Петр Иванович Сорокин
в страсти –
холоден, как лед.
Все
ему
чужды пороки:
и не курит
и не пьет.
Лишь одна
любовь
рекой
залила?
и в бездну клонит –
любит
этакой серьгой
повисеть на телефоне.
Фарширован
сплетен
кормом,
он
вприпрыжку,
как коза,
к первым
вспомненным
знакомым
мчится
новость рассказать.
Задыхаясь
и сипя,
добредя
до вашей
дали,
он
прибавит от себя
пуд
пикантнейших деталей.
«Ну...–
начнет,
пожавши руки,–
обхохочете живот,
Александр
Петрович
Брюкин –
с секретаршею живет.
А Иван Иваныч Тестов –
первый
в тресте
инженер –
из годичного отъезда
возвращается к жене.
А у той,
простите,
скоро –
прибавленье!
Быть возне!
Кстати,
вот что –
целый город
говорит,
что раз
во сне...»
Скрыл
губу
ладоней ком,
стал
от страха остролицым.
«Новость:
предъявил...
губком...
ультиматум
австралийцам».
Прослюнявив новость
вкупе
с новостишкой
странной
с этой,
быстро
всем
доложит –
в супе
что
варилось у соседа,
кто
и что
отправил в рот,
нет ли,
есть ли
хахаль новый,
и из чьих
таких
щедрот
новый
сак
у Ивановой.
Когда
у такого
спросим мы
желание
самое важное –
он скажет:
«Желаю,
чтоб был
мир
огромной
замочной скважиной.
Чтоб, в скважину
в эту
влезши на треть,
слюну
подбирая еле,
смотреть
без конца,
без края смотреть –
в чужие
дела и постели».
1928