Доктор! Вылечить надо душевный ринит...
Он запущен, на стадии финишной.
(Кто же мне постоянно ночами звонит?
Это бывший мой? Будущий? Нынешний?)

Доктор! Мне ведь остался один только вдох...
Может, Вы меня вовсе не слышите?
(Первый мой был - десантник, второй - скоморох...)
Ваши нити подходят для вышивки?

Вы умеете гладью и без узелков...
С лицевой - всё одно что с изнаночной -
По душе. (И не будет ненужных звонков.
Обращайтесь по номеру справочной!)

Доктор! Раны - зашиты, излечен ринит...
Как мне выжить с душевною жаждою?
(Всё равно - хоть звони - не звони - кровенит.
Для меня - никого. Я - для каждого).

Доктор! Крестики, нолики, яды в драже,
Сахар в ампулах, лёд - всё несите мне!
И таблетки из Вашего блога в ЖЖ
На нервишки мои ненасытные.

Доктор! Знаете, я ведь - мечта-пациент, -
Вам по мне бы писать диссертацию!
(Мозг устал. Втихаря выпивает абсент.
Здесь цирроз. Ни к чему трепанация).

На моём вираже - предпоследний виток...
По душам? Было б с кем! Душегубы же!
Доктор, дайте мне, дайте мне жизни глоток!
Кислородом дышать - не могу уже.

- Плыли-плыли и вот приплыли. Сбились с курса - знать, не туда.
Что ж, закусывай трюмной пылью припасённый к финалу ром.
Нам осталось совсем немного до комического суда.
Где решат, на которой рее разразит нас небесный гром.

- Помнишь, спьяну казалось солнце
Полумесяцем желторотым.
Не дремалось матросам мёртвым. Дважды в колокол – якорь чист.
И крестился бедняга боцман,
Обливаясь холодным потом.
Видел выход один - за бортом. И "аминь" совпадало с "east"*.

- Ты не дрейфь, по большому счёту, каждый третий и есть палач.
Так ли важно, чем он владеет – словом, миром, собой, мечом?
Судьбоносное подаянье – как последнюю из подач -
Отбивали с азартной злостью, выворачивая плечо.

- А потом стало тихо. Страшно.
Быть живым среди мёртвых - мерзко.
Кровь боялась бежать по венам, а секундная – по часам.
Страх испуганно дёргал брашпиль*,
Перетаптываясь на месте.
Но швартовные тросы сняты. И попутный был парусам...

- Мы приплыли. Плесни на руки! Впрочем, в глотку, - они чисты.
Слышишь, с визгом бежит по мачтам вся крысиная трусо-рать.
Есть легенда - дельфины шепчут, те, что вздёрнуты за хвосты,
Истекая последней кровью:
-Не впервые нам умирать.


*east - восток
*Брашпиль - судовая лебедка для подъема якоря или для швартовки.

Я зашторила чёрной кулисою осень. Режиссёрскую осень сценарных потерь.
Мне ни много–ни мало – всего двадцать восемь. Мне всего… мне ещё… мне уже… мне теперь.
Были сладкими речи и страстными ночи. Поцелуи, нелепо слетавшие с губ.
Имена нелюбимых, любимых и прочих – в старом файле архивном три столбика групп.
Там забыты все лица, ведущие роли были сыграны в первой из горе–премьер.
С визгом дамы Vip-ряда по швам распороли плащ героя-любовника (в свой шифоньер).
Со второго кричали: «Верните билеты!», и в антракте сознанье терял билетёр.
Я стояла тогда режиссёром отпетым, точно зная, что ты – никудышний актёр.
Причитал за кулисой уборщик Ираклий, мол, бессовестный зритель, не ценит наш труд.
Репетиций не будет, не будет спектаклей. Мой вердикт был такой: «В пламя дерево Будд».

Лёгкий выдох. Осталось то дерево целым. Плодоносило пятый богемный сезон.
И актёрский состав был на радость – доспелым, и нашёлся опять к удивлению – «он».
Слёзы горя на сцене - и счастья - за сценой, а зазубренный текст всё никак не идёт.
Обозлённый суфлёр вместо «мой драгоценный», забывая про шёпот, кричал: «идиот!»
И мешали любовь в бутафорных бокалах. Пили залпом, меняя на воду вино.
Но пьянели мы вправду, потом вполнакала были сыграны – Моцарт, Шекспир и Гуно.
Театральная жизнь с глянцевитых подмостков перешла в повседневную. Сами виной.
И антракт за антрактом строптивый подросток перескакивал с первого в двадцать восьмой.
Тихо сходит со сцены безгримная память. Быстрым нервным щелчком нажимаю Delete.
Мои пьесы теперь уже некому ставить…Режиссёр, умирая, сказал: «Не болит».

Мой день. В годах прошедших, словно в западне.
За будущее с прошлым -
расквитавшийся.
И не впервой косить по скошенному мне.
Найдётся стебель, знаю я -
оставшийся.

И голос свыше: "Всем невзгодам вопреки
Слиянье двух сердец в одно. Вы - помните!"
А я... Я - чувствую тепло твоей руки
На выцветших
сырых
обоях
комнаты.

Меряю мерными комнату – семь шагов.
Меряю мерными - семь глотков на стакан.
Ты так хотел быть верховнее всех богов,
А оказался - последний из могикан.

Ты так хотел – чтоб из грязи – великий князь.
Чтоб из подгнившей капусты – вкусные щи.
Чтоб под тобою постельную "дыро-бязь"
В шёлк перепрял шелкопряд из Хуа лянь ши.
Чтоб на планетах встречал Антуан де Сент.
Дома всегда ожидала – ласковей всех
И подавала себя как хмельной десерт.
Чтоб рифмовалось по жизни – «смех» и «утех».
Ты так хотел… и, конечно, хотеть не грех.
Жаждущий чуда найдёт, чем жажду унять.
Но бесполезно подсаливать воду рек -
Морем не станут они. Не ринутся вспять.
Что до меня, здесь довольно простой расклад:
В тысячу раз мне милее собственный ад.
Пусть не в строю, да ведь хуже - с собой вразлад.
Маску сорвав, оставляю я маскарад.
Это веселье – звенящий похмельный бред.
Прочно закУпорясь в тары, дохнут мечты.
Джинн доедает трёхдневный сухой буррет.
Злится, запить ему нечем, фляги пусты.
Что же тебе загадать, всемогущий Джинн?
Мне не до рюшечек, платьев, розовых грёз.
Я бы хотела, чтоб нервы – из ста пружин
Стали дамасской - по всем сосудам желёз.
Незачем прятать клинок Мурамаса, знай:
Я – это жизнью вспоровший смерть самурай.
Мне не дано – из чистилища – прямо в рай.
Мне – не дано, ну а ты… а ты – выбирай…

Меряю мерными – вот и седьмой глоток.
Кровь и стекло. - Чародей, тащи-ка бинты!
Бережно к ране приложен чей-то платок.
Я посмотрела на Джинна. Это был – ты.

Знаете? Нет, не знаете! Я расскажу, послушайте! Падало в море зарево, волны меняли цвет.
Еду в метро и думаю: вот бы сейчас в Алушту мне вылететь из вагона и с морем как зареветь!

Осталось четыре станции, а ей два шага до небушка.
- Пап, расскажи о море мне! Море то каково?
Но море внутри двух капельниц. Сижу неподвижно, не ды-ша.
Бравый пловец я, справился с очередной волной.

Бросаем монеты звонкие, хоть море в железном тазике.
Синька и соль нехитрое делают волшебство.
Ворчит санитарка грозная : - И что у вас за фантазия!
Море штормит неистово. Пятое Рождество.

- Поедем в июне, милая. Вот только рубцы затянутся,
Выздоровеешь полностью, волосы отрастут…
И сыпят ручонки хилые на простынь песок стеклярусный.
Я заплетаю тщательно тоненькую косу.

- А руки у моря крепкие, широкие, синекровные!
Будут тебя укутывать в пенную простыню…
Симпозиум по ремиссии. Назначено курс ускорить нам.
Рокот каталки. Господи, только бы не мою!

Вот Пасху не помню. Помню лишь, как вынесли в полотенце мне
Мелочь. - Сжимала намертво. Большего не сказать…
И я превратился в некое «живущее бестелесное»
В поисках отражения моря в чужих глазах.

Мир на ладони: теплится горстка монет нагретая. Миг – и она отправится, волны минуя, в синь.
Знаете, мне не верится, что дотянул до лета я. Как же себя за море не-сбыв-ше-е-ся простить?