Дождь ли всех распугал, но заполнен на четверть
зал в районном ДК. Фанатичные глотки
попритихли. Все больше о Боге и смерти
он читал. Отчитавшись:
«Налейте мне водки».
Снисходителен, важен:
«Гандлевский за прозу
извинялся. Да-да. Подходил. Не жалею
Б.А. Слуцкого».
Лето в провинции. Розы
пахнут после дождя. По огромной аллее
мы идем до гостиницы.
— Знаете, Боря,
в Оклахому стихи присылайте.
— Извольте,
буду рад.
В этот миг словно громкое море
окатило меня:
— Подождите, постойте.
На Центральном, давайте, сейчас стадионе
оглушим темноту прожекторами,
и читайте, читайте, ломайте ладони:
о партийном билете, о бомбе, о маме.
Или в эту прекрасную ночь на субботу
стадион забронирован: тени упрямо
мяч гоняют?
Кричат, задыхаясь от пота:
«Цээска!»,
«Трудовые резервы!»,
«Динамо!».
1997