Евтушенко Евгений - Я хотел бы...

Я хотел бы
       родиться
              во всех странах,
быть беспаспортным,
       к панике бедного МИДа,
всеми рыбами быть
            во всех океанах
и собаками всеми
              на улицах мира.
Не хочу я склоняться
              ни перед какими богами,
не хочу я играть
              в православного хиппи,
но я хотел бы нырнуть
              глубоко-глубоко на Байкале,
ну а вынырнуть,
            фыркая,
                 на Миссисипи.
Я хотел бы
    в моей ненаглядной проклятой
                        вселенной
быть репейником сирым –
          не то что холеным левкоем.
Божьей тварью любой,
             хоть последней паршивой гиеной,
но тираном – ни в коем
              и кошкой тирана – ни в коем.
И хотел бы я быть
              человеком в любой ипостаси:
хоть под пыткой в тюрьме гватемальской,
хоть бездомным в трущобах Гонконга,
хоть скелетом живым в Бангладеше,
                хоть нищим юродивым в Лхасе,
хоть в Кейптауне негром,
              но не в ипостаси подонка.
Я хотел бы лежать
              под ножами всех в мире хирургов,
быть горбатым, слепым,
       испытать все болезни, все раны,
                             уродства,
быть обрубком войны,
              подбирателем грязных окурков –
лишь бы внутрь не пролез
           подловатый микроб превосходства.
Не в элите хотел бы я быть,
       но, конечно, не в стаде трусливых,
не в овчарках при стаде,
              не в пастырях,
                   стаду угодных,
и хотел бы я счастья,
       но лишь не за счет несчастливых,
и хотел бы свободы,
       но лишь не за счет несвободных.
Я хотел бы любить
              всех на свете женщин,
и хотел бы я женщиной быть –
                    хоть однажды...
Мать-природа,
       мужчина тобой приуменьшен.
Почему материнства
              мужчине не дашь ты?
Если б торкнулось в нем,
              там, под сердцем,
                 дитя беспричинно,
то, наверно, жесток
              так бы не был мужчина.
Всенасущным хотел бы я быть –
       ну, хоть чашкою риса
              в руках у вьетнамки наплаканной,
хоть головкою лука
              в тюремной бурде на Гаити,
хоть дешевым вином
       в траттории рабочей неапольской
и хоть крошечным тюбиком сыра
                 на лунной орбите:
пусть бы съели меня,
       пусть бы выпили –
лишь бы польза была
              в моей гибели.
Я хотел бы всевременным быть,
              всю историю так огорошив,
чтоб она обалдела,
              как я с ней нахальствую:
распилить пугачевскую клетку
              в Россию проникшим Гаврошем,
привезти Нефертити
       на пущинской тройке в Михайловское.
Я хотел бы раз в сто
       увеличить пространство мгновенья:
чтобы в тот же момент
              я на Лене пил спирт с рыбаками,
целовался в Бейруте,
       плясал под тамтамы в Гвинее,
бастовал на «Рено»,
       мяч гонял с пацанами на Копакабане.
Всеязыким хотел бы я быть,
              словно тайные воды под почвой.
Всепрофессийным сразу.
               И я бы добился,
чтоб один Евтушенко был просто поэт,
                 а второй был подпольщик,
третий – в Беркли студент,
       а четвертый – чеканщик тбилисский.
Ну а пятый –
            учитель среди эскимосских детей
                             на Аляске,
а шестой –
       молодой президент,
              где-то, скажем, хоть в Сьерра-Леоне,
а седьмой –
       еще только бы тряс
              погремушкой в коляске,
а десятый...
       а сотый...
              миллионный...
Быть собою мне мало –
              быть всеми мне дайте!
Каждой твари –
       и то, как ведется, по паре,
ну а бог,
       поскупись на копирку,
              меня в самиздате напечатал
                 в единственном экземпляре.
но я богу все карты смешаю.
                 Я бога запутаю!
Буду тысячелик
       до последнего самого дня,
чтоб гудела земля от меня,
              чтоб рехнулись компьютеры
на всемирной переписи меня.
Я хотел бы на всех баррикадах твоих,
                        человечество,
                            драться,
к Пиренеям прижаться,
       Сахарой насквозь пропылиться
и принять в себя веру
       людского великого братства,
а лицом своим сделать –
              всего человечества лица.
Но когда я умру –
       нашумевшим сибирским Вийоном,–
положите меня
       не в английскую,
              не в итальянскую землю –
в нашу русскую землю
         на тихом холме,
              на зеленом,
где впервые
         себя
            я почувствовал всеми.

1972