Товарищ Попов
чуть-чуть не от плуга.
Чуть
не от станка
и сохи.
Он –
даже партиец,
но он
перепуган,
брюзжит
баритоном сухим:
«Раскроешь газетину –
в критике вся,
любая
колеблется
глыба.
Кроют.
Кого?
Аж волосья?
встают
от фамилий
дыбом.
Ведь это –
подрыв,
подкоп ведь это...
Критику
осторожненько
до?лжно вести.
А эти
критикуют,
не щадя авторитета,
ни чина,
ни стажа,
ни должности.
Критика
снизу –
это яд.
Сверху –
вот это лекарство!
Ну, можно ль
позволить
низам,
подряд,
всем! –
заниматься критиканством?!
О мерзостях
наших
трубим и поем.
Иди
и в газетах срамись я!
Ну, я ошибся...
Так в тресте ж,
в моем,
имеется
ревизионная комиссия.
Ведь можно ж,
не задевая столпов,
в кругу
своих, братишек,–
вызвать,
сказать:
– Товарищ Попов,
орудуй...
тово...
потише... –
Пристали
до тошноты,
до рвот...
Обмазывают
кистью густою.
Товарищи,
ведь это же ж
подорвет
государственные устои!
Кого критикуют?–
вопит, возомня,
аж голос
визжит
тенорком. –
Вчера –
Иванова,
сегодня –
меня,
а завтра –
Совнарком!»
Товарищ Попов,
оставьте скулеж.
Болтовня о подрывах –
ложь!
Мы всех зовем,
чтоб в лоб,
а не пятясь,
критика
дрянь
косила.
И это
лучшее из доказательств
нашей
чистоты и силы.
1928