Переводы

Брожу по нивам, по лугам озёрным
В мечтах одна ночую в шалаше
Не знаю, почему мне так просторно
И песня прилепляется ко мне

Приносит мне дары свои дубрава
То вереск, то источник, то грибок
Ну, а в слова, как ручеек, вертвлявый
Вливается полесский говорок

Взлетает на рассвете голубином
То рыжий лист, то жёлто-золотой
И падают в раздумьях на постой
К ним ягоды пурпурные рябины

Брожу по нивам, по лугам озёрнымм
В мечтах одна ночую в шалаше
Не знаю, почему мне так просторно
И песня прилепляется ко мне

***

Хаджу па нівах, па лугох азёрных,
Начую летуценна ў будане
I думаю, чаму мне так прасторна?
I песьня прылятае да мяне.

Прыносіць мне дары свае дуброва –
То верас, то крыніцу, то грыбок.
Ўліваецца, нібы ручай, у мову
Палескі нетаропкі гаварок.

Зьлятае на дасьвецьці галубіным
То рыжы ліст, то жоўта-залаты.
Упалі задуменна на платы
Дасьпелыя ружовыя рабіны.

Хаджу па нівах, па лугох азёрных,
Начую летуценна ў будане.
Я думаю, чаму мне так прасторна?
I песьня прылятае да мяне

Гордо наполняясь каждой жилкой
Подо льдом торжественна река
...Будет биться сонная снежинка
Крылышком слепого мотылька

Выйдем на рождественской неделе
Радость к нам идет издалека
Обнадежит кто-то неужели
Больше хлопьев этого снежка

Покажи, где предков околотки
Проплыла еще полоска дня
Белизной испуганной лебедки
Белой гривой быстрого коня

Расцелуй до чистых слёз, до смеха
Пальчики озябшие согрей
...Светлая от утреннего снега
Только от вечернего - светлей

СВЯТЛО

Гордая, нуртуе кожнай жылкай
Пад ільдом вячыстая рака.
...Будзе біцца сонная сняжынка
Крыльцамі сляпога матылька.

Выйдзем у раскошную нядзелю,
Покуль свята блізіцца здалёк.
Пэўна, я цябе не абнадзею,
Як вось гэты лёгенькі сняжок.

Дай мне шляху, што будзілі продкі!
Праплыла яшчэ палоска дня
Белым крыллем спуджанай лябёдкі,
Белай грывай быстрага каня.

Расцалуй да чыстых слёз, да смеху,
Пальчыкі азяблыя сагрэй.
...Светла як ад ранішняга снегу,
Толькі ад вячэрняга — святлей.

СВЯТЛО

Гордая, нуртуе кожнай жылкай
Пад ільдом вячыстая рака.
...Будзе біцца сонная сняжынка
Крыльцамі сляпога матылька.

Выйдзем у раскошную нядзелю,
Покуль свята блізіцца здалёк.
Пэўна, я цябе не абнадзею,
Як вось гэты лёгенькі сняжок.

Дай мне шляху, што будзілі продкі!
Праплыла яшчэ палоска дня
Белым крыллем спуджанай лябёдкі,
Белай грывай быстрага каня.

Расцалуй да чыстых слёз, да смеху,
Пальчыкі азяблыя сагрэй.
...Светла як ад ранішняга снегу,
Толькі ад вячэрняга — святлей.

У кого-то просто море впечатлений
У другого с этим острый дефицит
У Трыпуцкого источник вдохновения
Не блохастый пес, а тигр и термит

Возвращаясь, одевать обязан шлёпки,
А иначе мне супруга плешь проест
У Трыпуцкого иные постановки:
Шансонеты, кабаре имеют вес

Летом езжу исключительно в Камышин
А Трыпуцкий либо в Осло, либо в Бонн
Вся семейка то в Париже, то в Тбилиси
Где высокий туристический сезон

Напеваю примитивные романсы
Про акацию, мохнатого шмеля
А Трыпуцкий speaking English, parle Franse
Вечеринки, реверансы, вуаля

Ест Трыпуцкий то икру с шампанским хитро,
То кольраби с золотых, хрустальных ваз
Ну я, когда найду себе "пол-литра"
То не хватит похмелиться еще раз

Если только что-то длинное читаю
Мозг мой очень в это время перегрет
А Трыпуцкий без запинки поглощает
Сен-Симона и Виллона "Мой Завет"

О Трыпуцком всюду слышно. - Ах, Трыпуцкий
Я для них, для всех, презренная свинья
Называют недалеким либо тусклым
Только Ёся Дрептак смотрит на меня

Восхищается он мной без всякой меры
И дрожит, когда с восторгом говорю:
У меня из шёлка в доме интерьеры
И скульптура антилопы марки Гну.

У меня там шифоньеры и торшеры
Люстры, кресла, этажерки, шкаф-купе
Силикон, полиамиды, полимеры
С изумрудами кашпо. Ну и т.п.

Ёся слушает, раскрыв пошире ушки
Так наверно о Трыпуцком внемлю я
Это правда, есть у каждого Трыпуцкий
Но на счастье, и как Ёся есть друзья.

( с белорусского)

Как парад без солдат не парад,
Так квадрат без углов не квадрат.
Как футбол тяготеет к голам,
Так квадрат тяготеет к углам.

У квадрата четыре угла,
Как бы мера строга не была ,
Как бы площадь не была мала,
У квадрата четыре угла

Не один, и не три, и не пять.
Можешь плакать, а можешь скакать,
Можешь биться от стол головой,
Не изменишь системы такой.

Так учили и будут учить,
И процесс не ослабить, не сбить.
Этот добропорядочный плен
Никогда не признает подмен.

У квадрата четыре угла,
Как бы мера не была строга,
Как бы площадь не была мала,
У квадрата четыре угла.

Время дальше, и дальше, бежит
На него не наложишь лимит.
За рассветом приходит закат
Остается все тем же квадрат.

( с белорусского)

От седых годов, от дедов
у меня осталось наследство
песни жнивной печали вдов,
куропаток, кукушек соседство
Синий вереск и синий дым
Звезды в небе, едва отличимые
Ярый хмель над оврагом крутым
Речи матери очень родимые.
Не сгублю его в шуме дорог,
где моторам легко грохочется
Очень боязно стать на порог -
и прижаться щекою хочется.
Да услышу благую весть,
осенят непутевого крестника
и его ясноокость небес
и ее любезность березника.

( с белорусского)

Их заботит одно - только стройное тело.
Минеральную пьют, не выносят на дух сигарет.
Им еще в этой жизни за правду совсем
не болело.
Им еще не хотелось однажды пойти
на тот свет.

Потому и сегодня тусуют со всеми на танцах,
меж собою там треплются чем-то интимным своим,
прогнозируя в будущем некие
звездные шансы
и блефуя отчаянно-долго
под небом ночным.

Пусть живут витаминные мальчики мирно и тихо,
не познают ни дьявола, ни
божий суд.
Ну, а нам остается бороться упорно,
как психам.
За страдания наши когда-нибудь
нас вознесут.

( с белорусского)

Ах как красиво твои руки
Впервые стелят нам постель
И положили тихо луки
Амуры-сводники на хмель

Ковер салатовый скрывает
Ступни твоих прекрасных ног
Как будто в мягком молочае
Или в газоне вдоль дорог

На кресле платья полусфера
Твой лифчик, белый жемчуг бус
Их отблеск в хрустале фужера
А в нем вина знакомый вкус

Под легким покрывалом тайно
Ждет свежесть белого сатина
Все в нашей встрече не случайно
И под окном кусты жасмина

Торшер лукавый, головастый
Кругом рассеял блеклый свет
Пучком забрался на пилястры
И жаждет ласк твоих в ответ

( с белорусского)

Не спеши моя рыжая векша
На чужое плечо, не спеши
Это ты, теплоту приберегшая,
Отогнала печаль от души

Вечно-серое будет горланить
Луже-горлое будет кричать
Захотят от свободы избавить,
Пусть в тюрьме на решетку глядят

Только ты, рыжий мой человечек
Не ропчи над людской слепотой
Стихнет вече и вечер расцвечен
Будет диском луны золотой

Рог затрубит, исчезнет кручина
Волны вольности вспашут там лед
Первый твой и последний мужчина
Пред тобой на колени падет

( с белорусского)

Горько вспоминаются невзгоды
Погружаясь в мыслей глубину
Неохота, даже через годы,
На себя примеривать вину

Боль и сокрушенные рыдания
Разбавляем в водке и вине
Мы себе отыщем оправдание
На чужой, ненужной стороне

И в душе обидой ослепленной
Сколько их в себе не извиняй
Балом правит старый добрый клоун
И отчаяния новый урожай

И восходит на лугах последствия
Забытья колючая трава
Нашу глупость и наивность детства
Бог уже прощает нам едва

( с белорусского)

Как я жил без тебя?
И не думал, что где-то на свете
за глухими лесами,
к ним стопчешь немало подошв,
но не в дальнем созвездии,
на нашей родимой планете,
в переулке зеленом, ты в домике тихо живешь.

Как я жил без тебя?
А могли бы по чьей-то злой воле
мы всего за полшага
один одного обогнуть.
Разошлись бы с тобою тропинками в клеверном поле
и не знал бы тогда, за потерю кого упрекнуть.

Значит, было так нужно
обрушиться в бездну,
замерзать и гореть,
тратить близких, страдать.
Опасаться, что стужа и зной
помешают воскреснуть.
И тебя под Полярной звездой повстречать.

И узнать,
и конечно, забыть об обиде.
И увидеть искринки
в глазенках твоих.
И родиться опять
и поверить, предвидя,
в избавление
и в счастье, одно на двоих.

Подобреть, помягчеть,
навсегда покориться
неподкупной
суровой твоей чистоте,
открывать для себя в твоем сердце темницы,
и закаливать душу на высоком огне.

Час летит и летит
и виски запорошила вьюга.
Оставляют насечки
прожитые годы на лбу.
Я сморю на тебя,
удивляюсь, немного напуган.
Чем я жил без тебя?
И как я, без тебя, проживу?

Я поганый. Мне любо с поганью.
Волк безумный и лис худой -
Мне друзья, и с такой подмогою,
Я бегу за живой водой.

На восток наши морды вскинули,
Наши лапы вздымают пыль.
Мы живем, мы еще не сгинули
И бежим из последних сил.

Натянув сухожилия сжатые
Прорываемся напрямик.
Снова чувствуем каждым атомом
Наши пашни, чащобы, родник.

Мы расисты и мы рассадники
Нашей воли, нам нужно сто крат
Еще больше, и сквозь полисадники
Мы бежим за забор оград.

( с белорусского)

На буфере безлюдной электрички
Летят слепого мрака борозды
И падают испуганные свечки
В речную гладь болотистой воды

Попрятались от непогоды души
Под оберег, один на целый свет
А свет ушел подальше, чтоб не рушить
Покой, смакуя яблоко ранет

Его тропа направлена в созвездие
Галактик чистых, без обмана, лжи
Где на любой попавшейся планете
Травой питаются шакалы и ежи.

( с польского)

Не знаю, как там было. В дрожании свеч неясном,
впотьмах, в немом испуге, где голых стен изъян
Висело грозно небо над городом несчастным
Разорвано, разбрызгано, как кровь смертельных ран.

Тяжелый грохот стали катился под трамваем,
колесами, копытами стучал о тротуар
Толпа двухмиллионная по улицам бежала
как будто бы из чайника валил огромный пар.

А фонари неровно, в истерике мерцали
В спиралях разогретых, в плафонах ламп-орбит
И внутрь себя вбирали машинные сигналы
Как фильм дыханием тихим вбирает колорит.

И где ты затерялась, в той тесноте прохожих
какими шла проулками в такой ажиотаж
и взглядами стреляли в тебя чужие рожи
и я, и я далекий твой гордый нежный паж.

И взглядами стреляли в тебя чужие рожи
Кричали громко: "Стойте! Куда? Туда нельзя!"
И был тот город мною к тебе предрасположен
Шумами, криком, вспышками шаги твои ведя.

Ты шла, ты шла, малютка, взволнованной походкой
Растапливая мраком лиловый взгляд и страх
А город рвала ярость, опоенная водкой,
Пространство с боли выло, его точил твой шаг.

Так мысленным узором, тончайшим шелком платья
Ты уходила в память, твой шаг за шагом тих
И только что-то звоном звонило с благодатью
С далекого далека святой мой дикий крик.

Глянцеватый зеленый брусничник ,
Упаду я в твой маленький цвет ,
Как последний поганый язычник
Напишу свой дурацкий сонет
С гиацинтов, тюльпанов. ромашки
Соберу я палитру свою
Буду смело писать, без натяжки
Всё про то, что я очень люблю
Нарисую отчаянно, дерзко
Красоту золотых ноготков
И мою кареглазую тезку
И шершавости первых слогов
Как мне нравится громов раздолье
Чистый ливень, а впрочем и пыль
Если пыль от родимого поля
По которому в детстве ходил
Я не ведаю, что за тем светом
Я не ведаю, что там за мной
Только чувствую, сердце кометой
Прорывает сомнений конвой
И за это люблю мое сердце,
И жалею рабыню в слезах,
Что играет пугливое скерцо
На изломанных ложью басах.

( с белорусского)

Ты плывешь со мною вместе
в истомленные пределы
меж деревьев импозантных
в ярких золотых чадрах.
А деревья жаждут почвы
чернозема, ила, пепла
им подайте размножения.
И всегда в ту пору осень,
листопадом, листопадом
заворожено пространство.
Так плыви, моя подруга,
рядом я, и мы хотим
той же плодородной почвы,
а еще - песков горячих,
а еще - лазури неба,
моря синего и солнца
много-много, и пресладких
апельсин, арбузов,вишень
чтобы в тех полезных соках
поддержание находить
утомленным нашим силам.
Мы хотим гораздо больше
жаждем плода, много, много
самых разных дивных штучек.
Без сомнений, мы ж с тобою
роду-племени людского.
Это значит, кроме почвы
нам нужны озон и воля,
чтоб могли мы плод здоровый
чистый, крепкий, без коросты
донести к своей эпохе.
Ах, подружка! Плавно, плавно,
Мы плывем с тобою в паре.
Мы же связаны, как люди.
Львы красивые не могут
так влюбиться, вот и мало
их на свете, львов красивых...
Дай же мне, меня принявши:
выйдем враз из океана
отдохнуть на побережье
истощенных наших чувств.
Сумму актов мы окончим
актом поглощения пищи.
Как обычно, будет много
птицы, рыбы и мучного,
кофе, чая, винограда,
капель легкого вина.
Восстановим ваши силы,
плоти наших уст и губок,
чтоб могли соединиться
и сначала все начать.
Так плыви, моя подруга,
рядом я, и жажда снова.

Слов медяки... Эмоций омулеты...
Играй лучом любовной силы ток!
Душа, так набивается в поэты,
что давит тяжестью уже ее оброк.

Ты мерь, челночек сельские аршины,
Верни меня, да на свои круги!
Прошли века, баталии, картины ...
Кому и чём не отданы долги?

На карте мира кто расставит точки -
Политикан или простой поэт?
Еще не все раскопаны кусочки
Погибнувших от хищности планет.

А мир опять - соблазны да интриги,
А мир опять на острие идей.
... Мои вериги - будущие книги,
Я думаю про вас, как про людей.

( с белорусского)

А я боюсь невысказанных слов,
Они - полынь, они дурман и мята.
Приходит поздно лучшая любовь,
Как за страдания горькие расплата.

И в темноте раскрывшихся дверей,
И в тишине столичного квартала -
К нам время быть могло бы подобрей
Ты не окрикнул. Я ждать перестала.

Не удивляйся, что закрыт мой рот
Болезненностью трепетного взора,
Бывает яблоня по осени цветет
Среди листвы опавшего узора.

Пришла к тебе с пропыленной дороги
Ты взгляд очей усталых не лови
Сандали обносились все, а ноги
Поранились ужасно, до крови

Ты на лице читаешь боль со смехом
Боишься прикоснуться до руки
Мой ситец истрепался до прорехи,
Но, по-прилипли к телу васильки

И мне плевать на разные пропажи
Дороже всех один седой Баян
Не слышал поговорки этой, скажешь?
Ужель и я - последний могикан!

Так ты и сам терпел разлуки муки?
Так что ж застыл, далекий, Боже мой:
Вот затекли потрескавшие руки, -
Плесни на них целебною водой!

( с белорусского)

Боль пересилит немоту,
Не жалко красок хоровода
Ведь и сама я, как природа,
То опадаю, то цвету.
Еще земле меня учить
Любви всеночно и вседневно
И стих течет по телу нервно
И новой музыкой звучит!
И тишиной вокруг согрета,
Уже распущена коса
Во мне все зимы,
вёсны,
лета,
И Листопадов голоса
Звенят, гудят наперебой
При этом все проникновенней
И просыпаюсь я весенне,
Как стадо перед посевной...

( с белорусского)

Мне полюбился мой микрорайон-
Железный дух в конструктивистком теле,
Площадка детская и школьный стадион.
Мне нравятся шершавые панели.

Люблю метро. Засвеченный вагон.
Колеса, что на грохот заболели.
Момент, когда состав берет разгон
В длиннющем, как рабочий день, тоннеле.

Мне по душе залитый котлован,
Обмазанный весь в черную смолу.
Лесами вверх, под охи горожан,
На самую большую высоту.

Замечу при строительстве изъян -
Просыпанную с кузова, землю.

( с белорусского)

ИздалЁка узнали свободу
И не вырвались толком из пут...
Не прибавь же ты, Боже, народу
Тех страданий, что в пропасть ведут

Мы в чужих нелюдских потрясениях
Разве в чем-то имели вину
Дай же, Бог, Беларуси спасение
Отгони вероломство, войну

В пору смуты порядок не признан
В это время все вещи на слом
Покрой, Господи, нашу отчизну
Светом мудрости, счастья, теплом.

( с белорусского)

Куда идти?
Все заперто кругом
И пустота,
сплошное лицемерие.
Секунда в лоне жизни
будто лом
проткнуло сердце
хрупкостью доверия.

Кому сказать?
Молчание у стен,
и воздух напряженностью
вздыхает.
И сквозь него
блажен и сокровен
луч теплоты
мир малый осветляет.

Чем жить?
Мечты
давно на самом дне.
В пыль или пепел рухнули,
засохли.
Такая грусть
застряла в глубине
и песни задушевные
заглохли.

Не нужно слов.
Все сказано давно.
Исписан вдребезги
тяжелый путь поэта.
А, истины не видно
все равно
и только сердце
шепчет слабо
"Где ты?"

Так где ты,
солнце ясное мое?
Куда идти, что говорить, где нити
той жизни, что скучает по тебе.
Где плод их, где?
И как же быть?
Как быть мне?

(с белорусского)

Ты кидался на ветер, сдавая себя в утиль
Ты старался селиться лишь в полосах отчуждения
Расставался нарочно с остатком последних сил
Отправлял постоянно гостинцы в страну озарения
Мастерство расщепляться ты забывал с азов
Успевал перейти дорогу ты черной кошке
Умирая от горя, ты зарождался вновь
Не герои пишут болезни летопись, неотложки
Потому в поле зрения ты продувал войну
Целиком полагаясь порою на участь Фемиды
Сигареты выкуривал пачкой в каком-то бреду
А окно прорубал неизменно лишь в Антарктиду
Где хвороба твоя так давно поджидала тебя
Так смертельно красива, чтобы не разонравиться
На губе повстречавшись, себя и тебя не щадя
Чтобы больше не встретиться, когда ненароком поправишься...

(с белорусского)

Без двери распахнутый дом
Без окон небо в покоях
Беззвучный удар веслом
И берег оглох в прибоях

Без зорьки цветущий день
Без ветра рябит волною
Без тела стелится тень
Пустыня полная зною

Без сена наметан стог
Без зерен налитый колос
Бег города, без дорог
И безязыковый голос

Без сна пробуждение земли
Без жизни хвала прожитому
Полет неподвижной стрелы
Как взгляд открытый слепому

перевод с белорусского

Я не припомню слов плохих, когда
у нас совсем не в почести браниться.
Искала долго, только задарма,
а может, побоялась ошибиться.
Куда приятней будет прочитать
"лагодная","пяшчота" или "зничка"
Обычай всех улыбкою встречать,
хотела бы, чтобы вошел в привычку.
И в каждый дом по утренней росе
слетались звуки белорусской речи
И белоруссов узнавали все
по теплоте их доброго наречия.

"лагодная"- добродушная
"пяшчота" - нежность
"зничка" - звездочка

С белорусского

Отпустите меня, Куропаты,
даже с пулею в голове,
до жены, до детей, до хаты,
поклониться родной земле.

Как мой сад? Надоели сосны.
Даже камень не улежит!
Я вернулся - реветь бесслёзно,
плакать гравием из орбит.

Отпустите меня! Поверьте!
Как же так - пропустить посев!
Я же пахарем был до смерти,
И прошусь не гулять совсем.

А в залог вам оставлю пулю.
В Журавы поскорей, домой!
Зайду в дом, обниму мамулю,
Поцелую, ну как живой!

перевод с украинского

В огороде репа, а в саду пчела
Жаба на болоте крылья развела.
Хочет взвиться в небо. Тихо шепчет "Ква",
Только полететь ей не дает Москва.
Знают, знают хитрые кляты москали,
То, что в атмосфере жабы - короли.
Что раскинув крылья, как зеленых птах,
Целый день парила б жаба в небесах.
Что достигнуть может бешеных высот,
И что бог в полете нет, не подведет.
Но при взлете жаба падает в траву,
Что Москва мешает - ясно дураку.
Пальцами железным в руку загребли
И за яйца держат жабу москали.
Говорят: "Не надо, это все - дерьмо",
Только смотрит в небо жаба все равно.
И проходят в муках долгие часы,
Но не отпускают жабу эти псы.
- Хватит, я сказала, отпусти Москва!
Жаба ще не вмерла, жаба ще жива!
Не смотря на тяжесть этих сверхзадач
Не признает жаба горечь неудач.

с белорусского

Мало сказать: ненавижу,
Мало сказать: признаю,
Биться за правду - и выжить,
Словно солдаты в бою.

Скверному - не покориться,
Доброе - не прозевать.
С мелким враньем не мириться,
С ложью крутой воевать.

Там бы остановиться...
Только и зло, и ложь
Хитро под правду рядиться
Учатся каждую ночь.

Кто-то и подлый, и хищный
Клятву озвучит твою;
Биться с врагами - и выжить,
Словно солдаты в бою.

с белорусского

Как отметки веков, как пожитки,
Что не скроет тумана колпак, -
Легендарные кони и свитки,
Чистой кровью расписанный флаг.

Наши плечи в боях не ослабли.
Вихрь невзгоды коварен, хитёр.
Камышами - железные сабли
Над ущельем былинных озёр.

Наши силы в буранах и бурях
Только крепли желаньем горя.
...Необутые славы котурны
И возвышенный дух бытия.

Песня, Правда - бесценные слитки
(Чужеземцев пусть манят рубли).
Легендарные кони и свитки.
Всё разбужено гулом земли.

На поверке стоим. На контроле
Расщепляют и камень, и лёд,
Насквозь видят сердечные боли
Калиновский, Купала, Народ.

( с белорусского)

Разлука ляжет на траву
Последней позолотой.
Пока живешь - и я живу
Терпеньем и работою.

Ну в добрый путь. Придет рассвет.
Тревога отколосится.
Смеешься ты - и я в ответ,
Хоть смех на слезы просится.

Тоску на листья разложу.
Пусть с ветром разлетается.
Пока идешь - и я иду.
И путь мой не кончается.

И пусть ложится на траву
Разлука позолотою
Пока живешь - и я живу
Любовью и заботою.

(с белорусского)

Мне семнадцатый год:
Ах, как пахнут высокие травы!
Не запутаться в них
Разве сможет когда-нибудь тот,
Кто семнадцатый год
Ощущает ершистость отавы,
Там отца на покосе
Высокий нахмуренный лоб.
Провожает меня
По тропинке
Что выгнулась круто,
И на том повороте
Стоит, будто в землю прирос.
Пробежало мгновенье,
Затем - золотая минута
И клубами вечерняя пыль
Из-под тряских колес.
Начинается даль,
Низко тучи плывут табунами
Возвращусь поскорей
К опадающей наземь листве.
Сенокосная глушь.
Сенокосная тишь между нами.
Сенокосное слово
Еще остается при мне.

(с белорусского)

Не уходи! Тебя так много
Среди созвездий, снов, жнивья.
Над горькой памятью былого
Какая я, какая я?

Застынь, чтоб мне хоть раз вернуться
К губам, как к берегам ручья.
Средь диких ягод и настурций -
Какая я, какая я?

Ну, прошуми веселым ливнем! -
Пусть след подскажет колея.
Между несчастных и счастливых -
Какая я, какая я?

Нет, ни у поля, ни у гая,
И ни у звезд, ни у жнивья,
Я одного тебя пытаю -
Какая я?

( с белорусского)

Сколько светлой печали во взгляде,
Будто искры костра к небесам.
Я в сто первом, стотысячном разе
Прочитаю тебя по глазам.
Сколько звезд загорается новых,
Крылья тянуться ввысь к облакам!
Среди сотен чужих и знакомых
Я узнаю тебя по глазам.
Хоть на вольной дороженьке крепнет
Чувств и страхов огромный бедлам,
От беды, от огня - пусть ослепну,
Но пойму тебя лишь по глазам.
Да! Какой частоты биотоки
Прошивают и рвутся по швам.
- Как живется тебе, мой далекий?-
Расспрошу я тебя, по глазам.
- Что так снишься глухими ночами?
- С грузом неба ли справишься сам?
Не стреляй золотыми глазами!
... Я почувствую всё по глазам!

( с белорусского)

С какой такой неровною натуры,
И в чем бы человек ни согрешил -
Меня волнует массовость культуры,
Как массовый затюканный пошив.
В тот век, где кровью след от амбразуры,
От озера кровавого Просчет -
Меня бунтует массовость халтуры,
И гвоздик из ботинка достает.
Какая ты, народность или раса,
Что ты идешь сама с собой на сход?
Меня уже тревожит слово "масса",
Собою заменившее - народ.
Придурок крикнет из угла :"Уроды"
Так почему же модны у людей
Столь массовые сборища и сброды
И злые интриганы всех мастей?
Мир ловеласа яркий. В этой кассе
Давно жирует алчный хитрый век.
Хоть мессу закажи по этой массе:
И пусть воскресе просто человек!

(с белорусского)

Прошло. Прошли. Прошла.
Театр - это кара!
Я та же, что была -
Трагедия пожара.
Весь жар сухой версты
Я к сердцу прихватила,
Хоть за собой мосты
Все начисто спалила.
В пылающих скорбях
Из виду пропадая,
Я та, что на пути
Все время ожидает.
Как град безумно бьёт,
Так, словно травы косит.
...Я та, что у тебя
Пощады не попросит.

С белорусского

Да, всем известно, как неровно
На Свете милость делит Бог!
У Змитрака на грядах - полно,
У Василя чертополох.

Не каждый словно на подмогу
На милость божию глядит.
Василь польщенный, и куколем
Словно в осаде там сидит.

Сильней всех аграрник Миша
Молился клубню на гряде.
( А все мы знаем, как он пишет
И тон его, в родной среде)

Еще роса лежит на травах
Уже он с вилами в руках
В моднющих чунях-говнодавах
Компост ровняет не за страх.

Когда усталость ломит кости
Он отправляется в обход,
И аж заходится от злости,
Чужой увидев огород.

- Вот, что я вижу у Орочки:
Поэмы квелые плетет,
А тыквины лежат как бочки,
Как на дрожжах морковь растет.

-У Жоры кочаны - ушаты,
Как у Родена - голова,
Тут, от обиды, плакать надо:
Качанчик срубишь - фунта два.

О, как бы искренне был рад он,
Когда у всех, кому "дано"
Посохли, выцвели все гряды
И, вдохновение, заодно.

Так и ученому, нередко
В мечтах мерещится, во сне
Что он один достоин блеска
За достижения в среде...

И потому из саней общих
Коллег сгоняет он плечом
И едет этаким культурным
Интеллигентным простаком.

А чтобы идей его исходных
Никто не вздумал оголить -
Давай на "западных", "восточных"
Единокровников делить ...

Эх вы, магистры. И когда же
Вы поумнеете? Дай Бог!
Тогда взамен культурной нивы
Лишь глина будет, да песок.

Тогда бурьян, тогда крапива,
Как в огороде Василя.
Магистры, помните :
Похмелье ужасным будет опосля.

Однако спустимся на сотки.
Сейчас я вкратце расскажу,
Как на четвертый год работы
Случилась бойня за межу.

Я не шуту. Однажды утром
Одна супруга песняра
Уперла свой "москвич" подспудно
На край соседнего двора.

А двор с вагончиком-прицепом
(Не все же в теремах живут)
Принадлежал министру цеха,
Что беллетристикой зовут.

Была на даче только теща.
Она и крикнула в окно:
- Ты что на ягодах толчешься,
Чтоб тебе кишки сволокло.

-Заткнись ты, чучело, не вякай,
А то, вагончик подцеплю,
Перетащу на свой участок,
С него уборную слеплю.

Старуха мигом на подворье:
- Ты пустомеля без мозгов,
Приедет зять из Минска скоро -
Не соберешь тогда зубов.

- Мне выбьет зубы твой рахитик?
Видали тоже, крепыша.
Как защемлю его меж икр,
Так сразу вылезет душа.

Да, случай был недопустимый
И тещу было не сдержать:
-А твой дохляк, разве мужчина?
Сквозь ноздри легкое видать!

- Ах ты, подлюка - взвыла враля
И всей когтистой пятерней
Так расписалась ей на харе,
Как будто трактор бороной.

- Вот так, получше, старушонка,
И я - художница теперь,
А чтоб признали мой автограф,
Беги-ка к доктору, заверь.

Старуха влезла на подножку
Достоинство чтоб оправдать.
Как Галилей, чуть осторожней:
- А все же, легкое видать!

Был без свидетелей закончен
Их диалог весенним днем
Трясло, качало так вагончик,
Что весь ходил он ходуном.

Имей, читатель, жалость в сердце
И нравы строго не суди:
Одна соседка у соседки
Сняла чуть раньше бигуди.

Хотя вот так живут парнасцы,
Лишь изредка клянут судьбу,
Найдется кто-то. Этой тряски
Не достает до слёз ему.

На что тупой, Колесник Янка
И тот, до истины допер,
Когда в нутро влетает склянка
На грядах плачет, как бобёр.

Чудак, ему, с его то ростом,
Тут лиха незачем будить.
Он не подумал, как не просто
Участок личный сторожить.

Чтоб от того, что бурно всходит
Злодеев разных отучить
Почти что в каждом огороде
Страшило-пугало торчит.

По этим пугалам, замечу,
Совсем не трудно распознать:
Кто, где, когда и что на плечи
Любил. Был должен одевать.

И кто одежды чем заляпал.
И даже, после чем смывал.
А кто-то раньше был сатрапом
И сам злодеев ужасал.

Конечно, слишком мало грозных.
Не время то, не тот размах.
На большинстве, в заплатках разных
Лирично скроенный пиджак.

Кабы по пугалам сказали
Творца характер подчеркнуть -
Тогда почти что все писали
Романсы, грустные чуть-чуть.

Пусть даже чучела на грядах
Не очень страшные вблизи,
Но рифмахвата-темокрада
Поймать однажды помогли.

Он поздно вечером, пьяненький
Поселком сунулся своим
И видит вдруг, как витязь некий
Из темноты встает пред ним.

Хотя был пьяным лысогорец,
От ужаса окаменел,
-Эй, ты чего? - подал он голос
- За что ты так осатанел.

Меж темокрадов я не больший.
Злодей я ранга воробья.
Когда мне требуются гроши
Я не клюю крупней рубля.

Ты погляди какие траты
Державе "коршуны" чинят,
Как лезет с краденым куда-то
Так доктор либо кандидат.

А что я рифму у Володьки,
Так он и сам их раньше крал
Вот на забор повесил лапти
Один бедняк. Другой забрал.

Тут теме, что была открыта
Пора оформить резюме:
Страшнее нету суицида,
Чем вот такого, на дерьме.

Когда, товарищ Гриша-Миша,
Меня ты в гости позовешь -
Я не спрошу: про что ты пишешь?
А я спрошу: чем ты живешь?

Не заговаривай мне зубы,
Есть диалектики закон:
Дерьмом живешь - и пишешь в убыль.
(Возьми дерьмо и выбрось вон!)

Беда не в том, что ты не промах
Наелся брюквой не в размер,
А что во внутренних утробах
У Музы страшный солитер.

Умрет - и пугалом в лохмотьях
Поставят дети на гряду.
Беда вся в том, что сам ты врядли
То посчитаешь за беду.

С белорусского

Однажды вечером писаки
Сидели кругом у костра
(Ты ожидаешь рифму - фраки?
Тогда держи, чтоб не сплыла!)

По убеждениям - уклонисты,
Революционеры - леваки,
Они и здесь бруском крамолы
Острили смело языки.

Погоревав вначале слезно
Про род индейский - папаго
Они скатились виртуозно
И до удела своего.

-Как среди новых публикаций
Еще шевелится Ткачев?
-Так много всяких спекуляций,
Ну, а читатели - при нем.

Змитрок подбросил эту тему.
Да, Арцик, резанул ножом:
- А лысагорскую поэму
И он не выдаст тиражом!

- На шею лишняя петелька?
И все ж от сердца отлегло.
Как говорил Топчевский Фелька:
"То время видимо прошло!"

-Совсем другая атмосфера! -
Поддакнул смело Константин,
-Все напечатаем, вот только
С бумагой кризис разрешим!

Да, в старину, была привычка:
Красивый рукописный том
Прошить узором постранично,
Теснить оранжевым шнуром.

И потому лежали мёртво
В шкафу: не сунься и не лезь
Петрарки песенник потертый
И первоклассный мастер Чэсь.

Сейчас вот с книгою пробиться
В цех, до наборного станка,
Когда решает всё тупица
С нутром и мордой мясника.

Ему секирой на базаре
Рубить телячью требуху
А он мечты поэтов рубит
Кромсает в клочья их строку.

Ему передник и на бойню
Скотину током убивать,
А он пролез уже в обойму.
Его принялись "величать..."

Костра вдыхая запах едкий
Писак заметно брал азарт,
И даже Веня, что в жилетке,
Горячим стал, как леопард.

Конечно, это не с трибуны -
Здесь можно доблесть показать:
Не только зайчиков трехгубых,
И кабана на мушку взять.

Ну, а отваги через меру
Попёрло с каждого, братки
Когда взялись за штаб-квартиру -
Свой дом колбасить на куски.

-Да, в нашем доме всё неладно:
Гордицкий только выше стал,
Его Рыбак, как шар бильярдный,
Одним ударом вглубь загнал.

- Какой бильярд? Какая луза?
Один упрямый член семьи
Назло писателям Союза
На двадцать лет убрал кии!

Э-э, тут еще дополнить важно,
Что он не сразу их убрал,
Вначале года три отважно
С них заусеницы стирал.

- Стирать любителей немало,
Где потный дух и дымный чад
От женщин-молодух бывалых
И от сомнительных девчат.

Когда не Маша и Татьяна
То дом бери и закрывай.
Вдвоём стараются так рьяно,
Хоть их в президиум включай.

-Так инженер у них под дверью
Торчит всегда не просто так!
-Ну, а фотограф, что из Крыма,
Он тоже, тот еще чудак!

-Меня волнует, что Шамякин
Уже горбушку не грызет,
Жует без вкуса хлебный мякиш
И нервно в очереди ждет.

-Иван же, сверх литературы
Занялся делом не на смех,
На Доске шахматной фигуры
Он расставляет, как стратег.

Пропустишь в тыл коня-пройдоху
И пешки выстроятся в ряд,
Питая грезы, что он сходу
Иванам всем поставит мат.

-Я видел, как смотрел на пешки
Перворазрядник Кушешов
И говорил, не без насмешки:
-Эх Ваня, ты не тем пошел.

- Да, братцы! В этом есть угроза.
С такой игрой не один год
Вся и поэзия, и проза
влетят по-быстрому в цейтнот.

Читали же "роман": На остров
Эстет эстетку в лодке вез
Его она, как пуля острой,
Пронзила сиською насквозь.

Три дня гоняла их по лесу
Бабуля некая с ведром
Как только с булькой он полезет
Из-за кустов "Ату!" и гром.

"Там кран стоит, а ты, дуреха,
Любовь кружишь, не зная, с кем..."
Да.. По эстетике - неплохо,
И как идейно, вместе с тем!

Шли разговоры, трескал хворост
И вдруг один, как заорёт:
-Полундра! - зычно, во весь голос
- Мари, со скальпелем идёт!

Мужицкий страх - такая сила,
Ну, что еще сравнится с ним?
Как вихрем быстро подхватило
И разметало всех мужчин.

Орочко несколько замешкал,
Но после жару дал, так дал.
Бежал он с тростью-кочерыжкой,
Но даже Цвирко обогнал.

Какая этому причина?
Надеетесь - разоблачу:
Мари - достойная дивчина,
Ничем обидеть не хочу.

Не вобла тощая. Не стерва.
Такую бабу - приобнять!
Но почему сдавали нервы?
Тут нужно толком рассказать.

Вот проходил поэт однажды
И удивился: - Красота!
Такой цветник, Мари, что каждый
Мечтает влезть в ночи сюда.

Он поклонился дружелюбно
И губы в трубочку сложил.
Подумал, как же остроумно
Хозяйку дома похвалил.

На комплимент его солидный
Мария скальпель подняла:
- На мой цветник имеешь виды -
На крик и вопль изошла.

Взрычала, лев бы так не рыкнул:
-Давай, беги быстрей, дурак,
А то стяну портки, чирикну
И от цурбэлка - только знак.

Тут побелел поэт до пяток
И так рванул за косогор
Что без привалов, без оглядок
Почти до кладбища допер.

Там, на тропиночке бетонной
Напротив крайнего двора
Едва не врезался в Антона,
Счастливой доли песняра.

- Чего бежишь так ошалело?
- Ой, даже стыдно говорить:
Мария Ясева хотела
Мне хирургию сотворить.

-Дурная. Это же не ноготь
Что срезал. Нет уж, черта с два!
Тут раз шарахнешь, и не смогут
Назад пришить и доктора.

-Земли не чуял под собою.
Ох, что за баба, что за жесть.
Антошка, щупни-ка рукою,
Чуть выше-ниже. Всё там есть?

Антон хотел вначале стукнуть:
"Такие шутки, вот нахал".
- А ты, что, сам не можешь щупнуть -
Он неприязненно пытал.

Потом не только согласился.
Но показал такой запал.
В кулак зажал и удивился:
- Ого собака, вот амбал!

-То Слава Богу, Слава Богу! -
Перекрестился старина.
- Нам надо дернуть понемногу!
Пойдем, по стопочке вина!

Потом, глумились над поэтом.
Ну а того бросало в жар:
- Она не женщина с приветом,
А опытный ветеринар.

- Там, в Смолевичах, с малолетства
Охолощала всех хряков.
И производство есть и средства.
Чирикнет раз и будь здоров!

Про это долго говорили
И даже присказка пошла:
"Поэт, уйти с очей Марии,
Покуда скальпель не взяла!"

И вот, поселок как поселок
Участки, улицы, дома
Там сям проводка в восемь сборок.
А как же пишутся тома?

Пока смогу подкараулить -
Творит ли кто, скажу вам так:
Я по названиям первых улиц
Узнал фантазию писак.

Они звучали очень емко
"Астрейко плац", "Лосиный рог"
"Заулок Цвирко", "Нехаёвка"
И "Прокурорский хуторок"

Но засвидетельствовать честно:
Хоть и от центра в стороне
Большое было оживление
На Колочинском тупике.

Там жизнь имела свой порядок:
Кто за водой бежал к пруду,
А кто с супругою на грядах
Полол осот и лебеду.

Кто поливал свои деревья,
Кто подстригал-равнял кусты,
А кто на солнце пузом грелся
Вдали от всякой суеты.

О славе думал с папироской,
О девках, выпивке, гульбе
Пока со станции авоськи
Жена тащила на себе.

О те, из города визиты!
Все мужики с большой тоской
Просили слёзно: "Привези ты
Хоть недопиточек какой!"

Друзья, те брали, как обычно,
Набитый фляжками баул
В отчаянии бабы эксцентрично
Кричали - "Ужас!", "Караул!"

А в храме Звонака пиалы
Звенели так, что знали все
Не чай зеленый аксакалы
Цедили вдоволь на крыльце.

А в шалаше лесном Острейки
Не умолкала гопота.
На закусь там, как символ некий
Была цыбулина одна.

У Нехая на Нехаёвке
Из рук хозяйских, по нужде,
Флаг поэтичный брали хлопцы
И спали впокат абы-где.

Тому, в Воложинском Продмаге
Витрина вся была пустой
И выпить не было ни грамма
Хоть трупом ляж, хоть волком вой.

В селе по этой же причине
Ворчали грозно мужики:
"Не отоварить ли мужчины
И нам писателей каких?!"

Да и Воложинские тетки
Кляли их, претерпев беду:
«Не напоить из пруда телки -
Писаки выбрали воду! .. "

Судьба и дачниц доставала:
Бывало рано по утру
Девчонка мчится в самосвале
С порывом явно не к добру.

Соседка с хаты ей навстречу
Еще спросонья в неглиже:
"Чего газуешь шустро очень,
Как будто враг на рубеже?"

- Хочу наведаться внезапно,
Один ночует мой мужик,
Вдруг притащил какую девку
Так будет множество улик.

- Ну , если мой припрёт дурёху
На эту Лысую Гору
То будет им переполоху
Их, как лягушек , раздеру.

Была и польза для писаков:
Здесь Янка Кучер - казначей -
Сгребал все взносы и не плакал -
Гораздо легче и быстрей.

И доктор Нэйфах, хоть и редко,
На сотки собственные мчал,
Где только лавка - раскиретка,
Как в его клинике топчан.

И он пытал писак с укором:
- У вас на грядах хрена лист,
А где жэнь-шэнь? Где этот корень,
Что увеличит вашу жизнь?

Он клал маститых вдоль на лавке,
А немаститых на земле,
Таскал болотные пиявки
И ставил щедро на спине.

Хлопот хватало лысагорцам
И в огороде в две руки
На пальцах, с гонором и форсом
Перетирали кизяки.

Когда бы так перетирали
Свою строку и каждый сказ -
Плоды какие бы собрали
На ниве творчества у нас.

А то привыкли бракоделы
Чернить бумагу, лишь бы с рук...
Не гонораров, а три смены
За ту пургу, в печать что прут.

Забыты творческие споры.
Сиди, морковину грызи.
Лучок, капуста, помидоры -
Хоть счас на выставку вези!

В недоумении в то же время:
Таким ударникам труда
Не выдают ни должных премий,
Ни лауреатов ордена.

Да, кстати, с премиями - туго.
Дойти непросто до венца:
По Зачарованному кругу
Они проходят без конца.

Пока раза два,и не меньше,
Они пройдут весь этот круг,
Так будь ты, брат, хоть трижды гений -
Но, не дождавшись, спустишь дух!

Вопросы эти не для смеха.
Возьмите вещь, что под рукой:
Она достойна ли успеха
И важной премии какой?

Вам скажут больше эти гряды,
Чем книжным полок длинный строй:
-" Не нужно мне иной награды,
Хочу живым придти домой!"

Хотя ходили между прочим
Те слухи, что сказал Нехай,
Что чужаков тут много очень.
Из его слов подняли "хай".

Возможны ли торги землею
За счет обманутых писак?
Ну как докажешь этим гадам,
Что грех за сотки брать ясак!

Былой редактор "ЛИМа", Горцев
(ему текст резать да кроить)
Как видел споры лысогорцев,
Так обобщал: "Подсократить!"

Поднялась тут еще шумиха.
Да не шумиха, ерунда -
Что вроде есть бумага сверху
И дачам с сотками - хана!

Забедовали бедолаги:
- А может выдумана весть?
- А кто сказал? - Да, сам, Буравкин.
- Ну этот знает, всё, как есть!

Одних открыто вызывали
И предлагали отдавать,
Другим прозрачно намекали,
Что могут силой всё забрать.

Да, сблизить базис и настройку
Никто из знающих не смог.
Им проще было на помойку
Родную речь! Всё видит Бог!

Не раз шушукалось мещанство:
"Пора комиссию создать
По ликвидации несчастной,
Что все не хочет умирать."

Они давно были готовы
"Святой" порыв осуществить
И запретить на веки моду
Янкой Купалой говорить.

Назло их громким крикам: "Выжечь"
И пресловутому "Нельзя"
В высоты вырвалась Янищиц
Полесья милое дитя!

С Белорусского

Участок есть - предмет мечтаний.
Сортир. На грядах есть ростки.
Но в час вечерний или ранний
Ворчат, недобро, языки.

- "Ну скажем, вырастет редиска,
А где гарантии оплот,
Что не покусится, кто близкий
На прозаичный огород.

Не привыкать ли плагиата
Хапугам разным уволочь?
Как же следить тогда без хаты
За огородом день и ночь?

Псу, и тому, потребна будка
Чтоб под дождем не околел.
Под властью мудрого рассудка
Сарайчик каждый заимел.

Но с временным конечно худо.
Вон в Зимнем, Временный Сенат
Остался мигом без приюта,
Как дали выспятка под зад.

Наш век суровый прочность любит,
А прочность - это не сарай.
Да, дом из бревен тут не срубишь.
Регламент дачный почитай.

По той причине лысогорцы
Мозгами стали шевелить
Чтоб горбыля немного порций
Достать и хату сколотить.

Прошло немного - стало ясно,
Что все тихони - простаки
В вопросах собственности частной
Проворны просто, как жуки.

Сразила всех активность Цвирко -
Заполучивший чернозем
Легко осилил заковырки
И всех быстрей построил дом.

А в след за ним молчун Орочко
Пригнал доски машины две.
О, как он важно, без сорочки
С клюкой стоял на чердаке.

Нехай с товарищем смотрели
На этих выскочек молчком
Ну, а душонки прямо теле
крутились бешено волчком.

И он, как хват-инициатор
В всякой "творческой" борьбе
Два близнеца, похожих дома,
Достал соседу и себе.

Но тут сосед подумал скромно: -
"Сравняться домом - вот беда"
И заломил лихую крышу
С убранством стиля "как скирда".

Тем часом, Хомченко смякитил
Что маху дал, не взяв гряды,
Одел свой прокурорский китель
И дело сразу - на лады.

Он прихватил участок - мызу
( не плохо знать законов дух).
Дом от подвала до карниза
Урвал по части бытуслуг.

Там прошлых навыков не чуждый
Былой колхозный генерал,
Знал Сергеевич в бревнах нужды
И этим, как с огнем играл.

Он там, на самом косогоре,
Где при разделе был пятак,
Из шлака, мусора и гальки
Воздвиг роскошный особняк.

Не по ранжиру - тут не войско,
По рангу, чем не короли.
Шилович, Калачинский, Вольский
Себе хоромы возвели.

Халяву с детства не приемля,
Благодаря своим рукам
Старый столяр-краснодеревщик,
Построил Звонак звонкий храм.

Александрович дом с навесом
Возвел с сараем заодно.
Трубу буржуйки сунул прямо
Как пушку-гаубицу в окно.

И Бугаев, хоть был известен
Как одержимый книголюб,
Никак не меньше зернотока
Он на краю поставил сруб.

А Кулешов, мудрец-профессор,
Чтобы сотку лишнюю иметь,
Огородил кусочек леса.
И в нем поставил дом и клеть.

Да все профессоры, доценты
Перед Науменко одним
Смотрелись мелочнее цента
Перед доллАром золотым.

Другой масшаб - другая марка.
Когда ему взводили дом:
Три дня визжала циркулярка,
Четыре дня звенела чарка,
И целых пять шкворчала шкварка,
Искрилась ежедневно сварка,
Была Гоморра и Содом.

Астрейко, тот, что в сотне песен
Нам шалаша прославил суть
За каждой встроенной стропилой
С бригадой принимал на грудь.

Прозаик старый - Алексеев
Военным генералом был.
Не ставил дома, гряд не сеял.
Бомбоубежище залил.

Святоша праведник Абрамчик
Нанял бригаду батраков.
Они ему собор-красавчик
Возвысили до облаков.

Когда постройку завершили
Без лишних хлопотных забот
В журнале "Молодость" фамилии
Их открывал примерно год.

Когда свой терем Жычка ставил
То, как невольники-рабы
Тоскали доски Черня, Ставер
В дугу согнувшие горбы.

А Семежон на сотках стройку
Последним взялся начинать:
-"Такие людям счастье-участь,
Я и женился в сорок пять".

У всех дома, кусты и грядки,
Ну, а у бедной Полторан
Стоял сарай. Цветочек редкий.
И дерн, ворованный, лежал.

С белорусского

Приметы верные в народе,
Когда навоза не вносить,
То пусто будет в огороде,
И Бога не о чем просить.

Чтобы растительность буяла,
Вся полыхала на гряде
Навоз там нужен. И немало.
А где-же взять его? Ну где?

На неудобренных участках
Росли отчаяние и рев
И вспоминали лысогорцы
Какой счастливец Ковалев

Его фортуна не дремала
И здесь дела пошли на лад
За свата выбрал генерала.
У генерала полк солдат.

Факт стопроцентно достоверный
Когда подходит им пора
Солдаты с полною цистерной
Так и газуют до двора.

Да, так бы все, конечно, рады -
Взять генеральскую родню,
А тут, хоть сам садись на гряды,
Перегнивайся на корню.

Не растерялась поэтесса.
На сотках, где ее отшиб,
Скворечник вырос рядом с лесом
Среди пустых земель, как гриб.

Пока никто не догадался -
Пусть дурни бегают сюда -
Как через месяц спохватятся
- Навоза будет три ряда.

Другие где- чего искали:
Кто - чернозем, кто - бурый торф,
Кто - просто мусор, кто - фекалий,
Коровяков собрал профорг.

И каждый Кучера завистник
Ему в деталях вспоминал,
Как тот по блату в прежней жизни
Всё за слонами убирал.

Как терся критик виновато
У циркача среди двора
И спрашивал: "А как богато
Слон валит этого добра?"

Циркач кривился очень глупо,
Давал блатмейстеру наказ:
"Смотри, на плечи не закинешь,
Того что вымостит за раз. "

Один редактор наудачу
Купить навоза бочку смог.
В потемках притащил на дачу,
А сверху нацепил замок.

В тот миг, позором человеку,
От славных будней в стороне
Возник обидный лозунг века:
"Дерьмо держите на замке!"

И в этих пахнущих проблемах
Среди владельцев красоты
Случилась множество полемик
На склонах Лысою горы.

"Да всё дерьмо"- , когда был вечер
Сказал Нехай и тут же скис
Но в миг коллеге заперечил
Мудреный Савченко Борис:

-Ну не скажи. Навоз неровный.
Ценнее тот, что сам создал.
Ведь он же твой, родимый, кровный.
Как стих, который написал.

- Мне свой навоз всего дороже,
чем всякий купленный, другой
Хотя хорош навоз у Проши!
Да и Луши неплохой.

-Шашкова взять к примеру с Гродневым,
Кто знает, что они едят?
Какая вырастит смородина,
Когда навозом удобрят?

Вот посмотреть на всё тверёзо,
Такой же может быть навоз,
Как их похабнейшая проза,
Когда не в корень вовсе рост.

Когда не будет мне помехи,
То я отдельный здоровяк
Скорей возьму у Сани Шлега.
Все потому, что он земляк. "

В округе вскоре уяснили
У поэтессы вышел куш,
И все скворечники срубили.
К добру чужому кто не чужд?!

Тут все прагматки-умельцы
И теоретиками жгли
Про соответствие формы смыслу
Забыть, конечно, не могли.

И каждый мучился морально,
Скрываясь временно за куст,
Как нужнику придать в деталях
Художественно-тонкий вкус.

Чтоб не порол горячку всякий,
Кому придется заглянуть:
- Ну вот, известные писаки,
А вот от жизни - отстают.

Всем опротивела кабинка -
Шаблон стандартный без идей
В ней поразмыслишь ли, в глубинке
Над скорым бегом наших дней?

Нет. Тут стандарт - не утешение.
И нелегко, как ни крути
Архитектурное решение
И композицию найти.

Но всех обставил Сила Гусев-
Краснеть заставил - будь здоров
Известных в целой Беларуси
Профессоров и докторов.

Он форму взял для туалета,
Что аж завидно поглядеть -
Межгалактической ракеты,
Вот-вот готовую взлететь.

У той ракеты смысл ясный:
Садить быстрей и включай.
Незнание деталей частных,
Ты уж читатель мне прощай.

( с белоррусского)

Сатирическая поэма белорусского поэта Нила Гилевича «Сказ о Лысой горе». В поэме описывается делёж членами Союза писателей БССР дачных участков, выделенных под Минском, в окрестностях Лысой горы.
Поэма более 30 лет существовало как произведение Франциска колдуна-Лысагорскага. Благодаря ярким сатирических и гратэскавым краскам она приобрела в Беларуси необычайную популярность, стала, пожалуй, первым поэтическим бестселлером.


Наш век довольно многолюдный,
И с этим свыклись мы давно:
Футбол и бокс, да джаз приблудный,
Плюс пьянки с сексом заодно.

Но вот такого крика - мата
Перевернувших все верх дном
Не прекратил бы гауляйтор,
Не то, что минский управдом

Сначала тихо между люда
Глухие слухи поползли,
Что под сады и огороды
Наделы выделят земли.

Потом, призывом до атаки,
Как звон набатный, вечевой
Пронесся клич: "На сход, писаки!"
"На сход писаки, кто живой!"

"Так значит правда, братцы? Делят?"
И вот, разбуженный народ,
Бежали авторы и челядь
Все в Дом Писателей на сход.

Летели жены, тещи, дочки
Зятья свекрови, свояки,
И сердце слушая наощупь
Совсем больные старики.

Всем верилось, кто в этой куче
Придет на финиш впереди -
Отхватит тот кусок получше
И сможет славу обрести.

В глубинах сердца зов растущий
Скрывал одну надежду всех,
Что обрезать начнут имущих -
Урвать удастся и у тех.

Вдруг посчастливится - не пустошь
Уже готовый огород,
Где хрен готовый, где капуста,
И даже сливы на компот.

Шемякин, правда, был спокоен:
Ему успели подсказать -
Оттуда, с гор: "У вас нисколько
Мы не позволим обрезать! "

Но кое-кто был озадачен
А что, как эта голыдьба
Начнет тащить и наши дачи,
В борьбе за равные права.

Но зря хозяева фольварков
Дрожали в страхе за нутро:
Никто не думал бить по шапке,
И посягать на их добро.

Гудел полнющий дом, как улей
А нетерпение - росло
Пока не скушали пилюлю
Святую правду "вещих" слов.

Открыл профорг Шушкевич вече: -
- Друзья! А знаете ли , что?
Тут у Заславля, недалече,
Участков дали ровно сто!

Друзья! Возник непобедимый -
Уже почти двухсотый год
Идейный слоган: "Должен каждый
Копать себе свой огород"

Тогда вскипел поэт народный:
"Мне срам, потомку кузнецов:
Какие же это огороды,
Коль без готовых огурцов ?! "

Но приступили все же к торгу,
Оставив споры за чертой,
Тут Волосевич на профорга
Поднялся гордо с кочергой:

Ядрена мать, ты парень честный,
Но если будешь мухлевать
Тебе по черепу, как тресну,
Отдашь концы, ядрена мать.

Шушкевич, глянув на укоры,
Порядок объявил такой:
Сейчас ведем переговоры,
А после тянем жребий свой.

Решил Антон Белевич первым,
Моргая часто, слова взять
И на несчастного профорга
Рукой махнул и крикнул - Сядь!

Я не Шемякин и не Бровка
Не нужен мне ваш огород
Пока на свете есть Дубровка -
Её Песняр который год.

И так махнул рукою бурно
И крутанулся так Антон,
Что по инерции с трибуны
Пошел на публику винтом.

Да в тот же миг поднялся Ставер
(что значит Старый Стихоплет)
Он как протез ногу отставил
И дал фантазии полет.

- В любом районе мои гряды,
В деревне каждой - мой народ,
Куда приеду - там и рады,
Приводит каждый в огород.

Там редьку с хреном ем от пуза,
Турнепс зубами скрежещу
А как налопается Муза -
До ночи рифмами трещу!

Я в борозде ночую часом
И снится разная херня
То скрипка вместе с переплясом
То вместе с Чацким беготня.

Здесь Деружинского заело:
- Я первый в песенном строю
И болтовня мне надоела -
Я лучше пламенно спою! ..

В лице сменился тут же Витко,
И нервно стеклышки протер,
Картина была так противна,
Что вышел сразу в коридор.

Подумал, опуская плечи,
Про страсти, что сейчас текли:
Когда бы творческие речи
С такой активностью вели?!

И Лупсяков, кого за ручку
Жена приволокла на сход
И тот, почувствовав текучку,
Взял, сиганул сквозь черный ход.

И с хворой скорбью на обличии
Пытал прохожих: - Слушай, брат,
Меня тут психопатом кличут,
А кто и где тут - психопат?

Там в гуще зала,где-то сзади
Сидел известный корифей,
Понятно было в его взгляде,
Что думал он про всех людей.

"Что расшумелись, как на свадьбе
Весь этот крик - одна камедь.
Такого хутора-усадьбы,
Как мой - вам точно не иметь! ... "

Поднялся с места Хведарович -
Седоволосый аксакал -
И пессимистам нездоровым
Революционный дал запал:

- Прошу, товарищи, поверить,
Наш коллектив - единый путь.
Когда пойду вам гряды мерить
Одену красный бант на грудь!

Мечтал я в тундре , как о чуде,
придет вот этакий денек.
А тут - такая закусь будет!
Своя цыбуля! Свой чеснок! ...

Как раньше, с места. Бородулин
Перекликался мыслью с ним:
Для чеснока и для цыбули
Там будет рядом магазин.

Но эту реплику поэта
Не слышал гордый Гаврусев:
- Мой огород - моя планета!
А гряды - глупость это все!

Ну, если взять себе школяров
- Тогда бы накормил душу.
А так - пока гряды вскопаю,
Так лучше повесть напишу! ...

Макаль с Вертинским полагали:
"Прекрасный в общем-то район!
И мы бы переночевали
Когда построят пансион ... "

Собрав в себе скупую желочь,
Сжимая скинутый сафьян,
Поднялся гордо Нил Гилевич
Большой ученый всех славян.

- Меня, друзья, волнует это
Почти как Ставера стишок,
Хоть для семьи в любое лето
Снимаю в Купе чердачок.

Так там же Нарочь нас купает,
Как мама в детстве голышом,
Да и компания такая:
Сам Танк, Линьков и Кулешов!

Я там на озере и в мыльне
По голым классикам хожу,
Там на Олимп мою фамилию
Доставят, если попрошу.

А тут, в среде коллективизма
Меня зачистят и затрут,
Да, как же будет с коммунизмом
Когда все гряды разберут?

Шушкевич глянул на будильник
Сказал:" - Орать наперебой
Не будем! Можно по-мобильней -
Разделим гряды и домой!"

И вот, толкая в разговоре
Один другого под бока,
Творцы вперед рванулись вскоре
Тянуть на счастье номера.

Творцы тянули и не знали,
Толкая в зад однополчан,
Что все шедевры затолкали
Организаторы в карман.

Как был насквозь амбициозен
Журнал советский "Беларусь"
Шавна, Шилович, Гроднев, Досин
"Польщенный" творческий союз.

Потом, до середины ночи,
Где местность - Лысая Гора,
Писаки, среди пней и кочек
Свои сверяли номера.

О, этот поиск над горою!
Так драматурги в наши дни,
Искали бы себе героя!
К каким высотам бы взошли!

перевод с польского

Универсальный, прохладный и чистый
Много ценнее буханки хлеба
Для людей набожных и атеистов
Снег одинаково сыплется с неба
Небо для набожных очень ментально
И атеисты туда же стремятся
В космосе сеткой ракет орбитальных
Не меньше ангелов там суетятся
Мир превратился в пушистый и сонный
Будто медведь в зимней спячке он дремлет
Успокоительно объединенный
Снег ослепительно валит на землю
Ратник в атаке остановился
Маленькой грязной точкой на белом
Тот, что напротив, в окопе зарылся
Но не стреляет, держа под прицелом
Старый лесничий в зарослях ели
Знатный искусник шуточек с перцем
В хор со студентом песню запели
Положа правую руку на сердце
И лицезрели в ранге счастливцев
Мрак у Неаполя, мрак у Палермо
Чтобы увидеть Трех Ясновидцев
Трех разных Карлов, верных идеям
Набожный Диккенс, Маркс - атеистом
Руки сложили в праведной карме
И между ними, антагонистом
Ими отвергнутый практик Карл Дарвин
И этот образ словно целитель
Много ценнее буханки хлеба
А снег, безмолвный объединитель
Тысячи лет уже падает с неба.


Колядка - рождественная песнь у славян

Эта колядка писалась в 60-х годах прошлого века, в разгар идеологической борьбы
за марксиско-ленинскую философию

Ну и главное. В польском английское имя Чарльз (Charles) переводится как Carol (Карл). Поэтому Карл Маркс, Карл Дарвин и Карл Диккенс

Кальварийские клены снимают на зиму уборы.
Квадратура окон почернела на лицах домов.
Напрягли переулки осенние скулы, а шторы
закрывают от мира людского и радость, и кровь.

Там в клоаку реки темноперые падают птицы,
вслед бегут неохотно по мертвенной глади круги.
Там ноябрьский ветер срывает листовки-блудницы,
по бульварам метет их, ужасно визжа от тоски.

Он срывает всю злость на брутальных плакатных афишах.
Под ногами прохожих сегодня кончается день.
Мы на белых полотнах обнову истории пишем,
наступая сурово на в страхе дрожащую тень.

Небольшое отступление:

Кальвария - по-латыни означает голгофа. Кальварийское кладбище - старейшее кладбище города Минска, где захоронены многие известные белорусские деятели.

Я рад. Возвращаюсь на базу.
Выполнил все задания
Уже воспаленным глазом
Вижу ее очертания
Садиться совсем не сложно
Есть опыт немалый в деле
На свет иду непреложно
Ведет меня прямо к цели
Случается раз за разом.
Почти что день ото дня
Я рад. Возвращаюсь на базу
Я рад. Возвращаюсь на базу.
Я раз. Возвращаюсь на базу.
Здравствуйте. Это я.
На базе давно застолье
Раки лежат и пиво
Скоро толкну ладонью
Дверь ее торопливо.
Услышу с порога сразу
Знакомые звуки нот
Счастливый вернусь на базу
Сквозь зону других забот
Бывает ветра и бури
Крушений водоворот
Не знаю пока, смогу ли
Последний ли мой полёт
Но так ли уж это важно
Миг встречи предельно ясен
Желанный, обетованный
И вот я уже на базе
И вот я уже на базе
Она из двух комнат, с ванной

с украинского

Люблю весну, а кто ее не любит,
Когда вся жизнь цветет как пышный сад,
И шепчут листья, как спросонья губы,
И шлют цветы душистый аромат.

Люблю весну, когда струятся реки,
Когда поет от счастья соловей,
И солнце забирается под веки
В густой тени задумчивых аллей.

Люблю, когда блуждает месяц в травах
Грунтует хаты лучиком своим,
И жадно пьет тепло ночей чернявых,
А на лугах плывет туманов дым.

Весна одела в зелень ветви дуба,
Уже курлычат в небе журавли,
Люблю весну, а кто ее не любит,
Нам благодать несущую земли.

Когда приходят фраеры в кофейню
А я один за столиком и пусто
В бокале треснувшем, и всё довольно грустно
Противен свет большой хрустальной люстры
И тут за стойкою, бармен ужасно грузный.
А я?
Хотел бы я тогда душе знакомой
Своей души хоть кромку приоткрыть
Хотел бы показать, как по-иному
Она небесным пламенем горит
Горит. Но почему
И для кого
И ради
Чего горит?
Однако,
Я возвращаюсь в то кафе, где пусто
где фраера швыряются капустой
И, помолчав, накатят грамм по сто.
Сижу один. А ангелы и эльфы
Оставили с какого-то момента
Чему найти не могут объяснения
И мне уже не встать из эпицентра
И все быстрей идет процесс горения.

С белорусского

Приятно посмотреть вокруг
Почти что райская картина
Под небом зеленеет луг
На нем траву жует скотина

Слепни вокруг жужжат с утра
В костре дымится головешка
А на устах у пастуха
Сквозит холодная усмешка

Под сапогом скучает кнут
Черты лица как сталь суровы
И на него то там, то тут
С испугом косятся коровы

Они не смогут позабыть
Пускай стихает боль мгновенно
Как страшно он умеет бить
Аж на губах белеет пена

Как с каждым раз сильней
Он бил и сыпались угрозы
У них катились из очей
Огромные, рябые слезы

Не тянет на соседский луг,
Не манит речка и ложбина
Так, чем безжалостней пастух,
То тем послушнее скотина

Вот удивился
В княжеском замку
Сам Радзивилл
Пане-Коханку
Видимо утром
Моясь под краном
Понял внезапно
Стал только паном
Тут уже медик
Смотрит тоскливо
Дал трав пакетик
Пить нужно с пивом
Лучше не стало
Щупал ладошкой
Из мух отвары
Спать только с кошкой
Вызван раввин
Так лечение продолжил -
Стар карабин
Он стрелять и не должен
Под одеялом
Делай уловки
Чтобы стреляло
И без винтовки
Князь ему бросил
Несколько злотых
Переключился
На анекдоты
Тут уже ясно
Старая схема
Много болтаешь
Значит - проблема
С ней по соседству
Проблема иная
Слушать раввина
Идея плохая.

Местечко старых добрых кадров
Где всё удобно и с комфортом
Где просыпаясь утром рано
Не нужно заниматься спортом
Где можно нежится в подушках
А после кофе с эйфорией
Где не растет от лени брюшко
И не пугают аритмией
Где свежих простыней забота
И с маслом булочка крутая
Бегом не нужно на работу
Толкаться в толчее трамвая
Где не грозят жены упреки
Не слышишь улиц матерщины
Встаешь и выбритые щеки
Под душем плаваешь дельфином
И вот уже на тротуаре
Глазеешь женщин - в чем одеты
Коньяк возьмешь у стойки в баре
Журнал листаешь и газеты
И почерпнувший свежих знаний
Идешь бродить по магазинам
Пока не встретишься там компанию
Знакомых старых "бабуинов"
Так чики-чики , где-то, где-то
Припомнишь Маню, Франю, Зосю
А время близится к обеду
И "заливное" в винном соусе
В бумажнике гора налички
И для друзей открыто сердце
И от зубровки до наливки
А может быть и вице верса
Невинны дружеские распри.
Приятной кажутся сиестой
Потом, как будто по лбу треснет
Крамольной мыслью: Что я здесь, то?
Исчезнет вмиг харчевня в лесе
Оливок рощи расплывутся
Будильник прикроватный бесит
Машины за окном снуются
Уже двухдневная щетина
Других довольно недостатков
Бывай. Но вечером приснится
Местечко старых добрых кадров

В толпе прохожих. Вечер осенний.
Праведный, добрый, товарищ Ленин
Ходит по улицам их городишка
В ленинском старом немодном пальтишке

Ходит угрюмый по серому свету
Листья бросает ветер по следу
Дождь промочил его насквозь пальто
Подло обрызгали грязью авто

Смотрит Владимир то влево, то вправо
Буркнет под нос иногда себе: "Браво!"
Зыркнет куда-то монгольским глазом
Пальцы в кулак зажимаются часом

Тут очень плотный график движения
Новые фабрики, учреждения
Универмаги. Витринные полки
Ну и чиновник в сверкающей "Волге"

Ленин подумает: "В светлое верили.
Наши слова стали твердой материей
Даже удачней намного все стало
Материи много. Патетики мало.

Как это мало? Вот на плакатах
Ленина имя в разных цитатах.
Всюду портреты. Статуи. Бюсты
Фильмы. Спектакли. Китчи в искусстве.

Тянет Ильич кепку на очи
Всё поподробней рассмотреть хочет
Что за Дворец гостеприимный
Даже не знает: Смольный ли, Зимний?

Топает дальше себе не спеша
И в след за ним моя стерва- душа
Бродит несчастная. Бродит стихийная.
Всё потому что дерьмо беспартийное.

Уединения роскошь. Кресло.
Любимой книги переплёт.
В тебе стремление воскресло
работать сутки напролёт.

Ты лист бумаги осторожно
перед собой кладешь, притих,
почуяв, как душа тревожно
пошла писать свой беглый стих.

Запала хватит на минуту,
а после - кресло, ты один,
Прилип к домашнему уюту,
кляня в себе рожденный сплин

И жажду утоливший чаем,
уснешь лишь за полночь, дай Бог!
Признанием, славой докучаем
и простыню свернув у ног.


Да пытаньня пра тое, як пішуцца вершы

Фатэль. Раскоша адзіноты.
Любімай кнігі пераплёт
цябе прагненьнем да работы
пратне зьнянацку навылёт.

Ты аркуш чысты асьцярожна
перад сабою пакладзеш,
адчуўшы, як душа трывожна
пайшла пісаць свой белы верш.

Імпэту хопіць на хвіліну,
а потым зноў фатэль. Адзін
ты будзеш корчыцца ад спліну
і клясьці хуткі лёт гадзін.

Ды, наталіўшы смагу кавай,
засьнеш апоўначы, дальбог,
прызнаньнем трызьнячы і славай,
згарнуўшы коўдру каля ног.

Транслировали по радио
На то были основания
Рассматривали на стадии
Ответственные задания
И темой такой задетое
У хаты, что под забором
Одно, из сюжета этого
Предстало широким взорам.
Просили у пана местного
Пускай бы задание село
Но происки неуместными
Считал для такого дела.
Чтоб лучше была наглядность
С новейшим в связи этапом
В стремлении за аккуратность
Покрасили тихой сапой.
Позднее начальник местный
Листовки на том задании
Начал буквально клеить
С афишей о заседании
"О колорадском жуке'"
И о "борьбе с паршою"
Нужно "ударить в ухо",
"Волю собрать большую"
Выразить знак протеста.
Нечего лицемерить.
И не хватило места.
Некуда больше клеить.
Решили крестьяне, в сумме
Перед прогнозом - метео
Неплохо бы было, куме,
Еще бы одно отметили
Выпал прогноз хороший
Проблемы иные вскрыты
И благодатию божией
К заданию пути открыты.

Один большой любитель прогресса направления
Решил создать плеяду борцов за обновление
Клуб основал он вскоре. Его опочивальню
Заполнили особы с воскресшую моралью.
Чудак вошел и крикнул: Ну, пане и панове,
Действительно готовы вы к нравственной обнове?
Мы выберем вначале, приветствуя сердечно,
Кто будет президентом. Сказали: - Ты, конечно!
Чудак им поклонился. - Теперь, без волокиты
Назначить также нужно людей для аудита.
Правление. Казначея. Продумаем вопросы
По существу размера и срок оплаты взноса.
И был составлен график дальнейших встреч и лекций
Тематика и планы пленарных конференций
Всё разошлись под вечер. Через неделю снова:
О трудностях, болезнях. О том, что жизнь сурова.
Как вдруг Костюшко крикнет: - Ну хватит, надоело
А нервный председатель: - Заткнись! Не твое дело!
- Как не моё - Костюшко взроптал о фразе едкой
Обиделся и треснул об спину табуреткой
В такую заварушку долг каждого - вмешаться
Надрать другому уши и по полу кататься
Всё волосы с бородки, усов и челки выдрать
Лишь потому что в драке смотрелись слишком хитро
Когда же перестали друг в друга колотиться
Для мебели есть время чуть-чуть пообновиться
Там три часа усердно чинили все ступени
Поломанные стулья подверглись все замене
Работали синхронно, спокойно и умело
Как новенькие стали детали интерьера.
С духовным обновлением все завязали с понтом
Заняться впредь решили лишь мебельным ремонтом
Вложили капиталы. Успешно процветали
По той простой причине, что начали с морали!

Когда темнота наступает в покоях
Они не успеет еще охладеть
Являются шорохи, словно изгои
И тут по углам начинают шуметь

Залезут в шкафы. Проведут заседание.
На шапках висеть будут вниз головой
Мне кажется слышу я чьё-то дыхание
Какой то души в комнатушке ночной

Тоскливо, как зверю в пустынной берлоге
Мне эти шпионы житья не дают
Противным шуршанием на грубом пороге
Они мои тайны на свет достают

Они из под желтых обоев смеются
Сидят в шифоньере несметной толпой
В ненависти мне, как один, признаются
За то, что люблю тишину и покой

На полках меж книг, где так много заснуло
Романных паяцев, богов всех мастей
Там шорохи сохнут с времен Вельзевула
Там месяц на них смотрит с неба, как змей

И так до утра. С ними нет передышки.
Я только с рассветом беру перекур
Они задвигают подальше делишки
И в миг растворяются сквозь абажур.

Шорахі

Ледзь толькі пагасьне сьвятло ў пакоі,
ледзь толькі пасьпее агмень азалець –
зьяўляюцца шорахі шыхтам, як воі,
і ўраз па кутох пачынаюць шумець.

Нахабна ў шуфляды залазяць. Да раньня
на почапках віснуць уніз галавой.
Здаецца, нібыта я чую дыханьне
іх душаў нікчэмных у цемры начной.

Мне золка, як зьверу ў лядашчай бярлозе,
мне шорахі-шпегі жыцьця не даюць.
Сваім шаргаценьнем па шорсткай падлозе
яны мае тайны на сьвет дастаюць.

Іх цэры а-за жоўтых шпалераў сьмяюцца,
ў старой шыткаўніцы яны грамадой
міжсобку шальмуюць мяне і злуюцца,
што ўпарта хачу я знайсьці супакой.

На кніжных паліцах, дзе столькі паснула
раманных паяцаў, багоў, прыгажунь, –
там шорахі шорхнуць з часоў Вэльзэвула,
там месяц глядзіць на іх зь неба, як лунь.

I я ў гэтай кодле ня йму паратунку,
бо толькі пад раньне сьціхае мой боль,
калі, пакідаючы брудныя шлункі,
зьнікаюць начніцы скрозь белую столь.

с белорусского

Где седой можжевельник построил свои пирамиды,
где стоят вековые деревья в болотистых мхах,
где любимая женщина в образе юной сильфиды,
там святая земля, там столетиями весь я пропах:
там живет сокровенное в пуще дремучей, а утром
там сверкает роса , как сухое в фужерах вино ,
там пчелихам шмели говорят о совсем безрассудном,
там бобры приглашают на праздник в свое казино.
Там цветы, напевая, на паперти греют розетки,
позолота канву намывает дождями, а гром
там легонько гремит, и ромашки как будто салфетки
там, в столовой, где гости собой оживляют мой дом;
И в подоле ночном догорают там звездочки-зорьки,
а ночная сова, террорист глуходольных болот,
что-то мочит по фене, летит ее крик за пригорки,
где запасы хранит из ума уже выживший крот.
О земля Ханаан ! Ты придумана не для забавы,
а скорей для того , чтобы душу спасти от беды,
чтоб любить твои крыши и храмов блестящие главы,
и твоих площадей и дорог золотистые арки-мосты.
А пока на столе моем горы бумаги и ручек,
я кладу свои строчки на тоненький белый листок.
Не исчезнешь, Земля , и не исчезнет порядок могучий,
и грядущей весною деревья разбрызгают сок.


Зямля Ханаан

Дзе блакітны ядловец свае збудаваў піраміды,
дзе стаяць векавечныя дрэвы у зялёных імхах,
дзе люблю я жанчыну ў вобразе юнай сільфіды,
там сьвятая зямля, там стагодзьдзямі ўвесь я прапах:

там жыве патаемнае ў пушчы цватлівай, а ўраньні
там на сонцы раса зіхаціць, як сухое ў фужэрах віно,
там чмялі прызнаюцца чмяліхам у верным каханьні,
там бабры запрашаюць на сьвяты ў сваё казіно;

на дзядзінцах штодня, высьпяваючы, грэюцца кветкі,
срэбра крушняў дажджы намываюць, а ліпеньскі гром
там лагонка грыміць, і рамонкі – нібыта сурвэткі
ў сталавальні, дзе госьці сабой ажыўляюць мой дом;

у прыполе начніц дагараюць там ясачкі-зоркі,
а самотны пугач, тэрарыст глухадольных балот,
штось «па фені» балбоча й ляціць яго крык за пагоркі,
дзе філоніць сава, дзе кажан зачапіўся за дрот...

О зямля Ханаан! Я прыдумаў цябе не для ўцехі,
а хутчэй для таго, каб душу ўратаваць ад бяды,
каб любіць твае храмы й палацаў бліскучыя стрэхі,
і дуброваў тваіх залатыя, дальбог, жалуды.

I пакуль на стале маім горы папер і асадак,
а на чыстым лісьце я пішу свой чарговы радок,
ты ня зьнікнеш, зямля, і ня зьнікне твой вечны парадак,
і наступнай вясной твае дрэвы распырскаюць сок.

с белорусского
Славамір Адамовіч Вы чыталі Міцкевіча...

Вы читали Мицкевича; тихо скрипели меж пальцев
с мелким шрифтом страницы;
и слезы мешали глазам.
Кто-то снизу бежал, а один из ночных постояльцев
ему брякнул вдогонку:
"Ну шляются тут, по ночам".

Кто-то грохнул дверьми
вмиг рассыпалось эхо дворами,
и распятое стихло на синих оконных крестах.
И взмахнули вы разом, как призрачный ангел, руками,
колокольчиком вздрогнули, словно от ветра в лугах.

О моя кривичанка, моя дорогая богиня!
Заполняете душу в такой, столь тревожливый час.
Заклинаю! Молю! Пусть хранит Вас Господь от уныния,
коли так невозможно счастливо сроднить ему нас.



Вы чыталі Міцкевіча; ціха трымцелі між пальцаў
з дробным шрыфтам старонкі;
стаяла сьляза у вачах.
Нехта ўнізе, далёка, імкліва прабег па асфальце.
Нехта крыкнуў у цемру:
«Бадзяюцца тут па начах».

Нехта бразцуў дзьвярыма –
панеслася рэха дварамі
і, расьпятае, сьціхла на сініх ваконных крыжах.
I ўзмахнулі Вы раптам, як белае ўночы, рукамі,
схамянуліся, нібы ад ветру званочкі ў лугах.

О мая крывічанка, мая дарагая, пяшчота
ахінае душу маю ў гэткі трывожлівы час.
Хай жа крые на сьвеце
на гэтым Вас Бог ад самоты,
калі ўсё ж такі нельга шчасьліва злучыць яму нас.

Это кадр из плохого фильма: Сочетание пред алтарем
Он бухгалтер или директор. И она рядом с ним вдвоем
Белоснежное платье в торжественном тоне момента.
Но не любит ни капли мужа. Только сказочного бойфренда.
Мотогонщика, печника, наездника, иного персоналия
Неважно. Главное, что романтик за океаном, в Австралии
А она ждать должна была, чего, очевидно, не сделала.
Вот поэтому сейчас она такая грустная и такая белая.
А в церкви играет орган, прекрасный голос хорала,
И священник просто спрашивает: - Любишь этого пана?
Она открывает рот, хочет сказать "да", и вот в это время
Открывается церкви дверь, и любовник стоит у двери!
Очень красивый и бледный, ничего не говорит и не входит,
Только скрестил руки на груди и глаз с подруги не сводит.
Смотрят друг на друга и сердца колотят у каждого что есть мочи,
И пытает парень глазами девушку, помнит ли она те ночи?
Те часы? Те моменты? Пробуждения утреннего звоночки!
Пока священник не прерывает его: - Любишь этого пана, дочка?
И этот пан, бородатый и толстый, потея от напряжения
Говорит ей: - Дорогая, не делай здесь представления ...
А они смотрят и смотрят. В их глазах разгорается страсти зарево,
Пока молодой не крикнет на толстого страшно: - Ну, давай, проваливай!
Толстяк бледнеет, комкает свой цилиндр с бедным глупым лицом,
А те двое, бегут через церковь друг другу навстречу с разных концов.
Бегут, пока не встретятся, крепко-крепко не смогут обняться,
Будут плакать и целоваться, что-то тихо шептать и громко смеяться
Чтобы выйти из песнопений и дыма наружу, в нищету и в грех.
Это кадр из плохого фильма, но у зрителей на лицах слёзы. У всех.

( с белорусского)

Ты покличь меня, позови.
Мы заблудимся среди трав.
Начинается всё с любви,
даже очень простая явь.

Ты душой тогда не криви,
и не думай, что всё так плохо
Начинается всё с любви -
даже радость в школе урока.

Приручаются соловьи,
перевертываются пейзажи.
Начинается всё с любви -
отвращение и ненависть даже.

Ты покличь меня, позови.
Сто дорог за плечами моими.
Начинается всё с любви-
а иначе и жить не смогли бы.



Ты пакліч мяне. Пазаві.
Там заблудзімся ў хмельных травах.
Пачынаецца ўсё зь любві,
Нават самая простая ява.
І тады душой не крыві
На дарозе жыцьця шырокай.
Пачынаецца ўсё зь любві —
Першы посьпех і першыя крокі.
Прыручаюцца салаўі,
І зьмяняюцца краявіды
Пачынаецца ўсё зь любві —
Нават ненавісьць і агіда...
Ты пакліч мяне. Пазаві.
Сто дарог за маімі плячыма.
Пачынаецца ўсё зь любві.
А інакш і жыць немагчыма.

Анджей Валигурский Скоро осень

Раз старик на пешеходном кроссе
Увидал листок засохший, бледный
И подумал наступает осень
Есть наверно, обреченность в этом
Побежал бегом к своей избушке
И сказал, у двери прямо с места,
Жёнушке, хозяйственной старушке -
Скоро осень. Никуда не деться.
- Должен будешь в свитер одеваться -
Та хваталась, бедная, за сердце -
Попросила в шарфик замотаться
Скоро осень. Никуда не деться.
Могут холода ударить завтра
Могут послезавтра. На неделе
С чердака меха достать бы надо
Наступает осень в самом деле.
А был август. Теплый ветер веял
Лес в плену зеленых заблуждений
Кроме стариков никто не верил
Что грядет суровый день осенний
Ко всему относятся серьёзно
Многого пришлось им натерпеться
Знают точно, рано или поздно
Грянет осень. Никуда не деться




Jesień idzie

Raz staruszek, spacerując w lesie,
Ujrzał listek przywiędły i blady
I pomyślał: - Znowu idzie jesień,
Jesień idzie, nie ma na to rady!
I podreptał do chaty po dróżce,
I oznajmił, stanąwszy przed chatą,
Swojej żonie, tak samo staruszce:
- Jesień idzie, nie ma rady na to!
A staruszka zmartwiła się szczerze,
Zamachnęła rękami obiema:
- Musisz zacząć chodzić w pulowerze.
Jesień idzie, rady na to nie ma!
Może zrobić się chłodno już jutro
Lub pojutrze, a może za tydzień
Trzeba będzie wyjąć z kufra futro,
Nie ma rady. Jesień, jesień idzie!
A był sierpień. Pogoda prześliczna.
Wszystko w złocie trwało i w zieleni,
Prócz staruszków nikt chyba nie myślał
O mającej nastąpić jesieni.
Ale cóż, oni żyli najdłużej.
Mieli swoje staruszkowie zasady
I wiedzieli, że prędzej czy później
Jesień przyjdzie. Nie ma na to rady.

(с польского)

По случаю Нового года король и его королева
Руки тянули почтенно для целования министрам
Но у посла Занзибара что-то внутри накипело
Взял королеву за лацкан и обозвал ее глистом
Вмиг тишина на пороге. Слышно как дышит епископ
Как у начальника стражи пряжки трещат нержавейки
Как у дворецкого справа тихий желудочный выхлоп
Паж, что заснул за портьерой брякнул негромко: - Да, фэйки!
Больше и рта не раскрыли. Палец не мог шевельнуться
Как бы то ни было. Ужас. В самой его кульминации.
Видно, посла отпустило где-то секунд через десять.
Ну и растерянно пробовал выбраться из ситуации.
Прежде всего заметил, что лацкан держит ладонью
Начал хрюкать по-свински и удивляться жутко
-Простите, но в ту минуту его перепутал с гармонью -
Так что, моя королева! Это, представьте, шутка!
Думал, что юмор веселый. Вызовет смех несуразный.
Но тишина в округе. Долго он мял свою шапку.
Начал болтать о всяком, столь же безмозглом, грязном
Пробовал стать на руки. Пнул королевскую бабку.
Скушать хотел чего-то, только облился супом
Молча тянулись минуты. Петлю в итоге штанами.
Сделал. Повесился тихо в том положении глупом.
То был единственный выход. Если уж так, между нами...


ALTERNATYWA

Z okazji Nowego Roku, gdy król jak również królowa
Dawali czcigodne dłonie do całowania ministrom,
Ambasador Wysp Wielkanocnych radykalnie i szybko zwariował
I wziąwszy królową za klapy, powiedział do niej: - Ty glisto!
Tu cisza zapadła na dworze... tylko oddech biskupowi świszczał,
A marszałkowi dworu zabrzęczała diamentowa sprzączka przy szelkach,
I wesołe, trawienne soki harcowały w żołądku ochmistrza,
I paź, co zasnął za portierą jęknął cichutko: Ach... Felka...
nikt więcej nic nie powiedział... ba, palcem nikt nie skinął.
Zresztą wszyscy dosłownie zdębieli ze strachu i konsternacji.
A wtem - po dziesięciu sekundach - obłęd ambasodorowi minął.
I ambasador zmieszany próbował jakoś wybrnąć z tej sytuacji.
Przede wszystkim, zauważywszy że trzyma jeszcze królową w dłoniach
Zaczął chrząkać, przyglądać się z bliska, zaskoczenie wielkie udawał,
A potem beknął - Przepraszam, ja myślałem, że to fisharmonia!
A to pani królowa! Hy hy hy! Ale to ci dopiero kawał!
Liczył na to, że śmiechy wybuchną i że wszędzie zrobi się głośno
Ale cisza trwała w około, więc podrapał się niepewnie w łopatkę,
Zaczął bąkać jakąś historię, równie głupią co durną i sprośną
Wreszcie usiłował stanąć na rękach, przy czym kopnął królową matkę.
Cisza trwała, a ambasador coraz bardziej swą pewność tracił
Chciał zjeść coś, ale czknął głośno i oblał się zupą żówią,
A wreszcie powiesił się biedak na troczkach od własnych gaci...
I to było jedyne wyjście, tak między nami mówiąc...