Новые произведения

Олька была не смышлёной. Так считали многие, даже самые близкие: её мама и папа. Поэтому, наверное, определяли, что для неё лучше, а что нет. Вот так, попросту, брали и решали: что есть, в чём ходить, когда спать ложиться, когда вставать. Даже что смотреть по телевизору тоже решали они. Вот сядет Олька смотреть про Губку Боба, а мама: «Ну как так можно, Оля, это же дурновкусие». И переключит на балет: «На вот, смотри, красота же, Олечка». И Оля смотрела, ничего не понимая, внимательно следила, как по сцене на одной ноге прыгала четвёрка упитанных белых лебедей. Когда Олька тянула руку за конфетой, бабушка нарочито громко говорила: «Нет, Оля, перебьёшь аппетит, скоро будем обедать», — и ей приходилось послушно отдёргивать руку и ждать обеда.

А чего там ждать? Ну вот чего? Супа? Оля не любила суп. Нет, она его ненавидела. Нелюбовь — это когда тебе что-то не нравится, и ты спокойно меняешь это на что-то другое. Или вовсе отказываешься, выбирая то, что нравится. Суп отменить было нельзя. Родительские уши не слышали доводов. Все эти «не хочу», «не буду» — не работали.

Перед Олькиным лицом вставала большая фарфоровая тарелка с золотой каймой. А в ней — бульонная жижа, переливающаяся радужными лужицами жира. И лук. Проклятый суповый лук. Он был не едой — он был наказанием. Полупрозрачные, обмякшие дольки, похожие на сброшенную кожицу какой-то болотной личинки. Они разварились до состояния слизи, но в каждой угадывался противный, резиновый хруст — тот самый, от которого сводило скулы и по спине бежали мурашки.

Этот лук пах — не едкой свежестью, а затхлым, сладковатым запахом больной глотки и несвежего белья. Он плавал повсюду, коварный и липкий: маскировался под картошку, внезапно прилипал к ложке мертвецкой хваткой и, самое ужасное, всплывал целым холодным комком во рту, когда уже казалось, что тарелка пуста. В этот момент на Ольку накатывала волна тошноты — горькой, плотной, подступающей к самому горлу. Каждая такая долька была маленьким актом насилия, которое надо было проглотить, улыбнувшись.

Поначалу Олька пыталась бороться из всех своих скудных сил. Нет, просить и умолять было бесполезно, потому что взрослые всегда знали, как лучше. Она начала вылавливать ненавистный лук из супа и аккуратно цеплять его на золотую каёмку фарфорового круга. Через пять минут вся позолоченная тулья была обвешана кусочками застывшего, словно желе, овоща.

История с тарелкой закончилась скандалом, стоянием в углу и всё тем же супом на ужин. Но золотая каёмка на белом фарфоре навсегда осталась для Ольки не символом праздника, а границей. Границей поля боя. Линией фронта, на которую можно вывесить трофеи. С тех пор она всё стала цеплять на каёмки. Невыносимые замечания учительницы — и они висели на каёмке её улыбки. Глупые ухаживания одноклассника — и они болтались на каёмке её вежливости. Всё, что нельзя было выплюнуть, она аккуратно подвешивала про запас, с сосредоточенной ненавистью. Её душа постепенно стала похожа на ту самую фарфоровую тарелку: снаружи — целая, правильная, с золотым ободком приличий. А внутри — облепленная по самому краю трофеями тихой войны, дрожащая коллекция всего, от чего её тошнило...

Прилетала с алою зарёй
В сад, где запах молодильных яблок,
Птица Сирин — принося бедой
Песню о душе, что так озябла.

И такая потекла печаль,
Расплескалась над зелёным садом,
Разливалась утренняя хмарь,
Воздух наполняя жгучим ядом.

Даже день румяный загрустил,
Слыша пенье этой райской птицы.
Голос радость и любовь сулил—
Ложь плести не трудно мастерице!

«Пожелай!» — поведали уста
Той коварной, златокудрой девы...
Покатилась по небу звезда,
Канув в необъятном адском чреве.

Пела птица Сирин средь ветвей,
Отбирая счастье сладкой песней.
Таял мир и, становясь бледней,
С плачем становился безутешней.

Срок истёк. Закатом обдало
По атласным чёрным крыльям птицы.
Слабых духом без счёту слегло,
Кто поверил песням той певицы.

Нет вопросов без ответа
Просто
Мы тупые многие с приветом
И не имеем поэтому ответы

Луна сияет ярко,
Целуется молодая пара,
Они любят друг друга,
Это прекрасное чудо.

Луна сияет ярко,
Чтобы им освещать дорогу,
По которой они
Гуляют в своей любви.

Пусть влюблённые пары
Гуляют и любят друг друга,
Ведь любовь на земле
Это прекрасное чудо.

Строгие строгости свесили носы,
Не помогут шумные слова,
И ошейники отвязаны, и псы
Смотрят пристально в упор в мои глаза.

Ничего не будет...,запретит
Многое прегрубая зима,
Страх,как водится,таится и молчит,
Понукая солнце в царство сна.

Я не исключение - я там...,
Пуст и холоден стоящий эшафот,
Сквозь туман плывёт недвижный храм,
И снарядов кучный перелёт...

Криками разбавленная весть,
И удим мы встречи и слова,
А на свете что-то всё же есть,
От чего кружится голова.

От тебя,возможно... - От кого?...
Так надеждой выдумано в срок,
Видно,Родиной за вёшься ты сама,
Врёт газетный чёрный некролог.

Мы могли...,досталось всё другим,
Тайны отдаёт мир лишь друзьям,
Я плутаю с голубем моим
По чужим нехоженым краям.

Каждый миг летит
из чистого
листа
Перелетает
из холста в холста

И рисует новые картинки

И рассказывает новые былинки
А ми люди
Добрый человек
Живём дружно
Из века в век

Я отстала навсегда -
В рейтинг не попала:
Попадала иногда -
Но не устояла...

А теперь в хвосте плетусь -
Вот моя награда:
Я на рейтинги ведусь -
Потому не рада...

От талантов навсегда,
Видно, я отстала:
- Не догонишь никогда! -
Что-то мне сказало...

Разозлилась - и опять -
За стихи берусь я,
Но никак мне не догнать:
- Видно, не прорвутся!

И опять стихи свои
Оттачивать стремлюсь я:
- Бедолаги вы мои -
Над нами все смеются!

Но стараюсь я опять...
На рейтинги подсела...
Хоть куда-нибудь попасть...
Догнала - сумела...

И дыханием вторым
Я сильна отныне...
То ль мираж, то ль вдох, то ль дым...
Жаль, не стать другими...

Приют счастья я желаю
Всем в этой жизни найти,
Чтобы в нём навечно
Любовь и тепло обрести.

Чтобы в нём жить
И заботиться о других,
О своей семье,
О братьях наших меньших.

Приют счастья пусть обретут
Те, кто странствует в пути
Одиноким волком,
В сердце без любви.

Пусть они придут туда,
Где примут их,
Где их будут любить
И счастье всегда дарить.

Живу
біль перемагаю

Я люблю беды не знаю

Надо как-то
жить нам по другому

По дружески
по дорогому
Слабым надо
помогать
Сильных надо
оберегать
И себя любить
и не ругать

Машина-72

Валерий Харламов мастерски обвёл невидимого соперника и точным кистевым броском забросил шайбу в "девятку" ворот. Он был один на льду и остался после общей тренировки, все остальные игроки ЦСКА давно покинули ледовый дворец. Я в одиночестве сидел на трибуне и наблюдал за его действиями. Мне вдруг вспомнились два его гола. Первый- в ворота сборной Чехословакии, основного и самого сильного соперника в Европе на то далёкое время, ворота которой защищал знаменитый и непробиваемый вратарь Иржи Холечек. Взбрасывание выиграл бессменный напарник Харламова- Владимир Петров, который тут же отдал пас Валерию и тот тут же кистевым броском запустил шайбу под перекладину. Холечек даже среагировать не успел, так всё быстро произошло. Взбрасывание, 3 секунды и гол. Ну, а второй гол в ворота сборной Канады 1972 года, когда Харламов в одиночку, со своей половины площадки, подхватил шайбу, прошел всю площадку, оставив с носом всю пятерку канадцев и забил гол. Валерий Харламов, по мнению очень многих экспертов- самый лучший хоккеист за всю историю мирового хоккея. Причем так говорили даже весьма "упрямые" канадцы, которые у себя в стране открыли музей хоккейной славы, где советских и российских хоккеистов кот наплакал, а своих родных канадцев понабрали, наверное, уже с тысячу. Третьяк и Харламов попали в зал хоккейной славы почти сразу. Первый с небольшим намёком, что если бы не ваш вратарь, то мы бы вас...легко и быстро. А второй- за мгновенное признание огромного таланта...
Тем временем, Харламов пошёл в подтрибунное помещение и вопросительно посмотрел на меня
-Валерий!- крикнул я- можно вас побеспокоить? Всего пару минут!
-Да, конечно
Он подошёл ко мне и сел рядом
-Что вы хотели? Вы корреспондент из газеты?
-Нет, Валерий. Скажите что нибудь о хоккее..
Харламов задумался
-Хоккей, хоккей..А жизнь когда? Хоккей и есть жизнь- сказал он медленно- почему не все любят хоккей? Потому что хоккей- для лучших.
-Вы настоящий хоккеист, вы настоящий мастер!- ответил я
Валерий улыбнулся
-Знаете, кто настоящий хоккеист? Настоящий хоккеист должен видеть своих, чужих и блондинку в третьем ряду- он помолчал и стал серьёзным- не важно, кто ты. Главное- быть человеком!
Я молча смотрел на лёд
-Ну, мне пора- сказал он
-Да, да, Валерий. Идите. И спасибо вам за всё!
Он крепко пожал мне руку

"Можешь ты или не можешь- это всегда решать тебе!"

"Если ты считаешь соперника сильнее, то ты уже проиграл"
Валерий Харламов

Быть просто людьми – это дар.
Носить это хрупкое, нежное тело,
Чувствовать сердца ритмичный удар,
И знать, что у жизни есть где-то пределы.
Так трогательно – заваривать чай,
Когда за окном рассыпаются звёзды,
И верить, что наше "прости" и "прощай" -
Всерьёз. Что всё это - по-правде и сложно..
Не страшно исчезнуть. Нельзя потерять
То, чем ты являешься в самом начале.
Мы просто пришли в эту жизнь поиграть,
Чтоб нас в колыбели земной покачали.
Прижаться к плечу, ощущая тепло,
И знать: мы едины, вне рамок закона
И всё, что болело и всё, что прошло –
Лишь блики на глади небесного склона

Берендеевы сказки
Надеждами полнятся.
Упования твёрды,
Верою нам вспомнятся.

Исцеление мира
В правде истинной силы:
В заботах о будущем;
В намеренных дейстсвиях.

Куполами сверканий
Небосвод чистит души.
Старины век смелее;
Ввысь взметнулось Мужество!

Пусть планета задержит
Бег земной круговерти;
В других измерениях
Жизнь удержится крепко!

Дед мороз
дед мороз
очень красный
в тебя нос

Ты подарки
нам принёс
Мы счастливые ожидаем
Радуемся не унываем

Уныние
грех большой

Дед Мороз поэтому пришёл
Чтоб подарки подарить
Чтобы деток развеселить
И помочь счастливо жить

Осуществи желание,
Исполни, не спросив.
Как мысли стародавние:
Волшебником явись...

Глаза зажмурив весело,
Хитрущие смешки...
Мечту вменяем засветло,
Забыв узнать штрихи!

У старомодной версии
Заветные мечты:
Ситро, - стаканчик
Беленький,
Лимон и апельсин!

Я любил бы тебя, взгляд дéржащей перед зеркалом,
С этой родинкой и тату, вдоль твоей
руки.
Я любил бы тебя, не взирающую на мерки
Не за что-то конкретное, а обществу вопреки.

Я любил бы тебя, даже если бы весь мир струсил.
Пьяной, шéпчущей что-то себе под
нос,
Без одежды в ночи, в самом мнимом твоëм конфузе,
Безнадëжно уничтожающей море роз.

Отмечающей что-то в книгах, кривя узоры,
И кричащей неистово там, где спадает грех;
Я любил бы твои неизведанные
просторы,
Даже если бы попросила оставить всех.

Я любил бы тебя, никого не впуская в сердце.
Хотя, в общем-то, я сейчас предпочëл забыть...
Я любил бы твои замки́ и с шипáми
дверцы,
Если б ты наконец позволила мне любить.

С прядью, выпавшей на лицо, отливающей перламутром,
Мимо старых светил я в поту, что туманит взор.
Я любил бы тебя, даже если нет смеха утром.
До скандала, до крика, до самых ненужных ссор.

Я любил бы тебя, бьющей в сумраке
всю посуду,
Жадно пишущей на полях, что в твоей тетради.
Ведьмой, что смастерила проклятых
Вуду!
И танцующей на краю, где скулят
собаки.

Лежащей в постели и плачущей
просто так,
Вновь листающей фото и перематывающей видео.
Я любил бы тебя, если б правил тобою мрак!
Я тебя бы любил, если б ты себя ненавидела.

Я любил бы тебя, если бы мир был против!
Даже если бы каждый взор твой глядел лишь мимо,
Я любил бы тебя даже если ты не в разводе,
Я любил бы тебя, если б ты меня полюбила.

Что бы ты не сказала, а сердце его - туман,
И гроза в его взгляде лелеется синевой.
И, быть может, в тот день, когда он бесконечно пьян, -
Его мысли и разум падают пред тобой.
Как бы ты не смотрела, душа твоя - не слепа.
Бесконечно молчи или криком души порыв,
Но, когда твоё тело накроет тупая мгла, -
Его профиль всплывёт.
Это будет конкретный срыв.

Ты бываешь не ты. Проглатываешь слова.
Без зазрения совести тянешь свои ручонки.
Тебя нужно спасти, пока ты себя не сожгла
Ноготками сдирая засохшую кровь и корки.

Что бы ты не придумала, - он будет тебя душить,
Потому как и он не отводит свои глаза.
Дура! Как же ты будешь жить,
Если чувствам своим изменишь на раз и два?!

Как бы ты не лгала, тебя выдаст одно касание,
Или, может, объятие, в котором он растворится.
Я смотрю и я вижу, как тяжки твои желания...
Твоё храброе сердце пытается не влюбиться.
Даже если ты скажешь, что он для тебя - ничто,
И что он не подходит к пазлам в твоей головушке, -
Всё равно ты, однажды, подумаешь про него
Что-то вроде: "Какое же тёплое солнышко..."

Что бы ты не кричала, а руки его - тепло,
Его фразы твои повторяют пещерным гулом.
Ты пропала, родная, пропала уже давно,
У тебя от него слишком сильная температура.
Ну солги же себе. Найди его недостатки,
Будь ментальны они или внешне совсем нелепы...
Только ты всё равно, переняв все его повадки, -
Будешь чувства к нему укрывать под пушистым пледом.

Что бы ты не сказала, а голос его - покой,
Этот, явно незвучный и очень тяжёлый тембр.
Тебе нужно решить, пока крик не сошёл на вой:
Кто в тебе просто коуч, а кто в тебе ярый ментор.

И ты можешь сказать, что по вкусу тебе он - зло,
Придуряться, что не бежишь за ним. Так... в теории...
Но плейлист его переслушаешь, как никто,
И, конечно же, будешь знать, что в его "истории".
Приобнимешь слегка неспешно и чуть дрожа,
Что-то вроде: "Ты мне не важен, но я так вскроюсь
От тепла и уюта, от запаха, мятежа...
От того, как потом по струнке опять построюсь."
Как бы ты не глядела, а видно ,что неспроста.
И твоё "неспроста" разрежет тебя пилой.
Твоя ложь о любви никого еще не спасла,
Посмотри на него: он и сам уже не живой!

Его вздохи и тело кричат уже о тебе,
Ты замучила, ты ослепла, его сожгла.
Он бы тоже хотел тебя просто прижать к себе,
Как бы ты не смотрела, не думала..
Не лгала.

Что бы ты не сказала, а любят всегда внезапно:
Номера ищут, фото, трамвайные остановки.
Ревность душит и гадит нещадным противным залпом,
Невозможность признать - вставляет в тебя иголки.

Никому не расскажешь. Из слов только: "Что за чушь!
Он мне вовсе не интересен!"
И всё такое...
Что бы ты не сказала, пока дотекает тушь, -
Он тебя задевает и мучает. За живое.
Его силуэт задержится глубоко,
От сна ты очнёшься в холодном поту и страхе,
Захочешь узнать, что ты значишь для него...
"Откуда для этого взять хоть чуть-чуть отваги?
Он мне не подходит. Нельзя. И вкус у меня другой!
Лица очертанья навязчивы и скудны.
Характера нет. И не совладать со мной!"
Вот так вот мы, дамы, с собой, иногда, честны.

Но, что ты не крикни, а правда твоя - огонь,
Когда он задержит свой взгляд на твоей ключице,
Ты снова начнешь обдумывать: "Не такой...
Но я так хотела бы просто ему присниться."
Как бы не лгала, - обнять его очень хочется.
И ты знаешь ведь точно, что любят тебя взаимно...
Так зачем же справляться с сгорбленным одиночеством,
Если можно всего лишь пройти, хоть разок, не мимо?

Как ни было там, а глаза его - ой-ой-ой,
Всё сжимается резко и давит тебе на грудь.
Слепо брошены: "Помогу", "Я прикрою", "Стой"...
И вот ты уже не уверена, то он друг.

Что бы ни было там, но ты любишь его. Уже.
Хоть всю жизнь свою лги.
Да хоть изогнись ты вся.
Ваши души пред вами встанут, как в неглиже, -
И вот ты уже не уверена, что нельзя.

Россия славится красотой.
Явно не своей простотой.
История, правители,
Великими покорителями.

Горы, леса, поля.,
Лучше чем у короля.
Там живëт стихия
Моя Россия.


Е. Рамиль

Иногда так хочется,
Сгинуть в пустоту,
Это одиночество,
Где лишь сердца стук...

От всего отречься,
На кровать упасть
И как будто в вечность
Там во сне пропасть...

Жизнь порой не стоит
Даже и свечей,
А в потоке тонет
Пламенных ночей...

Не могу без сказки
Твоих глаз и губ,
Этой нежной ласки
В несколько минут...

И с щемящей болью
Утренний рассвет,
В тот портал с любовью
Заморозит свет...

Я сочиняла - как всегда...
Водил моей рукою -
Не знаю кто... Так иногда -
Бывает - тьмой ночною...

Я сочиняла - как во сне...
Возможно, вдохновенье?
Стремленье сочинять - извне -
Пришло - и нет спасенья...

Я сочиняла - а с утра -
Вновь за перо-бумагу:
Опять словесная игра -
Включилась бедолага...

Не получается порой -
Но этой ночью темной,
Декабрьской глухой порой -
Всё получилось... Стройно...

Но это, может, был мираж...
Я часто заблуждаюсь...
И от чего пришла я в раж -
В ночи - не догадаюсь...

Догадка, коли есть у вас -
Скажите, умоляю...
Я помню - ночью - этот глас:
- Пиши - повелеваю!

Повиновалась - и теперь -
Вопросы да загадки...
И нет ответов - верь не верь...
На тайны все мы падки...

Но этот голос всё звучит -
Хоть был он и бесплотный...
Ужель, так Муза говорит?
Иль миг предновогодний?

Я іншого життя не знаю
А ніж те що сама маю

Як жила я забуваю

Як треба жити
на ходу вивчаю

і вибираю

Що мені тут
до вподоби