Круглы у радости глаза и велики –
у страха,
и пять морщинок на челе
от празднеств и обид...
Но вышел тихий дирижер,
но заиграли Баха,
и все затихло, улеглось и обрело
свой вид.
Все встало на свои места,
едва сыграли Баха...
Когда бы не было надежд –
на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено,
квитанции Госстраха
и вам – ботинки первый сорт,
которым сносу нет?
«Не все ль равно: какой земли
касаются подошвы?
Не все ль равно: какой улов
из волн несет рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел
или в бою падешь ты,
и руку кто подаст в беде –
товарищ или враг?..»
О, чтобы было все не так,
чтоб все иначе было,
наверно, именно затем,
наверно, потому
играет будничный оркестр
привычно и вполсилы,
а мы так трудно и легко
все тянемся к нему.
Ах, музыкант, мой музыкант!
Играешь, да не знаешь,
что нет печальных, и больных,
и виноватых нет,
когда в прокуренных руках
так просто ты сжимаешь,
ах, музыкант, мой музыкант,
черешневый кларнет!