Ни на Юнгфрау, ни на Финстерааргорне
еще не бывало человеческой ноги.
Вершины Альп... Целая цепь крутых уступов... Самая
сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
– Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходит несколько тысяч лет – одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
– Сплошные облака застилают землю... Погоди!
Проходят еще тысячелетия – одна минута.
– Ну, а теперь?– спрашивает Юнгфрау.
– Теперь вижу; там внизу все то же: пестро, мелко.
Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них все еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни
меня.
– Люди?
– Да; люди.
Проходят тысячи лет – одна минута.
– Ну, а теперь?– спрашивает Юнгфрау.
– Как будто меньше видать козявок,– гремит Финстерааргорн.– Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли еще тысячи лет – одна минута.
– Что ты видишь?– говорит Юнгфрау.
– Около нас, вблизи, словно прочистилось,– отвечает
Финстерааргорн,– ну, а там, вдали, по долинам есть еще
пятна и шевелится что-то.
– А теперь?– спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет – одну минуту.
– Теперь хорошо,– отвечает Финстерааргорн,– опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь... Везде и снег, ровный снег и лед. Застыло все. Хорошо теперь
спокойно.
– Хорошо,– промолвила Юнгфрау.– Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
– Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над
навсегда замолкшей землей.
1878