Папа, я поймала звезду!
представляешь, она там на верхушке башни лежала!
Да, папа, сама я ее достала!
нет, не ушиблась, лишь по сердцу чуток досталось,
Она усыпана болью, что после предыдущих сорванцев на ней осталась.
Но нет, я осторожна,
я с ней ношусь по зоопарку, и она, кажется, так отважна! —
А вечером, знаешь, мы с ней не расстались,
я в ладонь её взяла — и мы вместе остались.
Она шепчет мне сказки про небо и тьму,
про тех, кто мечтал, но забыл — почему.

Я слушаю тихо, и мне не до сна,
в глазах её пламенем светит весна.
Папа, я думаю, звёзды — как люди:
они оживают, когда кто-то любит.

И я ведь вроде не любила,
и даже не признаю что ждала.
Но временами я мечтаю где-то у окна,
Перебирая стопку недописанных бумажек
Как тебя пронзает огненная стрела,

И ты скажешь:
«Знаешь, милая, я ведь тоже без ума».

Я знаю, что тебя не нужно спасать,
за тобой не нужно не идти,
не забирать.
Ты так одинок на своем пути,
И полон разочарований изнутри.
Ты просишь тебя не выбирать,
не искривлять линию судьбы,
забыть — стереть — отмести,
как глупую ошибку девчачей молодости.

Но что если судьба — главный наш друг?
Соратник, который указывает путь.
Что если этот союз,
дан Свыше как божественный дар?
Не испытание, не груз,
А лишь подарок, пришедший в твой холодный и бездушный май.
Она — твой главный наставник,
и я ее верный солдат.
В этом гнусном неравном бою,
Я прикрываю только тебя.
Твой тыл был под защитой моих червовых страж,
но бой был неравен,
и тут я проиграла , 0:2.

Ты выиграл все.
Забирай мою душу,
все пентакли и даже мой единственный счастливый май,
ты его получишь в конверте с выпуском марки за январь.
В нем я расскажу тебе как сер мой зимний Париж,
Солнце мне не светит даже на верхушках самых высоких крыш,
где блеклые фонари освещают тропу,
для тех суетливых людей, что друг к другу бегут.
Здесь не радует мой ромашковый чай,
что по правде,
после тебя я пить не могу.

В зале суда,
где эхо лжи гремит,

Я стою одна, в мантии из теней.

Он — обвиняемый, мой свет,

Должен был стать мужем, венцом мечты.
Но в миг один, без слов, без прощанья,
Растворился он в бездне ночной.

Оставил пепел: горечь, униженье,
Разбитый алтарь любви былой.
Прокурор шепчет: «Предатель и трус!
Бросил, как тень, без причины, без чести!»
А я — адвокат его,
в цепях долга борюсь,

Защищаю мужа, как положено белой невесте.
«Он благороден! — кричу я судьям. —
В молчаньи — щит от бури бед.

Может, спасал меня от своей тьмы,

Или дал непреложный обет…».
Сердце в крови, но голос твёрд, как сталь,
бросаю доказательства вины об асфальт.
Ведь в глубине его — искры света следы,
Которые я одна храню в груди.
Пусть мир осудит, пусть смеётся злобно,
Я — страж его имени в веках.

Абсурд, Ваша честь, но Адвокат дьявола в любви ангелу подобна,

Где униженье — вечный приговор на её губах.
И уйдя из ее суда,
он навеки останется невиновным.

Тоске будет положен конец.
Предательство — весенний гонец,
что несет за собою печаль.
Гонца не скрыть под вуалью цветов,
и не забыть после тысячи снов,
он не растворится в теплой ночи,
Не разорвет моих зимних оков.

Но все же,
сквозь шепот дождливых ветров,
сквозь первые листья,
сквозь звон ручейков,
сквозь трели, что будят замерзший рассвет,
Тоске будет положен конец.

И пусть этот гонец
оставляет лишь тень,
Он все же несет за собой золотую метель.
Предательство поднимет своих гончих псов,
сорвется с пасти прощальный их стон,
и растает обида, растопчет их трон.
Холод, что сжался в осколках зеркал,
исчезнет, как снег, что весну не познал.

Гонец затеряется в сумраке грез,
растворится, как иней средь алых берез.
Солнце восстанет сквозь ветер и тень,
Предательство бросит последний свой блеск —
Но все же тоске будет положен конец.

Любовь,
Я твой безжалостный урок заучить смогла до дрожи:
Спасти меня лишь трижды падший смог,
А убить — любой святоша.

Любовь,
Твоя цель мне и впрямь ясна:
Все превратности испытать человек в жизни должен,
Чтобы растеряв до последнего зерна,
Обрести тебя , когда думал, что уже не сможет.

Любовь,
Ты не приносишь боли,
Не ведешь на искушение.
Прости,
Они так и не поняли, что любовь — не про мучения.

Хорошие девочки
терпеливо ждут хозяев,
у них есть такт.
Они скрываются свои эмоции
так отчаянно,
рвутся,
но не выходя за грань.
Им велено мягко,
им велено — будто бы — ждать,
У хороших девочек манеры выше всяких похвал.
Они не рвутся вперед,
они сидят,
Не плачут часами на пролет,
не рвут на себе рубашку,
ведь таков приказ отдал Генерал.

У хороших девочек есть ошейник,
милый поводок,
их рот под любым предлогом закрыт на замок.
Они улыбаются, будто бы все это — игра,
хотя внутри
хочется рвать зубами своего Командира.
Но хорошие девочки
умеют глотать огонь без дыма,
держать строй,
у них вычерчена красная линия внизу под ногой,
их сердце бьется по уставу,
их дыхание — без права на сбой.
Идут по тонкому канату права
оставаться тихой, покладистой собой.

Хорошие девочки знают меру,
их шаг аккуратен, их взгляд холодит.
Они подчиняются, верят
в то, что порядок их не убьёт, а сохранит.