Всем котоголикам посвящается!)

В гостиной у мадам Дюбаль ,
Где воздух пахнет пылью и тоской,
Случился казус, право, небывалый,
Нарушивший послеобеденный покой.

Жило у ней созданий тридцать три –
Всё кошечки, изящны и жеманны.
Их холили, кормили до зари
Сметаной свежей из тарелки странной.

Но в доме, где царил девиц каприз,
Судьба впустила четырёх котов.
Один – Борис, другой – маркиз Де-Гриз,
А третий был без имени, но строг.
Четвёртый – Васька, рыжий хулиган,
Пролез в окно, унюхав валерьяну.

И начался такой кордебалет,
Такой амур, такой переполох!
Мадам Дюбаль забыв про свой лорнет,
Воскликнула в отчаянии: «О, Боххх!»

Мурлыканье сменилось страстным рёвом,
Клубки летали, вазы пали ниц.
Маркиз Де-Гриз, умелым, чутким словом.
Пленял сердца молоденьких девиц.

Борис, солидный, с бантиком на шее,
Вещал о нравах, о грядущем дне.
А кошечки, от страсти хорошея,
Мечтали с ним остаться в тишине.

Лишь Васька-плут, презрев манеры света,
Устроил пляски на рояле «Беккер».
И тридцать три изящных силуэта
С восторгом подпевали: «Вот потеха!»

Мадам Дюбаль , испив микстуру,
Решила твёрдо: «Хватит этих драм!»
И всю ораву, позабыв культуру,
Отправила гулять по гаражам.

Теперь в гостиной тихо и уныло,
Лишь пыль кружится в солнечном луче.
А где-то там кошачья бродит сила...
И... снятся ей коты до сей поры...

Над бледной акварелью невских вод,
Где небо опрокинулось туманом,
Застыл дворцов античный хоровод,
Овеянный таинственным обманом.

Вы говорите — музыка? О, да!
Я слышу арий каменные своды,
Поёт в граните прошлая беда,
И шёпот волн смывает чьи-то годы.

Здесь каждый дом, как строгая строфа,
Колонна — стих, застывший в белом гимне.
И в шпиле, что пронзает облака,
Душа поэта на века, отныне.

Прислушайтесь к молчанию камней,
К их голосам в туманной полумгле…
Нет города на свете холодней,
И нет его прекрасней на земле.

Вы держите ровно спину,
Вы курите не спеша.
Я же смотрю на картину
И слушаю Вас, чуть дыша.

Вы мне говорите про море,
Про пальмы, что в небо растут,
Про то, как в лазурном просторе
Кораблики к солнцу плывут.

Про улочки сонные, узкие,
Где тени ложатся волной,
Про песни далёкие, грустные,
Что ветер несёт над землёй.

А я в Ваших серых радужках
Ищу отраженье своё,
И кажется, в этих рассказах
Пропащее сердце моё.

Но вот догорела цигарка,
И голос Ваш стал чуть потише.
И брошена фраза-помарка:
«Мне завтра в дорогу. Послушай...»

А что тут мне слушать, скажите?
Гудки паровозов вдали?
Вы просто меня отпустите
На пристани этой земли.

Вы скроетесь в дымке вокзальной,
Оставив лишь горечь и стынь.
И станет вся жизнь моментальной,
Бесцветной и горькой, как дым.

Я завидую кирпичикам,
Что прижаты друг к другу так плотно.
Их холодным, безгласным личикам
Быть едиными так вольготно.

А я — трещина на асфальте,
В серой массе чужих экипажей.
В этом каменном, душном альте
Голос мой одинок и не важен.

Мимо мчатся потоки, лица,
Каждый в коконе дум и печали.
Мне бы в стену кирпичную влиться.
Чтоб меня хоть на миг замечали.

Но толпа, как река стальная,
Огибает, не видя, не слыша.
И стою я, тоской изнывая,
Под безжалостной серою крышей.

Я иду на своих ножках тонких,
В каблуках высоких не спеша.
Планета кружится сменяя ветры,
И в плаче вновь моя душа.

Ты уходишь вновь, опять с рассветом,
Опуская голову на грудь.
Я же не зову себя поэтом,
Я давно забыла эту муть...

Но пускай уходит без оглядки,
Словно тень, скользнувшая во мглу.
Я свои поправлю пряди гладко
И с улыбкой новый день приму.

Каблуков услышав перестуки,
Мир поймёт, кто здесь идёт опять.
Не для слёз мои изящны руки —
А чтоб счастье крепко обнимать