Козлов Иван

Козлов Иван - Венгерский лес

        Баллада

      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Как сердцу сладостно любить
   Тебя, мой друг прелестный,
И здесь, в лесу дремучем, жить
   С тобой – в тиши безвестной!
Как ни красён наш Киев-град
   С его Днепром-рекою,
Но я, мой друг, скитаться рад
   В степях один с тобою;
С тобой любовь везде манит,
   Повсюду радость встретит,
Ярчее солнышко горит,
   Яснее месяц светит.

Покинул я, пленен твоей
   Девичьей красотою,
Край милый родины моей
   С приветливой семьею;
Я бросил шум кровавых сеч,
   И славу жизни ратной,
И верного коня, и меч,
   И шлем, и щит булатный,
И стрелы меткие моя,
   И почести княжие
За кудри русые твои,
   За очи голубые.

Но то волнует дух тоской,
   Что ты, родясь княжною,
Простилась с негой золотой,
   Простясь с родной страною.
Ах! прежде в тереме своем
   Ты жизнью лишь играла;
Теперь под бедным шалашом
   Кручину здесь узнала.
Бывало, в струны душу льешь,
   Их звоном всех пленяешь;
Теперь волну и лен прядешь,
   И хрупкий лист сбираешь.

И, жертвой гневного отца,
   В чужбине, в тяжкой доле,
Ты здесь подругой беглеца,
   Ты здесь не можешь боле
Себя, как прежде, наряжать
   Узорчатой парчою
И грудь прелестную скрывать
   Под дымчатой фатою.
Не для тебя, мой милый друг,
   И шелк, и бархат нежный;
Не вьется радужный жемчуг
   Вкруг шеи белоснежной».

– «О милый, милый! для чего,
   Крушась моей судьбою,
Ты ясность сердца моего
   Мрачишь своей тоскою?
Увяла б в светлых теремах
   Моя без цвета младость;
А здесь с тобой, в чужих лесах,
   Нашла любовь и радость;
И ты любил не жемчуги,
   Не камни дорогие,
А кудри русые мои
   И очи голубые».

Так на дунайских берегах,
   От родины далеко,
В дремучих Венгрии лесах,
   Гоним судьбой жестокой,
Скитался витязь молодой
   С подругою прекрасной,–
И дал край дикий и чужой
   Приют им безопасный.
Вотще разгневанный отец
   Погони посылает;
Их сочетал святый венец;
   Их темный лес скрывает.

Остан забыл, узнав ее,
   И славу, и свободу;
Он ею жил, он за нее
   Прошел бы огнь и воду;
Ах! за нее в борьбе с судьбой
   На что он ее решится?
Он с ней пылающей душой
   К прекрасному стремится.
Она отрадою в бедах,
   Всех чувств и дум виною,
Его надеждой в небесах
   И радостью земною.

И, чувством счастлива своим,
   В восторгах сердца тая,
Веледа в бедной доле с ним
   Нашла утехи рая;
Но что-то мрачное порой
   Останов дух смущает,
И что-то дивною тоской
   Взор ясный затмевает;
Какой-то думой угнетен,
   Таится он от милой
И будто гонит грозный сон
   Из памяти унылой.

И тайный страх расстаться с ней
   Невольно в грудь теснится;
Он ловит звук ее речей,
   Глядит – не наглядится,
И грусть свою, и тайный страх
   В молчаньи скрыв тяжелом,
С слезами часто на глазах,
   Твердит ей о веселом;
То вдруг задумчивый вздохнет,
   То вдруг с улыбкой взглянет;
Но сердце сердцу весть дает;
   И кто любовь обманет?

Печалью друга день и ночь
   Веледа волновалась;
Всё усладить, всему помочь
   Надежда ей мечталась.
Как бури сердца отгадать
   Безоблачной душою?
Остану можно ль тосковать,
   Когда Остан со мною?
И мнила: как он ни таит
   Тоски своей причину,
Любовь моя развеселит
   Останову кручину.

Чуть в думы милый погружен,–
   Она их разгоняет
Бесценной лаской тех имен,
   Что сердце вымышляет,–
И блеск дает красе своей
   Нарядами простыми,
И шелку золотых кудрей
   Цветками полевыми.
Когда ж в приютный уголок
   Уж темный вечер сходит,
Она, вздув яркий огонек,
   Беседу с ним заводит.

И быль родимой старины
   Рассказы оживляла;
Могучих прадедов войны
   С их славой вспоминала,
Иль юной пленницы тоску,
   И половцев набеги,
И Киев-град, и Днепр-реку,
   И роскошь мирной неги;
То песни родины святой
   Она ему певала;
То молча к груди молодой
   Со вздохом прижимала.

Но с детской нежностью она
   Как друга ни ласкает,–
Печалью всё душа полна,
   Ничто не услаждает;
Напрасно всё, и с каждым днем
   Его страшнее думы;
Сидит с нахмуренным челом,
   Задумчивый, угрюмый;
О странном вдруг заговорит,
   Бледнея, запинаясь;
Промолвит слово – и молчит,
   Невольно содрогаясь.

И уж на ту, кем он пленен,
   Едва возводит очи;
И в темном лесе бродит он
   С зари до темной ночи.
Раз смерклось, а Остана нет,–
   И бедная подруга,
В раздумье, подгорюнясь, ждет
   Тоскующего друга,–
И вне себя Остан вбежал,
   Пот градом, дыбом волос,
Взор дикий ужасом сверкал,
   Дрожащий замер голос.

«Он здесь, он здесь!» – «Кто, милый, кто?»
   – «Он в ночь придет за мною,
Он мертвым пал; страшись его!»
   – «О, друг мой! что с тобою?»
– «Луна и кровь!» – «Чья, милый, чья?
   Ах! страшными мечтами
Почто измучил ты себя?
   Хранитель-ангел с нами!
Какая кровь? удары чьи?
   За что? скажи! какие?»
– «За кудри русые твои,
   За очи голубые!»

И что придумать, что начать
   С тех пор она не знала,–
Лишь только пресвятую мать
   За друга умоляла.
И на младых ее щеках
   Уже не рдеют розы;
Не видно радости в очах,–
   И льются, льются слезы.
Всё то, чем сердце билось в ней,
   Что душу оживляло,
Исчезло всё – и светлых дней
   Как будто не бывало.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Туманный небосклон яснел,
   Улегся вихрь летучий,
Лишь гром вдали еще гремел,
   И, рассекая тучи,
Вилася молния змеей;
   Дождь не шумел; пылает
Заря огнистой полосой,
   И блеск свой отражает
На темно-сизых облаках
   Румяною струею,
И тучи зыблются в волнах
   Багровою грядою.

Но вечер бурный догорел,
   Лишь зарево алеет;
Уж бор зеленый потемнел,
   Уж ночь прохладой веет;
Дыханье свежих ветерков
   Несет с полей росистых
И нежный аромат цветов,
   И запах трав душистых;
И по холмам уже горят
   Огни сторожевые;
И скалы мшистые стоят,
   Как призраки ночные.

Остан, давно забытый сном
   И мучимый тоскою,
Сидел на берегу крутом
   С подругой молодою;
Невольно всё его страшит,
   Всё в ужас дух приводит;
На свод небес она глядит,
   Он вдаль, где сумрак бродит;
И будто тайны вещий глас
   Ему напоминает,
Что к сердцу он в последний раз
   Веледу прижимает.

Но вот и полночь уж близка,
   Сгустился мрак в долинах,
В дремоте катится река,
   Сон мертвый на равнинах,–
Лишь там далеко за рекой
   Зарница всё мелькает,
Лишь тихий шорох чуть порой
   По рощам пробегает.
Но вот блеснул сребристый луч,
   Проник и в лес, и в волны,–
И над дубравой из-за туч
   Выходит месяц полный.

«О месяц, месяц, не свети!
   Померкни, месяц ясный!»
– «Зачем же меркнуть? друг, взгляни,
   Как, светлый и прекрасный,
Теперь спешит он разгонять
   Мрак ночи и туманы
И блеск таинственный бросать
   На сонные поляны!
Взгляни, как он с высот небес
   В струях реки играет,
И нивы мирные, и лес,
   И дол осеребряет!»

– «Ты помнишь ночь, как ты со мной
   Из терема бежала?
Он так светил!» – «О милый мой!
   И я о том мечтала.
Я помню: он тогда сиял
   Так радостно над нами,
И путь к венцу нам озарял
   Блестящими лучами».
– «Творец, ты знаешь всё!.. Прости!..
   Увы! в тот час ужасный!..
О месяц, месяц, не свети!
   Померкни, месяц ясный!»

И кинул он потухший взор
   С утесистой стремнины
На светлую реку, на бор,
   На тихие долины!
Но не красу их очи зрят;
   В нем чувства дух смущают:
Там звуки чудные страшат,
   Тут призраки летают,
То с тяжким стоном и глухим
   Волна ночная плещет,
То меч кровавый перед ним
   В дыму прозрачном блещет.

Нет, нет! Остан не победит
   Души своей тревоги,–
Встает, с Веледою спешит
   Скорей под кров убогий;
Идут, поля в глубоком сне,
   Ничто не колыхнется,
Лишь гул шагов их в тишине
   За ними вслед несется;
Глухая полночь; всё вокруг
   При месяце яснеет;
Чета проходит лес... и вдруг
   От страха цепенеет.

Неведомый в глуши лесной
   Пришлец их ожидает;
Но мрачный лик под пеленой
   От них пришлец скрывает;
И в свете лунном пелена
   Белеет гробовая,
И кровь струей на ней видна,
   Знать, тайно пролитая;
И пред четою он стоял
   Недвижен и безмолвный;
Остану только указал
   Рукой на месяц полный.

И тот, как громом поражен,
   Хотел бы в землю скрыться;
Не мог обнять Веледы он,
   Не мог перекреститься;
А что ж с Веледой? Ах! Она
   К Остану припадает;
Душа в ней ужасом полна;
   В ней сердце замирает;
Но страждет друг,– и страсть сильней;
   Прочь ужас, прочь смятенье!
Веледа робкая смелей
   Глядит на привиденье:

«О! кто же ты, пришлец ночной,
   Могилы хладной житель?
Как расступилась над тобой
   Подземная обитель?
Что к нам могло тебя привесть?
   Что страждущих тревожишь?
Откуда ты? какую весть
   Загробную приносишь?»
На те слова главой оно
   Задумчиво качнуло –
Пошевелилось полотно,–
   Под полотном вздохнуло,–

И томный голос пророптал,
   В слух тихо проникая:
«Мой час настал, мой цвет увял;
   Я жертва гробовая!
Но если кто перекрестит
   Меня тремя крестами,–
Опять, приняв мой прежний вид,
   Предстану я пред вами».
И вдруг чудесная далась
   Тогда Веледе сила,–
И мертвеца вот в первый раз
   Она перекрестила,–

И взвыл мертвец,– и в дым густой
   Облекся весь, и рделся,
Как уголь красный; кровь струей,–
   И саван загорелся.
Крестит в другой раз,– пелена
   Спадает, блещут очи,
Как два блуждающих огня
   Во тме осенней ночи;
И смерть лицо его мрачит;
   Уж страх владеет ею,
Чуть дышит; в третий раз крестит –
   И брат родной пред нею:

«Извед! Извед! родной мой брат!
   О детства спутник милый,
Останов друг! увы! ты взят
   Безвременной могилой».
И взор мертвец палящий свой
   На витязя бросает:
«Остан – твой муж – убийца мой,–
   Веледе он вещает,–
И знает то одна луна
   С днепровскими волнами;
Но кровь Изведова страшна,–
   И божий суд над нами!»

И что с преступником сбылось,
   То в мраке ночь сокрыла;
Следов жилища не нашлось,
   Явилась вдруг могила.–
И страшная о лесе том
   Молва везде несется;
И голос дровосека в нем
   С тех пор не раздается.
И как вечерний час пробьет
   И в сумрак бор оденет,
Ни пеший мимо не пройдет,
   Ни конный не проедет!

Когда ж повсюду тишина
   И мертвое молчанье
И полуночная луна
   Льет томное сиянье,
Из тесной кельи гробовой
   Тень бледная выходит
И грустно, в час урочный свой,
   В лесу дремучем бродит,
Луны в мерцающих лучах
   Под соснами мелькает,–
И вой могильный на скалах
   Протяжно умирает.

И с тех же пор, в лесной глуши,
   В пещере, близ Дуная,
Жить начала в святой тиши
   Отшельница младая.
И там пред ранней ли зарей
   Чуть брезжит над холмами,
Иль свод небес в красе ночной
   Усеян весь звездами,–
Она в молитве и в слезах
   И пламенной душою
Летит к тому, кто в небесах
   Отцом нам и судьею.

В пещере той пять целых лет
   Отшельница молилась;
Но раз ее в пещере нет;
   Куда, не знают, скрылась...
Лишь слух прошел по деревням,–
   Соседи прибежали,
Пошли за нею по следам,
   Искали, не сыскали;
Пришли и в лес, как ни страшна
   Останова могила,–
И на могиле той она
   Жизнь юную сложила.

И в вечном сне она цвела,–
   Те ж прелести младые,
И к небу очи подняла,
   Как небо голубые,
И кудри русые волной,
   Развившися, лежали
И грудь невинную собой
   Стыдливо одевали;
Вся в белых розах; на устах
   С улыбкою небесной;
И крест сияющий в руках,
   Кем данный, неизвестно.

И был тот день благих небес
   С виновным примиренья.
Уж не страшит дремучий лес;
   Уж нет там привиденья;
Опять, как прежде, всё цветет;
   Стал весел бор унылый,
И сладко соловей поет
   Над тихою могилой;
И звезды только что блеснут
   Приветными огнями,–
Девицы сельские идут
   К ней с свежими цветами.

1826

©2024 Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Копирование запрещено!