Когда душа в гармонии с природой,
Мы ощущаем мира красоту:
И падающих листьев позолоту,
Июньский день в сиреневом цвету.

Мы счастливы дождя хрустальной взвесью
И «золотым сечением» церквей,
Какой-нибудь нежданной доброй вестью
И драгоценной яркостью камней.

Играет солнца луч в упавшей капле,
И шум в лесу деревьев вековых,
Вся мира красота в этом спектакле –
Счастливое предвестие любви.

Возможно, в том людей природа,
Бывает в жизни странный час,
Когда ты ждёшь – случится что-то
И сердце чутко вздрогнет в нас.

Внезапно, словно ниоткуда,
Предчувствие возникнет вдруг.
Вот-вот с тобой случится чудо:
Не то – восторг, не то – испуг.

А, может статься, откровенье
Нежданно в душу снизойдёт.
Не дай то Бог, чтобы мученье
Или жестокий, грозный рок.

Жизнь так устроена нелепо,
Что очень важен каждый день.
И не задумываясь, слепо,
Так цели жизни прячем в тень.
Их окунаешь в неизвестность,
Жизнь утекает день за днём,
И если разобраться честно,
Мы будто в гору воз везём.
Без цели, ничего не знача,
Уходит жизнь за пядью пядь.
Хоть может и придёт удача
Лет этак в восемьдесят пять.
Случится что-то ненароком,
Придёт негаданный успех,
Но так снисходит лишь пророкам,
А смертным нам – пустой орех.
И значит надо ставить цели,
Будить уставшие сердца.
Ну, может быть, не от купели,
Но вплоть до самого конца.

Привычен нам словесный сор
Знакомых и избитых истин.
Их будто бы твердит суфлёр,
Но сор подобный ненавистен.

Как вдруг проснуться и прозреть,
А, может быть, измыслить хитрость,
Чтобы убрать, не слышать впредь
Весь этот мусор слов палитры?

Напрасный труд! Тяжёлый крест
Бороться с тем, что ныне стильно.
С пешком взойти на Эверест
Такая битва равносильна.

Что делать? Слушать счастье слов
Стихов серебряного века!
И радость пушкинских пиров!
Не зря же есть библиотека.

Жизнь так быстра, что слышишь свист в ушах,
Она летит куда быстрее света.
День, ночь – длинны, но жизнь – река в песках:
Ушла куда-то, не оставив следа.
Порою кажется, что наша жизнь – спектакль:
Сменяют друг за другом сцена сцену –
Там на подмостках жизнь, а мы толпа зевак,
Пришли – ушли, и новые на смену.
Нет, не лети так жизнь, немного задержись,
Хотелось бы так многое запомнить.
Остановись на миг. Как другу, улыбнись.
Я попросил, надеюсь, очень скромно.

У самой кромки, у воды,
Где белый нежится песок,
Ещё видны твои следы,
Бегущие наискосок.
Твой невесом и лёгок шаг,
Ты словно над песком паришь.
Ещё мгновение, зигзаг,
И в дали неба улетишь.
Тебя обнимет неба свод,
Оденет в голубой наряд.
Тебя с земли он украдёт,
А мне от неба… лишь закат.
И я в оранжевом огне
Ищу знакомые черты.
А после в запоздалом сне
Мне ночью снова снишься ты.

Возможно, только из мечты
Так хочется пожить подольше,
Пока не сожжены мосты
И не отравлено всё ложью.

Стремишься в дали облаков,
Туда, где голубеет небо.
Туда, где нет земных оков,
И где никто ни разу не был.

Там беззаветная любовь,
И там не увядают розы.
И может там страна стихов,
Не снисходящая до прозы.

Там все сбываются мечты,
И дети мудрые, как деды.
Непостижимой красоты
Стихи слагают там поэты.

Но, впрочем, зря туда я рвусь –
У нас у всех одна дорога.
И мы все знаем наизусть,
Что там на небе Царство Бога.

Ночь приближается. Не видно ни души.
Лишь ветерок над мокрыми садами
Умчаться в неизвестное спешит
И на прощание скрипит в саду ветвями.

Зажглись, мерцают тускло фонари,
Лишь круг неверный под собою освещая.
А в двух шагах не видно, хоть умри,
Ступаешь наугад, на лужи невзирая.

Вот первая звезда зажглась в ночи,
Ещё закат, померкнувший, заставши.
«Давай с тобой немного помолчим --
Итак мы знаем все резоны наши».

Слова сгорают, как фитиль свечи,
Мы всё давно друг другу рассказали.
Ну, может быть, не всё, а лишь почти,
Бывало даже голоса срывали.

Друг друга понимаем и без слов –
Не зря же вместе с нами наши годы.
Всё прожитое вместе, общий кров,
И радости, и нежность, и невзгоды.

Ну, что же, надышались – и домой,
Пора, мой друг, в любимые пенаты.
Вполне мы насладились тишиной,
Дни, впрочем, тоже шумом не богаты.

Спустился ангел на скамейку
В пальто и шляпе старомодных,
Стихи читает – не статейку,
С ним зонт от «прелестей» погоды.
Он символ петербуржцев старых,
И в тоже время их хранитель.
Он не любитель будуаров –
Он петербуржский долгожитель.
Невзгоды, голод переживший,
Хранит душевную культуру.
Он здешний, местный, он не свыше,
Не ждёт от власти синекуру.
Хранит в себе интеллигентность,
Добытую с годами мудрость.
Наш ангел любит эту местность:
И дождь, и заморозки утром.
Он зонтик свой закроет к лету,
Но ни за что не сложит крылья.
Нам от него бы эстафету,
Чтоб жлобов побороть засилье.

Мы рядышком, всего на расстоянье шага,
На плечиках твоих лишь голубой халатик.
И всё же, знаешь, мне нужна отвага,
И робость здесь моя совсем не кстати.

Боязнь моя какой-то род недуга,
Боюсь сломать тебя – ты станом так тонка.
Но я уверен – тянет нас друг к другу
С тех пор, как встретились глаза издалека.

Вот-вот ты упадёшь в мои объятья
И сбросишь свой халат. Так листья осень
С берёз, осин и лип снимает их как платья,
Чтобы видней была сквозь ветки просинь.

Пусть ветер за окном поёт свою сонату –
Под эту музыку так целоваться сладко.
Забудем стрелок бег по циферблату –
Всё время только наше. Без остатка.

В сонате свой волшебный мир,
В нём жалуется фортепьяно.
И каждый звук – на сердце раны
Излечит словно эликсир.

А фортепьяно вторит скрипка –
И снова режет по живому,
С ней память – память по былому
Вернётся много раз ошибкой.

И нет там больше ничего,
Как будто мы в начале мира,
Лишь звуков жемчуг из эфира.
И Бог там где-то… Высоко.

Болит Душа. Жена ушла к другому.
Как пережить? Чем жить теперь и как?
Бесцельно бродишь по пустому дому,
И старый дом не дом, а бивуак.
А память обжигает жизнью прежней:
Воспоминаньями о сладостной любви,
Любви безмерной и, конечно, грешной –
Такую нам не часто жизнь дарит.

Узнал её я в прелести невинной –
Доверчивой по-детски, чуть смешной,
Беспомощной как будто бы, наивной,
Несущей мне подарок неземной.
Всё потрясало сердце несказанно –
И дар божественный таить в себе дитя.
Я тело целовал. Она была желанна!
Я в бездну мчался, всё на свете очертя.

И вот финал – она ушла к другому:
Как будто сломан я напополам.
Я словно бы разрезан по живому.
Не пожелаешь это и врагам.

Стою у моря. Светел купол неба.
Темнеет вдалеке печальный горизонт.
И кажется, что прошлое всё небыль.
Прости мои признанья, древний понт.

Лучше спится на правом боку,
А на левом с любимою рядом.
Для мужчин, тех, кто в самом соку,
В целом мире нет лучшей отрады.

Тело женщины зыбкую гладь
Целовать до утра от заката,
Рай познать и опять целовать –
Ночь бывает такой полосатой.

Ночь с любимою словно костёр
Грусть растопит и сердце расплавит.
Ночь любви – и вулкан, и террор
С вечной тайною пенистой лавы.

Не попрощавшись с нами, жизнь уходит
И не вернётся никогда назад.
Упала капля из ведра в колодец,
Её не сыщешь даже наугад.
Что было, остаётся в прошлом только –
Вернуть и повторить его нельзя,
Не склеить нам разбитого осколки,
Ни врач не сможет, ни твои друзья.
Неси с собой всегда свой жизни праздник,
Пусть будет он с рождения всегда.
Наш мир велик, и ты в нём соучастник –
Сквозь нас идёт событий череда.
Жизнь каждого из нас неповторима,
Любой твой день и даже каждый миг.
Останется, быть может и незримо,
Всё то, что ты когда-нибудь достиг.
Нельзя прожить без собственных ошибок,
Но где ж такое бытие найдёшь.
И потому спасибо, жизнь. Спасибо
За каждый миг, который нам даёшь.

Он любовался, он светился ею,
Глазами целовал её глаза.
Смотрел в её лицо, благоговея,
В соборе так глядят на образа.

Она сияла свежестью девичьей.
Как бы с мороза блеск её зубов.
Она, как муза Данте, Беатриче –
Чудесный дар среди любых даров.

Он чувствовал восторг необычайный,
Казалось, все кругом смотрели на неё.
А голосок её, живой ручей хрустальный,
Баюкал душу, погружая в забытьё.

И пробуждая трепетную нежность,
Её рука легла в его ладонь.
Ему казалось не рука – подснежник,
Его ж рука пылала, как огонь.

Мне дорог каждый камень твой,
Аллей садов и парков шелест.
Зимой там снег ковёр расстелет,
Пленяя новой красотой.

Закружатся метели, вьюги,
Промчат машины в полутьме,
И в этой снежной кутерьме
Дома в обнимку, как подруги.

В двенадцать ровно пушки выстрел,
Сменив привычный бой часов,
Вспугнет застывших в камне львов
И приведет в восторг туристов.

Мерцанье к ночи фонарей
Дополнится подсветкой зданий,
Вождей и царских изваяний,
России лучших сыновей.

Нет, не забыть нам город наш –
Он поселился в нас навечно!
Пусть наша жизнь не бесконечна,
Нам Бог простит такую блажь.

В ночь выпал снег словно зимой.
Сирени куст поник под снега шубой,
Цветы сияли с побелевшей клумбы
Из-под сугроба розовой звездой.

Над садом вниз гирляндой снеговой
Свисали липы плачущие ветки.
У нас подобные чудачества не редки –
Ещё октябрь, а снег нам не впервой.

О, радостного утра блеск живой!
Глядят глаза любимой в сада снежность,
В них неба отраженье: синь и свежесть,
Проникшие нежданно в прах земной.

Тот нежный отсвет в женщины глазах,
В улыбке матери, что смотрит на младенца.
Рукой написанных Урбино уроженца:
Святые чистота и ласковость в чертах.

Чудесным образом, наверное, они
Вошли нездешние в поэзию, в искусство,
В земли просторы вкрапились и в чувства –
Всему прекрасному, что нам дано, сродни.

Ах, как давно я не был здесь.
Вот мост знакомый через реку,
Он прежний – обошёл прогресс –
Мост не подвластен жизни бегу.

Такой же. Словно лишь вчера
Стоял, опёршись на перила,
И также брызги серебра
Луна разбрасывать спешила.

А там на взгорье, впереди
Темнел садами старый город.
И вспомнились глаза твои,
Девичий стан и пальцев холод.

Весь замирая, руку взять
Тогда решился я впервые.
Ах, время, ты не можешь вспять
Вернуться в годы золотые.

В домах темно. Нет ни огня.
С моста поднялся я на взгорье.
Катилась вслед за мной луна
Не где-то в небе – на заборе.

От ветра с фермерских полей
Чуть слышно трепетали листья.
Казалось мне в руке моей
Не пустота – рука девичья.

А ночь была почти как та,
Когда в заветном нашем месте,
В саду под яблоней ждала
Меня любовь моя, невеста.

Я проскользнул в ваш сад тайком,
В тобой отпёртую калитку.
Белела в сумраке ночном
Под яблоней твоя накидка.

Я обнимал твой стан рукой
С каким-то радостным испугом.
Звезда мерцая за спиной,
Вторила сердца перестукам.

С тех пор прошла вся жизнь почти,
А всё, как день вчерашний, помню.
Мы чувства не смогли спасти,
Но память сердца неуёмна.

Лес заповедный – преграда
На границе донских степей.
Лес шумлив и полон прохлады.
Где-то в дебрях глухих Кащей.

А за лесом до самого края
Степь, дышащая запахом трав.
В небе коршуны над ветряками,
Над вершинами редких дубрав.

Там в степи открывается небо
С облаков синеватой грядой.
Тень от облака будто бы медлит,
Проплывая над головой.

Словно прячет от яркого солнца:
Шагай, мол, дальше до края степи.
Со светилом не стоит бороться,
Оно же горячее – испепелит.

Эх, набрести бы в жару на усадьбу
С кущей старых дуплистых лип.
Там, где птицы играют свадьбу.
И в траву – досыпать недосып.


Россия! Неохватны её просторы,
Судьба ей особенная отведена.
Мечети, синагоги, храмы, соборы.
Здесь, не сгорая, горит Купина!

День кончился, он пролетел, как птица.
Осенний, тихий день, обычный, как всегда.
Таких немало дней, они не будут сниться,
И не вернутся в наши жизни никогда.

А жаль, день был красив в своём уборе –
Туман белел, клён золотился за окном,
Лес в золоте листвы на дальнем косогоре,
В фате берёза, как невеста под венцом.

Дома на улицах, как в золочёных рамах
Среди аллей из старых, жёлтых лип.
Листвы цветной ковёр по улицам, в канавах,
Пройдёшься по нему – при каждом шаге всхлип.

А на коре деревьев видишь свет янтарный,
Так страстно перед сном их целовал закат.
Октябрь – месяц в общем-то печальный –
В нём грусти много. Без числа утрат.

Цветы лугов, лесов, полей скромны,
Но так глазам привычны.
Цветы родной нам стороны,
Как друг любимый, закадычный.

Своей стыдливой красотой
О позабытых днях напомнят,
Когда мы прятались с тобой
Там, где казалось нам укромней.

Они не прячут свой наряд
В теплицах здешних и заморских,
И не для царственных палат
Их скромный цвет – не бутафорский.

Для них привычен солнца свет,
Ночной узор созвездий вечных,
Стрекоз стремительный балет
И птичек пение беспечных.

Российских пажитей простор,
Туман холодный на равнинах,
И даже тот знакомый двор,
Где к дубу тянется рябина.

Бесполезно гоняться за счастьем –
Оно дано лишь знающим о нём,
Не в будущем оно, а в настоящем,
Не где-то там – оно в тебе самом.

И счастье однозначно и конкретно,
Как чистый воздух, льющийся в окно.
Он льётся непрерывно, неприметно,
Не знаем мы – он льётся всё равно.

Не в разуме восторг – в воображенье.
Как поцелуй, дели его с другим.
Без скупости делись, без сожаленья –
Мы вместе дольше счастье сохраним.

День тих и светел – это ли не счастье,
Иль мы с тобой в саду наедине,
Браслета змейка на твоём запястье …
Я несказанно счастлив! Все во мне!

Ехал всадник, закутавшись в плащ.
Плащ решила сорвать непогода:
«Закручу-ка я вьюгу, как пращ,
И слетит он капризу в угоду».
Ветер рвал одеяние с плеч,
Только всадник закутался туже:
«Надо душу от вьюги сберечь,
Не отдам душу мерзостной стуже».
Злилась подлая, ветром ревя,
Всю округу засыпала снегом.
Всё напрасно – бесилась зазря,
Не расправиться ей с человеком.
Вышло солнце внезапно из туч –
Осушило, теплом обогрело.
Как прекрасен живительный луч –
Снял немедленно плащ кабальеро.

Ласка, жалость сильнее, чем гнев, –
Сделать могут всё проще гораздо.
Для людей нужен счастья посев,
Но о людях власть помнит не часто.

Любой прошедший день,
Как чувственную данность,
Уносит время в тень:
Былое время – давность.
Всё впереди неведомое нам.
Хотя прошедшее довольно много значит,
В грядущее нельзя по прошлого следам:
Там в новом мире всё иначе.

С шуршаньем опадают листья,
Так сбрасывают к ночи платья –
У них застенчивость девичья,
Когда с землёй их ждут объятья.

А ветки смотрят вслед с печалью,
Без листьев холодно, пустынно –
Ещё не скоро снежной шалью
Зима укроет ночью зимней.

Земля ж раскрыв свои объятья,
Зароется в осенений шелест –
С цветною листьев благодатью
Так чудны красочность и прелесть.

А в дни морозного недуга
Всё так устроено в природе,
Что невозможно друг без друга,
Да и несносно жить в разброде.

Прелестный осенний букет хризантем,
В нём лета, ушедшего, краски.
Он ярок и нежен, как ханский гарем,
И полон чарующей ласки.

В нём утра прохлада и солнца тепло,
И осени запах бодрящий.
Птиц пенье случайно в него забрело,
И шорох листвы шелестящий.

Прощальный прошедшего лета букет
Нам дарит любовь и надежду.
Оставило лето свой добрый привет,
Как память о прошлом легенду.

Был жизни тайный час ночной,
Когда не знаешь сон ли это.
Плыл грустный месяц молодой
И в окна лил потоки света.
Свет проходил сквозь шёлк гардин,
Смягчая сумрак комнат мрачный.
Я в доме был совсем один,
Смотрел на этот свет прозрачный.
А в небе мчались облака,
В них плыл устало месяц бледный.
Глядел он в окна свысока
С усмешкою едва заметной.
Казалось, говорил: «Не спи!
В такие колдовские ночи
Порой сбываются мечты.
Мой свет любого заморочит».
И правда, в кресле у окна
Сидела женщина вся в белом.
Красива, молода, бледна,
Как будто бы чуть-чуть робела.
Так много беспокойных дней
Мы пережили с ней когда-то.
Быть вместе было всё трудней –
Жизнь часто ссорами чревата.
Любили мы, как могут те,
Кто заблуждались часто вместе.
Кто в дней привычной череде –
Две партии в одном оркестре.
И вот, казалось, с ней опять
Свиданье на исходе жизни.
Вернуть всё может месяц вспять –
Рогатый, рыжий и капризный.

В огне, в воде, в деревьях, в небе, -
Везде казался людям бог.
Он строг, коварен и жесток,
И в людях вызывал он трепет.

Глядишь на реку, на ручей –
Видны в них нимфа и наяда,
На дуб посмотришь – там дриада.
Сирены пели в тьме ночей.

В степи взбивали пыль кентавры,
В лесу бог Пан свистел в свирель.
В скале у троллей гранд-отель,
Бесами представлялись мавры.

Бог виделся в закатах солнца,
В безбрежных половодьях рек.
В вулканах бога слышен смех.
Бог даже в глубине колодца.

В любой причуде мнились боги:
Бог Зевс и весь Олимпа клир.
Да, что там! Богом создан мир,
Всё в нём, и человек двуногий.

____________________________________
Покамест в нас душа трепещет,
И верим мы в правдивость слов,
Нам власть дана творить богов,
И верить в бога голос вещий.

Долго я шёл по дорогам
разным: лесным и прибрежным,
радостным, грустным. Тревога
часто была неизбежной.
Что ж от дорог мне осталось:
золото листьев и посох,
вечер волос и усталость,
время прошедшего грёзы.
Бренность земли на подошвах,
зыбкость зрачков от тумана, –
в общем привычная ноша
жизни моей каравана.
Дни мои – жёлтые листья.
В них позабытого запах,
сложного время пятнистость
на переломных этапах.
Отсвет того, кто стучался
в наши знакомые двери.
Тех, кто с рожденья, сначала
свой был по духу и вере.
Золото листьев тускнеет,
скоро их ветер подхватит.
Ветер звени веселее
в честь неземной благодати.

Течёт сквозь пальцы золото песка,
стекает, как песок, и наша жизнь земная.
Дожди пройдут, дыханье ветерка
и нет следа. И был ли он – не знаем.

Уходит всё меж пальцев в никуда,
прощается без звука и без слова.
Недавно жизнь цвела, но нет нигде следа –
искрится лишь песок от солнца золотого.

И только моря плеск дыханием волны
несёт на отмель новые песчинки.
Предутренний туман далёкой старины
оставил здесь прощальные росинки.

Возьмёшь рукой песчинок белых горсть
и чувствуешь, как время тает в пальцах.
И сам ты в этом мире только гость –
один из временных, случайных постояльцев.

Проходит круг времён,
Сменяет зиму лето.
Так длится испокон,
А ночью ждёшь рассвета.
И год на год похож:
Весенний дождь – осенний.
Где счастье обретёшь,
Не знает даже гений.
Что было – будет вновь:
Забвенье, вдохновенье,
Несчастья и любовь,
И смерти, и рожденья.
Есть для всего свой час –
Так суждено на свете.
Но главное – всё в нас,
Мы все за всё в ответе!

Как хорош Петербург ночью белой:
В парках щелканье соловьёв,
Их чудесные, звонкие трели
Не чета воркотне воробьёв.

Утро трогает нежною дрожью
Ветви в окна глядящих берёз –
Так на чью-то картину похоже.
Не само же собой создалось?

И не спится нам белою ночью,
Ночь не ночь – обиталище тайн.
Может что-то и нам напророчит,
Как пророчит германский Рамштайн.

Здесь на улицах петербургских
Слышен гром отдалённой грозы,
Той грозы, что грохочет под Курском,
А нам кажется где-то вблизи.

Исчезли время, зыбкое пространство.
И вспомнилось, что было так давно,
Тобой одною было всё полно.
И в этом только жизни постоянство.

Весна была. Сады цвели сиренью,
А вечер утопал в сиянье звёзд.
Держала ты в руке сирени гроздь
И лучше не было на свете украшенья.

Ты шла ко мне походкою волшебной.
Как роза ты была, омытая росой.
Блистая нестерпимой красотой,
Меня дарила магией целебной.

На волосы твои заря бросала блики,
Они сияли золотым венком.
И в этом ореоле золотом
Казалась ты богиней светлоликой.

Молчали. Становилось всё темнее.
В твоих глазах искрился свет луны.
И я был пьян от счастья и весны,
И понимал, что я тобой болею.

Восторги юности! Но нас ждала разлука,
Нам не сулила жизнь единую тропу.
Что ж делать, нет обиды на судьбу,
Но как забыть твои девичьи руки.

Всё это юности моей воспоминанья:
И звёздный блеск и серебро луны,
Сирени запах и цветущие сады,
И этот долгий поцелуй прощанья.

Ночь, тишина и вокруг ни души,
Всё, как всегда, ничего необычного.
В этом селе в ярославской глуши
Вроде бы нет ничего поэтичного.

Нет ни историй, ни страсти, ни драм,
Да и зачем – ими сыт я по горло.
В городе ходишь по старым следам –
Ночь, тишина здесь всё прошлое стёрла.

Поздно. Огонь догорает в печи.
Как и повсюду, здесь выжить непросто.
Так уж случилось, ворчи – не ворчи,
В небе над крышей привычные звёзды.

Тени блуждают на белой стене –
Люди плутают по белому свету.
Всё что случится, всегда в пелене,
Но понапрасну на путь свой не сетуй.

Гляжу на воду вниз. Опёрся на перила,
Вода шумит лениво под мостом.
Сошёл с моста. Берёза прислонилась.
Закрыл глаза – нет никого кругом.
Сквозной луч Солнца мне упал на веки,
Пропела пташка рядом, и листва шумит.
И вновь затихло. Не ужель на веки?!
Да, нет же, нет! Жизнь не забытый скит.
Всё будет вновь, как и в Начале мира,
Нет никого на свете кроме нас двоих.
Нас двое, созданных Творцом Клавира.
Вдвоём в Раю: Невеста и Жених.

На исходе лета дождь –
Капли бьют в окно.
Листья лучше не тревожь,
Листья – кимоно.

Облегают веток стан,
Как японский шёлк,
Или русский сарафан –
Всё равно … восторг.

И цветы поникли враз,
Как на шею локон,
Или как поклон в намаз,
В пояс, очень строгий.

Дождь да дождь, как и вчера –
Может завтра ясно.
Лето в осень со двора –
Сердце несогласно.

Казалось, виден длинный коридор,
Становится всё уже он и уже,
И выхода невидно в нём наружу.
Что впереди любовь или костёр?

В любви нельзя назад или сначала –
В ней всё, что было, остаётся в нас.
Есть только ты и я, и только этот час,
Когда у нас двоих душа затрепетала.

Как время, в нас любовь необратима:
Уйдёт любовь – ничем помочь нельзя.
Ни жалобы, ни жертвы, ни слеза
Помочь не могут, хоть и нестерпимы.

Никто не знает, что свершит судьба –
Торг с нею просто не имеет смысла.
Что ждёт нас неожиданно, как выстрел,
И где же тот рубеж, откуда бьёт стрела?

Пала хвоя золотом волос –
Лиственница, глядя вслед, смеётся.
Ветви на берёзах – пряди кос
Медью разгораются на солнце.
На реке из листьев острова
Наплывают, трутся друг о друга,
Вертятся в воде из озорства
И плывут по речке вместе цугом.
На осинах бусы – жёлтый хмель.
Поперёк реки, как мостик, ива.
Омутов осенняя купель
Холодна, зато неприхотлива.
А на дне морёные дубы.
Косогор, краснеющий от клёнов.
Краски осени – от них в глазах рябит,
Даже просто так, без самогона

Налетела вдруг нежданно
Безотчётная тоска,
Засвистела окаянна
Словно ветер у виска.
И с чего бы – непонятно:
Всё не плохо, всё путём,
Кажется, всё в жизни складно –
Потихоньку воз везём.
В нашем мире тихих улиц
Скучно, но привычно мне.
Спят они или проснулись,
Всё равно – всегда во сне.
В нашем узком переулке
Тени гуще и нежней,
Свет неверный при прогулке
Близоруких фонарей.
Мне не надо лучшей жизни,
И печаль моя легка.
В небе круглы, как булыжник,
Бродят стаей облака.
Всходит и заходит солнце,
И весна после зимы.
И живём без диспропорций:
Нет тюрьмы и нет сумы.
Но, хоть тресни, колит сердце –
Что-то где-то там не так.
Эх, судьба, помилосердствуй:
Там ли тут – жизнь не пятак.
На Земле, а не на небе,
Жизнь даётся только раз.
Кто не помнит это – слепы:
Видимо, замылен глаз.

События скрывают смысл,
Который мы понять не можем.
Опять навязчивая мысль
Нежданно и невольно гложет:
«В какую строну несёт?
Зачем несёт, и цель какая?
Куда дорога повернёт?
Мы одиночки или стая?»
Планета, солнце, человек, –
Все эти вечные загадки
Решаем мы из века в век,
А жизнь играет с нами в прятки.
Теперь понятно лишь одно –
Всеобщего не будет счастья,
Не будут люди заодно,
Особенно во дни ненастья.
Мы все зависим от клише –
Рабы чужих манипуляций.
Паскудно, гнусно на душе
От этих подлых махинаций.

Скучное, пыльное лето,
В небе ни облачкА.
Мусор разносится ветром.
Не освежает река.

Дворники мётлами вяло
Водят по мостовой.
Всё с нетерпением ждало:
Скоро ли кончится зной.

И дождались. Зашумело
Звонкоголосым дождём,
Землю с высокого неба
Дождь заливает ручьём.

Звоном стеклянные капли
Полнили зелень садов,
Словно ноктюрн на рояле,
Или же ритмы стихов.

Слушаю странное чудо –
В кадках запела вода.
Есть у природы причуды,
Нет у природы стыда.

Мысли кружатся и тонут,
Может быть, просто пьяны.
Мысли, как тень у балкона
От фонарей и луны.

Очень много лицемерье –
Нынче это не порок:
Повсеместно суеверье,
Кто главнее, тот пророк.

И привычная реальность
Нам внушает, что сейчас
Проявляет гениальность
Каждый, кто калиф на час.

Проникает мудрым взглядом
Хоть куда, в любую даль.
Видит жлоба за фасадом,
Опрокинув с ним хрусталь.

Даже есть такие ассы
(Одиночный жлоб – пустяк),
Что готовы сдвинуть массы
С мест привычных на большак.

Гениальна необычность –
Каждому своя стезя.
Раз в ходу такая личность –
Без пол-литры жить нельзя .

Когда-нибудь, да как-нибудь
В надежде сделать что-то.
И правда, очень долог путь,
Чтобы достичь чего-то.

Всегда легко бежать с горы
И очень трудно в гору,
Да и с горы-то до поры,
Когда сидеть лишь впору.

И не узнаем мы вчера,
Что ожидает завтра:
Привычная для нас хандра,
Иль радость гонорара.

И не надейтесь никогда
На славное «успею» –
Идут, бегут, летят года,
И где ж взять панацею …

Падают капли с нависших ветвей,
Дремотно и тихо в саду.
Звонкие трели завёл соловей.
Ночь. Всё с природой в ладу.

Слышится лепет сонливый осин.
Нет надоевших докук.
И из каких-то душевных глубин
Веянье счастья вокруг.

Словно оно вдруг коснулось меня,
Тронуло вдруг и ушло.
Рядом прошло, мимоходом дразня,
Словно нарочно, назло.

Слушаешь, может заявится вновь?
Может вернётся опять?
Ищешь вокруг, но не видно следов –
Время не движется вспять.

Глухо колышутся листья осин,
Ночь переходит в рассвет.
Тихо вокруг. Я, как прежде, один,
Всё, что случится, секрет.

Вот и Венера, как капля дрожит, –
Символ утра и любви.
В облако скрыла, как в тьму паранджи,
Вечные тайны свои.

Там в небе, в мире облаков,
Куда не долетают песни,
Не слышен голос соловьёв,
И души тоже бессловесны.

Там нет лесов, морей и рек –
Там всё на землю непохоже.
Не нужен странникам ночлег,
А чувства голые, без кожи.

К чему там ложные слова,
Скрывающие честность мысли.
Вокруг сплошная синева,
И пустота в привычном смысле.

Но сколько душ знакомых там,
Давно ушедших и недавно.
Как их узнать? По голосам?
По чувствам – было бы забавно.

Но я уверен, что найдём
Любимых мы легко и просто.
И всё ж немного подождём –
Не так уж много девяносто.

Художественный образ – сложное понятие. О нем написано множество статей, эссе. Можно определить так. Художественный образ — это образ, который несёт в себе содержание, эмоции и идеи. Это иносказательная, метафорическая мысль, раскрывающая одно явление через другое. Его неотъемлемая составная часть – неповторимая индивидуальность творца.
Ну, а Поэзия – это мышление в образах, символах, иносказаниях. Это передача читателю мыслей и чувств, вызывающих раздумья, сочувствие, сопереживание, воздействие на воображение.

Но все это слова. И ими нельзя раскрыть, что же такое поэтический образ.
«Гармонии стиха божественные тайны
Не думай разгадать по книгам мудрецов:
У брега сонных вод, один бродя, случайно,
Прислушайся душой к шептанью тростников,
Дубравы говору; их звук необычайный
Прочувствуй и пойми… В созвучии стихов
Невольно с уст твоих размерные октавы
Польются, звучные, как музыка дубравы.» Майков.
Нельзя проверить алгеброй гармонию, как это делает пушкинский Сальери.
Поэтому не читайте статей – читайте стихи замечательных русских поэтов. Там что ни слово, то образ.

Мы с детства знаем: «Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя …». А вот Блок.
«И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…»
Вечный бой, кровь, пыль – страшные набеги; степная кобылица, ковыль – степняки. Не шагом, не галопом – летит, летит. Не конь, а кобылица – кумыс.

Пушкин представляет Онегина: «… идет меж кресел, по ногам. Двойной лорнет, скосясь, наводит на ложи незнакомых дам. Все видел …» Или «Он три час, по крайней мере, пред зеркалами проводил …» И мы представляем этого скучающего франта, денди.

Опять Блок. «Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука». Потрясающая, незабываемая молодая женщина. А вот еще одна женщина: «Звезда надежды благодатная, Звезда любви волшебных дней, Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей!»
У Есенина образ собаки: "Покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег".
Пушкин описывает пустыню: "Пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит". А теперь он рисует ночь: «На холмы Грузии легла ночная мгла …» Это прелюдия, создающая атмосферу легкой грусти. И дальше: «Печаль моя светла. Печаль моя полна тобою». Это многократное повторение звуков лм, гл, тл, лн создает чарующую звукопись, передавая читателю настроение поэта.

«Как в пулю сажают вторую пулю
Или бьют на пари по свечке,
Так этот раскат берегов и улиц
Петром разряжен без осечки.» – так Пастернак дает образ стройности Петербурга.


В искусстве главное не что, а как. Врубель написал демона сидящего и демона поверженного. Мы же видим сразу, что это не мужик какой-то сидит и лежит, это
«Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним, Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил; Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый... И много, много... и всего Припомнить не имел он силы».

«Сикстинская мадонна» не гуляет с ребенком на руках. Рафаэль своим талантом сотворил образ женщины, несущей сына людям, человечеству. Именно поэтому люди часами стоят перед картиной.
«Склоняясь к юному Христу, Его Мария осенила,
Любовь небесная затмила Ее земную красоту.
А он, в прозрении глубоком, Уже вступая с миром в бой,
Глядит вперед — и ясным оком Голгофу видит пред собой». А.К. Толстой.

Но не только образность важнейший элемент поэзии. Как написал индийский поэт Шри Ауробиндо: «Настоящая поэзия должна содержать нечто большее, то, что можно только почувствовать, как мы чувствуем музыку, и это ее наиболее важный, принципиально значимый компонент».
Когда мы слышим «Аве Мария» или «Токкату» Баха, музыка возносит нас куда-то ввысь, в небесные сферы. Слушаем ноктюрны Шопена – в нас возникает светлая грусть, печаль. Тему любви в Пятой симфонии Чайковского – нас охватывает волнение, обволакивает счастливое состояние счастья любви. Так и в поэзии мы сопереживаем, отдаемся чувству, вызываемому стихом. Вот так же мы отдаемся чувствам, читая:
«Я прошу, хоть ненадолго, Боль моя, ты покинь меня.
Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому,
Отсюда к родному дому.
Берег мой, покажись вдали Краешком, тонкой линией.
Берег мой, берег ласковый, Ах, до тебя, родной, доплыть бы …» Этот поэтический образ далекой родины вовлекает нас в душевные переживания героя. И у нас секунды летят, как пули у виска.
Настоящая поэзия, как и настоящая музыка, проникает прямо в сердце.

Так что читайте стихи. Благо есть, что читать в русской поэзии. Только читая эти стихи, можно понять, что такое поэтический образ. Пишущих стихи много – поэтов наперечет.
Не знаю, смог ли я объяснить, что такое поэтический образ. Читайте, читайте и еще раз читайте настоящую поэзию. Читайте, вдумываясь в то, КАК это написано. Так читает Смоктуновский Пушкина «И вновь я посетил тот уголок земли …» Послушайте это чтение.

Дряхлеет тело – не душа.
Душа не просит снисхожденья,
В ней от разгула нет похмелья:
Ни водка, и ни анаша –
Ничто не разъедает душу.
А разрушает только плоть
И может даже побороть,
А душу вывернуть наружу.

Пускай идёт ко всем чертям,
Или предстанет перед богом,
Своим хвалебным некрологом
Закончив бремя бытия.
Плоть умерла – душа свободна.
От смерти тело не спасти,
Душа ж пригодна для Сети,
Но к жизни на земле негодна.

Там всё равно: кто или что:
Всем наплевать – душа ли, тело.
Пиши о чём желаешь смело,
Хоть человек, хоть конь в пальто.
И каждый смертный сам решает,
Что в жилу, что не по нутру.
Всегда в Сети найдётся .Ру –
А .Ру … Ну что-то вроде рая.

Туманной мглы торжественной печалью
укрыло землю в предвечерний час,
и вновь гостям на память пассакалью
во след поёт скалистый Алькатрас.

Упрёком и тоской невидимые струны
напомнили трагичность этих скал,
когда шли к берегу трёхмачтовые шхуны
тех, кто когда-то жизнью рисковал.

P.S. Остров в заливе Сан-Франциско. Маяк установлен в 1853 году. В 1850 году строительство форта. С 1861 по 1963 год – тюрьма. В 1971 году остров часть Национальной зоны отдыха. В 1973 году открыт для туристов, его ежегодно посещают около миллиона посетителей.

Дождь моросит, шуршит в кустах.
С реки задул холодный ветер.
А пароход лишь на рассвете.
Один фонарь и жизнь впотьмах.

На Волге много городков,
Где только по названью пристань.
Там превосходно пейзажистам
Писать красоты берегов.

С крылечка там видны луга,
Телеги с сеном на паромах
И даль в лесах до окоёма.
Зимой – снега, снега, снега.

А в ночь такую хорошо
Лечь на кровать и окна настежь.
И может даже угораздишь
Во сне в трубу, на помело.

Но колокол пробил удар,
Час ночи – захотелось чуда.
Оно приходит ниоткуда:
Что делать, чудо – Божий дар.

Дом рядом. Постучал в окно.
Так могут те, кто без кареты:
Бродяги, странники, поэты …
С надеждой – люди не бревно.

Дверь отварилась. Дом. Уют.
Висит фарфоровая лампа.
Со стен тревожный мир эстампа,
Обычный для морских кают.

Букетик полевых цветов:
Кипрей, ромашки, медуница.
Нет канн, но здесь же не столица.
И строгий взгляд из образов.

Чай. Мёд. Неспешный разговор.
Руки прощальное пожатье,
Как приглушённое проклятье,
Меня волнуют до сих пор.

Так мир устроен. Наша жизнь –
Никем не читанная книга,
В ней неизвестная интрига,
И мало места для святынь.

Дела людей, все их сомненья
Уносит времени река –
Свершения и заблужденья
Нам не видны издалека.

Лишь иногда в туманном взоре
Проглянет память прошлых лет:
Печаль о невозвратной ссоре,
Знакомый голубой берет,

Давно забытые обиды,
Прощанья, встречи, а порой
Когда-то в Грузии испитый
Бокал с прохладной "Хванчкарой".

Увы, минутно всё и бренно,
Забыт и стёрт размытый след
Того, что так казалось ценно
На протяженье многих лет.

И всё ж в заботах о насущном,
В борьбе с привычной лабудой
Печаль о навсегда минувшем
Проходит робкой чередой.

Покой вокруг и тишина.
Луна на мир взирает сонно.
Не слышно с колокольни звона.
А где-то далеко война.

Не спится мне. Забыть нельзя:
Была и здесь война когда-то,
И погибали здесь солдаты,
Наград и славы не прося.

Нет, не забыть нам вас, отцы.
Для вас цветы. Вам в церкви свечи.
Теперь вы рядом. Недалече.
Там ваши не видны рубцы.

Давно вы спите мирным сном,
А нам лишь старенькие фото.
Да память. Вот была пехота!
Уменьем била – не числом.

Совсем теперь не много тех,
В ком память той войны осталась.
Кто помнит, как забыв усталость,
Мы избавлялись от прорех.

Лишь старый шёлк святых знамён
Теперь колышет ветер вольный.
Да звон над теми колокольный,
Кто в эту землю погребён.

Ночь – тайна, колыбель для сна.
Над миром звёзд шатёр бездонный.
Здесь тихо, мирно и спокойно,
Но где-то там опять война.

Всех разлук и встреч,
Что случались с нами,
Нам не уберечь –
Замело снегами.

Только те из них
Не дают покоя,
Что в глазах чужих
Жизнью не отмоешь.

Где глаза в глаза,
Где сольются губы.
По щеке слеза
И сожмутся зубы.

Где восторг и грусть –
Где рассвет, и свечи.
Трезвый ли напьюсь,
Всё равно не лечит.

Что засело вглубь,
Не забыть до гроба
Сколько не пригубь.
Даже и не пробуй!

Словами горя не раскрыть,
И радость не излить речами.
В другого не переселить
Всю душу с нашими мечтами.

Но любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся душою.
Не здесь, а где-то в вышине
Любовью делятся земною.

И может статься только там
Сливаются слова и чувства.
Там всё на свете пополам
В великой жажде безрассудства.

Начало жизни, как рассвет,
В нём все заложены начала.
Всегда найдётся в прошлом след,
Попавшего в нас в детстве жала.

Ничтожный, маленький укол –
Едва заметная отметка.
Давно на свете нет тех пчёл,
А боль проявится нередко.

Какой-нибудь случайный взгляд,
Иль вальса белого молчанье
До самой смерти сохранят
Весть неизбежного прощанья.

А может быть, наоборот, –
Ошибка в детстве и прощенье
Нас в будущем убережёт
От ран духовного паденья.

Прошедшее давно ушло
И, кажется, неповторимо.
Что было – былью поросло,
И вдруг взойдёт. Неумолимо.

Неведом Бог – безмерно Мирозданье.
Ничтожен рядом с ними человек.
Он слабосилен, в нём убоги знанья,
Хоть насбирай из всех библиотек.

И век у человека крайне скромен,
А, попросту сказать, ничтожно мал.
Покоя нет – всегда на переломе,
И жизнь не жизнь, а горный перевал.

Но вопреки всем слабостям и бедам
Способен всё начать сначала человек.
Потомкам знанья дать, как эстафету,
И знаний снежный ком растить из века в век.

Он создал Бога, все вобрав сказанья.
Проник в мельчайшие частицы бытия.
И краем мысли тайны Мирозданья
Дотронулся, смысл с опытом сведя.

И если сможет быть в толпе собою,
Не остановит к совершенству бег,
Не склонится пред властью головою,
То значит в мир не зря явился Человек.

Общество растёт, как человек:
Детские пелёнки, зрелость, старость.
С той поры, когда отплыл ковчег,
Минули века. А что осталось?

И в каком мы возрасте сейчас?
Может юность? Или это зрелость?
Есть у человечества запас,
Чтоб достичь всего, чего хотелось?

Как судить? Наверно, по уму:
Чем живём, чего и как достигли.
Дикостей преодолели тьму,
Или войны – это детства игры?

Мифы нам покоя не дают –
В то, чего не знаем, страстно верим.
И не можем распознать иуд,
А на непохожих смотрим зверем.

Кажется, мы всё ещё толпа.
Впереди несчётно Откровений.
К ним не автострада, а тропа –
Не укажет путь нам даже гений.

Всё самим придётся одолеть:
Метод старый – пробы и ошибки.
Не найдём дороги – значит смерть.
И от неудачи нет прививки.

По утрам загораются капли росы –
В каждой капельке словно по солнцу.
То рубина красней, голубей бирюзы,
То сверкают подобно червонцу.

В каждой капельке свет лугового цветка,
Отдающего цвет свой росинке.
А на небе толпятся гурьбой облака,
Будто школьники на вечеринке.

У росинок живительной свежести вкус –
В них хранится ночная прохлада.
На румяной заре танцевала здесь блюз
И жемчуг расплескала наяда.

Из памяти моей, а может быть и свыше
всплывают времена давно прошедших лет.
Весна. Наш старый дом. Листвою чуть колышет
ленивый ветерок. И ты – в руке букет.

На всё вокруг сквозь длинные ресницы,
из глаз твоих струится нежный свет.
Ты в белом платье школьной выпускницы,
на каблуках. Стройна, как минарет.

И, к счастью, ясный день – сопутствует погода.
Безоблачно. В садах цветёт сирень.
Всё впереди. И мнится, что свобода
от школы – лишь начало перемен.

Так всё и было – разбрелись дороги:
у каждого свой путь среди мирских сует.
Всё было: радости, любовь, мечты, тревоги.
Но как забыть тот день и первый мой букет.

Лесной овраг, а по нему просёлок,
Июль, жара, а здесь сырая прель.
Идёшь пешком мимо замшелых ёлок,
Их лапы над тобой словно туннель.

Не продерёшься – всё перемешалось:
Кусты орешника, малина, бересклет.
Крапива на ногах, как чья-то шалость,
Оставит жгучий с волдырями след.

Но вот наверх – выходишь на опушку.
Здесь всё кипит от пчёл, от ос, шмелей –
Вовсю жужжат, как будто заварушку
Они устроили, и здесь у них хайвей.

Вновь поворот – в хлеба пошла дорога.
Ржаное озеро. Кружат слепни. Жара.
Просёлок вниз спускается полого:
Скорей туда, где свежесть и река.

А за мостом проглянет колокольня,
Сквозь зелень крыши красные домов.
И неизвестно, вольно ли невольно
Зайдёшь, хоть на минуту, в дом Христов.

Над миром по полуденному небу
Плывут причудливые стаи облаков.
Прощай, просёлок. Большего не требуй.
Закончился и ты в конце концов.

Фальшивые ходы
С надеждою успеха
Доводят до беды –
Они вернутся эхом.

Ничто не задарма,
И с рук ничто не сходит –
И полная сума
Возмездья не отводит.

Ни даже высший ранг,
Ни высочайший титул
Не отвратят цугцванг,
Не исказят планиду.

Ничто не сходит с рук –
За всё придёт расплата.
Всегда найдётся «сук»
Достойный адресата.