Некрасов Николай - В больнице

Вот и больница. Светя, показал
   В угол нам сонный смотритель.
Трудно и медленно там угасал
   Честный бедняк сочинитель.
Мы попрекнули невольно его,
   Что, заблуждавшись в столице,
Не известил он друзей никого,
   А приютился в больнице...

"Что за беда,– он шутя отвечал:-
   Мне и в больнице покойно.
Я всё соседей моих наблюдал:
   Многое, право, достойно
Гоголя кисти. Вот этот субъект,
   Что меж кроватями бродит –
Есть у него превосходный проект,
   Только – беда! не находит
Денег... а то бы давно превращал
   Он в бриллианты крапиву.
Он покровительство мне обещал
   И миллион на разживу!

Вот старикашка-актер: на людей
   И на судьбу негодует;
Перевирая, из старых ролей
   Всюду двустишия су?ет;
Он добродушен, задорен и мил
   Жалко  – уснул (или умер?) –
А то бы верно он вас посмешил...
   Смолк и семнадцатый нумер!
А как он бредил деревней своей,
   Как, о семействе тоскуя,
Ласки последней просил у детей,
   А у жены поцелуя!

Не просыпайся же, бедный больной!
   Так в забытьи и умри ты...
Очи твои не любимой рукой –
   Сторожем будут закрыты!
Завтра дежурные нас обойдут,
   Саваном мертвых накроют,
Счетом в мертвецкий покой отнесут,
   Счетом в могилу зароют.
И уж тогда не являйся жена,
   Чуткая сердцем, в больницу –
Бедного мужа не сыщет она,
   Хоть раскопай всю столицу!

Случай недавно ужасный тут был:
   Пастор какой-то немецкий
К сыну приехал – и долго ходил...
   «Вы поищите в мертвецкой»,–
Сторож ему равнодушно сказал;
   Бедный старик пошатнулся,
В страшном испуге туда побежал,
   Да, говорят, и рехнулся!
Слезы ручьями текут по лицу,
   Он между трупами бродит:
Молча заглянет в лицо мертвецу,
   Молча к другому подходит...

Впрочем, не вечно чужою рукой
   Здесь закрываются очи.
Помню: с прошибленной в кровь головой
   К нам привели среди ночи
Старого вора  – в остроге его
   Буйный товарищ изранил.
Он не хотел исполнять ничего,
   Только грозил и буянил.
Наша сиделка к нему подошла,
   Вздрогнула вдруг – и ни слова...
В странном молчаньи минута прошла:
   Смотрят один на другова!

Кончилось тем, что угрюмый злодей,
   Пьяный, обрызганный кровью,
Вдруг зарыдал – перед первой своей
   Светлой и честной любовью.
(Смолоду знали друг друга они...)
   Круто старик изменился:
Плачет да молится целые дни,
   Перед врачами смирился.
Не было средства, однако, помочь...
   Час его смерти был странен
(Помню я эту печальную ночь):
   Он уже был бездыханен,
А всепрощающий голос любви,
   Полный мольбы бесконечной,
Тихо над ним раздавался: «Живи,
   Милый, желанный, сердечный!»
Всё, что имела она, продала –
   С честью его схоронила.
Бедная! как она мало жила!
   Как она много любила!
А что любовь ей дала, кроме бед,
   Кроме печали и муки?
Смолоду – стыд, а на старости лет –
   Ужас последней разлуки!..

Есть и писатели здесь, господа.
   Вот, посмотрите: украдкой,
Бледен и робок, подходит сюда
   Юноша с толстой тетрадкой.
С юга пешком привела его страсть
   В дальнюю нашу столицу –
Думал бедняга в храм славы попасть –
   Рад, что попал и в больницу!
Всем он читал свой ребяческий бред –
   Было тут смеху и шуму!
Я лишь один не смеялся... о, нет!
   Думал я горькую думу.
Братья-писатели! в нашей судьбе
   Что-то лежит роковое:
Если бы все мы, не веря себе,
   Выбрали дело другое –
Не было б, точно, согласен и я,
   Жалких писак и педантов –
Только бы не было также, друзья,
   Скоттов, Шекспиров и Дантов!
Чтоб одного возвеличить, борьба
   Тысячи слабых уносит –
Даром ничто не дается: судьба
   Жертв искупительных просит».

Тут наш приятель глубоко вздохнул,
   Начал метаться тревожно;
Мы посидели, пока он уснул –
   И разошлись осторожно...

1855