Черный Саша - Бал в женской гимназии

          1

Пехотный Вологодский полк
   Прислал наряд оркестра.
Сыч-капельмейстер, сивый волк,
   Был опытный маэстро.
Собрались рядом с залой в класс,
   Чтоб рокот труб был глуше.
Курлыкнул хрипло медный бас,
   Насторожились уши.
Басы сверкнули вдоль стены,
   Кларнеты к флейтам сели,–
И вот над мигом тишины
   Вальс томно вывел трели...
Качаясь, плавные лады
   Вплывают в зал лучистый,
И фей коричневых ряды
   Взметнули гимназисты.
Напев сжал юность в зыбкий плен,
   Что? в мире вальса краше?
Пусть там сморкаются у стен
   Папаши и мамаши...
Не вся ли жизнь – хмельной поток
   Над райской панорамой?
Поручик Жмых пронесся вбок
   С расцветшей классной дамой.
У двери встал, как сталактит,
   Блестя иконостасом,
Сам губернатор Фан-дер-Флит
   С директором Очкасом:
Директор – пресный, бритый факт,
   Гость – холодней сугроба,
Но правой ножкой тайно в такт
   Подрыгивают оба.
В простенке – бледный гимназист,
   Немой Монблан презренья.
Мундир до пяток, стан как хлыст,
   А в сердце – лава мщенья.
Он презирает потолок,
   Оркестр, паркет и люстры,
И рот кривится поперек
   Усмешкой Заратустры.
Мотив презренья стар как мир...
   Вся жизнь в тумане сером:
Его коричневый кумир
   Танцует с офицером!

          2

Антракт. Гудящий коридор,
   Как улей, полон гула.
Напрасно классных дам дозор
   Скользит чредой сутулой.
Любовь влетает из окна
   С кустов ночной сирени,
И в каждой паре глаз весна
   Поет романс весенний.
Вот даже эти, там и тут,
   Совсем еще девчонки,
Ровесников глазами жгут
   И теребят юбчонки.
Но третьеклассники мудрей,
   У них одна лишь радость:
Сбежать под лестницу скорей
   И накуриться в сладость...
Солдаты в классе, развалясь,
   Жуют тартинки с мясом;
Усатый унтер спит, склонясь
   Над геликоном-басом.
Румяный карлик-кларнетист
   Слюну сквозь клапан цедит.
У двери – бледный гимназист
   И розовая леди.
«Увы! У женщин нет стыда...
   Продать за шпоры душу!»
Она, смеясь, спросила: «Да?»,
   Вонзая зубы в грушу...
О, как прелестен милый рот
   Любимой гимназистки,
Когда она, шаля, грызет
   Огрызок зубочистки!
В ревнивой муке смотрит в пол
   Отелло-проповедник,
А леди оперлась на стол,
   Скосив глаза в передник.
Не видит? Глупый падишах!
   Дразнить слепцов приятно.
Зачем же жалость на щеках
   Зажгла пожаром пятна?
Но синих глаз не укротить,
   И сердце длит причуду:
«Куда ты?» – «К шпорам».–
              «Что за прыть?» -
   «Отстань! Хочу и буду».

          3

Гремит мазурка – вся призыв.
   На люстрах пляшут бусы.
Как пристяжные, лбы склонив,
   Летит народ безусый.
А гимназистки-мотыльки,
   Откинув ручки влево,
Как одуванчики легки,
   Плывут под плеск напева.
В передней паре дирижер,
   Поручик Грум-Борковский,
Вперед плечом, под рокот шпор
   Беснуется чертовски.
С размаху на колено встав,
   Вокруг обводит леди
И вдруг, взметнувшись, как удав,
   Летит, краснее меди.
Ресницы долу опустив,
   Она струится рядом,
Вся – огнедышащий порыв
   С лукаво-скромным взглядом...
О ревность, раненая лань!
   О ревность, тигр грызущий!
За борт мундира сунув длань,
   Бледнеет классик пуще.
На гордый взгляд – какой цинизм! –
   Она, смеясь, кивнула...
Юнец, кляня милитаризм,
   Сжал в гневе спинку стула.
Домой?.. Но дома стук часов,
   Белинский над кроватью,
И бред полночных голосов,
   И гул в висках... Проклятье!
Сжав губы, строгий, словно Дант,
   Выходит он из залы.
Он не армейский адъютант,
   Чтоб к ней идти в вассалы!..
Вдоль коридора лунный дым
   И пар неясных пятна,
Но пепиньерки мчатся к ним
   И гонят в зал обратно.
Ушел бедняк в пустынный класс,
   На парту сел, вздыхая,
И, злясь, курил там целый час
   Под картою Китая.

          4

С Дуняшей, горничной, домой
   Летит она, болтая.
За ней вдоль стен, укрытых тьмой,
   Крадется тень худая...
На сердце легче: офицер
   Остался, видно, с носом.
Вон он, гремя, нырнул за сквер
   Нахмуренным барбосом.
Передник белый в лунной мгле
   Змеится из-под шали.
И слаще арфы – по земле
   Шаги ее звучали...
Смешно! Она косится вбок
   На мрачного Отелло.
Позвать? Ни-ни. Глупцу – урок,
   Ей это надоело!
Дуняша, юбками пыля,
   Склонясь, в ладонь хохочет,
А вдоль бульвара тополя
   Вздымают ветви к ночи.
Над садом – перья зыбких туч.
   Сирень исходит ядом.
Сейчас в парадной щелкнет ключ,
   И скорбь забьет каскадом...
Не он ли для нее вчера
   Выпиливал подчасник?
Нагнать? Но тверже топора
   Угрюмый восьмиклассник:
В глазах – мазурка, адъютант,
   Вертящиеся штрипки,
И разлетающийся бант,
   И ложь ее улыбки...
Пришли. Крыльцо – как темный гроб,
   Как вечный склеп разлуки.
Прижав к забору жаркий лоб,
   Сжимает классик руки.
Рычит замок, жестокий зверь,
   В груди – тупое жало.
И вдруг... толкнув Дуняшу в дверь,
   Она с крыльца сбежала.
Мерцали блики лунных струй
   И ширились все больше.
Минуту длился поцелуй!
   (А может быть, и дольше).

1922