Бестиарий. Сонеты.

Звон над холмами, свет над холмами, дождь над холмами
Льется в ночи.
Между цветами, между огнями, между мирами
Сядь и молчи.

Вереск — кругами. Дымка — клубами. В танце прыжками
Кружатся те,
Кто рядом с нами видятся сами вещими снами
В тёмной воде.

Девона небо слепо и немо.
Воздух над пустошью влажно-упруг.
Тише и тише дивное пенье.

И замирает сердце и время,
И пропадает запах и звук,
И исчезают легкие тени.

«Троллей в тронном зале
Встретили гвардейцы.
Втрое троллей было
В бранном поле боле.

Гномий хирд нехилый,
Хитростям обучен.
Все сжимали жала,
Но сложили жизни.

Щерит по пещерам,
Гномью кровь нащупав,
Смерть стальные зубы», —

Эти руны рубит
Раненый изрядно
Фундина сын Балин...

Зимой, в вечерний тихий час,
Когда огонь гудит в камине,
И вензеля выводит иней,
Я чую взгляд слепящих глаз.

Они следят за мной из тени,
Они в подвале, на стене,
На чердаке, в углах, в окне.
В них мудрость многих поколений.

Их любопытство жжет огнем.
Я их не вижу, но чутьем,
Они бывают ощутимы

В тиши тоскливых вечеров,
Рассыпав страх неодолимый
Среди окрестных хуторов.

Он до дракона не дорос.
Передних лап тугие крылья
Распластанно дрожат в бессильи
Упав на осыпи вразброс.

Ещё в груди гудит полёт,
Но стынет кровь на горном ветре,
Что на подбрюшья мягком фетре
Из рёбер сломанных течёт.

А тот, что с облаков ссадил,
Болтом случайным с арбалета,
Как изваяние застыл.

Позднее по тавернам слух
Он пустит, дескать, этим летом
Дракона влёт сбил. Даже двух.

Душа моя горячая,
Да кожа холодна.
Не дай обет безбрачия,
Испей меня до дна.

Согреешь место спальное
Не глядя мне в лицо, —
Совьемся в обручальное,
Чуть влажное кольцо.

Весь вечер будет сказкою
С Царь-девицею ласковой.
Ты только невзначай

Не покажи кровь вязкую,
Не режь ножом подвязки мне
И платье не сжигай.

Полдень. И солнце пронзает полуприкрытые веки.
Пыль поднимая, летят по степи табунами дикие ветры.
Блики на тихой реке рыжи и пеги.
Дремлют укутавшись в дёрн древние недра.

На горизонте потные крупы курганов пьют полутени.
Трепетен ветер и стрёкот кобылок дрожью колеблет пространство.
Вот зарождается рык в мшелом дольмене.
Тихий, утробный аккорд — вестник шаманства.

Не опускай вздетых рук, Китоврас, не кручинься.
Что тебе ночи в степи, рождённый из моря?
Что тебе шепот безумства, рокот бесчинства?

В рдяной солёной крови есть исток океана.
Терпким вином залечи рваные раны.
Пой и танцуй у костров пламени вторя.

Горбуном замшелым мост
Разорвал холмы оврагом.
Но обход в десяток вёрст
Будет самым верным шагом.

Коли жизнь не дорога,
И ведёт кривой дорогой,
То найдёшь себе врага
Под мостом, в тени глубокой.

Ртом беззубым, стариковским,
Изогнулась тень перил.
— Эй, беги! Чего застыл?!

Поздно. Полувскрик. Рывок.
С тихим посвистом бесовским
Осыпается песок.

Ветер. Вечер темный осени поздней.
К небу тянут ветви деревьев руки.
Ветер воя, плача, гасит все звуки,
Небо, внимая, становится звёздней.

Ветер. Ветел роща склонилась... Морозней
Становится воздух и словно от муки
Ветер взвывает. Рисунком гадюки —
Лента ручья. Вопль ветра всё слёзней…

Или это не ветер всё бродит по лесу?
Или это не ветер мучительно стонет?
Или может не он будто служит нам мессу

И рыдает в чащобе за дальним болотом?
Нам, увы, не узнать… Лишь тоска мягко тронет
Увлекая, маня колдовством и полетом…

Где рождается руда,
Спящим зверем мрак клубится,
Ядом в глубине дымится,
Испаряясь без следа.

Гулко капает вода
Что в сырой скале таится
И прожилками искрится
Словно серебро слюда.

Там, текучей пеленою,
Скрыт от глаз людских землею,
Тьмы расплавив покрывало,

В тигель льется рдяный жар.
Собирает он устало
Каменных цветов нектар.

Среди подвалов глубоких
И в будний день, и в шаббат,
Седой раввин волоокий
Бьёт в сердце земли как в набат.

Йуд. Пьют комья глины воду.
Хей. Лей больше, разомни!
Вав. Во всякую невзгоду
Хей. Чей перст зажжёт огни?

Всекагальный скромный пастырь,
Преисполненный тоской, —
Горбоносый мудрый мастер,

Хоть и дряхл, но в меру прыток:
В пасть дрожащею рукой
Твёрдо вкладывает свиток.

Ржавела осень перелесками,
Дожди увязли в глинозёме.
Слух пролетел по сёлам нескольким
Что старый барин взял да помер.

Он так давно игрался с магией
И не ходил на богомолье.
А ты теперь — сиди и вздрагивай,
Баррикадируйся в подполье.

Пусть отпевали его истово,
Да нутро его нечистое.
Тешут колья из осины мужики.

Оживет погост в ночь на пятницу.
И трезвеет в селе горький пьяница,
Раздираемый на куски.

Лохматый ельник, бурелом,
И влажный воздух пахнет псиной.
Застыл тревожно под осиной
Массивный, темно-бурый ком.

Дрожит на дереве листва,
Трепещет шерсть и рвутся связки.
Здесь только сумрак без опаски
Вникает в гущу волховства.

Взойдет жестокая луна
И тишина разделена
На вой, струной, по лесосекам,

Бездушно-душной вязкой мглой,
Необратимою тоской,
Что обратился человеком.

Я всего лишь дерево на горе...
О. Арефьева

Меня посадили, как многих сажали,
Мне ветви ломали, срывали листву,
Потом на коре, как на древней скрижали,
Удобно заклятья писались волхву.

От этих заклятий меня разбудило
Полночное эхо осенних ветров.
И вот я шагаю по чаще унылой
Медлителен, тяжек, силён и суров.

Судьба меня долей одной наделила:
Охрану чинить в сосняках да дубравах,
Дав бой топорам, лесорубам и пилам.

Неспешно текут, но зато глубоки,
Все мысли мои о деревьях и травах,
Как струи великой равнинной реки.

Тишина. Не крикнет птица.
Булькнет изредка вода.
Стынет в жилах кровь-водица,
Стынут руки. А когда

Трону пальцами бруснику, —
(Пальцы в соке, как в крови),
Позови к себе, взгляни-ка,
Как тоскую. Позови!

Тишина. Люляет вечер,
Низким лесом обесцвечен,
Этих вод больное дно.

Будто вдовая избина
Одинокая рябина
Манит огоньком в окно.

Там, где нити грибниц заплетают свои кружева,
От подзолистых почв тянет прелой листвою и влагой.
По тропинке вдоль леса соткалась трава-мурава.
До обеда не сохнет роса под замшелой корягой.

Он стоит на земле основателен, большеголов.
В меру толст, в меру сыт, в меру глуп, но с житейской смекалкой.
Представляет где лучше возделывать склоны холмов
И где лучше выкапывать пруд под ночную рыбалку.

Он похож на людей, он такой же внутри и снаружи.
Он такой же как мы, только мы не в пример неуклюжи,
Недостаточно любим поесть и себя неприемлем.

Ощетинясь лесами, холмы превращаются в песню
(Звук тягуч, деревяннен, красив, но немного надтреснут).
Шерсть со стоп, прорастая корнями, уходит под землю...

Венок сонетов


1. От повседневности уход тревожней
Становится когда его так ждёшь!
Весь цепенеешь и впадаешь в дрожь,
И веришь в неудачу безнадежно.

Беспалый скульптор и слепой художник
Одним лишь сердцем вычисляют ложь.
Сгорающим от страсти невтерпёж
Расчётлевее быть и осторожней.

Без сожалений, зависти, обид,
Прошедший путь чернилами облит,
Но не достичь нам совершеннолетий.

Стремлением познать освящено
Сплетение комедий и трагедий,
Для тех, чьи нервы измеряют дно.


2. Для тех, чьи нервы измеряют дно,
Для тех, кто мира видит отраженья,
Вне времени зеркальное забвенье
В читающих зрачках отражено.

Отражено и брошено оно,
Как на обложку брошен взгляд мгновеньем.
Пускай себя вовеки не изменим,
С писателями будем заодно

Воспринимать фантазии и были,
Переживать экскурсии Вергильев
В локациях, исчезнувших давно.

И, напитавшись Одиновым мёдом,
Вселенную наружу переплётом
Нам на изнанку вывернуть дано.


3. Нам на изнанку вывернуть дано
Своей души затененые строки
И в гримуарах разглядеть истоки,
И переплавить в золото руно.

Как в головы игристое вино,
Как хаоса неверные пророки,
В каком же экстатическом восторге
Мы бьёмся в запертые двери снов!

Мы вызываем Ктулху звоном чашек,
Мы слышим рёв драконов в поездах,
И ищем Монсальват многоэтажек.

Ведь только в необузданных мечтах
Воображением облагорожен
Наш ежедневный мир — простой и сложный.


4. Наш ежедневный мир, простой и сложный,
Увяз в ряду обыденных проблем:
То как достать ловчее корм подножный,
То в тонкостях этических дилемм.

Вот мальчик постаревший засапожным
Ножом пластает то врагов, то джем.
Тайком мечтая быть среди наложниц,
В летах читает дева про гарем.

И тухнут метеоры на погонах,
И зажигают свечи при иконах,
И утопает люд в пустопорожнем.

Всё это актуально до поры...
Но отвлекись, войди в наши миры,
Раскрой обложку жестом осторожным!


5. Раскрой обложку жестом осторожным,
Смотри, как почки набухают строк
И расцветает рифмой многосложной
Бумажных листьев буквичный росток.

И следуя трактатам каталожным,
Увидеть постарайся тьмы поток,
Что в травах спит и тварях всевозможных,
Что весь твой разум пустит наутёк.

Почувствуй фей в лесах, в горах — кобольда,
Оденься в плащ из шкуры мантикоры,
Дай фениксу алмазное зерно,

Сигналь отбой иль бой в трубу герольда,
Откальценируй зелье мандрагоры,
Заглядывай в страничное окно.


6. Заглядывай в страничное окно
Надев очки, и поручи, и фартук.
Наперекор понятному трактату
Не всё, не всеми будет прочтено.

Там будущее грозно и темно,
Там не всегда искрятся сотни радуг,
Там гномы внемлют мрачному обряду,
И пламя саламандры зажжено.

Мерцает огневой элементаль,
В подвалах дремлет онемевший голем.
И смотрит эльф в космическую даль,

Где вечности слепящее пятно
В созвездиях таинственным паролем
Не каждому увидеть суждено.


7. Не каждому увидеть суждено
Стихийный танец первоэлементов,
Волшебных связей скрытое звено,
Упадок рас и дрейфы континентов.

И как у Мойр юлит веретено,
И как меж строк рождается легенда, —
Свидетелей все это лишено,
Отчётов, протоколов, документов.

Дымком костров потухших над поляной,
Луной на небе голубом и пряном,
И будто бабочек неровный лёт,

Тропинки нить в овраге бездорожном, —
Мерещится что снова ускользнёт
Сокрытый мир, волшебный, невозможный.

8. Сокрытый мир, волшебный, невозможный
Так будоражит нервы и умы!
Но слепы реки и леса немы
И кривится неверящий безбожник.

О, надо быть пытливым и дотошным,
Перерывать архивы и холмы!
Отыщит кто, как если бы не мы?
Кто станет веры основоположник?

Нет никого, кто сможет разыскать
Кентавров, гоблинов, киноцефалов
И всех племен богини Дану рать.

Шифрованные сгинули сигналы,
Арканы спят навеки под замком...
Но нам тот мир давным-давно знаком!


9. Но нам тот мир давным-давно знаком
И давние познания нас гложут.
Никто безумцу сроду не поможет
Когда он к призрачным дверям влеком.

Есть книги как порталы и проём
В реальность иллюстраций и обложек,
Где вещи все таинственней и строже,
В который спешно с головой нырнём.

Реальности чудные иммигранты!
Как ценим мы столетия и миги
В которых изучаем фолианты!

Пусть жизнь нас ограничит тупиком,
Но помним мы про универсум книги,
В него уходим явно и тайком.


10. В него уходим явно и тайком...
И я в тот мир уже вошёл однажды,
Во вретище, с сумою и пешком.
Вошёл, лишь знаний потакая жажде.

Страну покинул, город, отчий дом
И общество рациональных граждан,
С которыми когда-то был знаком
И днём совместным тяготился каждым.

И в поисках своих определил
Друзей и мир, где ангел белокрыл,
Где мерзки упыри и волколаки.

Тот мир мы полюбили, верь не верь.
Сначала было трудно, но теперь
Неистово его читаем знаки.


11. Неистово его читаем знаки
И мерно рубим руны на ветру.
Гадаем на взвываниях собаки,
А в ведьме каждой чувствуем сестру.

— Ах, что нам напророчат зодиаки?! —
Играем с роком в древнюю игру.
Все знанья о судьбе, пусть ложь да враки,
Кладём к неведомому алтарю.

Изгнанникам, скитальцам и поэтам
Планида неизвестная дана.
На сердце давит тяжестью планеты

Проклятье не исполненных обетов.
И мира ожидая времена,
Его перечисляем имена.


12. Его перечисляем имена,
Чтобы найти то самое, святое,
Огромное, мудрёное, простое
Дрожащее на нёбе, что струна,

Звенящее, как в полночь тишина,
Всесущностное, цельное, не злое,
Такое представленье о герое,
Которому не надобна война.

Но не найдя таких имён и ликов,
Героев не придумав таковых,
Себя мы сами в чин архистратигов

В инструкциях пропишем должностных.
В мечтах бываем крепкие вояки,
А вынырнув, — миражны и двояки.


13. А вынырнув, миражны и двояки
Опять уходим в призрачный рассвет,
Где горечавка, зверобой и маки, —
На кладбищах потерянных побед.

Мистические рыцари, бродяги
Для нас не писан новостной сюжет.
Не людоедской верные присяге,
А с книгой заключившие завет.

Наш Авалон, Лемурия и Китеж
Скрываются опять в пространствах строк,
Но каждый попадает точно в срок

Их не захочешь, — всё равно увидишь.
Пусть родина нам странная страна,
Себя меняем на изводах сна.


14. Себя меняем на изводах сна
Где каждый день похож на день вчерашний,
Где луны светят в окоёмах дна
Глазниц оконных у замшелых башен.

По этим башням дремлют до темна
Абрисы монстров тихих и не страшных.
Легендам долг мы отдали сполна,
Теперь наш свет уныл и не окрашен.

Вот, — наши поиски завершены.
Мы потеряли чувство новизны,
Мы обрели покой и равновесье.

Закон определили непреложный:
Кому бывает тесно в поднебесье, —
От повседневности уход тревожней.



Магистрал (ключ)

От повседневности уход тревожней
Для тех, чьи нервы измеряют дно.
Нам на изнанку вывернуть дано
Наш ежедневный мир, простой и сложный.

Раскрой обложку жестом осторожным,
Заглядывай в страничное окно.
Не каждому увидеть суждено
Сокрытый мир, волшебный, невозможный.

Но нам тот мир давным-давно знаком,
В него уходим явно и тайком,
Неистово его читаем знаки,

Его перечисляем имена,
А вынырнув, миражны и двояки,
Себя меняем на изводах сна.