Пейзажная Поэзия

В волнах зелёного фрактала –
Чуток добавлю синий тон,
Немного жёлтого... чтоб стало,
Как глобифер – хамелеон.
Похож. Да, да пусть будет он –
Ну прямо зверь Мадагаскара...
Хоть небольшой, но всё ж силён.

Вот так вожу я кистью браво
По полотнищу всех времён...
Здесь и дорога, и бунгало,
Животный мир, пейзажный фон,
Да что там – даже светофор
На сопке выгнулся коряво,
И человечек под мостом.

Рыбак, наверное, какой-то,
А ну давай ещё макну...
Хочу левей в кустах – помойку
Для натуральности. К окну
Возьму и рыжий ствол нагну –
Закроет тополь кроной стройку –
Ту, что в низине... Ну и ну.

И снегири – фи, фи... фи, фи...
Их посажу в ветвях на древо,
А сам с невыспавшимся зевом
Открою яблочный графин,
Очищу свежий апельсин,
Налью стакан гранёный с верхом,
И выпью сок до дна... один.

Вот так картина – прямо маслом!
И где бы что дорисовать?
Ан нет же места – не напрасно
Ваял я лист за прядью прядь...
Теперь мне нечего скрывать,
И всё ж слегка разбавлю красным...
Тогда уж точно – форс на пять.

По лежавым лужайкам
В свежескошенных травах
Пробежалась кружава –
Весть неся попрошайкам,
Что сплотились по стайкам,
Но дружны, как держава –
Лайки встречные пайкам
Посылая в отавах.

Да в дубравах-муравах
Вечным шелестом ветра
Прозябает купава
Кривизной километра –
Каждым метром уретра,
Словно тело удава,
Уползает вдоль спектра
Сгибом слева и справа.

А за далью приветной
Ждут загадки и тайны –
Жгут мосты доли светлой
Волхвы, что живут крайне –
Без дверей и без ставень,
Где важна даже щепка…
Там камЕнь держит кАмень,
Ветка ветке же – скрепка.

Ой, меткА может лепка,
То ли просто просторы –
Красотой, как кокетка,
Манят ясные взоры,
Где приснятся узоры
Сказкой мудрою редко –
Что правдиво весомы,
И не брешет рулетка.

Асфальт подтаял, и засеменил
Народ в лаптях по грязно-серой крошке –
Повсюду спящий, и почти без сил,
Кой-где курящий в пепельном окошке –
На гриб похожий вяленый в лукошке,
Но на весенний, что всю зиму гнил.

И вот взбодрил свои тельца и шляпки,
Принарядился в яркие цвета,
Стал лёгок, скинув боты, вдевши тапки,
Сменив на шорты толстые меха –
Люд Ожил снизу в сводные верха,
Почуяв крылья, распрямив лопатки.

А ветер изменил прощальный вальс
На встречный галс со свежей пританцовкой,
И снежным тучам пал дождливый шанс
Омыть владенья чистою перцовкой,
Что налилась апрельской оконцовкой,
И спело пучилась под солнечный романс.

Эх, то ли в мае будет в самый раз –
Ещё не лето, но столь экзотично –
Приятный бриз, и нежность тёплых фаз,
Прозрачность вод, журчанье чьё магично,
Всхожденье дней логично-хаотично
В рожденьи восхитительных эмфаз.

Бой звонарей напряг станицу –
Она невольно встрепенулась,
Вздохнула, став тереть зеницу,
И шумным гомоном проснулась…
Затем дождём ополоснулась,
Преобразившись в люб-девицу.

А по околицам разлилось
Горнило солнечного света –
Хоть час назад чуток теплилось,
Сейчас земля уже нагрета,
Трава сочлива и воздета,
И всё раздето – то, что крылось

От глаз в густой вуали ночи
И, между прочим, даже снилось –
Что где-то в темноте грохочет
Старуха – дрязглая немилость,
Но это до восхода мнилось,
Пока не взвился мал росточек.

И пробежался ветерочек,
Зашелестели в лад листочки,
Ныряли ласточки в денёчек,
Где распускались нежно почки,
Да зеленели межно кочки,
Испив журчащий ручеёчек.

А среди строчек полевыми
Цветами вспыхнули лужайки,
И обожайки медовыми
Устами пробуждали лайки –
И целовались, сбившись в стайки,
И поощрялись чаевыми.

Ну каковыми были степи!
Они лежали и дышали –
Да расширялись живо в степень
И в бесконечности бежали –
Вокруг просторы же дрожали,
Как будто сыпал чистый пепел.

И метил дальше зов мятежный
Равнины, пашни и деревья,
Раскрепощая дол безбрежный
И выполняя все веленья –
Селений прихоти куренья
В порыв желанья неизбежный.

Луна всходила также мило,
И гасли яркие светила –
Станица вольность остудила,
Да в млечном поле задымило,
А свод небес засеребрило,
И мгла опять в права вступила.

Как ни хохлился в хмурье выхухоль,
Всё не ухали в кущах филины…
И межа бежит хрустом к вывиху,
Там, где хлёстко так неясытени –
Холки вспухлили небожители
Да навьючились – хором выдохнуть,
Хлопотать потом чтоб в обители.

Ах ты выхухоль – в норке опухоль,
Изловчившись, вновь юрко щемишься,
Чутко выдрыхшись в травах шороха –
Испытать готов страхов пороха,
И к воде шустришь, жизнью делишься,
Семенишь опять и не чешешься,
Но детишкам воз тащишь вороха –

И жуки, и пиявки с моллюсками,
Червяки и квакши с бородавками,
И личинки, и змейки, и гусеницы –
Всех изловишь своими ты лапками,
Не забывши с опаской сустатками
Волочить в дом сопливцам гостинцы,
Прячась в ямках, шныряя канавками.

И стлал предутренний туман
В картине Шишкина Ивана,
А я смотрел и всё гадал –
Как долго жить мне или мало,
И сколь продлится та нирвана,
Что на холсте он так сваял.

Лесной, рассеянный, прохладный –
Сквозь проблеск матовых лучей –
В нём ель с сосной зеленовато
Ласкают взор моих очей,
А под землёй бьёт ток ключей,
Им корни моя перекатом.

И эта дымка виновато –
Как между прочим, аккуратно
Ползёт себе витиевато
И растворяется приватно,
И каждый раз так многократно –
Те повторяет ординаты.

О, пелена таёжной чащи,
О, хмарь природной глубины –
В тебя готов нырять всё чаще
До самой дряхлой старины,
И видеть, как же сплетены –
И жизнь, и тлен, и судьбы наши.

И стлал предутренний туман
В картине Шишкина Ивана…
Теперь уже я точно знал –
Что время это мне желанно,
А помереть вдруг так нежданно –
Началом будет всех начал.

По картине И. И. Шишкина – Туман в лесу. 1890-е гг.

Сосновыми стенами и хвойными крышами
На флюгерах с кошками да в погребах с мышами,
Как будто грибы, из суглинка возникшие,
Прижались рядочком халупы поникшие,
И просто вот так – скособочились нишами,
По пояс в земле – деревенскими тишами.

И кто ж вас срубил топором да без гвоздышка,
Кому было надобно вольного гнёздышка
В глуши непочатой из дюжины домиков
С курями, коровою и стайками кроликов –
И слышно в закатах, как шумно вздыхаете,
Когда уже поздней порой отдыхаете.

Древесные станы, смолою пропахшие,
В запашинах дыма и мило обмякшие –
С блинами, сметаною, квасом и редькою
Гостей вы порой привечаете редкою,
И рады бы всем, кабы были доступными
За кроем тайги, за плетьми неприступными.

А зори встречаете с тёплыми росами,
Со смаком гречихи, со пчёлами, с козами
И пашенкой в сорок гектаров картофеля –
До самых гремучих болот Мефистофеля,
Откуда разносятся всхлипы и чмоканье
Ушедшей ночи в погремучее роканье.

Как долго вам Богом стоять позабытыми
С историей дикой, от мира закрытыми –
В распадке лесистом под дивными пятами
Краёв закулисных из ягод с опятами,
И тех аллегорий калорий пригожества,
Что дарят природы обилий роскошества.

Строевыми колоннами над зеркальными водами
Небоскрёбы холёные отражаются сводами –
Вертикально торчащие и лазурно-телесные,
Заполняют раздолины в загогулины тесные
Тетраэдрами плотными, горделиво нависшими –
Молчуны говорящие со слепящими крышами.

Их поверхности гладкие и фасады стеклянные,
По ребристым углам стоков трубы жестяные,
Обтекая подолами в переулки ветвистые,
Обнажаются радужно в солнцепёки лучистые
И следят свысока за домами придворными,
Что тулятся вразбег неприметно-покорными.

Кой-где в пять этажей. Есть и в два – неказистые,
Между ними пролёты шебуршаще-зернистые,
И фигурки снуют по дворам и вдоль улицы,
Да в подъезды ныряют, как в курятники, курицы.
А фонтаны на площади кочевряжатся струями
И красуются перед городскими холуями.

Есть за гранями градов халупы ветшалые –
Неприрученный край, времена запоздалые,
Поселения душ архаичных невзрачностей –
Там ютятся старцы и старушки без алчностей,
А из труб всякий сруб, стариной разлохмаченный,
Вьёт дымком с ветерком вечерком в час назначенный.

Мегаполис живёт на убожество публики –
Кому крой-новострой, а кому сени-бублики…
Но сиянье столпов невозможно без серости
Хижин выслуги лет и заделия древности.
И как рядом цветут и полынь, и бегонии –
Так же вотчества зодчества обитают в гармонии.

Цветущим садом стелется перина,
Баюкая убранство дивных гор.
Раскинулась лазурная долина,
Неведомая людям до сих пор.

Прикрылась вековечными хребтами,
Закуталась сиянием озёр.
Волшебный дол простёрся островами,
В которых пребывал лишь фантазёр.

Проснутся эльфы в ягодных угодьях,
Грибные пади феи окружат,
Рыбёшка заиграет в мелководьях,
Распевом райским птицы закружат.

Равнина мягко солнцем озарится,
Ласкает лето девственным теплом.
За горизонтом радуга сочится,
Рисуя небо сказочным венцом.

Лучами разлинует лесогорье,
Разбудит край невиданных дубрав.
Польётся чудотворное приволье,
Тень отгоняя от волнистых трав.

Природой зародилось королевство,
Не впустит чужестранника к себе.
Такое упоенное блаженство
Сверкнёт мечтами в творческой судьбе.

Нет красоты на свете заповедной,
Где так всё затрепещет чистотой,
Обворожит иллюзией запретной,
Затронет целомудренной слезой.

Взгляд уносит сияющим веяньем
За ландшафты 3D-гиперплоскости.
И польётся астрал вострозрением,
Уловив чуткость виденьем чёткости.

И рукой довершив строгость линии,
Склеим два полушария вечности –
Нижний слой земляного растления
С верхним миром свободной беспечности.

И отрекшись от давящей склочности,
В переход невесомой градации,
Как младенцы в период молочности,
Вновь откроем дары навигации.

Перелётом фантазий пространственных
Иллюзорность расчертим абстракцией.
Голубого холста небес плазменных
Станем мысленной космосубстанцией.

Сочение неба молочной усладою
Манило, тянуло за бежевой ватою –
Взбивалось периною любвеобильною,
Шипело и таяло пеною мыльною.

Шкодливые контуры мило кривлялися –
То чуточку больше раздаться старалися
Иль сдуться, махнув на прощание хвостиком,
Скукожившись в ёжика махоньким ростиком.

Но вот, как ириска, разъедется, сморщится
И выдует гуся, что дивно топорщится,
А следом котёнка игривого выпустит
Да дерево с пышными кронами вырастит.

И вылепит остров неведомый ранее –
На нём обустроит высотное здание,
Расселит по краешку призрачных жителей
И сказку покажет для бдительных зрителей.

Смешав персонажи клубками нелепыми,
Разгонит фигуры фантомами блеклыми
И их растворит в очертаниях сломанных
Из сотен кусочков неряшливо-порванных.

Выдавливая зори из сумраков смущённых,
Зардеет живописный обласканный кристалл,
Омытый наготой десниц перерождённых –
Несущий дар величья божественных начал.

По пеленгу вселенной отлавливая морок,
Раскидывая сети пронзающих лучей –
Расчистив звёздный вход преполовеньем створок,
Великий Ра сойдёт в сиянии очей.

Забрезжит купол дня призывно и задорно,
Как государь, клонясь, появится в народ,
И скипетром крестив послушников покорно –
Бросает в центр толпы златых монет зарод.

И шлейфом сутаны заполонит владенье
Из тысячи пажей, распеленавших холст,
С денницы до обедни прольёт благословенье,
Где с неба до земли Даждьбог проложит мост.

За пламенным гуртом, как светлое суконце,
Сердец обвеет стук и душам даст покой –
И впустит свежий вдох живительное Солнце,
Насытив кладь планет цветущею охрой.

Он лёгок и возвышен,
То белый иль пятнистый –
Диск над моею крышей
Льёт свет души искристый.

И ласков и улыбчив,
А временами влюбчив...
Мой друг, иной раз вспыльчив
Иль образно задумчив.

Ты протяни мне лучик –
Я искренне поглажу...
Не стану тебя мучить,
Не обвиню, не сглажу.

Прильну щекою нежно.
Посплю в твоих объятьях.
Закутаюсь прилежно
В посеребрённых платьях.

Откуда ж ведать было,
Что снимешь ночью маску –
Разбудишь в сердце мило
Причудливую сказку…

Услышу звук напева –
И не сдержу свой окрик:
Луна – звёзд королева,
Как твой прекрасен облик!

Как в елях запутаться можно зимой,
Так летом бесцельно плутая в тумане –
Глядишь вкруговую с нависшей тоской,
Где белая дымка восход пеленает.

Клубится и ширится Тутыра-Юмо –
Верховный жрец склепа седого рожна.
И призрачной плёнкой затянет Бермуды,
И плоть светотеней уже не важна.

Когда заволочет фигуры и формы,
Природною химией их растворит –
Взорвётся он вдруг и, распухнув сверхнормы,
В густых одеяньях весь мир поглотит.

Как всадник, несущий своё оперенье,
Иль дым, обволокший дорогу врагу,
Посеявший в сердце и разум смятенье –
Захватит заставу на полном скаку.

И станут слепыми и люди, и звери…
И стихнут все звуки, исчезнет виденье,
Где плотное облако гонит шугу.

Заливисто с утра и пламенно под вечер
Ершистой зыбью волн играется вода,
И кажется, что лик её спокойный вечен,
И манит она вглубь запретностью плода.

Зовёт к себе, дрожа, провозглашая всплески,
Качая камышом под шаловливый бриз –
И словно изнутри рождаются гротески,
Располосав всю гладь в причудливый эскиз.

И ежели вглядеться в безмолвный чан озерный
В раздумье, преломив движение ключиц,
То эфемерно в мир погрузишься безмерный,
Невольно заценив аквальный бал модниц.

Где в шике пузырей плотва нарядно кружит,
И в иле копошит приплюснутый налим,
В тандеме хорошась, уклея с лещом дружит,
Иль чутко шелестит зеленобокий линь.

Но вот в шатре чудес расправит перья окунь –
Зазывно пригласит пестристую модель.
Он, важно распушив упитанную щёку,
Сопроводит в дворец вальяжную форель.

И как нарзан вскипит молочными брегами,
Иль птицы взгомонят разнузданный галдёж –
Так радуясь фольге с блестящими серьгами,
Взбунтует рыба вальс – гуляй, мол, молодёжь.

Кувшинки по браздам наполнятся купавой,
Бочаг засеребрит природным волшебством.
И даже трижды будь неверящей шалавой,
Но окунуться стоит в прекрасном зелье том.

Лайковыми нитями разрезая виденье,
Шебаршит колейками, заглушая фон –
Ливень уморительный мокротой обители
Заставляет ёжиться под твоим зонтом.

В те минуты сырости, несусветной хитрости –
Разменяет тактику, измельчив окрас…
Стуками под занавес, будто прося милости,
Дождик нам поведает слякотный рассказ.

Разливая паводью, напустившись холодью,
Благодарных зрителей держит про запас –
Эх, лихие годы вы, тряханём-ка молодью! –
Пусть поразвлекает он непутёвых нас.

И вокруг да около всё навзрыд намокло уж.
Тянет зонт порывисто озорной борей.
Под ноги стекаются сонмы неуёмных луж –
Так бежим же, спутница, от дождя скорей…

Вот и познакомились со слезами божьими –
Там, где мимо шастали, опуская взгляд.
Скоро выйдет солнышко! Всё отныне можем мы! –
А пока что в крошево капли моросят...

Желтком забрызгав оболочку
И смыв тональ красно-зелёным,
Зрачок ломался резко в точку –
Вновь был задумчиво-лиловым.

В откосах градиентных неба
Неслись пространства мириады –
Из облаков прядильни флеба
Вздымали пышные рулады.

Багряным перевоплощеньем
На стыке сурдных измерений
Тянулись руки с восхищеньем
В глубины звёздных обозрений.

Пурпурным чревом вертикали,
Разрезав пелену абстракций,
Клубится девственность спирали
В потоке трепетных вибраций.

А глаз блестел и восторгался,
Ловил чутьём благоволенье –
Закатом дивным насыщался
И в миражах пил искушенье.

Чернеет взморье под покровом
Гудящей лавы туч кипящих.
За леденящим душу громом
Слепят укусы стрел шипящих.

И под нависшими бровями
Грозы неумолимо-буйной
Изрезал хлёсткими ремнями
Перун обитель ночи лунной.

А нА море Тайфун гневился –
Он волны гнал на побережье,
Швыряя оземь их, резвился,
Круша свирепостью медвежьей.

В пучине облаков витала
Богиня молний Фаитири
И с исступленьем рассекала
Заслоны остриём рапиры.

И выбивала пламень жала,
Да так, что сотрясался воздух.
Земля под натиском дрожала,
И падали от страха звёзды.

В том поднебесном карнавале
Разверзся суд стихийной власти,
Где Боги истину призвали,
Явив всю наготу династий.

Из чёрной лощины – от самого дна
Шипя, извиваясь, как ярость Годзиллы,
Взовьёт демонической силы волна,
Что в битвах Олимпы нещадно разила.
И нет утешения быстрого ей,
Коль встала дыбами, грезя об отмщеньи –
Не будет пощады, не ждите теперь,
Со скорбью примите Тритона лишенье.
Брега разобьются в пучине морской.
Под воду сойдут острова и столицы.
И Бог вероломный наступит ногой
На горло пытавшейся сдюжить землицы –
Страданьям предаст, как чудовище Ниццы,
Круша, истязая, любуясь припадком,
Где пыл маньяка разрастается гадко
К побоям несчастной поникшей девицы.

Пришла, раздела бабье лето Осень,
Накинув плащ промозглого веселья,
И золотиться стала листьев проседь,
Крутя, звеня и мчась до одуренья.

И воробьи шумливо брызжут стаей,
Гоняя голубей под гулкой крышей,
И делят впрок запасы пропитанья –
Кто посмелей, тому и званье выше.

И пожелтеет дом на сером фоне,
В углах мелькая блеском паутины,
А на соседнем парковом заборе
Повиснет плеть стекающей малины.

Раскроет сквер пленительно объятья,
В свой дивный сад прохожих зазывая,
Покажет вернисаж последних платьев
Красноречивой песней глашатая.

Там, где кустарник бересклет румяный
С шиповником одежду трав снимают,
Возле скамеек барбарис лукавый
К теплу поближе ягоды склоняет.

Берёзы вьются серебристой дымкой,
С осинами вперегонки играя –
Сезон абстракций им раскрасит спинки
До будущей весны и Первомая.

Как ты пахнешь, осень, по утрам!
Наполняешь спальню мою негой.
Твоим свежим ягодным ветрам
Приоткрою ставни я с рассветом.

И впущу золотоносный дождь –
Листьев жёлтых лодочки резные.
Сунет ветку краснокожий вождь
С гроздью переспелою рябины.

В переливах свищут снегири –
Им синички междометьем вторят.
И струятся капель пузыри,
На стекле разбрызгивая зори.

За оконцем Божья Благодать!
Чувствами играется виденье.
Красоты душевной не унять
От чарующего наслажденья.

За поределой жухлостью
Цветков страдальца Августа,
В ломотиях и мукостью
Желтевших листьев захруста,
Набрякшими суставами,
Поблекший и простуженный,
Тяжёлыми октавами
Ступал Сентябрь контуженный.
И в сырости уханьканный
Влез в кресло Императора,
Уставший и измызганный,
Со вкусом дегустатора
Он оглядел владение
Ухмылкой бесподобною
И произнёс веление –
Ведите Осень гордую!

Деревья голышом стонали.
Под снегом расползались лужи.
И кот выделывал спирали,
Предчуя приближенье стужи.

Февраль казался неказистым.
И холод с оттепелью дрались –
За каждый метр земли дернистой
Они в разминочку катались.

Синички, сидя на балконах,
Бодрились пёстрым опереньем.
А небо потемнело в кронах,
Закутав солнышко куреньем.

И облака клубятся густо,
Напичкав горизонт сырцою.
Но вот стремительно и с хрустом
Ворвался вихрь, стеля крупою.

Кусты сгибая дикой страстью,
Ломая крыши, как картонки –
Он, свыше наделённый властью,
Ни капли не жалел силёнки.

Из мостовой курочил камни,
Столбы швырял на огражденье,
И разбивал на окнах рамни
В своём свирепом упоенье.

Буран как будто забавлялся –
Крутил по улицам, сметая
Всё, что встречал, и избавлялся,
Обломки следом засыпая.

Вдруг всё затихло в одночасье.
И лишь тревожные синички
В ветвях галдели о ненастье,
Гурьбою сбившись по привычке.

Затоковали глухари
В позёмках снежного убранства.
Сметает вьюга до зари
Следы таёжного коварства.

Сбегает ночь, влачив в каньон
Расшитым в звёзды покрывало.
А в пятках день, как махаон,
Раскрыл цветастое забрало.

Встряхнул усыпанную ветвь
Кедрач в заснеженной долине.
И завизжал матёрый вепрь,
Играясь с выводком в бузине.

Журчит леднистая река,
Буря извилины прогалин.
Спешит зверьё, намяв бока,
Испить лазуревых кристалин.

Растает в образах мираж
Сквозь тлен голубоватой дымки.
И млеет пихтовый блиндаж,
Зовя согреться у коптилки.

Искрит зима в глуши лесной,
Закутав глянцевой порошей,
Край неизведанный чудной,
Где нет несбыточных пустошей.

В стране скандинавов, на севере дальнем,
Меж сопками финских полярных высот
Аметистом разросся полуостров желаний
И лапландской экзотики кладезь красот.

А в столице Лапландии – Рованиеми
Санта-Клаус мечты всех людей бережёт.
Он везёт на оленях субарктики веянье,
В Новый год волшебство по земле раздаёт.

Стелет зимушка мягко покрывало пушистое,
Торжество отмечает финляндский народ.
Снег искрится, и солнце играет лучистое,
Смех несётся задорный и россыпь острот.

Летом парки цветут, чудеса простираются,
В заповедных местах кукши* гнёздышки вьют.
И туристы спешат, в край легенд возвращаются,
Чтобы видеть, как кварц из глубин достают.

Рыбой реки кишат и озёра скалистые.
Перекаты играют расписной синевой.
А на сопках музеи, зоопарки холмистые,
Мир загадок велик скандинавской молвой.

* Слово кукша заимствовано из финских языков (ср. карельское слово kuuk;o 'кукша'). В послегнездовой период птица шумлива и хорошо заметна. Держится парами и стайками. В полёте раскрывает хвост веером. Всеядна. Основу питания составляют семена хвойных деревьев, орехи, ягоды, насекомые, мелкие грызуны, мелкие птицы, яйца и падаль. На зиму птицы делают запасы в деревьях.

В пучине ангарских ворот
Природный заложен пасьянс.
Тайгой расцветает курорт,
Взрастив забайкальский альянс.

Расшитая реками даль,
Звериные тропы вокруг.
В лесах поднебесья янтарь
И птиц возносящийся звук.

Всё мудро и сказочно здесь,
В убранстве Ольхонских долин.
Рождает запретную смесь
Байкал – золотой властелин.

Красавица – дочь Ангара
Уносит пороки отца.
Ему возразила в ту ночь,
Сбежала из дома одна.

И мчалась в заветный каньон,
Сверкая свободой пути.
Себя понесла в стонах волн –
Не быть больше ей взаперти.

Простёр длань купец Енисей –
Охульник шаманского кряжа.
Слились, закружив карусель
Любви векового вояжа.

А где проливала слезу
Принцесса, лаская утёсы –
Она зарождала мечту,
Рассыпала локонов косы.

И жизнь потекла во дворце
Запрятанных вольных ветров.
И сломан замок на ларце,
Открыт бриллиант берегов.

Несёт чудеса Ангара.
Навстречу поёт Енисей.
Жемчужно встречают края
Сегодня сибирских людей.

В проливах бушует восторг,
На лодках плывут рыбаки.
Речной будоража простор,
Кидают в острог поплавки.

И бросится с шумных высот
В кипящую лаву воды –
Взмывает хрустальный ленок
Лучами ангарской слюды.

А в пене идёт пароход,
Взрыхляет залива гряду.
Туманом затянет проход,
И в прятки продолжит игру.

В небесной парче облаков
Орёл вьёт узоры теней,
Чертя треугольник грехов:
Байкал – Ангара – Енисей.

В горном разрезе валунья лаская,
Мчится стремглав таёжный ручей.
А в водном потоке тенями играя,
Бьёт плавниками зеркальный Таймень.
И в этом пороге на камне огромном
Рыбак примостился с удилищем прочным.
Он ждёт свою рыбу в безумии полном,
Её подсекает движением точным.
Ветровая куртка от брызг защищает.
Резина сапог до колен распрямилась.
Наплечную сумку ветер качает.
Стихия рыбалки в борьбу превратилась.
Смельчак неудобно стоит на каменьях –
То чуть пошатнётся, то выгнет бедро.
Охотится он на царь-рыбу Тайменя,
Один глаз прищурив прицельно хитро.
И скольких усилий ему это стОит,
Стратег своим опытом помнит и знает,
К тому же соперник похвалы достойный
Схватил мышь-приманку и с нею играет.
Струною натянется звонкая снасть,
Идёт не на жизнь бой суровый в лавине.
Завяжется дерзкая хищная страсть,
Кому-то погибнуть придётся в пучине.
Рванётся Таймень за свободную жизнь,
Отважно ответит рыбак сумасбродный.
И станет рыбища вдоль глыбин кружить,
Тащить за собой чудака в мир подводный.
Но крепкие руки уйти не дадут
Лихому царю в голубые просторы,
Умело тянуть потихоньку начнут,
Полметра ещё и проиграны споры.
И схватку закончит удар острогой –
Пробита хребтина, и выброшен в скалы
Гигант изумрудный, что жил под водой,
А рядом присядет сразитель усталый.
Сейчас он чуть-чуть отдохнёт и пойдёт,
Доставит добычу в свой радостный дом.
Жена с детворою встречают его,
И будет им пир за рыбацким столом.
А завтра кормилец по новой уйдёт,
Сражаться в кручине шального потока.
Не знает никто, что отец там найдёт –
Вернётся, иль сгинет в лощине порока.

В лесах сибирских глухомани редкой,
Там, где петляет сквозь холмистый дол
Невеста, обращённая речушкой мелкой,
И нет в краях тех ни души кругом.

И прежде чем плескать хрустальною водицей,
На белых простынях во мраморном дворце
Любилася она с прекрасным юным принцем,
С ним вечной клятвой верности обмолвилась в словце.

Недолго им светила лучина сладострастия –
Пришёл с войною Хан, монгольский сын степей.
Разрушил мир святой, разбив в осколки счастье,
Убил мужей и в рабство взял женщин и детей.

А девушку-росу славянских спелых пашен
Нарёк Султан своей двадцатою женой,
Но, как бы не был лик жестокой смерти страшен,
Решилась дева с милым найти в земле покой.

И, бросившись со скал, метнулась тучкой белой,
Страданий переполненной и лучезарных слёз.
И вылилась дождём, душой взыграла смело,
Мятежною водой разбившись об утёс.

Потоком понеслась по вольному простору,
Свободною рекой, дорогой в никуда.
Со страстью отдалась кипящему напору
И до сих пор течёт под именем Куда.

Оплетнело между хлевом
И сараюшкой кривым.
Не дышало солнце гревом –
Небо стало золотым.
Скособочились деревья,
Отряхая трухлый лист –
В нём купают свои перья
Бакланы, куража свист.

В палисаднике за баней
Свиноматка мячет бок,
И петух с пернатой стаей
Воздаёт куриный долг.
Индюки в корыте бачут,
А лохматый двортерьер
Ямку сипло роет – прячет
В ней запасливый харчер.

Потрошат малинник осы
В увядающих купнах –
Расплела браздами косы
Осень в ситцевых штанах.
И во дворике всполошном
Гуси мечут вразнобой.
Лишь паук в углу кокошном
Не артачится судьбой.