Ироническая Поэзия

Откатись вперёд
И шагни назад –
Всё наоборот,
Где ни бросишь взгляд.
Или так подряд
Делай поворот,
Пока твой разряд
Вновь не развернёт.
И помчится ток
Задом наперёд,
Вызвав жгучий шок
И сковав, как лёд,
А затем согнёт
Аж в бараний рог,
Опосля стрельнёт,
Выпростав плевок –
От пружинных тряс
Побежит волна
Через весь каркас,
Даже не одна...
Или череда
Будет только раз.
Может, никогда –
Кто поймёт сейчас?

Сомнений нет, что день короче ночи.
А ночь порочней дня... и лишь заря
Покажет всё же – ночь опять короче,
Как день просрочен, сочно воспаря.
И нет ни дня, и нет ни одной ночи,
В которых проком будет между прочим
Тот уголочек, где уютно очень,
В нём – в доме отчем... вотчина твоя.

И день, и ночь не так и безысходны,
Когда есть толк – куда придти уж точно.
Где спеленает и спасёт дух родный,
И отдохнуть где от души не срочно,
А даже можно гармонично модно –
Попить, поесть вкуснятины пригодной,
Поспать... и после процедуры водной
Нальётся тело силою приточной.

И днём, и ночью, и зимой, и летом
Должно быть место. И любой порою...
Пусть дом не отчий и не важно, где там,
Но уголок с лежанкой и плитою –
Свой и ничей, хоть крошечный при этом
И озарённый теплотой и светом,
Как у поэта – сказочным куплетом,
Как у флейтиста – сладостной игрою.

В чём, в чём сомнений нет, но здесь воочию
Не передать всех тех эмоций от сюжета –
Днём ярким и бездонной тёмной ночью
Всё к чёрту без тепла, уюта, света...
Или податься прямо в стаю волчью,
Чтобы отдаться завываньям злочным –
Такого не придумаешь нарочно,
Но есть оно везде и повсеместно.

Фокстрот сердец вьёт судьбы из колец.
Юнец совсем, а приглашает даму...
Один лишь круг, и сразу под венец,
И пара – сын, который выбрал маму.
А следом танец золушки с царём –
Богатый дед и молодая внучка...
И вот они уходят в свет вдвоём,
Как муж с женой, счастливые, под ручку.
И дальше всё как в сказочной стране –
Чудовище с красавицей в обнимку,
Иван-дурак с лягушкой в жупане,
Тень морока, что держит невидимку...
Нет возраста, иллюзий, рас, прикрас
Там, где любовь свои раскроет крылья –
В них все и всяк друг дружке в самый раз
Подходят без сомненья очень мило.

Пишу лет эдак с десяти,
Грешу же этим ежедневно.
Ещё мне нужно подрасти,
Чтобы признал весь мир мой стиль
Стихии вольного поэта,
К тому же знойного при этом,
Но не брюнета – русый я,
За что прошу прощения.

Родился так же, как и все,
Или та часть из населения,
В мечтах которой Туапсе,
Наверное, был местом тем,
Где мы и ждали воскрешения,
И не гадали о лишениях
В том безымянном городке,
У коего нет даже мнения.

Да и имение топорщится,
И папка с мамкой не дворяне –
Скорее дворник и уборщица.
А у меня всё зубки крошатся,
Хоть я ещё совсем и маленький –
Торчу украдкой в своей спаленке,
Смотрю в окно и тут же морщуся –
Tам бродит валенок на валенке.

Вот это ставенки с подставенькой,
С такою бравенькой и жизненной,
И от неё, пожалуй, взвою я,
Когда мне стуканёт четырнадцать –
Тогда начну по улкам мыкаться,
Не стану более проситься к вам,
Ведь вырос, почти взрослый сам –
Пора уж с девочками шиньгаться.

А дальше – дядька и с усами,
И с бородой, как поп с крещения,
Сижу теперь, пишу стихами
Для вас и до... умалишения,
До рвения, где нет терпения.
Кумарю крепко образами,
Порю горячку со словами –
Пардон, прошу у всех прощения.

Поэт, философ, футурист,
Комедиант, шутник, проказник,
Монах, мудрец и моралист,
Который видит в скуке праздник
И хочет кончить передрязги
Тех, кто в уныниях прокис,
И сделать судьбы их как в сказке.

Всех не пронять, а вот донять –
Как дать понять? Ну что-то вроде...
Рассказчик должен объяснять
Толпе, кривят что косо морды
И не стремятся к высшей моде,
Где будет жизнь благоухать,
А им всё – шубки по погоде.

Но стихотворца не унять...
Хочу сказать вам – Будьте проще.
Нельзя бояться и пенять
На то, что бъёт сегодня жёстче –
Оно проскочит между прочим,
Как и появится опять
Потом, но слабенькое очень.

Я рад вас видеть у себя!
Всех обнимаю и... короче...
Жду с нетерпением, любя,
И пусть союз наш станет прочен –
Лишь на доверии заточен...
А вы в гостях раз у меня,
То проведите время сочно!

Когда пришла пора, мой гений завопил –
Я тыщу лет лежал недвижимый, без сил...
Теперь, воспрянув от орфического сна,
Начну в сей час писать всем людям письмена.
Она ждала меня – любимая моя!
Как в те далёкие былые времена...
Одна-единственная Муза моих лир
Открыла вновь передо мной чудесный мир.
И окроплю его безбрежной чистотой –
Той наготой, что завещал мне Бог с душой.
Кто я такой? Узнать вы сможете потом,
Как снова спать уйду своим священным сном.
А вам скажу и даже очень попрошу,
Коль к моему явились в гости шалашу:
Не нужно почестей. Оставьте, господа –
Собратья мудрые, ваятели пера!
Ведь мне не надо славы, если я велик –
То это мой, и только... личный бзик.

Вот где фиолетовы
В суждениях, в мнениях
Поэты – Поэты вы...
А кто ещё? Версии?
В насущном столетии
Не ждёте, не верите,
И даже на пенсии –
Ни в Бога, ни в вОрога.
Усы вам и бородА –
Меха как для твОрога.
Какие там берега?
Ведь это – ох, мно-ого...
И сердцу – так дорого.
Нигде не помечены –
Засвечены только лишь
Поэты – Поэты вы...
Одна – благодать и тишь.
Но всё ж рассекречены –
Кем? И неважно уж...
Лиловый цвет тоже, ишь –
Им надобен для подсветки душ.

Носится многоголосица –
КолосИтся, ветвится рощица.
Переносица... вот и рожица
Прямо к солнышку так и тянется.
И поляна в цветах, что модница,
А на ней целый полк строится.
Небо как на картине смотрится
И сливается, и качается.

Оттопыриться ох как хочется –
Плоть блаженствует, не торопится.
Первокурсница, словно школьница,
По лужайке всё скачет, бегает.
Глаз один на неё косится,
А другой в облака просится –
Там находится Божья Троица
И на нас глядит – кто что делает.

Вставать надо бы. Перемелется.
Воздух светится, травка стелется.
Нос весь красный стал, как у индейца –
Загорел от лучей ласкающих.
И Светило сильнее греется,
Как огонь Птицы-Жар или Феникса –
Угольком скоро будет тельце,
Кожа вся в бугорках стенающих.

Это так говорю – для знающих,
Для незнающих – ох, помаются.
Скоро кончится лето, кажется,
Будем зимушку кочевряжиться.
Сколько бабочек вдаль порхающих,
И девчата смешно играются.
После отдыха жизнь уляжется –
Пусть и дальше по маслу катится.

Простите, что не мил к вам был,
За то, что пил, табак курил,
Да и вообще, что так дурил –
Простите, всё я осознал.
И раньше знал – в судьбе кутил
Ничтожно дней и мало сил,
Но ничего я не купил,
И никого я не продал.

Привал. Теперь вот отдохну...
И круто жизнь переверну,
И если шёл когда ко дну,
Сейчас же выплыву, да так,
Что ваши – Ох и... Ну и Ну...
В свои объятия возьму
И под себя весь мир прогну,
А вы мне скажете – Чувак!

Как так? Ты правда что ли смог?
Кто преподал тебе урок?
Ведь это ж надо, такой рок
Взял прям и в трубочку скатал.
А я отвечу – в каждом прок,
Во мне, в тебе, хоть тот – игрок...
Во всех без исключенья толк
Был, есть и будет. Вот финал.

Не те ль палёные пожаром,
Не эти ли под лишним граммом,
Не кто-нибудь, а может – вы...
Или ещё где – не правЫ,
Или не прАвы, не левЫ,
А так себе – впрягают нравом.
Задаром что ль... иль от суммЫ...
Вруны, им грезилось недаром,
Что пол-Москвы – полоумнЫ,
А пол-Москвы под перегаром,
Как полстакана под блины,
Но огранённого сметаной,
Той самой – жирною красавой,
И голубцы, что так пьяны...
К тому ж ленивы даже в росте
И в ГОСТе не на том погосте,
Да и французы как рьяны –
Уже пожаловали в гости.
Скажи, племяш – ты ел беляш,
Когда сидел в окопе тесном,
А рядышком лежал калаш,
Что мёрзлым был с тобою вместе,
И вы с ним в параличном жесте
Лепили, чтоб согреться, фарш?
Да, дашь на дашь, вот и месило –
Хоть, дядя, стряпалось нехило,
Но всё ж фартило в рыло нам,
Французу то не по зубам...

Юмористическая авторская зарисовка на стихотворение М. Ю. Лермонтова – Бородино: "Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?"

От фигОвого листочка
Не осталось и следочка,
Только почка или кочка
Раздвоилась пополам.
А ещё один росточек –
С краю пестик-лепесточек
Словно аленький цветочек,
В общем, что-то типо там.

И вот так гуляли двое –
Адам с Евою у моря.
Ведь они не знали горя,
Пока не свернули в сад.
Съевши яблочко раздора,
Посетила их умора –
Той, которой до упора
Охмурял змеёныш-гад.

Был внедрён цветочек в кочку,
Даже несколько разочков,
И родились сын да дочка
Или что-то типо там –
Махоньки как лягушочки,
Хоть тянулись на носочках...
Молочка – кричали ночкой –
Мама, дай скорее нам.

И сосали, и сосали...
К тому ж писали и срали,
Ох, а как они орали –
Ева чокнулась впервОй.
Лишь Адам терпел едва ли –
Просто он умел кумарить,
Но и дни его настали –
Тоже чухнул сам не свой.

Вот что значит взять грешочек,
Сбросив фИговый листочек
И, дойдя до крайних точек,
Испытать вселенский срам –
Нахимичить внеурочно
Да ещё совсем не точно...
Исправляться нужно срочно
Или что-то типо там.

Пройтись по уступкам,
Не прочь оступиться –
По праву поступкам,
По смыслу и лица.
Смолит небылица
По всем прибауткам,
Поэтому шуткам
Пора порезвиться.

Противиться поздно,
Попав под раздачу,
Смеяться колхозно
Попробуй впридачу.
Потом нате сдачу
И крыть одиозно,
И прорвой на дачу
С баталией грозно.

Навозно воткнуться,
Без тормоза значит.
Приехали, прутся –
А как же иначе?
Пусть будет к удаче...
И тропки сойдутся
К вечернему матчу –
По мячику бутсой.

Пишу не образно, а лирой ощущений,
А через них идут и образы ко мне...
И не люблю в четверостиших повторений –
Ведь сколько слов красивых дарят восхищение...
Ах, как велик язык – наш русский в новизне!

Ещё навеивают будто наваждения...
Я называю их – потоком светлых сил,
Как по велению высокого давления,
Bдруг чую тяжесть, да и чаю ритмы гения –
Хотя об этом его вовсе не просил.

То как Persil, ну или пятновыводитель –
Всё вымывает из моих мозгов за день,
Что накопилось, наслоилось и родилось,
И тут же, лопнув, поэтичностью пролилось...
Так только, кажется – слегка нарыв задень.

И Хан, и Монах, и Царь, и Епископ
Свои теребили в младенчестве писки
И так же валяли в песке дурака,
Не зная ни капли о жизни тогда,
И были вздорны, веселы и капризны
До самой усрачки, до всей пофигизны.

Но, выпростав вместо сосисек колбаски,
Их вштырили вновь авантюрные сказки,
И тут понесло бывших деток налево –
Они подросли и попёрли до девок...
Прочувствовав вкус ароматного тела,
Мужи захотели доходного дела.

Уж если так просто кайфец поймать,
То можно и с большего шкуры содрать.

И вот родилась за любовью мечта.
С мечтой приютилась дороговизна.
Желанный звон денег достиг апогея –
Теперь им что девку, что бабку, что гея...
Практически вовсе на всё наплевать,
Но главное, чтобы монеты клепать.

С купюрами всяких расцветок лиловых
Друзья завелись номиналов толковых –
В столовых, борделях и мэриях разных
Со вкусами жадных иллюзий заразных...
Царю и Епископу, Хану, Монаху
Уже жгут соблазны и руку, и ляху.

Когда много сласти от взбалмошной власти,
То более всё разгораются страсти.

И Царь, и Епископ, и Хан, и Монах –
Что в их головах до наследства в штанах?
Так чем же они ото всех отличимы,
Как только что разве присвоили чины?
Наверное, им фантазировать легче,
Чего не хотят остальные овечи.

Монах и Епископ, и Хан, и Король
По сути своей возвеличенный Ноль –
Такой же как все, но отнюдь толстоватый,
Набитый внутри перепудренной ватой –
Вот разница в чём, словно пыль с кирпичом,
Как будто сморчок рядышком с силачом.

А Царь и Епископ, и Хан, и Монах
Пусть лесом идут, а ещё лучше в прах...

О, пыл очей моих,
Слетел с катушек я,
Когда явилась сих
Развратница твоя

И принуждала мой
Единственный колосс
То телом, то рукой,
То страстием волос.

И поцелуями покрыв
Нагую часть руны,
Когтями поизрыв
Извилины спины,

Ты присосалась, как
Бесчувственный нарыв,
Как чужеродный злак,
Как хищный вурдалак.

Кому сказать, не верят –
Что ангел есть без перьев...
Но так случилось, впредь мне
Назначен судный срок.
И вот пишу теперь я,
Как умная тетеря,
Стихи вовсю метеля,
Уже не первый год.

Ну я вообще-то это –
Люблю купаться летом...
Зимой же чуть с рассветом –
С крыльца да прямо в снег.
Не думаю, что где-то
Под минусом согретым,
Сдурка моржом отпетым,
Так может человек.

А я же – не людина.
Поэт – почти скотина...
Иду свой путь кретина
До якобы ворот –
То ль вверх, а то ль в низину,
Не знаю, где же сгину –
Вся жизнь наполовину,
И будет ли сворот?

Вот где она, примета –
Коварная вендетта,
Как куча винегрета,
Какую не сожрать.
Но честь уже задета,
Что может быть воспета,
Какая тут диета?
Мой приговор – писать...

Пишу всю жизнь,
а писаюсь недавно.
Вот так, кажись,
хоть это и не главно.
ПисАть и пИсать –
вовсе не одно.
Висеть и виснуть
тоже схожи, но...
Когда висит,
то пИсать он не может.
А если виснет,
значит заморожен.
Тогда писАть
приходиться ему,
чтоб не висеть
холодным на ветру.

Представьте, вы попали к Богу...
И перед ним уже никак –
Ни с этого, ни с того боку
Нельзя соврать, хоть бей тревогу,
А может вам так подан знак?

И Он, конечно, будет добрый,
Но только спросит – Как дела?
И чай нацедит первосортный,
Да и вообще уют комфортный
Для вас создаст в тепле угла.

На мягком кресле у камина
Вы полулёжа в зале дивном
С сигарой, в шляпе и очках,
Закинув ноги на павлина,
Блаженствуете в кайфе мирном,
А время полночь на часах...

И снова, громче – Как дела?

Ах, пустяки, великий Боже –
Взмахнув ладошкой, скорчив рожу,
Произнесёте нараспев –
Какие тяготы? Негоже
На жизнь грешить, коль в вашей ложе
Сегодня выпал высший грев.

И чаю быстро отхлебнёте,
Глазами раза три моргнёте,
Боясь, что ж далее сказать?
Но он поймёт – ведь вы не врёте...
Такого гостя при почёте
Начнёт и ангел охранять.

Да даже два, когда уснёте...
И будет сон – как будто прёте
Вы в самолёте без хвоста
На землю прям... а рядом Гёте
Стоит и скалится в пролёте,
И говорит – считай до ста.

А то мой Фауст недалёко –
В кабине он сейчас чего-то
Ушёл искать, как час назад.
И Ифигения по моде –
Послала меня на фиг вроде,
Но за тебя возьмутся, гад.

Вот-вот они должны вернуться –
Придут, я думаю, займутся,
Уж где-то фейс твой видел я?
А если скоро разобьются,
То причешись – вон вихри вьются...
Молись, чтоб ты летел не зря.

И будто скорость набирая,
В иллюминаторе сверкая,
Неслась навстречу вам земля.
И Ифигения и Фауст
Вдруг появились как-то сразу –
Как по щелчку, и вуаля...

Проснулись вы от крика – Бог мой!
Прости меня за эти гости,
Что провожу я у тебя.
Но тишина. Лишь еле поступь
Крадётся к вам... И это Господь
Опять с вопросом – Как дела?

Летел себе и никого не трогал,
И сам с собой курлыкал мило –
О, сизый голубь, что ж так хило
Ты крылышками еле кнокал
И не слыхал, как сзади сокол
Свои впрягал почти пять кило.

Без перьев тут не обошлось –
Была молниеносной схватка...
И с голым задом куропатки
Рвать когти хищнику пришлось,
Когда ему сел на лопатки –
Семь килограммов голубок.

И вот негаданный итог –
Пал соколок без силы в стог.

Вот попёрло всё в строчку,
И не ставлю я точку –
И строчу, как кропарь
У подножья регаль.
Дел навалом в рассрочку –
Эх, налью кипяточку –
Мне ещё парь, не парь,
Чаем красить эмаль.

Ой, мои вы денёчки,
Как вприпрыг оленёчки,
Что несутся по кочкам –
Только шерсть по клочкам.
И пусть в каждом лесочке
Бурелом и пенёчки,
Но щекочет по мочкам
Ветра хладный бальзам.

Ох же выдалась ночка –
Не видать теремочка,
И сверчков не слыхать –
Так и хочется спать.
Да и жаль Колобочка,
Разжирел, словно бочка –
Лёг с утра на кровать,
И ни сесть, и ни встать.

Эх, пулит пулемётчик –
Сбит над Нарвою лётчик,
И засморкан платочек
Той, что долго ждала.
Хоть пока и разочек,
Но посажен цветочек –
Скоро будет малёчек
Реять с видом орла.

Кому всё смеху-ёчки,
И румянятся щёчки –
Тех пускай мой стишочек
Продерёт до горла…

Сценичным заносом кладбищенских взносов,
Как вольная роза средь мраморных плит –
По плато колоссов из щебневых скосов,
Не видя стоп лоссов пред собственным носом,
Стараясь поймать в фокус скользкий зенит,
Ты явно пыталась влюбиться в гранит.

Вот это был хит!... Кит с открытою пастью,
Ныряющий вглубь неживых плоскостей,
Гадюка, обвившая жертвенной властью
Скрижали покойные с пагубной сластью
И страстью плюющая в тартар елей –
Останки кляня до скончания дней.

Им всё же видней… Похоронною свитой –
Процессией мрака склонённых алкид,
Точащими влагу над гробом убитой
И той, что ютилась до смерти упитой
У траурной ямы, отбросив прикид,
Для них была как указующий гид –

Где между могильных ты ползала гнид,
И самой прекрасной, порочной и грязной
Губительной лаской лобзала гранит.

Отнюдь не всё так розово-клубнично,
И не всегда, как золото блестит...
Не мягко, не светло, не гармонично,
А временами холодно-цинично
И даже смертью лютою грозит.

И не везде нам застланы дороги,
Где топчут ноги... Но ведь то и есть
Сопротивленье, что послали Боги –
Эх, выжимай последние же соки,
Из них потом сготовим жизни смесь –

Немного зорьки ясной в хмурых тучах,
Чуток дождей средь солнечных лучей,
Обилий всяческих на неприступных кручах,
А на доступных – камни с грязью в кучах,
Да и всего, пеклось чтоб веселей...

И пусть нас не пугают испытанья –
Подумаешь, как свой закончим путь...
И где догонит крайняя каналья,
Будь то – обвал, или в воде пиранья,
А может гексоген, полоний, ртуть,

Но тем не менее желаем Здравия!

Много ли было толку-то,
Коли трОлили без умолку-то.
Не припомнится, чтобы талала
Стал велик за бзик – за его слова.
И хвала пуста, и хула – не то,
А капуста та – так одна ботва.

Вот те на кума, куда понесло –
Только трын-трава и одно весло.
Ну не в кресло же прыг от бедности,
Вона вертится дрын прилежности,
Скукой тешится – скока вытрясло
Царьков-дикторов мукой бледности.

Очумелости не сподобиться б –
Этих хворостей полон короб нам
Дан в мозгливости титькососкостью
Без брезгливости, хоть с поносностью,
Со стервозностью и по кислым щам –
Оприходили в церкви батюшку.

Ну и сколько же вот так мыкаться,
Не предвидится что ли рыпнуться?
Где оратор глух и несёт хурму,
Приучив толпу жевать хором – му...
Что получится, кто поручится
За такую тьму-тьмищу – кутерьму?

Что жизнь человечья – она как овечья,
А может собачья иль вовсе кошачья,
Иль как хомячка... Наносит увечья
Не в срок – когда нужно расправить предплечья,
Но дни подползли в самый пик старичья,
И бытность не ваша совсем, а – ничья...

Пора. Тут пора уж зажмуривать глазки.
Всё... Кто не успел – не вините других –
Вам было достаточно выдано смазки,
Чтоб дольше немного не стёрлись салазки,
Да курс как-то сбился в путях шельмовских,
Где пал весь запал, и раб божий затих.

Что жизнь человечья – она же не вечна...

Сызнова небо брызнуло –
Дождь призвизднутый шлёпал листьями,
И бугристые тучи выросли,
Выливаясь на землю жизнями.
Всё прибилось, легло в спасении,
Только колос был как знамение –
Он торчал кверху гордой соломиной,
И ни капли не пало пролитой…
Не могли зацепить голОвину –
Били рядом да с перебоями,
А ему хоть бы хны – не боязно…
Так и встал – на глазах мозолями.

Представьте, вам не повезло –
Вы не якшались с первым фриком
От рождества для всех забытом,
Что нёс великий форс незло.
Того...
Он был не ярок бзиком,
А скромным, скрытым паразитом,
И пёрло втихаря его.
Кому...
Как не ему предстало,
Всосавшись в плоть, открыть забрало,
Впервой явив на свет чело.
Чего...
Нам только не хватало,
Ведь было всё – и шнапс, и сало,
А стало – так вообще зело,
Всего...
Но как-то слишком мало.

Поругаться над рашкой федиков –
Это как ёшку лысую фенами
Оболванивать переменами
И расчёсывать под козлов.
Не до недугов, раз нет медиков –
Без приветиков за изменами
Со знамёнами и с дилеммами
В градус греянья – будь таков.
Самолётики бреют темени,
Да и шарики с нетерпением,
Надрываясь культурным блеянием,
Вырываются из тисков.
Вот она – мощь российского племени!
В основном всё бочком и с фенями,
Но под водочку с пелеменями –
Пусть и голыми до носков.

Я не выкидыш – вам говорю – а нормальный…
Недоношенный, может, чуток персонально.
Знаю – вы полноцветные… ценные люди!
Ненавидьте меня – с вас ничуть не убудет,
Но бредова идея – лечить стихаря…
Я не я, и сплю в хате, где кровать не моя.
А её и твоя, и других сверхперсон –
У которых есть деньги, и сладостен сон,
И ниссан с крузаком под окошком стоят,
И фантазмом с маразмом глаза не горят,
И обычное слово властителей – вон –
Вам не чуждо, и часто звучит в унисон.
Я до вас дорасти не гонюсь – не моё…
Всё равно не вместиться в один нам проём.
Мне не стыдно средь умных прожить дураком –
Ведь кругом, как ни глянь, на тот свет прямиком…
Лучше уж босиком, чем в роскошном авто,
Потом жалко не будет пожиток зато.

С вещим вымыслом снов,
Хватив в лоб волдырей,
Бьёт фантазм из основ
Блюм-сумбурных идей,
Где приспиченный Грей
Рвёт к Ассоли покров,
И в признательность ей
Вяжет связку цветов.

То любовь или блуд,
Может с век пелена,
Как несдержанный зуд,
Пока стыл у окна –
Вдруг возникла она,
И вскричал парень – Гуд!
Это в те времена…
А теперь – один флуд.

Даже в поросль прядей
Пусть завьёт седина –
Склонность разных людей
Чувством смутным сильна,
И душою грешна
В пылких спорах друзей –
Вроде вот та княжна,
И опять же – Эгей…

С ваххабитских степей
В караване ослов
Старый кнез-фарисей
Гонит к юной послов
С тарабарщиной слов,
Чтобы видеть скорей
Ту, готовит что плов
Лучше всяких затей.

То любовь или блуд,
Как основа основ…
Кропотлив будет труд
С вещим вымыслом снов.

Вот сыграем мы на днюшечке
От души, да и по душечке –
Визг и гомон эпохально...
Лавры всем многострадально –
Оторвёмся не малюсечки.
Здесь свои дела и рюшечки –
Кто людишки, а кто хрюшечки...
Визуально всё нормально,
Ну а шито аморально –
Кипиш лишь и выпендрюсечки.

Поднимая Россию с колен,
Нам работать до кучи не лень –
Пусть взбагрят от потуг
На плетях ног и рук
Сотни тысяч повыженных вен.
Где ещё так пахать –
Гей-европе ль не знать,
Что такое российская мать?
Ей мозги не засрать,
Будет восемь и пять...
Лет хребёт до землицы сгибать.
Сколько раком стоять
Словно старая ..ять –
Там на западе нас не понять,
Да уже всё равно –
Сразу мордой в говно,
Вот где то – наслажденье оно.
Хватит сроки считать,
Вам краёв не видать –
Столько форы для жизни дано.
Как волнителен стаж
В пенсионный мандраж –
65 годков сразу аж...

Прикольно смотреть на бабуль, хорохорятся что,
Вертляво хоронятся, исподволь клонятся –
В саду-палисадничке возле стороницы –
Им разницы нет, и по возрасту не грешно…
Но. Были б они помоложе да прытчее –
Не стали бы так разносить ветра притчами,
А уж доносить и гундосить по-старчески
Тем более не было б поводов всяческих.
Да что там, бабульки они прикипелые –
Давненько прилажены, стажем умелые.
В раскидистых ветвях всё тренькают сладенько –
Их в них не видать, тишь и гладь… вот и ладненько.

Читать молитвы – Божий дар,
Но мне не дан этот нектар...
Я в храмах – редкий экземпляр,
Мольбы ж пою под самовар.
И в Бога верю про себя,
Его на свет не вынося –
Под сердцем он всегда со мной,
Коль стих пишу очередной.

Вы стояли и думали о...
Где бы взять среди нОчи вино?
Я ж сидел в лунном свете,
Пил роял на банкете
И смотрел в это время кино.
Вы как мАлые дети –
Денег нет и две трети,
Но всё рыщите – кто бы налил.
Я за вас не в ответе –
Отмечаю столетье...
И желаю вам столько же сил.

Он был помечен ножом в рожон –
Во лбу торчала козья рукоятка…
И думал хлопец – как жить средь жён,
Когда ничуть не вооружён –
Так скверно, дико, совсем не гладко –
А их у него десять, и все солдатки.

Тут спустился на крыльях представитель –
То ли птичьего рода, и вообще непонятный,
Тоже, видимо, какой-то воитель –
Но пенсионер, с запашком, малость помятый –
Одним словом, старикан пернатый,
И сказал – Я ваш новый водитель.

Вот оно, снизошло супостатово –
Чиркнув спичкой и подкурив сигарету –
Сделал вывод юноша – одинаково
Что в ту сторону, что в эту...
И воскликнул – Так подать же мне карету,
А если можно, то и пиво «Очаково».

Чаво? Кого? – не понял хрыщ небесный,
Да застыл с отвалившейся челюстью,
В ногах узел завязав перекрестный –
И скукожился весь, влекомый вечностью,
Став махать своей волосатой конечностью
И подпрыгивать, как паралитически-нервный.

Ну вот, заело этого Азазелло.
Не поеду никуда – буркнул парень –
Мне и дома-то ещё не надоело,
Ну а ножик – так себе, всего лишь складень,
Не помеха он в любви – будь трижды ладен,
Зато кое-что из органов хоть цело…

Да и старику в житие найдётся дело.
А на тот свет нам пока и не приспело.

Не нужно мне подсказок суеверных –
Я сам себе давлю клешнёй на горло,
Как будто отрабатываю порно
В позициях, увы, уже не первых,
Да и дышу на лад – совсем не ровно.

Практически коснувшись апогея,
Не маюсь и не каюсь, а валяюсь,
Хотя что там – ведь всё равно цепляюсь
За скудость жизни, где маячит рея –
Вот перед ней бесспорно преклоняюсь.

И ясно, что не станет резонансно,
А только перечёркнутой пятою
Топчусь судьбою за финтою тою,
Где даже ощущенье первоклассно,
Когда могилу для себя же рою.

Ох, нет покою, словно с перепою…
Дрожит избитый властью сжатый кластер –
Я ухожу, как устаревший мастер,
Которому поддали вон – ногою,
И дальше путь его исчез в ненастье.

Всем, кто меня знает...
И всех, кого знаю –
Нет. Я не прощаюсь,
А просто прощаю
И сразу вещаю,
Что мне не прельщает,
Когда стою с краю
И с бездной общаюсь.

Пускай нет сноровки,
Без смоли кадило,
Но лишь бы те дровки,
Как встарь задымило –
Да так закадрило,
Что женские бровки
Взметнулись премило
В томленьи уловки.

Но вам обещаю –
Не будет концовки...
И страхи стращаю
Под свист монтировки.
В том смысл тренировки –
Я духом крепчаю,
А после подковки
Тем боле ловчаю.

Эй вы, полушаткие снобы Галактики,
Снимите ушанки и будьте галантными,
И бейте поклоны на каждом шагу –
Тому ли, другому, и даже врагу,
А также всегда говорите всем – Здравствуйте!
И станьте безгрешными в дождь к четвергу.

Ой, я не могу, до чего же всё чопорно –
Зачем так живёте до хохота ропотно,
Считаете хлопотно лишний медяк,
Стараясь его сохранить так и сяк,
Но снова дельцы деньги багрят упорото,
Пытаясь на вас же навесить висяк.

Покуда своей шарой шарить не учитесь,
Дотуда дремучим неведеньем мучитесь –
И тяма не тянет, и полная тьма,
Как в шахте у негров плутавший Кузьма,
За коего вы никогда не поручитесь
За то, что в карманах у дурня нема –
И тащит он в дом уж немного весьма.

Но пруха вольна даже для безнадёжного –
К нему повернётся однажды лицом,
И счастья навалит такого балдёжного,
Что кура сойдётся на равных с яйцом –
И тот, кто когда-то ловчил хитрецом,
Отдаст свою долю без зуда скрепёжного –

И тут недолга вся. И дело с концом.

В роскошном ресторане под венчурный шафе
Общинами гуляли, проматывав лаве –
Простые горожане да посерьёзней люд,
Заказывая вина и сервировку блюд.

У самой барной стойки уж два часа подряд
Сидели старожилы, буровя хмурый взгляд
За столик в дальней ложе, где пили коньячок –
Завмаг, замнач, завскладом, и с ними морячок.

На сцене стриптизёрша крутила раком-ролл,
Певица же басами гундела, словно вол,
А в зале телесами потрясывал народ –
Веселье шло в разгаре, и не было хлопот.

Ну вот ...

У старых тех, что жилы в нажимах напряглись –
По виду было видно – изрядно набрались.
И с мест своих поднявшись, шатаясь на ногах –
Походкой несуразной – смешней, чем в ходунках,

Они плелись к плангерду, где пили коньячок –
Завмаг, замнач, завскладом, и с ними морячок.

И ультиматум кратко де-факто предъявив,
Один верзила местный, мощь с маху испражнив,
Завскладу удосужил по морде дать леща –
Мол, глазки нелюбезны и нечего вещать.

Другой схватил завмага и в загибь придавил.
Замнач сказал – «Однако» – и прыть свою явил –
Он соскочил со стула и бросился на тех,
Кто к ним пришли нарваться – подраться для утех.

Матрос же захмелевший с улыбочкой смотрел
И, хлопнув фужер пойла, вдруг взвился, как пострел,
Взлетев над головами – «Палундра» – закричал
И дюжими крюками всех швартовать начал.

А там…

Не дискотека просто, а пляска понеслась –
Народец опьяневший кромешно впал в напасть,
Да с тумаками зычно, привычно от души –
Запарка закружилась под звонкие ши-ши.

Сквозь музыку дип-хаус и вокалистки рёв –
Дрожали стены в стиле кэтч-реслингских боёв.
И публика скакала, и вечер был пригож,
И схватка нарастала мельканьем синих рож.

А в центре мантапама кривлялись на полу
И щелбаны шмаляли друг дружечку по лбу –
Компашкой развесёлой, сдружившись навсегда,
Что стали крепче стали да не разлей вода

Те славные ребята, кто двинул бардачок –
Завмаг, замнач, верзилы, завсклад и морячок.

Неугомонной хохмой в распитии бездонном,
Как тленье феромонов или броженья акт,
С напыщенным фольклором под чутким приговором
Свершался беспредельный и лаконичный факт –
Нет. Вовсе не теракт.
А попросту с задором пивко текло раствором –
Шипящим, белопенным, как янтаря закат.

И каждый здесь был рад.
Не потому ль, что скоро прибавится спиртного,
И свежих кег подтарят на фуре класс «Колчак»,
А с ним и «Старый мельник», «Жигуль» или иного
На быстрый лад торговцы в спецовках скоробчат –
И забурлит очаг…
И кент один другому расскажет, как он дорог,
А тот – мент до упора, такой же весельчак.

И не знавали горя,
Но выпала им доля –
Бродягам, полоскавшим в жупанах брюханы –
По точечной наводке подсаженного тролля
Доставлены в районный приёмник друганы,
Где прокисали сутки нелёгкою неволей,
Чтобы в пивнухе утром вновь протирать штаны.

И может, так от жажды
Иль испытав нужды?
Сам помню… столько моря напитков охлаждённых –
И по усам бежало, и по ушам лилось –
И сколько вкусов разных, прекрасных, уточнённых
Бравасто разбивалось под гребень на авось.

Да славно так жилось!
Лишь малость не хватило – здоровье подкосило,
Где вольно не носило, всё сбросил в порожняк –
Фигурою спортивной, душой большой и рылом –
Употребленьем пива мой организм обмяк.

За бравым забодаловом бизмены отчебучили –
Без меры долго мучили бородками Степаныча,
А он всё Квазимордою и бровками дремучими
Старался обогнуть базар в прикиде бича драныча –
Эх, не было поблизости горбатого Горыныча –
Не то бы бесы бегали бордюрками длиннючими
И вспоминали матами заветы Ильича.

Но. Всему нужно времечко и бабушкины семечки,
Да и сидеть без бремечка, втихушечку плюясь –
Для этого поставили в беседочке скамеечки
И сбагрили Степаныча, и чё к чему, молясь –
К старушкам тем бодрюченьким в психушку восвоясь,
Упаковав, как барина, в штанах и телогреечке –
Его ещё маленечко, но не совсем боясь.

А далее на плечиках ему свершили казнь.
И, привязав верёвками на бантики, с издёвками
Поклали сперва в кашицу и, приказав поднясть,
Крепили крепко-накрепко, цепляя мышеловками –
С таким уж прям усердием и ловкими сноровками,
Чтобы не мог он соскользнуть и запросто упасть
На копчик иль куда-нибудь своими бестолковками.

Не так-то просто оказалось всё –
И ночью от пленённого остались лишь подвязочки
И кое-что негожее – похоже на кизляк.
И тропкою нехоженной, как будто кто-то саночки
Прямо крапивой скошенной юлил, словно шустряк…
Валялся в этой площади и брошенный бушлат,
А следом монтировочка, охранник, да и тапочки,
И куча беспонтучая под ворохом бумаг.

Никто не знал тогда ещё – Степаныч был солдат.

Ищу жену в России я –
Её на внешний вид не помню,
И не знаю…
Из них кто будет у меня –
Красавиц местного покрою,
Но вот опять, подобно Ною,
Всё борозжу, скрипя, моря
И, словно волк дичавший, вою.

Была одна. За ней вторая…
Потом блокнотик приобрёл –
И понеслась в разгул кривая,
И забурлил, кипя, котёл,
И я, как пламенный осёл,
Попёр, блеянием стеная –
И каждый день мой был весёл.

Вот та, что первая – Фригида
До секса чуть не дотянула –
Мальца струхнувши, дрейфанула,
Так и оставив с висом твида
Обескураженного лида –
И сухость лишь слюна сглотнула,
Да посмеялась зло планида.

Затем ко мне прилипла душка –
И хохотушка, и строптива…
Прекрасна всем – от ног до ушка,
Да что там – попросту красива!
Но, не надев презерватива,
Я был наказан, как простушка,
И мой герой стал будто слива.

Но через месяц вспухли жилы,
И посвежевший агрегат
Уже желал всем – будьте живы!
И плыл, как могутный фрегат,
Взломал что входы млечных врат,
На дно топив контрацептивы
И брея волны наугад.

И вроде в самый аккурат –
Затестил эдак женщин двести,
Но толь от зависти иль лести
Заглох на время аппарат –
Мол, надо чтить законы чести,
Пора кончать, такие вести,
Хватил ты дед, уж староват.

Да и ещё от бабьей мести –
Кто прав тут или виноват
Не разберёт и адвокат…
Чтоб ведьмам тем в пылу горести,
Коль уж недюж и слабоват,
И не фурычит супостат –
Мой заводной когда-то пестик.

Но я так обожаю прелести,
И каждый раз безмерно рад,
Когда в постели рядом жертвенность,
Что будит всю мою наследственность,
Где, вновь не чувствуя преград,
Готов глодать любую девственность
Хоть в дождь и снег, метель и град.

Теперь вот о жене подумываю –
О той единственной, желанной,
С которой будем славной парой
По сговору по обоюдному –
И вспоминать с ней под запарой
Не при чужих, не по-прилюдному,
А меж собою и с угарой –

О наших похождениях юности,
О вздохах и разочарованиях,
Ошибках, радостях и маниях –
Как преодолевали трудности
В любовных сладостных стараниях
И сколько набирались мудрости,
Пока не встретились в объятиях…

Ищу мечту в свободном доступе –
Её не знаю, кем же она будет?
Сейчас лишь оползни и россыпи –
То обжигающие, то хладящие на блюде,
Но нет любимой той, о коем чуде
Я уповаю и весной и осенью –
И до конца пойду, как путь ни труден.

Наклёвывалось то действО, конечно,
Но безутешно, как-то через лом –
Обламывалось всё, увы, кромешно
И сотрясало мой уютный дом –
Зато потом перековеркалось Творцом,
И становилось в усмереть потешно.

Дотошно было, да, совсем, не скрою.
Пригоршню мОю в раковинной ржи,
Затем творю пасы над головою –
И тут как хочешь, плачь, а может, ржи
Иль вовсе над безумствием кружи,
А нет той силы, что зовут живою...

Водой колодезной и воскресенной –
Ей охладиться нужно в самый раз,
Омыться, сполоснуться, несомненно –
И вылить на каркас студёный таз,
И лупануть по стылости проказ,
Да испытать, что духу, внутривенно –

Почти мгновенно бодрости экстаз.

Приснится же такое поневоле,
А может, и покажется, не скрою –
Порою строишь каверзные роли
Подобно сумасбродному герою,
И в спесях излучений гиротрону
Кислотных смесей плещутся феноли.

И ой ли, боже мой ли, я особен,
А также непреклонен в своей доле –
К тому же изразцово-бесподобен,
Когда кристаллизуют телом соли,
Чтобы пытать поболе мерзкой боли
И лезть из кожи вон в анаэробе.

И знать кому… И думал тоже кто бы,
Что желчь ко мне не липнет, вши не шьются...
И если даже негде ставить пробы,
То и по-бычьи зенки не нальются,
А жизнь с судьбой – обычаем зовутся,
В котором я ворочаю колдобы.

Над лещами шерстил ясновидящий выпь,
В крошке селя щурил лог, сгорбативший сыпь,
Вперемешку с барханом щербистых коллей
До полей шерхатистых и плужных вощей.
И мошкой шуровал сморщеватую зыбь –
Так, что вширь расщерилась щеками улыбь.

Ах, лощина-мощина – плащина лощей,
Крутоярая мщина природных рощей
Залощила трещИну в крещине котла,
Притащила, общину обрушив дотла,
Летоползнем плющивым навьющив свищей,
Размощила в плющину пращину хрящей.

Что, Кащей, шмякнул щей? Ща, уже не ропщей –
Не крущи, не брящи щеколдой немощей –
Отщемись от щепоток в алмазных шнеках
Да не мёрзни, как щеголь, в щенячих мехах.
Пращер ящера шлёпает шкафчик вещей
И от тёщиных щёлкает прищур клещей.

Отрыгнуло капучино от балдежного стола,
Открутнуло шампуруло пробкой звонкого стекла –
Не иначе те заначи зашибачий закидон
Замастрячил Фибоначчи по раздачам сих окон.

И прозрячи навострячил горделячего стрелка –
Разнуздаючи тем паче прыть вприскок до потолка,
От Версачи одурачил обуваючи стремглав,
Щеголяючи на даче по прорехам рьяных глав.

Неспособен сам Минздрав сконопатить этих трав –
Даже в кокнах медицины не сработает анклав,
Заварганив тех отрав, расмаславши в пух и прах –
Королю грозивши матом, залупежив верный шах.

В раскумеканном засилье черепного коробка
Непосильная просинья истрепалась слегонька,
Искосилась в поросилью, искалякалась в разнос –
Износилась Ефросинья, истаскав навоза воз.

Горделика встала в дыбу, натянув за лесу рыбу –
На весу держа колдыбу, матюгая сколиоз,
И горбатая мотыга, заломив за спину глыбу,
Изогнулась в три погибель – невидаль в какую поз.

Стоеросовое клинье отлупило по спесивью
И крысиные курсивы, не стесняясь синих розг,
Запустили эскадрилью полосами по морсилью,
Да красиво выносили распоясавшийся мозг.

Но закапал жгучий воск, отливая белый лоск,
И сгорел на барахолке вино-водочный киоск.
И теперь кривой артроз (хоть и чешет яро нос)
Расчихвостил камарилью, сыпля кости под откос.

Размалюжат коклюжи муфельтоном верблюжьим,
И размокшие лужи разлупежат ландшафт –
Ну кому же ты нужен, разжижень размухлюжий,
Ежель нежить не дюжит, порожняк только вьюжит
Там, где орки утюжат южной жилы Варкрафт,
Что конфужит полдюжин перегруженных вахт.

Отчего и покуда будешь выть, как паскуда –
Баракуда приблудой приплелась за шлеёй –
Вынь из глаза и уха брёвен связку, Иуда,
Перестань разносить сплетни разного флуда,
Клубным диско сгарцуй, чтобы прям – оё-ёй,
Будто доверху льёт свет оливок запруда.

Ну-ка, ну-ка, погодь – разъяснилось всё вродь –
Не спесуй, идиот, разотри смесь в мозоль –
Раза три размолись и благодь обнародь,
Разомнись и акстись, окунись в святоч водь –
Бьёт фонтан, распалив вечный аэрозоль –
Пусть достойный духан развазюкает вонь.

Ежель нежить не дюжит, порожняк только вьюжит,
Орки с магами кружат по скрижали Варкрафт –
Значит, воины служат и хоть в битве не дружат,
После боя – по кружкам и к подружкам, май-лафт.

Секир башка – долой ещё одну,
И после этого домой на гнутых цацках –
Любви предаться, целовать жену –
Ай да пипецка – целая бабацка...
Короче есть, где вдоволь разгуляться
И почитать вечерний на-ибну.

Сыктым мандраж – лепЕздрики летят
От лампы – стёкла мякоть гандурасят,
Где месят, велком, сворой дьяволят –
Втыкают вилки в пробку, метко квасят,
Икрой застолье красной разукрасят
Да чинари отстойные смолят.

И ой ли – занудят под помелом
Волшебницы-чуфырь на курьих ножках,
А толстый нетопырь – им поделом
Натянет, закусив в удилах вожжи,
И приструнит пискушек, потревожив
Весь стан под расслабухой и вином.

Пардон, сеньор – лакательный бидон –
Минёр в лафете стяжки расставляет,
И каждый третий чуханый пижон,
Начванившись, под парапет ныряет,
А там его манерно поздравляет
Натасканный прицельно дирижёр.

То ведьмою залётной искушён,
Как фреей, торс обвившей однократно,
Иль задурманил голову крюшон
И вставил раздолбая деликатно,
И на ногах, покачиваясь ватно,
Поковыляешь, вздёрнув капюшон.

Секир башка – долой ещё одну,
И после этого домой на гнутых цацках –
Любви предаться, целовать жену –
Ай да пипецка – целая бабацка...
Короче есть, где вдоволь разгуляться
И почитать вечерний на-ибну.

Отбуцила бацилла цивильных цигар,
Зацепила ценою цыганских татар,
Гарцанула, как цаца в цирюльню айн-цвай,
Да и цыкнула цыпочкой – поцный мамай,
И на цырлах зацокала в цирк цокотух,
Чтобы там лицезреть пух зацикленных мух.

Ах, бацилла… вакцина тебя цап-царап –
Целоваться не станет, хоть ты и царь-град,
Просто-напросто сцедит и всю целиком,
Как цукат циркулировать будешь потом
Прямо в центре цилиндра, как в цинке стальном –
От цинизма цензура излечит циклон.

Как карие углья в лампадах Афины,
Что набожно тлеют под ярким светилом,
Я вижу стихи, словно скульптор – картины,
И их не пишу – высекаю чернилом,
А также затем – мариную кадилом
Для женщины сильной! Нет пущей причины.
И всем чтобы было, и мне подфартило –
Такой вот добрейшей души человек.
И будто в сказании «Руслан и Людмила»,
Хочу точно так же свой выиграть чек –
Не денежный. Просто влюбиться навек
В мадам… что всегда на руках бы носила.

Под Солнцем слепучим шажочком скрипучим
С баулом заплечным плетусь восвоясь –
Почти что с размахом, как агнцем летучим,
Не знамо – куда так несусь, торопясь,
Блуждая сквозь мраков болотную вязь –
По самым местам непролазным, дремучим
Мешу в дальнем яре и глину, и грязь.

Ещё отродясь, с тех запрелых пелёнок –
Сначала в мешке у отца на горбу,
Затем своим ходом, что вялый телёнок,
А после уже паханом жгу судьбу,
И вот до сих пор всё гребу и гребу,
Сменяя до дюжины в месяц плетёнок –
Короче, нехило так к счастью бреду.

И сам не решу – ну откуда та похоть,
Внутри распирая, толкает меня…
И я не боюсь, не кусаю свой локоть –
Качусь, всех любя, никого не кляня,
Лишь только бы в топке хватило угля,
Да чтобы не вытек мазут мой, и дёготь
Уж не испражнился заранее зря.

К тому ж позади как полжизни отбросил –
С мечтой ковыляю за весями весь,
И радуюсь – ересь давно отморозил,
Сегодня ума набираюся здесь…
И сколько, как понял, итогов ни взвесь,
Включается всё же заклиненный дроссель –
Такой я и есть – придурошный весь.

Розовощёк гламурно-женский стеб –
Вкортавь подспудно ярлыки приштопав,
Всё учащённей брызгаться взахлеб,
К тому ж ещё и ножкою притопав,
Как осчастливленная миссис антилопа
Копытцем бьёт, вошедши в разогрев.

И в тот момент коротким станет век,
Осечкой стрельнет мужняя порода –
Настолько властен в юбке человек
Из компаньона вымучить урода,
И ни при чём ненастная погода,
Когда маячит грозно половник.

Ну где ж теперь тот могутный мужик,
Что обмельчал и сгорбился в норушку –
Где нужен он, то испарился – вжик,
Или опять изобразит старушку,
А иногда сыграет так в психушку,
Как на арене клоун-озорник.

О, стройность непоколебимых дев!
О, стойкость прошлой молодости вкуса!
С годами у пантеры ширит зев
И источает тонкости искуса –
И только счастьем сильного укуса
Баранью тушку в пасти заимев –

Ведь то не лев, а расчудесный блеф –
Та антилопа с золотой застёжкой…
За нею бегал в юности калиф,
Не ведавший тогда, что дикой кошкой
Или пружинной телом поварёшкой
Развеян будет первобытный миф.

Приблудосаженец взбренделый –
Чего ты, вымахав дылдищем,
На уговор нейдёшь, кипелый,
А в бор всё рыкаешь волчищем,
Как остолопищем иль дрыщем
В лобе ещё совсем не зрелым.

Ах, Мотя-ляль – дундук без крыши,
В семи саженях отверставший,
Но далеко до толковища –
Растёшь, малец, невзгод незнавший,
На молоке да и на каше –
Лишь распирается силища.

Уймите дитятко без глазу –
Дед с бабкой, что ж вы так печётесь.
Он подрастёт, задаст всем газу –
От дури той не увернётесь,
А только сраму наберётесь,
И за него тянуть вам мазу.

Вот это ж надо – тряс подземный,
Ну кто ж догадывался разве,
Что мальчуган сей неуемный
Был хулиган, а стал гораздо –
Былин героем несуразным,
Где печенегов бил, как верный.

И от него не статься было –
У княже злато не просивши,
Он всё же всунул своё рыло
В натырканую сверх казнищу
И вновь, казав чумну силищу,
Полцарства оприходил стыло.

Да королевну утащивши
В леса под Муромом известным,
Делился с ней остатком пищи
И мужем был не дюже лестным –
И вскоре образом чудесным
У них родились сыновищи.

Ах, Мотя, богатырь рассейский –
Не мудрено, что в евросказах
Ты до сих пор, как сыр халдейский,
Разносишь разную заразу,
Хотя доходит им не сразу –
Таков в Руси устав армейский.

Лапчурой колкой, да наотмашь
Медведь словил от сосняка,
Когда тикАл в товарняка
От девочки по кличу Маш –
Той, у которой не отмажь
В жир топиющих коряка.

Что кашку слопала намедни
И понесла, сопевши, бредни –
Он не учёл и мёд у пчёл,
А ей – чем круповней зверюга,
Тем визговатее матюга –
И вот уже Потап – фуфёл.

А дальше – как бы ни крутился,
Совсем в козла оборотился,
Но капризуля маловата –
Как не уважить сей дитя
И поиграть с ней походя,
И опосля трещит кровата
От тряс младенческого храпа,
И брызги в стороны летят.

Пора, пора – тут не до шуток,
Пока малютка в сне хлебачит…
Хоть косолап – быстрее клячи,
Перепугав в лесу всех уток,
Ломившись подольше-е суток,
Мишаня в торфи зафигачил.

А как иначе – коли гачи…
Да ладно, сказка не о том,
И снова будет всё пучком –
И пусть малышка поартачит.

Ведь всё равно, нашедши, вздрючит –
И как обычно заканючит,
И друга мамою назначит.

Не катаньем, так мытьём
Бал закатим – будь он ладен.
И за каждым пятым пядем
Заварганим бум столбом,
Где культурненько присядем –
Чекалдыкнем, чекурнём.

Не весельем, так нытьём
Растрясём косую сажень
И вприжимку лёгким шаржем
Покуражимся вдвоём,
А потом в обнимку ляжем –
Чекалдыкнем, чекурнём.

Да гнездо своё совьём –
Благо, хватит крепкой пряжи,
Чтобы вместе жить без лажи
Свиристелкой с соловьём –
Верещать любви коллажи.

И союз наш будет важен –
В нём хоть ночью или днём,
Коль устанем – отдохнём.
И за вычурным пассажем –
Чекалдыкнем, чекурнём.

На вольных хлебах шелушатся початки –
Колосья исправно прямятся торчком.
В полянах кой-где шухерятся зайчатки –
Им так восхитительно, и всё нипочём,
И жизнь зашибительно плещет ключом –
И волей-неволей в разрезах сетчатки
Прекрасное ловишь, как по лбу мячом.

Сидят едоки и хомячат малашку –
Обедня в запашках пришла, стало быть,
И думки коряжут про Машкину ляжку,
И хочется сразу и кашку, и выть –
Стараешься вроде о прошлом забыть,
Но держишься крепко руками за чашку,
И пальцы начнут онемевшие ныть.

Вот что получилось опять в непонятках –
Все люди как люди, а мне благодать –
И завтрак, и полдник в трусах, ну и в тапках,
Как помню, вчера голышом козырять –
Пришлось вновь от Машки средь ночи бежать,
И только до дрожи в синеющих лапках
В кулак силу воли от холода сжать.

Ох, опочивальня в духах молодухи –
Там так хорошо в одеялах застрять…
Туда не проникнут ни сплетни, ни слухи –
Вершины там можно шустря покорять,
Но всё же, бывало – разков эдак пять,
Когда кто со скоростью бешеной мухи
Из спаленки той продолжал вылетать.

Да ладно, замнём негодуху любови –
Затянутся раны в душе и везде…
Пускай те зайчатки намнутся моркови,
А падать предвещено каждой звезде –
Ведь то мужики – холостяк ли, в узде –
С балконов сигают и в нижнем сословии
Следы за собою рыхлят в борозде.

Спасибо за радость тебе, мать-природа,
Где юбки так манят и дразнят штанцы,
Кукушка где мучает сердце удода,
А после рождаются в поле птенцы –
И хоть даже если не сыщешь концы
Залётных отцов чумового приплода,
Однако, ребята, вы все – молодцы.

Мы знакомы, не знакомы?
Иль знакомые знакомых,
Тех знакомых, что знакомы
Со знакомыми знакомых?
Ну а если не знакомы,
То один вопрос для нормы –
Как вас звать?
Давайте проще –
Как Фамилье, Имя, Отче...
Где живёте, где крестились,
Когда в первый раз женились,
Сколько деток, что с работой?
Вот и весь вопрос всего-то.

;;;;;;;;.•;.•;•.;;;.•O•.;;;.•;•.;•.;;;;;;;;

Осеменила рифмой гнеда,
Растекшись в черепной коробке –
Слепила мерзкого поэта,
Который был к тому же робкий...
И вот полился дар свершений
На головы обычным людям –
Подобно лаве извержений,
Отдав бразды кипящим слюням.
Примите строчки, не гневитесь –
Я всё равно свой пыл обрушу...
И прочитав, вы удивитесь,
Что словом дело не нарушу.

Ничто не происходит зря –
И посему сулит догадка,
Когда в сквозняк не варит кадка –
Как будто бы нет фонаря,
И не горит даже лампадка
В глухих пещерах дикаря –
Наворотишь, но всё не зря.

Не зря – явился и резвился
На божий свет ещё мальцом,
И дюже прытким молодцом
Не зря в отрочестве глумился,
А после надрывным тельцом,
Вроде не зря и не с концом –
На благо Родины трудился.

И с тёщей цапался не зря,
Жену послал на хутор в спеси,
Статью накуролесил в прессе,
И расплескалась та бадья –
Почём не зря рванул к Олесе,
А дело было то в Одессе –
И в раж взбрыкнул до фонаря.

И трум-ба-ля и ой-ля-ля –
И закружилось, завертелось…
И это всё, что так хотелось –
Прокисло в горле пузыря.
И хоть терпелось и неймелось,
Однако шибко наскрипелось,
А дальше пёрло – и не зря…

Больницы, школы и мухлёвки
С горчицей, мыло и верёвка,
Военкомат, блиндаж, обновка.
Граница, парашют, листовки.
Затвором щёлкает винтовка.
Арест, наручники, ментовка
И рядом – поцные дешёвки.

И в канитель – совсем не зря
Сменил работ полста зачётом,
Не управляя своим счётом,
И грызла милая моя,
И называла идиотом…
И вот допедрил, что фокстротом
Так и прожил от фонаря.

И всё не зря…