Я тайно и горько ревную,
угрюмую думу тая:
тебе бы, наверно, иную –
светлей и отрадней, чем я...
За мною такие утраты
и столько любимых могил!
Пред ними я так виновата,
что если б ты знал – не простил.
Я стала так редко смеяться,
так злобно порою шутить,
что люди со мною боятся
о счастье своем говорить.
Недаром во время беседы,
смолкая, глаза отвожу,
как будто по тайному следу
далеко одна ухожу.
Туда, где ни мрака, ни света –
сырая рассветная дрожь...
И ты окликаешь: «Ну, где ты?»
О, знал бы, откуда зовешь!
Еще ты не знаешь, что будут
такие минуты, когда
тебе не откликнусь оттуда,
назад не вернусь никогда.
Я тайно и горько ревную,
но ты погоди – не покинь.
Тебе бы меня, но иную,
не знавшую этих пустынь:
до этого смертного лета,
когда повстречалися мы,
до горестной славы, до этой
полсердца отнявшей зимы.
Подумать – и точно осколок,
горя, шевельнется в груди...
Я стану простой и веселой –
тверди ж мне, что любишь, тверди!
1947