Когда мужики ряболицые,
папахи и бескозырки,
шли за тебя,
революция,
то шли они бескорыстно.
Иные к тебе привязывались
преданно,
честно,
выстраданно.
Другие к тебе примазывались –
им это было выгодно.
Они,
изгибаясь,
прислуживали,
они,
извиваясь,
льстили
и предавали при случае –
это вполне в их стиле.
Гладеньки,
бархатисты,
плохого не порицали,
а после –
шли в бургомистры,
а после –
шли в полицаи.
Я знаю эту породу.
Я сыт этим знаньем по горло.
Они
в любую погоду –
такие,
как эта погода.
Им,
кто юлит, усердствуя,
и врет на собраньях всласть,
не важно,
что власть Советская,
а важно им то,
что власть.
А мне
это очень важно
и потому тревожно.
За это я умер бы
дважды
и трижды –
если бы можно!
Пусть у столов они вьются,
стараются –
кто ловчее.
Нужны тебе,
революция,
солдаты,
а не лакеи.
Улыбка лакея приятельская –
он все, что угодно, подаст.
Душа у лакея предательская –
он все, что угодно, продаст.
Солдаты –
народ нельстивый,
ершистый они народ.
Солдат перед ложью не стихнет,
солдат на других не наврет.
Ершистые и колючие,
сложная ваша участь.
Какие обиды горючие
терпели вы за колючесть!
Вы столько их получали,
столько на вас плели.
Но шли вы куда –
в полицаи?–
Вы в партизаны шли!
Как те мужики ряболицые,
папахи и бескозырки,–
шли вы
за революцию,
шли умирать бескорыстно.
За ваше служение истине,
за верность ей в годы бед
считаю
вас коммунистами –
партийные вы или нет.
В бою вы за правду пали.
Вступаю за вами в бой,
и, беспартийный парень,
я,
революция,
твой!
Излишне меня обижают –
но это не страшно мне.
Излишне меня обожают –
и это не страшно мне.
Не страшно,
что плохо любится,
что грустен, как на беду.
Мне страшно,
что революцию
хоть в чем-нибудь подведу.
Мне еще много помучиться,
но буду прям до конца,
и из меня не получится
вкрадчивого льстеца.
И пусть не в пример неискренним,
рассчитанным чьим-то словам:
«Считайте меня коммунистом!» –
вся жизнь моя скажет вам.