На сходнях

- - - - - - -



И снова тишина взамен веселья.
Свидетели – огни на снежных ёлках.
Под снегом плюш отточенных иголок,
лёд молодой, хрустяще-колкий,
и новый день, катящийся на мельню.

А Старый Год лежит и спит в кювете,
отдав весь груз, пустым локомотивом.
Экзоскелетом добавлял мне силы,
притворно улыбался изобилью,
соломой падал в ноги под колени.

Для шулера алмазы вместо денег
из банков сыпались, да что в них только толку;
мешок с иголками не бросишь в топку,
в пустыне для чего весло и лодка?
Но лишь теперь понятна мне проверка.

Ныряльщик тренируется на злато,
чтобы на блеск идти, когда не явно
руно сверкает древних аргонавтов,
а водоросль глубинная скрывает,
таит в себе надежду и награду.

Чтоб в груде стёкол распознать алмазы,
услышать нужно звук отскока
от плит иридиевых, видеть отблеск –
спектральный всплеск. Но если косен
определитель, алмаз неотличим от страза.

Как бы то ни было, урок преподан.
Из года в год и стразы, и алмазы
песком, минутами, часами шли сквозь пальцы.
Год – ростовщик. Пошла ли плата
на пользу? Багаж не полон или полон?

И Старый Год со мной возился.
Был нянькой, преданным папашей.
Делился нашим и не нашим.
Что к сердцу – ближе; от сердца – дальше.
Имён не счесть, не счесть фамилий.

И будучи уже на сходнях,
почти пустой, хромой и пыльный,
случайно, вскользь, промолвил имя…
И молния не пожалела линий,
а дождь песок смочил в ладонях.

Встречаю новый, тихий полдень.
И в Новый Год, конечно, верю.
Он мне предложит свои мерки.
Я – расспрошу его о ветре,
чьё имя мысли мои полнит.