Диктаторы звонят поэтам
по телефону
и задают вопросы.
Поэты, переполненные спесью,
и радостью, и страхом,
охотно отвечают, ощущая,
что отвечают чересчур охотно.
Диктаторы заходят в комитеты,
где с бранью, криком,
угрозами, почти что с кулаками
помощники диктаторов решают
судьбу поэтов.
Диктаторы наводят справку.
– Такие-то, за то-то.
– О, как же, мы читали.–
И милостиво разрешают
продленье жизни.
Потом – черта.
А после, за чертою,
поэт становится цитатой
в речах державца,
листком в его венке лавровом,
становится подробностью эпохи.
Он ест, и пьет, и пишет.
Он посылает изредка посылки
тому поэту,
которому не позвонили.
Потом все это –
диктатора, поэта, честь и славу,
стихи, грехи, подвохи, охи, вздохи –
на сто столетий заливает лава
грядущей, следующей эпохи.