Плачет небо осенним дождём,
Плачет горько, навзрыд, не скупясь.
И поникла сирень под окном,
Лист промокший окунувши в грязь.

Барабанит по крыше тот дождь,
Пузырясь на асфальте дорог.
Одиночество давит и дрожь,
Слезы льёт наверху за нас Бог.

Но пройдёт. Боль проходит всегда.
И придёт очищения час.
Распрямится сирень у окна,
Знать простил сегодня Бог нас.

Я азиат, писал великий Блок,
Я азиат, писал о том Есенин.
Но тюрки мы, и классиков восторг,
Предстанет жалкой блеклой тенью.

Я азиат, как просто и неверно,
И оскорбительна для тюрка эта речь.
Звучит для тюрка это слово скверно,
Как волка псиною безродною наречь.

Мы тюрки! В чьих руках земной был шар,
Мы тюрки, благославенны Небом.
Кыпчак, Огуз, Сельджук или Хазар,
Нас сотни лиц стоят пред этим светом.

Не забывай, мой друг, ты Тюрк!
Храни усердно память предков,
Коль родовой падёт бунчук,
То станешь вмиг марионеткой

Здравствуй, мама. Ну, как ты, родная?
Наблюдаешь за нами с небес...
Знаешь, мама, я очень скучаю,
Без тебя стало меньше чудес.

Без тебя, как то чуждо звучит,
Я не знаю, смогу ли поверить.
Я не знаю, как мне дальше жить,
Как принять мне эту потерю.

Помнишь, мама, просила меня,
Напиши про меня пару строчек.
Я отказывал , полушутя,
Ты же знаешь про мой плохой почерк.

Я бы мог написать как болел,
Как сидела, молясь, у кровати.
Я бы мог, но тогда не хотел
А сейчас уж выходит некстати.

Не скажу, что примерный я сын,
Было много, где были не правы.
А сейчас вижу, мама, я сны
Где мой путь преграждают канавы.

И черна, глубока там вода
Только голос зовёт твой "Сынок!"
Материнским чутьем ты права,
И я снова вхожу на порог.

Просыпаюсь средь ночи в тиши,
Ты прости меня, мама, я каюсь.
И лишь голос знакомый: "Пиши...",
Я пишу, дорогая, стараюсь.

Отчего не нажил я достатка,
Скажут люди, что я мол бедняк.
Я отвечу с достоинством, кратко:
"Лишь свободой гордится степняк".

Моя чаша, то память о предках,
И полна до седьмого колена.
Я богат словом красным, да метким,
Словно кровь, что струится по венам.

Отошли времена, не забыта
Славных воинов ратная честь.
Что бесстрашием честно добыта.
Я степняк, и в этом я весь.

Я в случайности больше не верю,
Наша жизнь как игра домино.
Где прибыток, там есть и потери,
Ты живёшь, как и предрешено.

Наверху усмехнется лукаво,
Да пригладит ус левой рукой:
"Испытаний тебе было мало,
На держи!". Да насыпет с лихвой.

И ты борешься, ты не сдаёшься
Веришь будет твоя полоса.
Он же снова в усы усмехнется:
"Черт упрямый! Ну на тебе, на!".

И все гладко, как будто бы в сказке
Ты сполна удачей отмечен.
Хоть и скуп наверху он на ласку,
Не случайно, ведь Бог человечен.

Беги, моё Солнце, беги
Лучей твоих жар уж не тот.
И Память ты не береди,
Она превратилась в лёд.

Да, она превратилась в лёд,
Размыты застывшей водой.
Фрагменты, где день или год,
Я наслаждался жарой.

Беги, моё Солнце, оставь
Мне холод полночной Луны.
Где сны, как дневная явь
Надеждой пустою полны.

Закрою глаза в темноте,
Пытаясь в себе разглядеть.
То, что потерял в суете,
Под Солнцем стараясь успеть.

Я не хочу учить вас жить,
Живите так, как вам велел Творец.
Но помните, что в мире из обид
Хорошему всегда придёт 3,14-здец.

Раскрываясь в тексте сонет,
Изливая души порывы.
Одинокий несчастный поэт,
О любви говорит красиво.

Задыхаясь, стараясь привлечь,
Словосмыслом бесплодных ;потуг.
Он желает в реальности встреч,
Литературных своих заслуг.

Одиночеством отмерен путь,
Шаг за шагом на поиск любви.
Так привычна вечерняя грусть,
И пусты одинокие сны.

То мечта, то печаль “ля фаталь”
Заставляет творить, не молчать.
Не ищите в куцых строчках мораль,
Одиночество любит тетрадь.

Бывают минуты слабости,
И все как бы против тебя.
Хочется мизерной малости,
Исчезнуть, испуг затая.

Когда снежным комом ошибки,
Сдавили, аж не продохнуть.
Когда аргументы вдруг хлипки,
Размыта поступков уж суть.

Есть способ единственно верный,
Средь жижи болотной гать.
Чтоб жить без подобных сомнений,
Просто старайся не лгать.

Старый пёс прибился к порогу,
Хвост поджав, подпирает мне дверь.
Потерял в этой жизни дорогу,
Неприкаянный, преданный зверь.

Колтунами свалялась шкура,
Позабыл он о ласке людской.
Такова человечья натура,
Все ненужное с глаз бы долой.

В глазах карих его утрата,
Он покорностью хочет купить,
Что потеряно было когда то,
Без чего не научен он жить.

Только нет в том вины собачьей,
Человек хуже зверя порой.
И на небо с восторгом щенячьим
Пёс вернется невинной душой.

Влюбленные часов не наблюдают,
Рождение любви не предсказать.
И сердце сладко сладко замирает,
Волнительно готово застучать.

Когда вы вместе, время просто миг.
Судьба свела вас воедино – это знак.
О чем исписаны страницы сотен книг,
Вам жизнь бросает щедро, просто так.

И пьете жадно, мало вам друг друга,
До дна стараясь поглотить любовь.
Растаять, раствориться в этих муках,
Что заставляют закипать младую кровь.

Пройдет, остынет, и как будто в тягость,
От отношений этих подчиненность.
Не приносила людям в жизни радость,
Банальная, обычная влюбленность.

Слаб человек, и плоть его не вечна.
Но дотянуться хочет до богов,
Живёт разнузданно, беспечно,
Приумножая свой кошель грехов.

Но к старости, вдруг понимает – пусто!
Пусты дела, и в памяти лишь дым.
Ушло и испарилось чувство,
Присущее лишь только молодым.

Остался страх. Что за чертой последней,
Дух сгинет, бесполезно, как и жил.
И молится, глупец, усердней
И громко-громко, из последних сил.

Он жалок, и от того отвратен,
Что дух свободой не взрастил глупец.
Хватает среди белых пятен,
И черных, как задумывал Творец.

О, если б рунами я мог писать,
Священными и вечными в веках.
Такими, что хранит гранитный камень,
Такими, что внушают людям страх.

Я написал бы истин непреложных,
Всю суть, что забываем в суете.
Что нет вещей совсем уж невозможных,
Что Бога прячем глубоко в себе.

Что прежде чем учить напропалую,
Перед собой ответ держать учись.
Ведь хуже нет, когда уроки всуе
Нам преподаст один учитель – Жизнь.

Соловьиные речи на первом,
И рекламы поток бесполезной.
Я готовлю за все свои нервы,
Иск к стране, что в ней жить интересно.

Что ни день – событие странное
Я устал удивляться, мой МРОТ!!!
Выражаю словами бранными,
Взгляд на этот гей – круговорот.

Мне осталась одна лишь забава,
Власть ругать, не тревожа соседей.
Я, казалось, живу в сверхдержаве,
Но голодный и полуодетый.

Что же вдруг я напраслину, люди!
Соловьем Соловьев мне не врет.
То Америки происки губят,
Наш народ то еще поживет!

Хочу сказать сейчас советчикам окрест,
Кто думает,что жизни секреты познал.
Кто так норовит присесть на твой крест,
Чтоб ты невзначай с ним вдруг не упал.

Кричат о смирении, о прощении,
Что мол лишь любовь нам Богом дана.
И застывают в немом изумлении,
Когда от прощения осталась вина.

Мы знаем порой Бог бывает жесток,
Он наказует всегда справедливо,
Ему я подобен, и в этом итог,
Нельзя быть пушистым всегда и игривым.

Мне Богом дано право быть человеком,
Как право защиты семьи и детей.
О, вы, что попрятали честь по сусекам,
Смирились уж с долею рабской своей.

Так будьте одни, не взывайте к иным
Смиритесь – простите, но не глагольте!
Я жить выбираю без зачёта вины,
Со страхом же жить? Нет, простите, увольте.

Ушла жара. День стал короче,
Листва желтеет, солнца не стыдясь.
И холоднее стали ночи,
Дождем промозглым нагло воцарясь.

На небе хмарь, в душе хандра –
И чай дает несмелое тепло.
Где думы, больше бы добра
Зло на корню бы точно извело.

Но бой тот вечен, без конца,
Как и Природа – одним законом,
Живет желанием Творца,
Непознанным и потаенным.

Смотрю в окно. Агония тепла.
Как увядает цвет зеленый трав.
Пожалуй, в чай добавлю имбиря,
Со мной скучает верный волкодав.

С каждым днем волос седых все больше,
И меньше радости от прожитого дня
Где ожидание прекрасного все дольше,
За груз ошибок прошлого себя кляня.

Замучил кашель в сумраке рассветном,
Но я упрямо выжигаю сигаретой боль.
Мне остается счастье быть поэтом,
В стихотворениях чужую примеряя роль.

Я в дыме горьком, синевато бледном,
Ищу те образы, что лягут на бумагу.
Я подбираю рифму одиноким следом,
Не забывая про поставленную брагу.

И вроде стало легче и вроде задышалось.
И снова солнца луч я вижу наяву.
Такое счастие мне друг, увы, досталось,
Счастливым, знать, я к осени помру.

Волчий вой разбудил на рассвете,
Всхрапнул конь, заходили бока.
Заметались собаки, как черти,
Заприметив в степи седока.

Клубы пыли – предвестник несчастий,
Что принес незнакомец в аул.
Видна кровь на разорванном платье,
Снопом искр горит саксаул.

Отдышаться не дали, едва ли
Всадник жадно кумыса испив,
Прошептал:” В дне отсюда джунгары,
Кто сбежит, тот останется жив!”

.
Хан нахмурился, сжав” наркескен”*
Боя ждет настоящий батыр.
Унизительным будет лишь плен,
Кто войне предпочтет худой мир.

Зашумел аул. В сумерках споро,
Собирали юрты в телеги.
Караваном успеть уйти в горы,
Где защиту найдут наши дети.

Хан остался с верным отрядом,
Кам* ему предсказал уж судьбу.
Смерть кружит его по степи рядом,
Черной ночи пославшей стрелу.

Хан стоял до последней минуты,
“Наркескен” же творил чудеса.
Поле битвы устлано трупами,
И свидетель тому Небеса.

Но судьбою стрела нагадана,
Потерял хан батыров своих.
Ковылем, да полынью спрятаны,
От глумления взглядов чужих.

Битва та не забыта народом,
Красным маком там поле цветет.
Говорят, что за час до восхода
Хан с отрядом по макам идет.

Пояснения:

“Наркескен” – дословно “разрубающий верблюда” холодное оружие типа сабли.

Кам – шаман.

Я ночи жду как избавление,
От ядовитых мук сомнений.
Морфей дает успокоение,
Забыть любви прошедшей тени.

Я снам фальшивым, увы, не верю,
Но благодарен им подспудно.
За то, что наши открыты двери,
Я знаю, это безрассудно.

Я знаю, в этом ни грамма смысла,
Во снах искать любви прошедшей.
И только ночь за ночью. Числа,
Где каждый день я сумасшедший.

Я так сойду с ума, наверное,
Во снах тебя мне надо отпустить.
Ведь это вещь закономерная,
Для тех, кто хочет дальше жить.

Август манит еще теплыми ночами,
Я с друзьями на рыбалку соберусь.
Я с рекой, да и с рыбацкими снастями,
Год не виделся, не скрою своих чувств.

Вечер встретим дружно, костерком походным,
Хороша с бутылкой водочки уха.
Обсуждения – от женщин до погоды,
И шумит над головой листвой ольха.

А наутро, встав, едва рассвет забрезжит,
И туман клубится густо над рекой.
Проберусь на чертов омут, там где прежде,
Щук тягал мальцом, под старою сосной.

Я уже давно не мальчик. С сединою,
Свыкся с тем. что убегают вдаль вперед года.
Но азарт тот самый, детский, беспокоит,
Сохранился видно, раз и я навсегда.

Вот размах, и слышу свист блесны в полете,
Спиннинг чуток и чутка моя рука.
Я ловлю поклевку прямо на отводе,
Ох, не ждал я здесь поклевки судака.

В глубину , подлец, старательно уводит.
Рыб противится, удилище в дугу.
Ведь в борьбе со мной его цена – свобода,
Для меня же он – начинка к пирогу.

Вот из глади показалось рыбье тело,
Красоты такой губить, мне правда, жаль.
Он на свечку, вбок – веду его умело,
Стрельнул звонко шнур. Судак умчался вдаль.

Дрожь в руках, и сердце бьется учащенно
Скачет, выпрыгнуть желая из груди.
Вот букет эмоций, коих я влюбленно,
Каждый раз зову на берегу реки.

Нас создал Бог всех равными, и это факт!
Нет среди нас пророков для Небес.
Но свято верить может лишь дурак,
За откровенье выставляя свою спесь.

Что довелось ему познать или узнать,
От Бога самого суть бытия.
И вынужден дурак теперь страдать,
С неверными ломая острия.

Даст Бог, а он дает просящим,
Поймет дурак, что время зря терял.
И заживет дурак уж настоящим,
Как Бог его задумал и желал.

Наверное, на склоне лет,
Так эдак через пятьдесят.
Я стану как ворчливый дед,
Ругать играющих внучат.

Я не смогу писать как прежде,
Изменит память мне, увы.
И все несбытые надежды,
Подарят мне ночные сны.

Но и тогда жалеть не буду,
Что не успел или не стал.
Надеюсь, выращу я руку,
Кто даст с водою мне стакан.

А если, говорить серьезно,
Вложи в детей и воспитай.
Те самые, ростки и зерна,
Добра и Чувства урожай.

Как то поп повстречал дурака,
И решил он гордыню потешить.
Но разверзлись над ним облака,
И пойми, кто из них все же грешен.


То ли поп, что забыл о служении,
Иль дурак, что сама простота.
Может тот, кто боится забвения?
Иль обидевший все ж дурака?

Если ночью, темной и безлюдной,
В подворотне пристает маньяк.
Очевидно, пил он беспробудно,
И в запой он просится назад.

Он цветы бы подарил, сердешный,
Но завяли на исходе дня.
Он маньяк. Опасен он ,конечно,
Но маньячит искренно, любя.

Есть совет, не дожидаясь чуда,
Первой водки предложить ему.
И бальзам целебный из сосуда,
Рифму даст церковному псалму.

У старого казаха куплю себе кумыс,
С глотком его вдохну степной я запах.
И юрту белобокую, что шаныраком ввысь,
Представлю я, и поле алых маков.

И мне акын с домброй споёт дуэтом,
О храброй деве ТомирИс.
И о свободе, воспеваемой Поэтом,
Все в терпком вкусе, что хранит кумыс.

Я лицемеру руки не подам. Мне счастья такого не надо.
Привык я встречать по делам! По делу должна быть награда.
Как много елейных речей. И лжа, что стекает на уши.
Ну что, подлецы, смелей! Ведь проданы подлые души.

Как много елейных речей. Как много волков в овечей.
Вас столько, по списку чертей. В Аду, что желают вам встречи.
Носители Света? Убого! Кощунственны вдруг дифирамбы.
Вы взяли в приятели Бога? Себя превознося, а как бы...

А как бы прекрасно, заманчиво было, чтоб все негодяи пропали с Земли.
Я даже представил это так живо,но у Бога на вас есть планы свои.

Пульс бьется ровно, без эксцессов.
Депрессия владеет мной давно.
Автоматизм естественных процессов,
Не помогает даже кислое вино.

Нет всполоха, и нет эмоций,
Уютно мне в бетоне, за стеклом.
И не делить надуманных пропорций,
В Добре и Зле, и думах о былом.

Когда от безысходности накатит,
Когда апатия сжимает сердце вновь.
И критик в комментариях нагадит,
Уже не будоражит это кровь.

Но солнца луч, так робок и наивен,
Вдруг проскользнет в открытое окно.
Чтобы проснулся я, и наконец увидел,
Впустую сколько дней проведено.

Депрессия отступит как похмелье,
“Держись, браток, нам рано закисать!
Пора завязывать с твоим бездельем,
Пора творить, и жить, и созерцать!”

Творческий человек без творчества зачахнет . Вдохновение есть везде и во всем, просто душе нужно время, чтобы это осознать.
Когда это происходит, в этот непредсказуемый миг – рождается произведение. Но в спешке и ненужных мыслях, мы говорим, что вдохновения НЕТ, ИССЯКЛО, ИСПИСАЛСЯ и т.д.

Я искренне жалею, что в спешке и бытовой суете потерял 10 лет творчества. Я забыл о том, что могу и хочу писать…. И я благодарен Небесам, что они мне об этом напомнили.

Люблю грозу. Люблю ненастье.
Холодный дождь и молний росчерк.
Где чувство искреннего счастья,
Создателя увидеть почерк.

Раскатом громовым дыша,
Живой водой я умываюсь.
Так пой! Ликуй, моя душа!
На шаг я к Богу приближаюсь.

Как жаль, редки эти мгновения,
Что позволяют нам узреть воочию
Творца ничтожную, частицу Гения,
Мощь первобытную и непорочную.

Из каждого окна и каждого канала,
Умы порабощает нам ковид-19.
Истерика людская реально задолбала,
Купил костюм защитный, я по дешевке, братец.

Я весь затянут в латекс, как мачо с порнохаба.
Я защищен конкретно, ей богу, не соврать.
Костюмчик примеряла втихушку моя баба,
И как теперь костюмчик обратно мне отнять?

Там все мне по размеру, и 45 для ЯПа*,

Ей тоже по фигуре, я честно подглядел.

Я угрожал разводом, я даже малость плакал,

Ведь главное что, братец? Костюмчик чтоб сидел.


И так делили долго мы злополучный латекс,

Дилемма не решалась - нас двое, он один.

Но Путин спас внезапно, ты не поверишь, братец,

Когда нам после майских вдруг сняли карантин.

Бывает, что дружба совсем не подарок,
Бывает, что дружба как бремя нести.
Бывает, что друг для тебя как приварок,
И вроде дружить с таким не в честИ.

Но если отбросить фальшь лицемерия,
И просто начать называть все, как есть.
Какой же ты друг, если продал доверие
Продавши доверие, продал и честь.

Запомни, мой друг, что главное в дружбе:
Не требуй от друга, он сам все поймет.
По зову души, а не по службе,
Ты руку другу подашь наперед.

Без имени, без стяга и без родины
Глотает мили стаксель – грот на шхуне.
Где экипаж, таких как я , юродивых
И выживших в тропическом тайфуне.

Борта просмолены и плавится на солнце,
Смола, чернее дьявольских очей.
Наш грех при жизни точно не зачтется,
Нам в рай не занимать очередей.

И Бог нас проклял, чайки как химеры
В порты известные дороги нам закрыты.
Мы экипаж, без чести и без веры
И лишь проказы струпья приоткрыты.

Шептал на ухо старый кок – фламандец,
Молился тщетно, ничего не изменить.
И суждено, что будет наш “Голландец”
Моря и океаны вечность бороздить…

Я вас читал, как тривиальный детектив,
Мне все казалось, ваши главы так ясны.
Но оказалось, не встречал еще я книг,
Что дарят лето посередь стылой зимы.

Обложка серая, и мягкий переплет,
Я вас читал, запойно, с упоеньем.
Но ждет меня холодный самолет,
Мы расстаемся в это воскресенье.

Мы расстаемся, как не больно говорить,
Командировочным иного не дано.
И выбор есть определенный книг,
С сюжетом: ресторан, постель, вино.

40 лет... Приговор или дата?
Обмывать или просто грустить,
Сожалеть об ушедшем когда то,
Или верить, надеяться, жить.

40 лет.. И все чётче отрезок,
И все глубже следы на снегу.
И остались сомненья, но реже
Опрометчиво вдаль я бегу.

40 лет.. Мне сегодня бы выпить,
Принимать поздравления друзей.
Алкоголем тревогу бы выжечь,
Скинуть годы с усталых плечей.

Чеканя рифмы, шагом строевым.
Тяжёлым взглядом, сжатыми губами.
Я словно прессом, словом волевым,
В подкорку бью гражданскими стихами.

Я не привык к миндальным облакам,
Я не приемлю глупые страданья.
Я беспощаден к круглым дуракам,
И ненавистны мне пустые обещанья.

Пройдут года, моих стихов наброски
Где лестницей из рифм страны апологет!
Запомнят просто, Владимир Маяковский!
Советский пролетарий и поэт!

Мне снится солнце Бухары,
Что обжигает минареты.
Мне снятся рощи Алматы,
Мне снятся древние секреты.

Степной ковыль и гор гранит,
Уральских рек живых прохлада.
Что память кровная хранит,
Мне снятся тайные обряды.

Мне снится топот, пыль дорог
И взмокший круп усталого коня.
Тамга на стяге, в золоченый рог
Мне снится как зовёт меня Война.


Я не ногай, башкорт, казах
Но в снах своих я был им близкий.
Частица их в моих глазах
Татарином рожден сибирским.

Время движется неумолимо,
В чехарде беспокойных дней.
Пропускаю взросление милых,
И родных моих трех сыновей.

И когда вдруг замедлится бег,
С изумлением взгляну я на них.
В каждом прятался тот человек,
Что меня вдохновил на стих.

Старший мой характером мягок,
Музыкален, и в чем то раним.
Он не любит душевную слякоть,
Как и я, не любит мой сын.

В среднем искра горит бунтаря,
Сам себе он оплот своеволия.
И на взрослое:"Это нельзя!",
Он все сделает молча, по своему.

Младший сын по хозяйски сметлив,
Каждой вещи есть место свое.
Он улыбчив, и он говорлив.
Сыновья - это счастье моё.

Поутру свежо, прохладно
Щедро збрызнувши росой.
Разноцветьев перелады,
Лягут смирно под косой.

Первый лист багряно жёлтый,
Пал не смело на песок.
Соловья, привычно звонкий,
Уж не слышен голосок.

И ночами, незаметно
Летний зной испив до дна.
Осень выкрадет у лета,
Дни блаженства и тепла.

Уж повода не вспомнить мне,
Но оказался я с муллой в беседе.
Он дифирамбы пел мне о душе,
И о спасении через визит мечети.

О том, что поздно будет, если откажусь.
"Места закончатся?" - спросил его наивно.
"Или грехов такой тяжёлый груз,
Что сути помыслов моих не будет видно?"

Смутил его, я вижу по глазам
Он о Коране мне вещает сладко.
И как Аллаха он познал через ислам,
Но для меня все выглядело шатко.

"Кто есть Аллаху верующий в ислам?
Зачем страданиям уподоблять судьбу?"
" Через страдания Аллах ; всех мусульман,
Проверит на доверие к нему "

Я рассмеялся, он не поймёт, что раб
Когда намаз обязанность и долг.
И что молитвою чужой он слаб,
Молясь авансом, будущему впрок ; .

Он не поймёт, свободу что во мне
Когда я волен выбирать, не подчиняться
Не нужен храм, чтобы сказать Тенгри
Не нужен кто то, чтобы к Нему подняться.

Беседа та закончилась ничем,
Мы правоту познаем, но не в этой жизни.
Живи свободно, дыши ты грудью всей
Себя не жги жестокостью излишней.

Хочется писать пронзительно,
Чтобы слова сердца жгли насквозь.
А я пишу банально подозрительно,
За музу выдавая свою наглость.

Хочется остаться, задержаться
В душе читателя найти себе приют.
Но нет желания на классиков равняться,
Их славы на себя тянуть лоскут.

Да, я пишу порой натужно и коряво,
Где мой размер подобно алкашу,
Споткнувшись о рифмованные ямы,
Теряет равновесие к концу.

Да и кому какое, к черту, дело
Когда в стихах душа моя растёт.
Да я пишу, быть может неумело
Но я пишу, чтоб у души был Взлёт.

Я тебе подарю цветы,
Я тебе принесу вселённую.
Я с тобой разделю мечты,
На двоих споём песню весеннюю.

Мне других и подавно не надо,
На других я смотрю с безразличием.
Ты моя от Бога награда,
Ты моё сокровенное, личное.

Я сто раз благодарен Небу,
Я люблю произнёс не случайно.
И запомни, где бы я не был
По тебе скучаю отчаянно.

Ты мой оберёг жизни странной,
Ты звезда, что манила в ночи.
Я всегда говорил, что рано
Ты же мне отвечала :"Молчи..."

Я молчал, упиваясь минутой
Когда счастье течёт по крови
И казалось, что вроде как будто
Все плохое уже позади.

Пред тобой на колени я встану,
Ты маяк мой в тумане дорог.
Я любить тебя не перестану,
Каждый день наш в душе я сберег.

Пронзительно тоскливо
Кряхтит внутри душа,
И тянет тянет жилы,
Ворочась не спеша.

То холодком одарит,
Пугая пустотой.
То в жар меня бросает
От мысли боязной.

И нет душе покоя,
Стараясь прояснить.
На что мне моя воля,
В ладу с собой как жить.

Чего же не хватает,
Что так томит меня.
Чего душа желает,
По старчески кряхтя.

Курю и задыхаюсь,
Стараясь приглушить.
Ту боль, что раздирает,
Что так мешает жить.

Я не прошу у Тебя смирения,
И жалости я не прошу.
Волю свою яви для прозрения,
Для помыслов чистых волю свою.

Я не прошу богатства и почести,
Мне хватит и утренней робкой зари .
Мне малой толикой, только лишь отчасти,
Волю свою, прошу, подари.

Я не прошу прощения Божьего,
Я в мир без остатка себя подарю.
Я не хочу конём быть стреноженным,
Без воли Твоей жить не хочу.

Я не хочу прогибаться и молча,
Прятать глаза когда жизнь на кону.
Я лишь желаю янтарными волчьими
Узреть тех кто также со мною в строю.

Я не хочу мечетей и храмов,
Мне будет достаточно Вечных Небес.
Я не хочу жить среди слабых,
В ком жадность рождает плебейскую спесь.

Я не хочу, я рву цепи приличия
Я честен прожилками тюркской души.
Я не примерю чужие обличия,
Моей ты душе свою волю яви.

Несёт свои воды могучий Иртыш,
Уж солнце клонилось к закату.
Обрывистый берег приобнял камыш,
Где выпас колхозного стада.

Дымок разгоняя, ветер ночной,
Делился речною прохладой.
И звездами щедро, над головой
Усеяно небо богато.

"Ата*, а кто там живёт?"
Внук деда спросил, прижимаясь.
Рукой показал на ночной небосвод,
Где звезды мерцали, играясь.

"Балам*, ты помнишь что я говорил?"
Дед начал неторопливо.
"Откуда есть корни родные твои,
Поступкам твоим мерило"

"Там высоко Создатель живёт,
Тенгри мы его называем.
Мы дети его, и тюркский народ
Чтит волю его, невзирая.

Он создал для нас "тере Байтерек"*,
Чтоб тюрки в века процветали.
Три Мира, внучок, где человек,
С верой живёт без печали.

В мире подземном дворец стоит,
Слеплен из черной грязи.
Там Эрлик за душами предков бдит,
И обликом он безобразен.

В мире нашем, что средним зовут
Умай хозяйка живому.
Тюрки её благосклонности ждут,
Плодородия каждому дому".

Так ночь пролетела, и виден рассвет
Костёр догорает в тумане.
Из памяти предков образуется Свет,
И руку к Тенгри мы протянем.

Перевод слов с татарского:
Ата - отец.
Балам - сынок.
Тере - живое.
Байтерек - дерево мироздания в тенгрианстве.

Я потомок кочевников Азии,
Что ломали границы империй.
И во мне все народы связаны,
Кто в Тенгри Единого верит.

Я Атилла безумный гунн,
Перед кем пал заносчивый Рим.
Я взращен силой древних рун,
Тюрк не может быть кем то другим.

Я горжусь своей кровью неистово,
За Тенгри, что выковал нас.
За небесную в жизни истину,
Жить по совести и сейчас.

Солнце жжет израненную кожу,
Ветер треплет спутанные пряди.
Клич орла с небес на землю брошен.
Но молчат безмолвно мои братья.

Их тела песком горячим скорбно,
Саваном накрыл, оберегая.
Уберег от участи позорной,
Быть рабом без имени и края.

Я стою, Тенгри моля о смерти,
До меча ещё я не дорос.
И глумятся надо мною персы,
Прибавляя от камчи борозд.

"Есм-е шома чи-е?"* ухмыляясь,
Жирный перс камчой в лицо.
Тычет пес, победой упиваясь,
Бьёт наотмашь, и потом ещё...

И ещё... Стараясь верно,
Тюрка дух сломить, глупец.
Тяжело дыша, и с пеной,
Предсказал мой скорый он конец.

Я вставал под купол неба гордо,
Тюрк колен своих не преклонял.
Перс устал, и бросил как то нервно,
"Ты волчонок, я таких встречал".

Солнца шар на синем небосводе,
Яркий, что я раньше не видал.
Клич орла меня к Тенгри проводит,
Тюрк непреклоненным умирал.

* "Как тебя зовут?" (фарси)

От женщин кругом голова,

Водоворот страстей и нервов.

Вот только что была мила,

Через минуту уже стерва.


Люблю, терплю и улыбаюсь

Не мазохист - совет врача.

Я правда искренне стараюсь,

Не навредить ей сгоряча.


Я принимаю без остатка,

Инь-Янь ее натуры женской.

Мне без нее совсем не сладко,

И спорить с этим бесполезно.

Кровь горит и крик гортанный
Зверем выплесну наружу.
Я кружу на поле бранном,
Ятаган уж мой натружен.

В диком танце, где смиренно
Эрлик жатву собирает.
Я своей священной цЕной,
Тенгри волю исполняю.

Я рублю, я уклоняюсь
Небом синим растворен.
Никому не поклоняюсь,
Тюрком гордо наречен.

Нельзя влюбляться в слабого мужчину,
С таким мужчиной ты обречена.
Беречь его как редкую святыню,
И ноша эта непомерна и трудна.

Нельзя семью создать и вполовину,
Пытаясь сохранить очаг любви...
Беги, беги от слабого мужчины...
Пока не поздно, милая, беги.

Настанет день, и лишь уставший взгляд
Откроет истиной тебе причину.
Всех бед твоих, семейной жизни яд...
Нельзя влюбляться в слабого мужчину.

Вечное небо лежит надо мной,
Непогрешимо в своей глубине .
Молча взирает на будущий бой,
Один из бескрайних в моей череде.

Я не помню уже сколько было побед,
Позабыл о поверженных этой рукой.
И как долго идти, знает ответ,
Мой Великий Тенгри, что рядом со мной.

Я дышал вольным ветром, степным ковылем.
Моя кровь занималась от крови врага.
В скачке бешеной были мы только вдвоём,
Мой Тенгри и его, самый верный слуга.

Нам склонялись народы и города,
В пыль и прах обращали строптивых с тобой.
И во всех, данных мне, ничтожных годах.
Только Вечное Небо над головой.

И быть может сегодня придёт этот час,
Пропущу я удар иль поймаю стрелу.
Мой Великий Тенгри, с тобой на устах
Я бесстрашно приму любую судьбу.

Я закрою глаза, напоследок вдохну,
Пряный запах полыни и ковыля.
Мой Великий Тенгри, я тебя призову,
Чтоб явился Отец на зов степняка.

Я не Есенин, не Бунин, не Фет.
Но не лишен особого взгляда.
Я просто непризнанный миром поэт,
Танкист, игроман... короче зараза.

Орлиный клекот щемит душу,
И пики горные в увал.
Покой, который вмиг нарушит
Отсчет на карте Перевал.

ЛТ, как гончие, со старта
За дичью по тропе своей.
Бегут с охотничьим азартом,
Несут дамаг команды всей.

Тяжи степенно, с расстановкой
Ползут по вековым камням.
Туда, где вражья группировка
Зарашит жестко, по костям.

И лишь арта, уткнувшись в небо
Любуется лазурной синью.
Чтобы потом, где бы ты не был
Упасть огнем, играя с жизнью.

ПТ кусты давно заняли,
Ждут гончих, чтоб один ваншот
Приблизил их к своей медали,
"Боец", "Коса" или "Поджог".

Привет. Что мне сказать о прошлом,
Чего не знают большинство детей.
Что в жизни место есть вещам не пошлым,
Что есть идеи, сплотившие людей.

Что можно с детства знать своих героев,
Историю своей страны великой.
Гордиться цельностью своих устоев,
Ведь без истории народ безликий.

О пионерах, и о комсомоле
Как поворачивали реки вспять.
И как простые, честные мозоли
Страну свою умели созидать.


Я с грустью вспоминаю время,
Где счастливы родители мои.
Где жизнь отнюдь не тягостное бремя
Где есть уверенность, и есть мечты.

Я вспоминаю ту страну, в которой
Мы уважали труд простых людей.
Где молодежь дорогой шла суровой
Где не было чиновничьих ****ей.

Себя корю, прошу прощения снова
Не понимаю, как убит Союз.
Как дали нам эдемову свободу слова,
И как свобода превратилась в груз.

Куда ты катишься, Россия,
К чему придешь в конце пути?
Куда пропала твоя сила?
Где люди верные твои?

Нас новостями кормят щедро,
На что кормить своих детей?
В России стало меньше бедных,
Могильных больше площадей.

Правительство твое стабильно,
Из срока в срок, и четверть века.
Своей политикой обильно,
В нас душат просто человека.

Растут налоги и тарифы,
Кредитные крепчают узы.
Но льются в уши наши мифы,
И у статистики есть "музы".

Нужны ли мы своей стране,
А может быть она не наша.
Раз позволяем ТНТ,
Снимать скетчком с названьем Раша.

Печально все, но терпим мы
Надежду глубоко тая.
Что станет лучше, а рабы
Забудут тягость бытия.

Что дети наши все исправят,
Вернут Отчизны былой дух.
Мы свято верим, пока нас травят
Пока нам ублажают слух.

Я пытался уснуть этой ночью дождливой
Только мысли мои не давали мне сна.
Я лежал, размышлял, для кого я любимый
Отчего человеку жизнь порою тесна.

Вспоминал свое детство, и друзей своих школьных.
Все проступки свои на чаше добра.
Кому радость принес, кому сделал я больно
Сколько в жизни своей потерял серебра.

Все проносится мимо, оставляя лишь запах
Жизни прошлой своей не могу изменить.
И нет смысла беречь свои старые страхи
Надо просто стараться по совести жить.

Я нашел для себя единственно верный
На ночные вопросы личный ответ.
То ли зрелости признак обыкновенной
Или просто мне нужен был ночью той свет.

Я не знаю причин, я не знаю последствий
Я нашел для себя, чтоб судьбу не винить
Среди множества ложно истинных версий
Ту одну, где мне надо по совести жить.

Порою мы ценить друзей не в силах,
Мы ссоримся и рубим сгоряча.
Потом же каемся, душой горя в обидах
Не ощущаем верного плеча.

То все пустое, главное не в этом
Важней всего понять, что не один.
С друзьями жизнь стремительным куплетом,
А без друзей как безголосый мим.

К чему я начал эти рассужденья,
К тому что друг дается нам судьбой.
Спокойно принимайте разность мнений,
Во всем стараясь быть самим собой.

От нас уходят ветераны.
С собою унося ту боль,
Что отдается в фронтовые раны
И называется ВОЙНОЙ.

От нас уходят ветераны.
Но память крепнет с каждым днем,
Что подвиг их до сотой грамма
Охвачен дымом и огнем.

От нас уходят ветераны.
Я внук и внукам расскажу,
Как наши деды на поле бранном
Смогли сберечь свою страну.........

Жизни бег, неуклюжий и шаткий
То стремительный, словно полет.
Дней минувших ни капли не жалко,
Щедрой россыпью выплеснут год.


На потом потаенное пряча,
И надеясь закончить успеть.
Я бегу за кокеткой-удачей,
Завершив, что задумал на треть.


Распыляя себя понапрасну,
Я споткнулся о возраст Христа.
Из того, что считал я прекрасным,
Мне Аллахом семья лишь дана.

Все религии мира бессильны,
Мне мой сын и Грааль, и судья.
С ним узнал я, что есть многожильность.
И нет слова такого: "Нельзя!".

Я Судьбе благодарен за это,
Мне для счастья иного не нужно.
Где жена настоящий луч Света,
И где я им, родным, так нужен.

Я долго не писал стихи,
Но всколыхнуло, накатило...
И мысли волею руки,
Ложатся на бумагу криво....

От гула. и до тишины.....
Всего лишь миг, всего лишь вздох.
Минуты жизни лишены,
Когда вас двое: ты и Бог.

Когда ты понял, что пропал
Вот вот... И быть тебя не может.
Ты ждешь решающий удар,
Последний... Что вполне возможно...

Надежды нет, не веришь в чудо
Из сказок вырос ты давно.
И понимашь, как же глупо,
Покинуть мир предрешено...

И вот удар, звенит в ушах
Та тишина, что не к добру.
И выдумки про дикий страх,
Про кадры памяти в цвету.

Ты жив... Но в чудеса...
Ты верить заново не стал.
Ты смотришь, смотришь в небеса...
И понимаешь как устал........

В тишине моя душа, в покое,
Не надо бежать без оглядки.
Не надо с собою уж спорить,
Не надо с собой играть в прятки....

Все есть, то чего не хватало)))
Все есть, что боюсь потерять.
И будет еще,ой, не мало,
Я рад, что не надо искать.

Не надо искать откровений,
Не надо поддержки искать.
Все в каждом совместном мгновеньи,
Вся жизнь как одна благодать.

Уснуть, и проснуться на утро,
Прижавшись к родному теплу.
Не надо быть, видимо, мудрым,
Чтоб знать аксиому одну.

Когда согревает внезапно,
Улыбка иль взгляд дорогой.
Вот здесь заключается счастье,
Что есть человек твой родной....

Что было, то забудется,
Что будет, то встречай.
Любовь шалавой кружится,
Ушла? Не провожай!