Опий

- - - - - - -



Ходок сказал: – Ты слишком слаб,
и твой костёр уже не нужен.
Я – Всемогущая Скула' *!
Повелеваю: – И в грядущем,
и через прошлое в Теперь
померкнет видимость на дверь,
открыв которую, во Свет,
всему зверью с хвостом крысиным
и прочим прихвостням теней
бежать от искры, как от смерти,
ведь свет для них сильнее плети.
Хоть верь, не верь, кляни судьбу,
как это делал ты не раз
и удивлял Нас постоянством,
дверь отдаляется в пространство.
И Дух, влекущий свет во тьму,
трепещет крыльями Споримы **.
Их мириады *** и они
невидимы, неоспоримы!

Ходок исчез, и я привстал.
Контужен был или разбужен…
Исчадие моё – диван так заскрипел,
что сотни ружей, издав неслаженный салют,
почили б скромно в тишине
морской размерности прибоя.
Я снова слышал шум волны
и аромат прибрежной хвои…
В бледнеющем окне Луна
пробита облаком… Покои,
кальян, клавир, экран и мышь,
и ты со мною говоришь
на сложном языке Эзопа.
Мной целиком владеет опий;
пришелец странный; его сказ.
И я внимаю тайну ночи:
окно, Луна и дверь во Свет,
затянутая чьим-то сглазом.
Пишу тебе в tg: **** – "Привет!"

Но отступает смысл от строк.
Мне снова Дух ночной пророчит,
что накрывающая тьма Он сам, он ночь и,
что он хочет, всё время, превратиться в Свет.
И просит тайну уговора не разглашать,
что всюду воры, гниль и смрад,
и, как бы, он немного рад
со мной такому разговору.
Мы подружились. Он и я теперь
болтали без умолку.
Я задавал ему вопрос.
Он хитро отвечал и колко,
и бабочки в свечном огне горели,
падали и дохли, корчась,
словно на иголках.
Я повторял ему вопрос:
– Когда Великий вставит в перекос
Священный Клин, и ось беды
подломится под Миром?

А Он мне про Памир, покуривая опий,
про то, что снова "волчьи копи"
гребёт заморская рука. И я устал.
И попросил, отдав свою свечу в подарок,
чтобы избавил от кошмаров больные
судьбы матерей.

- - - - - - -

Ревела тишина!
Из недр космического плена
огромная Вина тянулась
стоя на коленях, седая,
в остатках кожи и волос, истлевших
и срывающихся в Вечность.
Раскручивал невидимый Борей над ней
планету, судьбы и её судьбу.
Наш шар, большой и плавный,
красивый, благородный, голубой,
почти не тронутый в движении своём,
со всей великой нерушимой правдой,
воспринимался, как искусственный фантом.

И неожиданно ударил свет.
Проёмы, двигаясь по кругу,
энергетические дуги стремили
к центру колыбели.
Мгновение застыло.
Видения редели.
Из множества дверей
теперь одна отбрасывала тень,
полуоткрытая. Там, в моей келье,
где гость непрошенный от света уцелел,
по-прежнему свеча горела.
Он уходил и растворялись жесты,
в которых отличить пытался я знакомые черты:
упрёка, благодарности приятия порока;
ни устремлений в нём, ни суеты. Такой же порох
на горниле рока под гнётом управляющей пяты.
Уже без пафоса, безвольный и влекомый, Он
исчезал, и взгляд, бродивший глаукомой, искал
меня среди теней.
Кощей, протягивая руку без плоти и хрящей,
прощался, подтверждал поруку рукопожатием.

Я сжал сильней его стальные мощи.
Машина бедствий и смертей была пьяна.
Кальян дымился, и моя вина средь прочих
бродила пьяной тенью у окна.








* нарыв, болезнь, изъян
** вид моли
*** одна мириада = десять тысяч
**** Telegram Messenger