Послушай, если нам стереть
С лица привычные обиды
И весело на мир смотреть,
Отнюдь не подавая вида,
Что в наших душах льют дожди,
Что там — сырой октябрь и слякоть,
Но всё плохое — позади
И незачем, как дети, плакать;
Послушай, может быть тогда...
Хотя, я знаю, будет то же:
Нас предрассветная звезда
Красой своей не потревожит.
Уже от нас не далеки
Забвенья серые туманы...
А крылья сна — они легки,
в наивных снах ведь нет обмана.

Как правило, сидим мы по домам:
О нас соседи близкие не знают.
Мы — тяжкий крест усталых наших мам,
Что нас всю жизнь, как малых, опекают.
Мы терпим одиночество, тоску,
А боль — подруга бедной жизни нашей...
Вам не понять, сколь на своём веку
Мы съели боли вместе с манной кашей.
Но вот живём и смотрим в небеса.
Из тишины, душевного томленья,
Лучистое, как на цветке роса,
Рождается порой стихотворенье.
И только здесь, в пространстве наших грёз,
Мы можем позабыть о нашей боли.
Вы нас не принимаете всерьёз;
От этого мы хуже стали, что ли!?
Отчаянья в нас нет, ведь нам дана
Возможность сладкая летать в мечтах, как птица.
Для творчества нужна лишь тишина
И монитор иль чистая страница.

В серебряном свете луны
Не видно моих седин...
Пусть ночи, как прежде, длинны,
Но ты теперь не один!

Мы редко друг другу звоним
И встречи порой коротки,
Но, как святыню, храним
Пожатия верной руки.

Ты счастлив был (знаю!) с другой,
Я выпила горя до дна...
Но встретились мы, дорогой,
И стала тебе я нужна.

Да, выросли дети у нас!
Но, вряд ли они поймут,
Что светом любимых глаз
Сейчас их родные живут;

Что каждый короткий миг
Для жизни неповторим,
И поздней любви язык
Понятен лишь нам двоим.

Найти мне хотелось бы остров
(По карте найти, без затей),
Где травы огромного роста
И где очень мало людей.

Там будет, по-прежнему, тихо,
Так, будто и нету смертей...
В высоком гнезде аистиха
Спокойно выводит детей;

Там будут кричать попугаи
И сниться красивые сны,
В которых легко разгадаю
Итог этой дикой войны.

...Сменяются зимы и вёсны,
Кривятся земные пути,
Но этот счастливейший остров
Увы, никогда не найти.

Витаминный коктейль облаков
Пью глазами и чувствую счастье.
Видишь солнца чизкейк? Он таков,
Что его не разрежешь на части.

Ну, пожалуйста, лишь откуси
Только корочку с правого краю!
И меня ты о важном спроси,
Самом важном! Ведь хочешь? Я знаю!

Как шампанское, будет играть
Наша радость, по-детски ликуя.
...На губах моих тает опять
Робкий вкус твоего поцелуя.

Послушай, если нам стереть
С лица привычные обиды
И весело на мир смотреть,
Отнюдь не подавая вида,
Что в наших душах льют дожди,
Что там — сырой октябрь и слякоть,
Но всё плохое — позади
И незачем, как дети, плакать;
Послушай, может быть тогда...
Хотя, я знаю, будет то же:
Нас предрассветная звезда
Красой своей не потревожит.
Уже от нас не далеки
Забвенья серые туманы...
А крылья сна — они легки,
в наивных снах ведь нет обмана.

Ты видишь: вновь солнце упало
В прохладный туман за рекой
И ветер вздыхает устало,—
Бедняге пора на покой!

Ты видишь: рассыпались звёзды
Из старых небесных прорех...
Закату кровавому поздно
Замаливать тяжкий свой грех!

Ты видишь: чернеют овраги,
Что сыростью затхлой полны...
Увы, не придаст нам отваги
Кривая усмешка луны!

Идти нам уже недалече
До нашего, милый, села,
Да ноют усталые плечи —
Им ноша давно тяжела.

И пусть за спиною в котомке
Лишь книги да хлебушка фунт:
От пота намокли постромки
И плечи неистово трут.

Ты слышишь: кукушка кукует
О брошеных ею птенцах...
А дома — ребята тоскуют
О нас, заплутавших отцах.

Мы им дорогие подарки,
Мы книги ребятам несём!
Зимою, при свете огарка,
Учить их неспешно начнём.

Я знаю: фортуна на свете
Никем не даётся взаймы,
Но всё же надеюсь, что дети
Удачливей будут, чем мы.

Как правило, сидим мы по домам:
О нас соседи близкие не знают.
Мы — тяжкий крест усталых наших мам,
Что нас всю жизнь, как малых, опекают.
Мы терпим одиночество, тоску,
А боль — подруга бедной жизни нашей...
Вам не понять, сколь на своём веку
Мы съели боли вместе с манной кашей.
Но вот живём и смотрим в небеса.
Из тишины, душевного томленья,
Лучистое, как на цветке роса,
Рождается порой стихотворенье.
И только здесь, в пространстве наших грёз,
Мы можем позабыть о нашей боли.
Вы нас не принимаете всерьёз;
От этого мы хуже стали, что ли!?
Отчаянья в нас нет, ведь нам дана
Возможность сладкая летать в мечтах, как птица.
Для творчества нужна лишь тишина
И монитор иль чистая страница.

Как хорошо. На свете есть дома,
Где душами не властвует зима,
Где для друзей сердца и двери — настежь!
А здесь все годы мелкий снег идёт
И писем от тебя никто не ждёт,
Да и писать ты, в общем-то, не мастер.

Как хорошо, что в доме есть камин,
Что вечерами ты грустишь один
Под старые царапины винила;
Что твой мирок из тёплых сказок свит:
Твоя душа, как в коконе, в нём спит,
Пока её беда не «зацепила».

Ты по привычке продолжаешь жить,
Вот точно так, как мелкий снег — кружить,
А жизнь-то за окном — проходит мимо!
И ты сидишь в объятиях тоски
И думаешь: «Разбиться б на куски,
Как эта груда старого винила!».

Ах, осень! Твоего прихода
Поверь, я с нетерпеньем жду!
Как лист опавший, год от года
Мечты несбывшиеся жгу.

И снова дым, сырой и едкий,
Окутывает старый сад,
Где нет плодов — на каждой ветке
Ошибки горькие висят

Так тяжелы: протянешь руку —
Огнём геенским обожгут;
Они чудовищную муку
Раскаянья в себе несут.

Раскаянья, что запоздало
На добрых три десятка лет....
Была я жадной: было мало
Друзей, которых больше нет,

Любви, что так легко сгорела
Свечой на яростном ветру...
Скажите, что теперь за дело
Всем до того, что я умру!?

Всё так же будет дождик капать,
А клёны — лить прощальный свет...
Вам обо мне не стоит плакать
Всё потому, что смерти нет!

Смотрите чаще в небеса:
Там, далеко — за облаками —
Я думаю, следят за нами
Всех наших ангелов глаза.

Они не сохранят от бед
И не дадут порой совета,
Но так отрадно знать, что где-то
На самой дальней из планет

Есть те, кто твёрдо верит в нас,
К кому мы можем обратиться
И всей душою помолиться
В наш самый трудный, горький час!

В безоблачной голубоглазой выси
Я вижу, сердцем чувствую, Христа
И ту, о ком слова мои и мысли,
Рыдающую вечно у креста.

О, сколько Ты ещё молиться можешь
Чтоб Сын Твой, справедливою рукой,
Не доставал свой гнев, как меч. из ножен,
А лишь дарил нам благостный покой!?

Но льётся кровь и матери седеют,
А у кого-то совесть тихо спит.
У тех, кто и помыслить не умеют,
Как сердце материнское болит.

Ветерок паутинкой тонкой
Вновь щекочет твоё лицо —
Это осень больным ребёнком
Выбирается на крыльцо.

Ей, несчастной, ничто не мило:
Даже солнца холодный свет.
Журавли, пролетая мимо,
Шлют — печальной ей — свой привет.

Стае вслед посмотрев тревожно
И к земле обратив свой взгляд,
Осень, поступью осторожной,
В засыпающий входит сад.

Там — среди пожелтевших веток —
Громко каркает вороньё;
Тонко плачет синица где-то,
Проклиная житьё своё.

И от этой душевной боли,
Нежным сердцем устав страдать,
Осень тихо уходит в поле,
Под седым дождём умирать.

Смотрите чаще в небеса:
Там, далеко — за облаками —
Я думаю, следят за нами
Всех наших ангелов глаза.

Они не сохранят от бед
И не дадут порой совета,
Но так отрадно знать, что где-то
На самой дальней из планет

Есть те, кто твёрдо верит в нас,
К кому мы можем обратиться
И всей душою помолиться
В наш самый трудный, горький час!

Отчёркивая на полях
места и главы...
Б.Пастернак

«Отчёркивая на полях
Места и главы»,
Вновь пишем мы, душой в слезах,
Не ради славы;
Но, заполняя вновь тетрадь
Любовной чушью,
Затем мы пишем, чтоб понять
Свою же душу.
Бывает так: то, в чём порой
Признаться страшно,
Выплёскивается волной
На лист бумажный
И, — в расстановке запятых,
Тире и точек, —
Бывает истин непростых
Сосредоточье.
С пристрастием ведёт душа
Своё дознанье:
Вытягивая не спеша
Из подсознанья,
Чтоб не пропало ничего
(лишь в этом сила!)
Когда обидела кого,
Кого — любила.
Всё это соберёт душа
И — по порядку —
Напишет утром, не спеша,
В мою тетрадку.

Вновь сентябрьский день роскошен:
Лёгок, весел беззаботен;
Октябрём ещё не спрошен
О проделанной работе.

И решил сентябрь-повеса
Отдохнуть от дел немножко...
Вот идёт по кромке леса,
Собирая гриб в лукошко,

А к нему берёз-невесток
Робко тянутся ладошки,
Шепчут: "Хорошо нам вместе —
Не спеши, постой немножко!

Солнцем ласковым согреты,
Мы страшимся лютой стужи.
Ты продли, продли нам лето!
Будь нам другом, братом, мужем!

А за это обещаем
Золотой платить монетой..
Всё ты можешь (мы-то знаем)!
Так продли, продли нам лето!"

Но сентябрь глядит надменно:
"Ваших медяков не надо!
Отберу я, непременно,
Весь янтарь у винограда!

Ну, а вам зима отпустит
Меха лёгкого на шубы,—
Лишь не предавайтесь грусти
И не будьте с нею грубы."

И ушёл, оставив бедным
Лишь туман да паутину,
Завершив штрихом последним
Ранней осени картину.

Я б хотела съездить к тихой речке:
Я давно хотела съездить, брат, —
Вновь увидеть как берёзы-свечки
Зажигает ветреный закат.
Вновь услышать, как пищит комарик
Песенку нехитрую свою;
Вновь увидеть, как луны фонарик
Разбивает водную струю, —
Ранним утром жаворонка слышать
Где-то там — в рассветной полосе,
Кожей ощутить, как ветер дышит
В до сих пор нескошенном овсе...
Я б хотела... Скромное желанье!
Только на пути полно преград.
И шепчу себе я в оправданье:
"Счастье детства не вернуть назад!"

Кажутся мне облака
Пастилою и зефиром
Или, пролитой Эфиром,
Тонкой струйкой молока.

Как воздушны, как легки
Эти белые колечки!
В них присутствуют, конечно,
Пышно взбитые белки.

Красотою их давно
Я привыкла любоваться,
Но их вкусом наслаждаться
На земле нам не дано.

Дождик целый день хлопочет
И лопочет без конца.
Что-то он сказать мне хочет
Там — у самого крыльца.

Ну, сказал бы по порядку
( и не надо слёзы лить),
Может, я забыла грядку
С огурцами прорыхлить?

Может быть созрели вишни
И пора их собирать?
Ну, сказал бы мне чуть слышно,
Но зачем же так рыдать!

Милый дождик! Обещаю
Не валяться на боку!
Я пирог вишнёвый к чаю
Завтра утром испеку!

"Кругом семенящейся ватой
Подхваченной ветром с аллей,
Гуляет, как призрак разврата,
Пушистый ватин тополей."
Б. Пастернак.

Ты выйдешь на улицу рано,
Накинув на плечи пиджак,
Себя вдруг почувствуешь странно:
Всё в мире сегодня не так.

Кругом семенящейся ватой,
Подхваченной ветром с аллей,
Гуляет, как призрак разврата,
Пушистый ватин тополей.

Как вор, он залезет в карманы
И спрячется за воротник...
Из старых любимых романов
Сюда он, быть может, проник.

Он снегом ложится на крыши
И делает мягким твой шаг;
Он ветром взметается выше,
Но трудно при этом дышать.

Быть может, как пух тополиный,
Рождаются где-то стихи,
Под песню весны соловьиной,
На тоненьких ветках ольхи

И с ними бредёшь ты по свету,
И с ними бок о бок живёшь;
Как светлую оду поэту,
Стихи эти сердцем поёшь.

Знаю твёрдо: воскресну!
Но — зачем я живу?
Чтобы каплей небесной
Тихо кануть в траву?
Или с громом весёлым
В душный августа зной
На деревни и сёла
Вдруг пролиться грозой;
И сады, и газоны
Хорошенько пролить,
И с геранью вазоны
Допьяна напоить?
...А когда оскудеет
И затихнет гроза,
Кто-то мудрый наденет
Вновь очки на глаза
И в тетради запишет,
Как всегда — без прикрас,
Что сегодня вдруг вышел
Славный дождик у нас.

Как королева некая,
Фантазии полна,
Ярчайшая рудбекия
В саду моём цветёт.

Коричневое донышко,
Лучами лепестки —
Оранжевое солнышко
Не обожжёт руки!

Коль на пути вам встретится
С цветком тем, старый сад,
То добротой засветится
На миг усталый взгляд!

Когда в осенней пасмурной тоске
Брожу на ощупь. как в сыром тумане,-
Я след твой вспоминаю на песке
И твёрдо знаю: память не обманет.

Как Ариадны нить, она верна
И уведёт нас снова за собою
Туда, где день и ночь кипит волна
И сосны ровно дышат в такт прибою.

Так грустно мне… Дай выпью чаю
С меллисой, мятой, чабрецом.
Опять по детству я скучаю:
Хочу поговорить с отцом.
Я помню детские качели
И рук его сильнейший взмах…
И я взлетала выше ели
Успев промолвить только: «ах»!
А руки папины сильнее
Раскачивали доску мне
И, с каждым разом, всё вернее
Я вновь взмывала к вышине.
Остались милые прогулки
Лишь в памяти ушедших лет.
Со мной лишь хруст свежайшей булки,
Да чая пряного букет.

Скоро утро улыбнётся,
Сквозь малиновую тишь,
И над миром встанет солнце!
Что же ты так сладко спишь!?

Просыпайся поскорее!
Взяв лукошко, мы пойдём
В царство деда Берендея...
Там малины наберём.

Там чудесно пахнут травы,
Окропляя нас росой.
Если хочешь, на поляне
Ты побегаешь босой.

Сколько радости и света
Дарит нам любимый лес!
Это - целая планета
Тайн, загадок и чудес.

А день субботы нынешней —
Прозрачный и сквозной,
Зелёным маем выношен,
Прошит голубизной.

С пригорка речка быстрая
Сбегает в лог сырой
Пытается, искристая,
Заигрывать со мной.

Волною мелкой стелется,
Ласкается у ног:
Своим секретом делится
И ритмом новых строк.

И будто шепчет: " Люба ли
Тебе моя строка!?"
...Серебряными трубами
Звенит, поёт река.

Папа Игорю сказал:
"Принеси-ка мне журнал,
Что за полдником в беседке
Увлечённо ты читал!"

Отвечает тут сынок:
"Я принёс бы, если б смог,
Только прыгал по страницам
Воробьишка:
скок да
скок!

Птице ветер помогал:
Аккуратненько листал
Он тяжёлые страницы
И тихонечко вздыхал!

Чтобы птицу не спугнуть,
Я пошел в обратный путь.
И тебя прошу я, папа,
Без журнала отдохнуть!"

Как летнее небо бездонно,
Как липы печально глядят!
Ты видишь в проёме оконном
Собравшихся в парке ребят.

Весь вечер бренчат на гитаре
И новые песни поют.
А старенькой тёте Тамаре
За полночь уснуть не дают.

Ах, дети, не нюхали жизни:
Весной турпоходы не в счёт!
Романтикой их Юрий Визбор
Навряд ли теперь привлечёт.

А всё же попробовать стоит.
Закинув за спину рюкзак,
Простившись с проспектом бетонным,
Отправиться вновь на вокзал.

Как в юности, встретить рассветы,
Всю ночь просидев у костра...
Мечтаю я вновь под куплеты,
Что льются в окно со двора.

И, может, смешливая Тонька,
В ночи подбирая аккорд,
Немного стесняясь, тихонько
Из Визбора что-то споёт.

Я шаг за шагом измеряю лето
И чем длиннее дни, тем мне грустней...
Так много разлилось тепла и света,
А я... А я всё думаю о ней.
Где ропщет океан, в краю тумана,
В краю сырых ветров, кривых берёз,
Там Сольвейг так наивна, так желанна,
Живёт одна у бухты горьких слёз.
Живёт одна, поёт печально песни,
Ткёт вечерами, вышивает днём.
Все вести мира ей не интересны:
Она скучает, думая о нём.
Она скучает. Дни проходят мимо.
Ей холодно и некому обнять.
И некому назвать её любимой,
У очага ребёнка пеленать.
Её Пэр Гюнт в полях с лесамии рыщет,
Он ведьмам друг, с нечистой силой пьёт.
Там колдовской туман и ветер свищет —
Ему не слышно, как она поёт.
Но, знаю я, её святая песня,
Её любовь, — заклятий всех сильней!
Услышав песню ту, Пэр Гюнт воскреснет
От наваждений, возвратиться к ней.

Любовь в душе нежней с годами…
Ах, мудрость! Что ни говори, —
В душе мы зажигаем сами
Любви прощальной фонари.

Пусть это чувство безответно
И осторожен каждый шаг,
Но вновь светлеет незаметно
И окрыляется душа.

Пусть скажут мне: "В твои-то годы,
Когда успела поседеть!?" —
Любовь любые непогоды
Мне помогает одолеть

И я живу не понапрасну
И солнцу радуюсь, пока
Вновь вижу я дорогу к счастью
Сквозь грозовые облака.

А поэт — он чудак-одиночка,
И не каждый поэта поймёт.
Только вновь отправляется строчка
Вольной ласточкой в первый полёт.

Что же грустная песня сумеет
Мне поведать о доли людской?
Но, заслышав её, холодеет
Вновь душа, наполняясь тоской.

Песня милая, песня родная,
Ты знакома нам с давних времён!
Помню: в детстве, тебя напевая,
Я не знала тех славных имён,

Что когда-то тебя создавали
Из сердечной любви и тепла,
И частицу души отдавали,
Чтобы песня в России жила!

Отпусти потаённые строки
И на год или два — замолчи:
Вдохновения краткие сроки
Не взбодрить чёрным кофе в ночи.
Не взбодрить...Тут желания мало
Утром строки писать, не любя...
Надо чтобы судьба побросала
По разбитым дорогам тебя.
Надо видеть сырые закаты
И шинели в поту и в пыли,
Чтобы пусть не сейчас, а когда-то,
Строки сами бы в душу легли.

Ласточка- касаточка
Прилетела к гнёздышку.
Гнёздышко, как вазочка —
Круглым боком к солнышку.
Птенчики-малюточки,
Серые окатушки…
С ними ни минуточки
Нет покоя матушке.
День деньской всё носится
Над лугами, быстрая…
Только песня просится
На цветы росистые

С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Пушкин.
Меж нами пропасть в двести лет...
Не доводилось нам встречаться,
Но принял дельное участье
В моей судьбе большой поэт.

Читала мама, что Гвидон
Комариком вдруг обратился
И бабарихе в веко впился:
Злой умысел был посрамлён.

Тогда впервые поняла,
Что зависть может сжить со света...
И долго сказка та поэта
Настольной книгой мне была.

Научи ловить химеры,
Гадких сплетен миражи,
Научи меня примером
Как избегнуть чёрной лжи.
Ранят душу словом, взглядом
Изощрённейшим путём.
Неужели с бесом рядом
Мы одной тропой идём!?
Где же взять нам искру веры,
Острой правды слово-меч?
...Научи ловить химеры,
Души чистыми сберечь!

...А ночь обнимала, раскинувшись пологом звёздным,
Где чутко дремали в селеньях глухих тополя.
Все знают, что битва случится тут рано иль поздно,
Пока ж отдыхает от вражъих набегов земля.
На горных террасах созрели, поникли колосья
И просится в бочки усталой лозы виноград...
Но что могут дети — они беззащитны без взрослых
И лишь из-под лобья глазёнки сурово глядят.
Так пусть этой ночью всем детям победа приснится!
Укроет их ночь, словно мамин пуховый платок.
А женщины станут опять до рассвета молиться.
Достигнет ли неба тех вдов и невест шепоток?

Давай с тобою пойдём
В мир детства...Знаешь, там проще:
Там сад, умытый дождём,
Черёмух гроздья полощет;
Там плачет ветра свирель,
Тюльпан бутон раскрывает,
И лишь один соловей
Печали в мае не знает.
Бежит там тихий ручей,
Берёз стволы омывая…
Ещё там папа — ничей
И мама вновь молодая.

Что такое жизнь — лишь смена вёсен
В пёстрой неразумной круговерти.
Присылает мне подруга-осень
Письма в незаклеенном конверте.

Всё о том, что время — только числа,
А века — лишь смена поколений
Потому-то не имеет смысла
Дорожить ничтожностью мгновений.

Мол, пойми, ты не одна в пустыне
Тяжких человеческих страданий:
Мудрецы всё ищут и поныне
Слов для бед кровавых оправданий.

Что хотят найти, лишь время тратя
На томов увесистые полки?!
Бог им в райских кущах не оплатит
Древних мыслей скудные осколки.

Так живи, как только ты желаешь:
Смейся, плачь, люби, терпи, безумствуй,
Будто день последний проживаешь, —
Каждой клеткой тела это чувствуй!

А много ль вербе надобно тепла,
Чтоб распушились мягкие комочки?
А много ль надо, чтоб ложились строчки
На лист бумаги с краешку стола?

Сквозь череду труднейших долгих лет
Пройти и не растратить умиленья...
В пушинках вербы, как в святом знаменьи,
Увидеть Воскресения завет.

Отвези меня в лес. В нём торжественно, тихо.
Умудрённый октябрь вновь пришёл на порог.
Паутину плетёт на сучках паучиха
И не чувствует зимних тревог.

Расписной, словно храм, солнцем в ризу одетый,
Не печалиться лес о весеннем, былом.
Он подарит нам день — эхо долгого лета
И согреет последним теплом.

Мы в него не вошли ни весною, ни летом,
Не прониклись его вековой красотой;
Жизнь доступна лесов лишь великим поэтам,
Да подвижникам жизни святой.

Лишь с годами порой нам становится дорог
Человек ли простой, красота ль этих мест,
Словно кто-то снимает с очей наших морок,
Чтобы взором другим мы смотрели окрест.

Не сдавайся во время недоброе
И в беде вешать нос не спеши!
Пусть звучит в тебе музыка бодрая —
Саундтрек закалённой души.

Вновь и вновь мы должны с тобой выстоять:
В мелочах пораженья не в счёт!
Только б верить в себя, верить истово,
Чтобы стало в груди горячо!

Верь в себя и мечты твои сбудутся!
И весенней погожей порой
Ты пройдёшь по родной тебе улице,
Твёрдым шагом пройдёшь, как герой

В безоблачной голубоглазой выси
Я вижу, сердцем чувствую, Христа
И ту, о ком слова мои и мысли,
Рыдающую вечно у креста.

О, сколько Ты ещё молиться можешь
Чтоб Сын Твой, справедливою рукой,
Не доставал свой гнев, как меч. из ножен,
А лишь дарил нам благостный покой!?

Но льётся кровь и матери седеют,
А у кого-то совесть тихо спит.
У тех, кто и помыслить не умеют,
Как сердце материнское болит.

Один некрупный воробей
В саду недавно появился,
У нас под крышей поселился —
Подальше от входных дверей.

Меня он часто сторожит.
Когда в кормушку сыплю зёрна
Он подлетает так проворно!
Но трогать пищу не спешит.

И если на сердце печаль,
Он по движеньям угадает
И от меня не отлетает
Всем видом говоря:"Как жаль!"

А может быть душа отца
Вселилась в малую пичугу,
Чтоб переждать со мною вьюгу
И вот — хлопочет у крыльца?

Ты слышишь, соловей поёт
И песней самку призывает
Туда, где вновь сирень цветёт
И грозовой закат пылает;
Туда, где в окнах яркий свет
Горит призывно и тревожно,
Где от бомбёжек много лет
Уснуть спокойно невозможно.
Где на "чужие"и "свои"
Людей по-хамски разделяют.
...Как могут петь там соловьи,
Где братской жалости не знают!?

Детка, не плачь верь — всё скоро наладится:
Боль коротка, а судьба — переменчива.
Сменишь футболку на пышное платьице,
Станешь прекрасной и доброю женщиной.
Детка, пойми, это только фантазия:
Он и не любит тебя, лишь играется.
Да и циничен он до безобразия...
Ты же не хочешь всю жизнь с этим маяться?!
Пусть он целует, ласкает украдкою,
Шепчет слова и хмельные, и жаркие,
Пусть называет своей шоколадкою,
Но дорогие дарит подарки ей.
Ей, не тебе, дарит ночи бессонные,
В страстный момент шепчет что-то бессвязное,
Ходят в обнимочку..Что же — влюблённые!
Чистые чувства к нему — все напрасные.

Смотри, я нашла чудный камень,
Что был припорошен песком!
Как ценный подарок, веками
На дне он хранился морском.

Здесь сосны когда-то стояли,
На краешке самом земли,
Смолу сосен волны качали,
Заботясь о ней, как могли.

И вот, это чудо свершилось:
Веками твердела смола,
На берег попав, заискрилась
И в ярких лучах ожила.

Янтарик волшебный с тобою
В своё подмосковье возьмём
И сумрачной хмурой зимою
Мы, может быть, вспомним о нём.

И в маленькой тёплой ладошке
Вновь камешек станет сиять
Как лета счастливого крошка,
Как море, что будет нас ждать.

С душой своей я не в ладу:
Всегда, везде под строгим взором,
Что полон праведным укором!
В нём пониманья не найду.

Слова её больней, чем плеть.
Твердит вновь: "Всё преодолеешь!
Ты сильная, ты всё сумеешь!
Бездействие — всё та же смерть!"

Ну, как упрямой втолковать
С каким усилием даётся
Мне каждй шаг, а сил найдётся
Лишь для того, чтоб лечь в кровать.

А утром — та же круговерть,
Всё те ж домашние заботы,—
Не до вопросов: "кто ты, что ты?"
Мне б постирать ещё успеть!

А за окном такой простор
И купол неба чист и светел...
Как можно было жить на свете
Не замечая до сих пор

Что можно душу распахнуть
Надежде, призрачной и зыбкой
И встретить новый день улыбкой,
С решимостью продолжить путь!

Я осенним вечерком
Повстречалась со щенком
У подъезда он лежал
Очень жалобно вздыхал.
Я спросила: "Милый пёс
Что же ты повесил нос?
Ты мне вовсе не знакомый
И, скорей всего, бездомный.
Отвезу тебя в приют,
Где такие же растут
Беспородные щенята.
Там найдёшь сестру и брата."

О совести никто не говорит:
Сей разговор начать довольно сложно,
Но иногда вдруг сердце заболит
И на душе становится тревожно.
И тихо я в подушку слёзы лью
И, стоя вновь пред Господом распятым,
Душою всей я искренне молю
Принять меня, заблудшую, обратно.
Что сделано, увы, мне не вернуть!
Ошибки помню, чтоб не заблудиться...
И, продолжая долгой жизни путь,
В храм прихожу, вновь Богу помолиться.

Да, может, неумеха я в стихах
И в этой жизни ничего не значу,
Но вот над одуванчиком в руках
Нет-нет, да и украдкою заплачу.

Мне жаль, что золотые лепестки
Так скоро превращаются в седины,
Как и мои кудрявые виски —
Мы в этом с одуванчиком едины.

Но он посеет семя и взойдёт
Вновь — яркое и радостное племя,
А у меня прибавится невзгод —
Стара я, и рожать уже не время.

Вновь ветерок играет в волосах
И шепчет в уши мне куплеты песен,
А солнце брызжет искорки в глаза,
И мир большой мне снова интересен!

Ты слышишь, соловей поёт
И песней самку призывает
Туда, где вновь сирень цветёт
И грозовой закат пылает;
Туда, где в окнах яркий свет
Горит призывно и тревожно,
Где от бомбёжек много лет
Уснуть спокойно невозможно.
Где на "чужие"и "свои"
Людей по-хамски разделяют.
...Как могут петь там соловьи,
Где братской жалости не знают!?

Вот, знакомьтесь, Ване семь —
Взрослый он уже совсем!
Дружно им живётся с мамой —
Лучшей и любимой самой!
И скажу вам, мама Вани —
Гордость целого двора,
Потому, что мама Вани —
Медицинская сестра!
2
Хороши деньки в июле
И приятны вечера.
Мама с сыном отдохнули
На реке — домой пора.
Тут раздался вдруг звонок
-Что случилось? Очень сложно?
Мамин голос стал тревожным:
-Ты поймёшь меня, сынок ?
На дежурство надо срочно...
Ты же не боишься ночи!?
Не грусти один, держись —
Порисуй и спать ложись!
-Скучно мне марать бумагу,
Лучше спать пораньше лягу!

Гром, как старый дед ворчит,
Где-то молотом стучит
По огромной наковальне...
Трах! — и страшно стало Ване.
Искры вдруг снопом летучим
Озарили в небе тучи.
Яркой молнии зигзаги
Небо рвут, как лист бумаги.
Да, такою вот порой
Трудно совладать с собой!
Ветер пляшет меж домами..
Мальчик вспомнил вдруг о маме.
Ей, наверно, не легко
Добираться далеко!
Это вовсе не прогулка —
Дом искать по переулкам:
В дождь холодный, проливной,
Что есть сил спешить к больной!

Путь рыболова как путь самурая:
Тесно душе — полушубок твой кокон.
Вот и дрожишь, словно лист, замерзая,
Кажется счастьем вновь пойманный окунь.
Кажутся добрыми белые змейки:
Ластятся к валенкам, словно живые.
Как сторожа у судьбины - злодейки
Сосны у озера в ряд вековые.
Кошкой приблудною смотрит за нами,
Нас сторожит время странных иллюзий,
Чтобы окутать туманными снами,
Чтоб утопали в их космосе люди.

Прости, я не люблю цветы.
Цветы, что срезаны тобою,
Уже обречены судьбою
На смерть, как все мы:я и ты.

Ещё идёт по стеблю сок,
Цветок весь полон аромата,
Но трое лепестков примято
И увяданья близок срок.

Я знаю, милый,хочешь ты
Чтоб окружали красотою
(чего уже давно не стою)
Меня прекрасные цветы.

Но мне дороже всех цветов
Твоё вниманье и забота,
Когда окончена работа
И шепчем мы:"Спокойных снов!

"Не ставить точку, завтра — с запятой"
И мы ещё поборемся с зимой:
Нам не страшны ни гололёд ни вьюга.
Мы, как и прежде, продолжаем жить
И милосердье к ближнему хранить,
Вновь добрым словом согревать друг друга.
Ведь жизнь и состоит из пустяков:
Проглянет солнце в щели облаков —
И на душе становится теплее.
Я, как без солнца, без тебя грущу,
И встречи — пусть без повода — ищу,
Шлю эсэмэски: "Приезжай скорее!"

На подушке расплескались
Солнца первые лучи.
Как всю ночь с тобой ласкались
Ты, мой милый, промолчи!
Много лет я, днём и ночью,
Нежность всю тебе дарю,
И за это, знаю точно,
Благодарна февралю.
На окне мороз искрится,
Всё слышнее звуки дня...
А тебе так сладко спится!
Лишь чуть-чуть дрожат ресницы,
Сон твой бережно храня

Оставив все свои дела,
Устав от суеты и зноя
Как в измерение иное
Мы входим в сад июльских дней.
И, чем палящий день длинней,
Плотнее воздух разогретый,—
Во власти царственного лета
Цветки гортензии нежней.
Как только ей хватает сил
Держать тяжелые соцветья!
Вчера — ты помнишь — гроздья эти
Немилосердный дождь прибил
К земле, бросая лепестки
На зеркало мгновенной лужи;
И куст поник, он занедужил,
И поседел весь от тоски.
А мы не знали как помочь:
Поднять, оставить так — в покое,
Махнув в отчаяньи рукою?
К тому же наступала ночь.
А дождь, безумный дождь, рыдал
В истерике, он бился в окна,
И вся вселенная промокла,
Но сад, любимый сад, он ждал.
Он ждал, когда в урочный час
Пичуга ранняя проснётся
И нежной песней встретит солнце,
Что вновь теплом ободрит нас.
И снова будет милый сад
Омытой шелестеть листвою
И звать нас в сказку за собою,
Как десять лет тому назад.

Февраль какой-то странный месяц:
То оттепель, а то — мороз.
С покатых крыш сосульки, свесясь,
Роняют капли светлых слёз.
А мы уже торопим лето
И нам, беспечным, невдомёк,
Что всё расписано там, где-то,
И для всего настанет срок.
Всему свой срок: руки касаться,
Украдкой плакать от обид,
Встречать легко и расставаться,
И жизнь прожить, как Бог велит.

Душа, омытая слезами,
Взмахнув прозрачными крылами,
Стремится ввысь.
Земную жизнь свою итожа,
О прошлом больше не тревожась,
Не оглянись!
Ведь стоит только оглянуться —
И крылья лёгкие порвутся,
Вернётся боль.
Смелее будь и дерзновенней!
Быть госпожой во всей вселенной
Себе позволь.

Нет, звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин...
Ведь Земля - это наша душа -
Сапогами не вытоптать душу!
В.Высоцкий.


Кто скажет сколько в жизни он страдал?
Любил он женщин и его любили...
Но душу, душу песням он отдал:
По всей земле те песенки поплыли.

И песни те за праздничным столом
Звучали на изжёванных касетах.
В них было то, что ни одним пером
Ещё не смели написать в газетах.

Он был всем свой, был всем как старший брат,
Идти с которым можно и в разведку;
Он верил, что для чувства нет преград,
Но заперли его, как птицу в клетку.

Как человек, он в жизни разным был,
Он импульсивным был и часто нервным:
В глаза он многим правду говорил
И этим наживал врагов, наверно.

Но он учил светло и чесно жить,
Не продавая за коврижки души.
...Его пластинки старые хранить,
Его кассеты, жёванные, слушать.