясь времени и сил.

7.2025.

Бабочка

Мне снится бабочка, что машет мне крылом,
и что крыло ей, что отсутствие в ней чувства,
все равно, но я думаю, окутан странным сном,
что бабочке я снюсь, заполнив,
что в ней было пусто.
Так воды заполняют жадный до воды сосуд,
так бесконечные дожди слезу свою прольют.
И будет бабочка мне снится, жёлтым мне махать крылом
и вечность отражаться будет бесконечным сном.
Два зеркала сойдутся, в каждом будет сон.
Мне бабочка приснится, мне махнет крылом.
А вечность бесконечная, закружит жёлтым сном.
Проснусь, связь разорву, увижу, что потом.

7.2025.

Ночь темна

Ночь темна, но жива дорога,
недосказанное говорит,
а единственный глаз у бога,
освещает туман в степи.

Но устанут и эти двое,
и под утро, в четвертый час,
только псы одни беспокоят,
осторожные сны у нас.

Побелеет лицо рассвета,
закачают его ветра
и прибудут нам сны за это,
недосмотренные вчера.

7.2025.

Пространство

Мое личное пространство в городе,
обращается пленкой, вроде.
Мы в плавильне, мы перемешаны.
Кто- святые, нейтральные, грешные.
Из вагонов выходим массой,
много рукой и много глазной.
Разделяемся, не без труда,
ищем части свои тогда,
вынимаем из жара телА,
где душа их, тот раз нашла.
Ноги ищем, отростки рук,
свои головы, остатки губ.
Город, любит нас, обезличенно,
но лишает, пространства личного.
А на даче, раздув что шар,
занимает весь мир душа.
Дорастаем до белых тучь,
по слоновьи, наш шаг могуч.
Постигаем слова корней,
прозу леса, стихи аллей,
чтобы осенью, сбросив свой рост,
в улиц темень влезать пришлось.

7.2025.

Стыд

Стыд -сигарета, спрятана в кармане,
пускает дым и яркой точкой жжет.
Вопьется в руку, ждать не станет,
вот свойства, всем известные ее.
Слаб точки свет, всесильна тишина,
но сигарета тлеет, светится она,
прожжет руки неосторожной кожу.
И от души, идущей в одиночестве твоей,
к утру оставит нищим горсть углей.
Стыд сигарета, тлеть двоим похоже.

7.2025.

Иллюстрации

Над этими рисунками, таинственными в книге,
что дышат языком огня в застывшем красном миге
и зеленью лесов, ниц павших трав
и груди синих волн застывших, воздуху набрав,
была страница папиросная бумаги,
что буквам не давала очернить все яркое в пустой отваге.
Лес пышный, глаз твоих бушующий огонь
и море, отогнавшее покой рядами буйных волн.
Я оторвал листок шуршащий, белый
и буквы черные, на краске поместясь,
с тех пор немного раздражали глаз.
Когда мой взгляд бродил по райским кущам,
меж нимф танцующих, богов на все орущих,
сатиров в шкурах, потных и нагих,
венер смущенных в пене волн морских.
Я видел буквы, чье явление неуместно,
там, где стыдливость ставила листок известный.
Или на лоб Ахилла странно уместясь,
иная буква подчинит себе рассказ.

7.2025.

Люрекс

Ты говорила, леденец в зубах обкатывала,
глаза ты округляла близоруко, матово.
Слетали на витринах лепестки цветов бумажных,
от одиночества, когда ты проходила шагом важным.
Ты говорила мне, но я забыл о чем
и вот теперь, мы в вечности с тобой вдвоем.
Бывает ночь, с глазами жадно темными,
тьма набежит и прочь отступит волнами.
Свет не рождён, восток чуть теплит только,
а память предлагает мусор, мелочь, толику.
Ты говоришь, пластинкой в хлам заезженной,
ты мне рассказываешь, ныне неизбежное.
Твой люрекс светится один и призрачна та ткань
и длится разговор, его не кончить нам.
Ты глаз царапаешь мне, ночь твоя черна.
Отстань, я спать хочу, иди теперь одна!

7.2025.

Кратковременный дождь

Сегодня в Москве наступил кратковременный дождь,
и в небе сходятся тучи, которых не ждёшь.
Тяжёлые тучи, с сизым цветом крыла.
А ветра волна, по зелёным деревьям прошла.
Через августа дни, расчёской большой,
достает их сентябрь прохладной рукой.
А на пальце его безымянном, золотое кольцо
и желтеет, как будто он света не видит, лицо.
Он торопит наш день, тяжело ему ждать,
кратковременный дождь, наступает на пятки опять.
Я достану твой плащ и расправлю его не послушность с трудом,
плащ пол года назад, помогал нам бороться с дождем.
В нем далёкого дня остаётся ненужный листок
и москвы-реки отмель, оставила серый песок.
Между разных желаний и сумрачных тем,
я забыл тот дождливый, прошедшего августа день.
Мне опять расправлять непослушную ткань повезло,
снова дождь расправляет на городом нашим крыло.

7.2025.

В нашем городе...

В нашем городе маньяк,
это точно, это так.
Ходишь ночью? Осторожно,
не дойти до дому можно!

До спасительных дверей,
стен, супруга и детей.
Милой жизни продолжения,
сонных ходиков движенья.

Ночь настала, во дворе,
тени бродят в январе.
Белый снег лежит ковром,
и черны деревья в нем.

Кто идёт по снегу там?
Кто свой шаг направил к нам?
Ночь черна и белый снег,
или тень пугает всех?

Знаешь милая сама,
мужики сойдут с ума,
время, холод их гнетет,
доберется и убьет...

Скажет после, все сама,
захотела, раз зима...
год- другой, больница, тишь.
Ну иди, ты что стоишь?

7.2025.

Здесь и там

Открыта дверь моя, в тепло и неба синеву,
в зелёное и желтое дыхание июля.
Картина...точно счастье наяву,
мы спим, мы в слякоти ноябрьской заснули.

Нам только кажется- та зелень и тепло,
но холод, снегу у порога намело,
а небо выплакало синеву от горя.
стада в нем белые, в нем темень станет скоро.

Я здесь и там, слуга и сын двоим,
там непогода стаскивает мой сапог руками.
Открыта дверь в день полный счастьем моим,
дверь ноября, открыта быть не перестанет.

Нога по наледи небесного стекла
скользит моя, в мир жёлтого тепла.
Меж двух дверей, пока живой стою,
в июнь влюблен и должен, ноябрю.

7.2025.

Ускользнувшее

На север уплывает непогода,
мне слышен осторожный вздох,
снующего по улицам народа,
среди омытых каплями дорог.

Тень покидает город неохотно,
по небу стягивает северный хитон,
чья ткань из сизых перьев соткана,
а кое -где порезан даже шпилем он.

Пусть синева в прорехи бьёт простая,
но не хватает быстрого дождя,
а вот, погода понемногу набирает,
ступенек яро -жёлтого огня.

Прошедшего нам часто не хватает,
остановить его, да вечно смаковать!
Но непогоды плащ, на север уплывает
и рвет рука его о тернии преград.

А после громов, пересуды, разговоры
и августовский хохот тишины
и синих тучь надвинувшихся горы,
и это все, мы перетерпеть должны.

7.2025.

Старик

Старый кирогаз, ты древняя машина,
заключён в тебе цветной металл.
Тусклая латунная станина,
неудобных ручек карнавал.

Не дотягивает срок твой и до века,
нет истории, а все же ты старик.
Из угла забытого приехал,
неожиданно был найден и возник.

Не исчез твой запах керосинный,
ты работать хочешь, но в утиль,
уезжаешь, точно гость былинный,
выпустив от удивления фитиль.

Помню, куплен был на дачу,
но пол века с этих пор смело.
Я с тобой расстанусь, не заплачу,
прошлое готовится на слом.

7.2025.

Чем больше...

"Чем больше, узнаю людей,
тем больше нравятся собаки!"
Любитель близких нам зверей,
построил для людей бараки.

Любил он преданность зверья,
но презирал, любовь людскую:
-Чем больше, узнаю их я,
тем больше по волкам тоскую!

Он роет логово свое,
червем живет в сыром подвале
чем больше граждан узнает,
тем больше жизнь его печалит.

Он умер, пулю в рот вогнав,
в конце концов, людей узнав.
Убил любимую собаку,
жену и тем уже окончил драку.

7.2025.

Неверная душа

Душа покинула, открыла дверцу,
оставив плоти клетку ржавую,
а плоть жива, со стуком сердца
и с головой, больной державою.

Плоть ходит, шаркает ногами,
ботинки чистит в тишине прихожей
и губы мертвые словами,
обрызгивают любопытным рожу.

По телефону звонит, сообщает,
имеет счёт вполне надёжный.
Из молодой капусты щами,
в обед обедает, возможно.

А вечером, в сон отплывает
и что ей снится, той оболочке?
Но просыпается от лая
и ходит, неприкаянная ночью.

Бывает души возвращаются,
бог знает где, бывала верно,
во сне придет, в обед, за щами,
откроет дверь, женой неверной.

Тут падает в тарелку ложка,
он осерчав, вовсю краснеет:
- Где ты была, как можно!
Он жить теперь не хочет с нею.

7.2025.

Рыжие девицы

Рыжие девицы, женщины эпох веселий,
ускользнувшие от наших глаз в года.
На холстах распял вас, Ботичелли
и теперь на них вы- навсегда.

Даже если, холст не выдержит и сдастся,
если время съест тугую ткань,
вам останется всего лишь, двадцать,
вам останется рассветов рань.

Вы пришли сеанс продолжить рисований,
мастера зрачок и карандаш.
Вы застигнуты среди своих желаний
и оставлены на суд неправый наш.

Вы- живые, смотрите, как было,
обнимаетесь вы, держите холсты,
а художник, точно божество ходило,
и с моделями пришедшими на "ТЫ".

Ставшие Эолами, богами,
юноши, служанки, типажи,
божество остановилось перед вами,
контуры ведут карандаши.

7.2025.
Сандро Боттичели
Рождение Венеры 1482-1486

Ольгино

Жила здесь Ольга, не княгиня Ольга,
варила щи с капустой, пироги,
в квашне всходили томно, долго
и мужа грязные, в сенях не сохли сапоги.

А время застывало, прилипая,
к рукам осколками блестящими часов.
День проходил, как не был. "Дорогая..."-
слов не было таких, когда сдвигал засов.

Так жизнь прошла, без песни, без гармошки,
рассыпался трухой древесный спил,
у старой яблони, подался в город сын Алёшка,
писал стихи, и сильно водку пил.

А спросишь если, перевозчика седого,
махнет рукою в сторону пяти дворов,
-Ах Ольгино, тут яблок было много,
да вот теперь никто жить не готов!

Ступлю, перекестясь на челн -Харона,
он пару раз качнет и станет ровно.
Вода реки темна, что кофе,
а Ольгино на берегу, покажет темный профиль.

7.2025.

Роман с пустотой

Роман с пустотой, завязался случайно,
сидел за столом и уставился в стену, незрячий.
Тогда проступать стали трещины тайно
и пятнышко стало, как профиль изящный.

И вот она, с ним говорила свободно,
как будто минуту назад, перекинулась словом,
а мысли случайной, молчанье угодно,
но следом улыбка затеплится быстрая снова.

-Ах, милый давно же тебе, рассказать я хотела,
мне скучно, все стены меж нами да стены.
Как видишь, лицо подарила судьба мне,
но тело,
дарить не желала судьба, совершенно!

Судьбу я просила, но старую словом,
разжалобить стало теперь невозможно.
Стихия судьбы- помещать нас в готовом,
а новое сделать и выдумать -сложно.

Вот, если бы ты мне добавил хоть руку,
хоть персик груди приложил для желаний...
представь эту страшную, мерзкую муку,
век быть в задушившей желание раме...

А мы бы с тобой, вечера говорили,
пусть ветер осенний, пусть бесится стужа.
Любимый, желания женского теплая сила,
под краской засохшей с покоем не дружит...

А он изумленный, свой ужин роняя,
смахнул со стола скользким ставшее блюдце,
плеснул в говорившую чашкою черного чая
и прочь от стены, бормоча отшатнулся.

7.2025.

Без нас

Покинутый автомобиль, напоминает о себе,
качаясь на ветру июльской непогоды.
Хозяин спит, а небо копит воды
и ветер шелестит в древесной голове.
Все будет проще кажется, без нас,
пейзаж теснить не станет любопытный глаз,
деревья девками на площадь,
пройдут и сарафаны ветром заполощет,
свободный от пригляда Серафим.
Не станет кошка нервно озираться,
лишь к голубям захочет подобраться.
А площадь скоро потеряет всякий стыд
и острые углы и ста вазонов строгий вид.
Средь улицы появятся нахальные каменья
и кирпичей столетние иссохшие печенья.
Пространство отдохнёт от музыки,
прочертит небо черно- белый фильм.
Излишества- всегда одна обуза.
А мы простимся осторожно с ним
и может быть с одной всплакнувшей музой.
Хотел бы отдохнуть от нас пейзаж.
"Берёзки, станьте как- нибудь по- проще!"
Всегда вас, взгляд одергивает наш,
а также он в квадрат возводит площадь.
Хотел бы быть ручей, всего одним ручьем,
без наших взглядов, оставаться ни при чем.
Грязнуля лужа, оставаться лужей,
существовать и без лопатки малыша,
без лепестка бумаги, следа шины.
Но мы -то не хотим покинуть этот мир,
мы остаёмся неразрывно с ним,
врастаем в площади и стены,
в деревьев черные, тяжёлые стволы,
в гор, съеденные времени столы,
в пространство пенное, бушующего моря,
мы видим все, за всем, что есть, следим.
А если вдруг, закроем любопытный глаз,
что с миром станет, без следящих, нас?

7.2025.

Мы у великой сцены

Молчать и слушать голоса небесных сфер,
шуршание пыли звёздной и пространства
и черноты, забывшей свой размер
с прохладным бархатом ее убранства.

Мы у великой сцены, мы теперь должны,
уметь ее движеньем вечным наслаждаться.
Уйдем из зала, представленью продолжаться.
Есть гром, средь грома, или тишины.

Мы зрители, не первый, правда ряд,
но театральные бинокли много лучше,
рассматривать позволят нам наряд,
прыжки и пируэт забавного Петрушки.

Жаль, но не вечно наслаждаться нам,
уйдем, а представлению продолжаться
и капли вечера в огнях его двоятся,
бегут навстречу очарованным глазам.

7.2025.