***
Алел и пламенел восток,
Лениво плыли облака,
Как нежно – голубой цветок,
Блестели мягко небеса.
И перламутром, серебром,
В иных местах небес,
Легко восход лил яркий… ром…
На поле, луг и лес.
В пол неба, в пламени заря,
И золотой венец,
Лучей разбросан с янтаря…
И медом льет багрец.
Сверкает за крылом… крыло,
Несется вдаль рассвет,
В лице земли уже светло,
Восток меняет цвет.
И пусть горит вдали восток!
Пусть розовым огнем!
Повсюду утренний цветок,
На небе… над селом.
В окне восстание теней,
Под лаской солнца сад,
Восток в агонии огней,
Изогнутых подряд.
Слетелись птицы в сад уже,
Над сельским храмом крест,
Блестит в веселом кураже,
Красой из алых мест.
Простор сияет за селом,
Среди полей степных,
Приятно пАхнуло… дымком…
Дров из берез… сырых.
7.2.22 – 13.2.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Усталость обула мне веки,
Сердце поджало хвост,
Мозг придушил я в забеге…
На крытый плесенью мост.
Лицо моё стало маской,
А маска стала лицом,
Я в ситце с толпою… за каской…
Сижу на скамье образцом.
Подобно огромной ручище,
Толпа зажалась в кулак,
Я пятки, ступню в пепелище,
Вдавил отбивая гопак…
И воздух как камень стал твёрдым,
Поля зацвели и степь,
Кровью, свинцом… когорты…
И заскулила цепь.
Воздухом, смехом наелись,
Ходят в кармане с гвоздём…
В склепе живущие… цели…
В чёрном снегу… червём.
Застряли в сырой паутине,
В погоне за ветром чужим,
Под солнцем чужим… в кокаине…
Меняя парик… и грим.
Слезой оплачУ я полынной,
Чужие ворота и ночь,
Устал я усталостью скрытной…
С улыбкою сучьей точь в точь.
У виселиц смех мой сквозь зубы,
Рыданий у стен пострашней…
ПузЫря в крови важно губы,
Бровями жуёт хитро гей.
Слова пятаками из меди,
Всё чаще кидаю в асфальт…
Мне сердце чесать нечем в клети,
Устал я… как павший солдат.
Доверить нельзя мои строки,
Слова чужим сторожам…
Идёт от пупа смех жестокий,
Толпы красногубой к ногам.
Пусть ладаном пахнет старуха,
Пусть дом на другой стороне…
Раскрашена кожа… до уха…
Устал я шагая к стене.
14.2.22 – 15.2.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

***
Светом бледной розы, наливалось небо,
Ещё не всходило, солнце над рекой,
Днепр лежал спокойно, зеркалом громадным,
Точно в раме влажной, зелени… живой…
Гладкую поверхность, легкие морщины,
Бороздили Днепр, в розовом цвету,
Тонкий лес березок, был покрыт туманом,
Кисеёй на каждом, низком берегу.
В сизом глыба – туча, тяжело и низко,
Над рекой висела… и всего одна,
Лишь она боролась, с утренним нарядом,
С торжеством сиянья, летнего сполна.
Но вдруг прямо в тучу, брызнули потоки,
Точно кровяные, красные штрихи,
Нежным светом зорька, мне легла… на плечи…
Пусть горланят птицы, в селах петухи.
7.2.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.
Из старых записок за 2012 год.

Далеко на горизонте,
Солнце где зашло,
Рдело небо в алом фронте,
Красило село.
Как огромной полосою,
Смоченную в кровь,
Словно кистью неземною,
Густо вновь и вновь…
В этом странном, грозном фоне,
Зубчатой стеной,
Хвойный лес как бы… в короне…
Рисовался мной.
Грубым, темным силуэтом,
Над стеной торчком,
Весь в березах, лес… дуэтом…
Тушью за селом.
И нагих берез верхушки,
Круглые… штрихом…
Мне казались… завитушки,
Порванным крылом.
Чуть, чуть выше, незаметно,
Гаснущий закат,
Перешел в оттенок… бледно,
И стал розоват.
Бирюзово выцвел в небе,
Спрятался от глаз,
Воздух потемнел, как в склепе,
Быстро как то враз.
Выделялися деревья,
Ветки, каждый ствол,
В мягкой ясности и пенье,
Птиц ночных у сёл.
Слышно как гудит и близко,
Густым басом жук,
Пролетая очень низко,
Щелкнувшись о сук.
Кое где, сквозь чащу леса,
Видел я мельком,
Блеск ручья из под навеса,
Нитью… серебром…
Заливались в крик лягушки,
Оглушительно,
Им вторили жабы… дружки…
И внушительно.
Пролетала надо мною,
Утка с кряканьем,
Это все мне слышно было,
Вместе с кваканьем.
Звезды в радостном сиянье,
Звезды первые…
Заструились в одеянье,
Ярко – зрелые.
7.2.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.
Из старых записок, июнь 2012 года.

Разносит ветер, крик чаек в море,
Без злостных рифов, без диких бурь,
Сквозь золотистый, ржаных волн бархат,
От розы солнца, нырнув в лазурь.
И едва слышно, дышало море,
Казалось солнце, мне восковым…
Шептало море, мне тихо, тихо,
Вдыхал я жадно, туманный дым.
Морской, соленый, порхнул вдруг запах,
И блюдо моря, все в серебре,
Как куст роз белых, уставших чаек,
Качало нежно, птиц на волне.
Как бархат ветер, вьет легкокрылый,
Смеется солнце и небосвод,
Белеет парус, там на просторе,
Все дышит тайной, из блеска вод.
Ласкало небо, сияло гладью,
Сидел день мягко, в морской ладье…
И на губах соль, моих… седая…
Напоминала о чайках мне.
Как музыкален, плеск волн… прибоя!
В поэме моря! В морских следах…
На фоне глади… цвет незабудок,
И розы чаек… на островках.
28.1.22 – 7.2.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Счастливый, новый, смертный день,
Торчит день грыжами замков,
А на душе был горький хмель…
Железный скрежет поездов.
Темно – лазурная тюрьма,
В огне и холоде тревог…
В туман цветной закутан я,
В тревожном шорохе дорог.
День отбивает костылем,
Калекой похоронный ритм,
В животном страхе… под ружьем…
Разнуздан герб… и день от битв.
Страдалец преданный бичу,
От удовольствия разбух…
В мою горючую строку,
Стекает кровь детей, старух.
Стекает кровь из рваных ран,
В судьбу ползущую в пыли,
А день счастливый, как майдан…
В оковах сна, вдали… вдали…
В кремнЕ запрятан свет лучей,
В краю подсолнуха и льна,
Колоколов хорал… ничей…
Под пяткой честь и без добра.
И тяжелеют ночь и день,
Из рук выскальзывает жизнь,
Пошла в разнос войны метель,
В счастливый день чужих отчизн.
Палящим холодом пустынь,
Густа могильная трава,
В счастливый день… чужих святынь…
А в смертный день… трава мертва.
22.1.22 – 27.1.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Встану я на колени, у решетки алтарной,
Укажу имена я, в поминальном листе,
Чтоб обмыть горькой… души, я у стойки… у барной…
Уходя в небо выше… выпью я в немоте.
В пробуждении черном, босиком выйду в город…
В неживые туманы и с молитвой немой,
В переулке холодном, разорву пальцем ворот…
Надышусь и наплачусь… тихо за упокой.
Взгляд не смелый мой в небо, станет странен и страшен,
Стыло колокол бухнет, по морозцу с утра…
Не смогу я заполнить, пустоту внутри чаши…
Помолюсь не на Бога… а на медь звонаря.
Языком длинным, длинным, задрожит свет у свечек,
Загудит мне литая, песня колоколов…
Там вдали виден крест мне, ведь я тоже… не вечен…
Бьется больно так сердце, густ туман там из слов.
Я укроюсь от ветра и морского прибоя,
И от множества темных, да и светлых Богов…
А за рощей на солнце, заблестит для покоя…
Крест косой над часовней, там за дымкой снегов.
Принесет свою лампу, с грустью мой вечер жизни,
Закоптит в небе солнце, станет горькой вода,
Встану я на колени, пока жив… и у вишни…
Помолюсь не на Бога… а на медь звонаря.
14.1.22 – 20.1.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Недостоин веры в Бога,
Не прошусь в святые я,
Ангел мой у кромки стока…
В паутине забытья,
Там обманчивые тени,
Страсть господствует и смерть,
Близость занятой… постели…
Элегантности в шинели,
Воблыедовая твердь…

Рыжезубый надзиратель,
Много, много темных лет…
Часовой мой при… мандате…
Переправ кровавых цвет,
Он как тени любит холод,
В моем сердце темноту,
Тащит горе он… за ворот…
С хрупом… без… но в гуляй – город,
На чужих плечах… горбу.

Где скончалось мое утро!
Дремлют мысли в тупике,
Где венок мой перламутра!
Из колючек на штыке…
Я ведь сын чужого века,
Бывший Бог, а ныне … вещь…
Мир весь мой… мой храм… из снега…
Мера времени… телега,
Ртутью меченный рубеж.

Бык мой рев, как гром из тучи,
Рыщет как приблудный пес…
В красном вихре… и на круче,
С мертвой хваткой и в разнос,
А в глазах лишь только пепел,
Кожа в той, что я живу…
Виражи судьбы… и цепи,
Дождь песочный на рассвете,
Пик багровый наяву.

Жжет мне улица подошвы,
В этом городе чужом,
Истекает мир мой сложный,
Тишиною и молчком,
Я смотрю в седые дали,
В ночь холодную, как смерть…
Тень моя на дне… печали,
Шепелявит поп… в угаре…
Заблевав ступени в клеть.
2.1.22 – 12.1.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Холодное, зимнее небо,
Как будто затоптано снегом,
Как белые листья, снег хлопьями падал на сад,
Косыми шел снег полосами,
Лепился, белел лоскутами,
Смеркался, скуднел день, под снежною пряжей прижат.
Морозное пение снега,
Скрипит как из детства телега…
В затянутой шубе поет, туго пляшет зима,
Трясет голубыми снегами,
В серебряных искрах местами,
В хрустящем наряде, по снежным грядам декабря.
Зима вьет метели из пуха,
А из серебра завируха…
Вздымаются снежные дали, рассыпав валы,
Рассыпав валы голубые,
Дымы растревожив печные,
И черные ночи накрыла и белые дни.
Над белым селом запушенным,
Поднял грудь курган занесенный,
У ног по собачьи, лег ветер холодный в снегу…
Безжизненность белая в поле,
Меня ослепила… до боли…
И строки мои ткет, в куплет серебром на бегу.
Хрусты да и скользь под ногами,
И колется ветер… снегами…
Морозные ветры сорвались с чугунных цепей,
От скрипа выл ветер морозный,
Гудели как колокол сосны,
И высинил холод, пустые раздолья полей.
В снегах одинок дымок сельский,
Дым стелется в сад… в перелески,
Ложится и виснет дымок над застылым селом,
Ронял серебро день из горла…
Украсив оконные стекла,
Узором мороза… безжизненным день языком.
24.12.21 – 1.1.22, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Состарились дома и захмурели,
Сухие и костлявые углы,
Разлились по глазам от желтизны…
Сосновый крест и тень ветвей от ели,
Остались там… на самом дне реки.
Нести мне душу стало тяжелее,
Зачем таскаюсь я в чужой стране,
Но тихо стало на родной земле,
И грусть, и тишь, и темень… все в траншее…
Да и в земле все в мертвой тишине…
Земля кресты оплакала слезами,
И может быть молитвенный мой стон,
Тоскливый Бог возьмет на небосклон…
И горькую луну с колоколами,
Кусал зубами воздух я и звон…
Он как вода вдруг стал безвкусно жидким,
И я остался в нем один из всех…
С мечтой из пластилина всем на смех,
Без берега надежды… и калитки…
Последний я, как будто это грех.
С закрытым ртом изволь Господь мне кащлять,
Я цапну ртом клок жизни налету…
Лицо помечу ртутью на…. мосту,
Потоки яда желтого… и память,
Помечу темной ртутью и тоску.
Я в праве выбрать смерть свою сегодня,
И не нужны таблетки мне от слез,
Не верю я, что смерть игра Господня,
Последний я и была нас… не сотня…
Остался я из тех с кем жил и рос.
Земле в залог оставлю свое сердце,
И море света целое внутри,
По гульбищу пройду на алтари,
Оставлю думы скорбные у дверцы…
Приму укусы огненной зари.
С несложными и тайными словами,
Зерно посеять нам велел отец…
Уродлив… бестолков теперь конец,
Бьет колокол по небу голосами,
Тьма светит в свете… на снегу крестец.
Я слушаю как рушится пространство,
Дышу дыханьем мертвых каждый день,
Темны мои слова… для окоянства,
Размечет время все и даже пьянство…
Последнего меня отправит в тень.
22.12.21 – 24.12.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Бреду я в шляпе с посохом,
Голодный до сих пор…
Разорван воздух порохом,
Под ним как пуп я гол.
Бреду стопами тяжкими…
На звук без эха я…
Рву брюки вместе с ляжками,
Нет розового дня.
Стекают слезы грязные,
По жестким скулам вниз,
В такт башмаки все разные,
Стучат из – за кулис…
Прохладный дух святых камней,
Влечет меня в собор…
Всему чужой я… и ни чей,
Бреду, крадусь как вор.
А стройные купальщицы,
На пляже золотом…
Придворным лижут… задницы…
И жабье брюхо ртом.
Глазами смотрят жидкими,
Одна тень на двоих…
Власть страха… но с кредитками…
Танцует только… псих.
Жила чума! Царила жуть!
Холодная зола…
Но разве я, не ОН… а ртуть…
Мне свет гасить пора!
Звучат чужие голоса…
И в посохе моем,
Моих тень предков и стезя,
Быть может на подъем.
Ведут меня из камеры,
На розовый помост,
Оркестр привет мне пламенный,
Зло плачет грызя кость.
Где жизнь моя… и не моя…
В огнях зеленых мух,
Тюрьма разрушила меня…
И посох стерла… в пух…
18.12.21 – 21.12.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Не прячь глаза и не скорби,
Плюют смолой костры…
На чувствах алых лепестки,
Во тьме ума остры.
Среди хмельных, урчащих рыл,
Кровавоклювый нос…
Чужим коленом чешет… тыл,
Впив губы им в засос.
Святым угодникам тебе,
Нельзя смотреть в глаза,
И в раны черные… в земле,
Без заповедей зла.
Прядут плешивцы твою шерсть,
Разинув звучный зев…
Сальнозасалена их честь,
И крашеная бровь.
Руками кровь берут из ран,
Бросают к солнцу грязь,
Продувшись в пух и тут… и там…
Рассол хлебнув крестясь.
Понюхав пахнет чем в аду,
Плюют на свой пиджак…
Извергнув мощную… соплю…
Мотают на кулак.
На свалке роется пигмей,
Как голодранный гриб…
Гнусавя в нос… окей… окей…
Ноздря в ноздрю охрип.
Гогочет рядом волчья пасть,
И роза… и костыль…
Не прячь глаза… чтоб не упасть…
Как плакальщик в утиль.
17.12.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Все блистало в полях, ярче и золотистей,
Стал светлеть и светлеть, как малиновый шар,
Большой месяц во мгле, от мороза искристей,
Над ставком опустив, свои щупальцы в пар.
Бледно светит звезда, в мутно сумрачном небе,
Тихо лил на меня, месяц розовый свет…
Золотою слюдой, у ставка блестел… стебель,
Алой сталью блестел, камышинный букет.
В небе желтой звездой, проступили морозы,
Блеск усталой звезды, лег на тьмы козырек,
В снах дремали ставка, равнодушные звезды…
И в одежде зимы, все блестел стебелек.
Слабо двигалась ночь, над простором уютных,
Серебристых полей, в сетке лунных теней,
В кудрях куп ивняка, от холодных звезд… ртутных,
Опускаясь в ставок, в бархат… лед… камышей.
Золотою пчелой, вдруг звезда задрожала,
Звездной шапкой большой, ночь накрыла село,
Ночь оглохла совсем… ночь внезапно… упала…
Переспелой звездой, ночь легла на крыло.
Звезды реются в снах, плачут зимние бури,
Где то гаснет звезда, тлея там в вышине…
Серп завис над селом, в снежно – сахарном… круге,
А с боков всей земли, тьма спешила ко мне…
8.12.21 – 16.12.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Улыбался день морозный,
Плыло солнце акварелью,
На стогах поют синицы,
На околице села…
Металлически серьезно,
Пахнет день зимой и елью…
И друг друга кличут птицы,
Завернули холода.
Головой кивают елки,
Туго дул на встречу ветер,
Синька неба млела ярко,
Над квадратами дворов,
Все крыльцо седое… в шелке…
От мороза в звонком свете,
Заиграло серебрянкой,
В чистом блеске холодов.
Напевали скучно сосны,
У ставка синея тускло,
И дубки гудели тихо,
Начинало порошить,
Воздух синим стал, морозный,
Звуки все глухи до хруста…
Небо вылиняло лихо…
Лес окрестный серебрит.
30.11.21 – 8.12.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Я прислонюсь к душе душой открытой,
Заговорю на русском языке,
О берегах чужих и из графита…
О гранях слов в расстрелянной строке,
А купала в сиянии покорном…
Словам моим отслужат в тупике.

Холодный ветер стягивавший кожу,
Густою мутью тронул мне глаза,
Ныряя в глубь зеркальную… за ложу…
Сквозь дурноту… в чужие паруса,
На простыне измятой и горячей,
Моя душа металась до утра.

В угрюмый бой стареющего сердца,
Я на примерке призрачного сна,
Искал тепла… сердечности… и хлебца…
Будто скрипач ночного кабака,
Срывал цветы и расточал улыбки,
С душой открытой… без черновика…

И на меня упало мягко небо,
Свою где тайну стерегут кресты…
Я прислонюсь к душе душой… нелепо…
И сочиню окольные стихи,
По колоску срывая с каждой нивы,
Ему отдам… и душу… и грехи.

Свою отдам слепую душу Богу,
Всему открою сердце и глаза,
Как сучья мысли оголю… в дорогу…
Наперекор судьбе и небесам,
Ведь для меня ни неба нет… ни ада…
А лишь душа со смутой… и коса.
19.11.21 – 30.11.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Я дом родной покину завтра,
И в тень вернется моя тень,
Опять приспел мой час… театра…
Кончался смертью каждый день.
Души косматые потемки,
Гордыня, слабость, зависть, зло…
Опошлят ртом мой стих… негромкий,
В пороке строки и крыло…
Венок из огненного мака,
Ожесточенные слова,
За мной вослед пойдут… однако,
Звучит надтреснуто молва.
Я вижу огненные копья,
Я вижу звезды в вышине…
Приют небесный… в черных хлопьях,
Как кличут виселицу мне.
А дальше толпы, толпы. толпы,
Жандармы сзади… впереди…
Обряды черные… и колбы…
И праздник жизни взаперти.
На лепестках нарядной розы,
Следы лоснятся слизняка,
Вокруг меня тюрьма и слезы,
Мне б заглянуть за облака…
Развеет ветер мои строки,
В грязь по тюремному двору,
Умолкнет голос мой в дороге…
Во мраке… или поутру.
15.11.21 – 17.11.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Прежде чем я усну,
Хрипло бой пробьет час,
На пороге несбыточной вечности,
Напишу я темно…
Песню или… рассказ,
Для алмаза в огне и для нечисти.
Прежде чем я усну,
В зеркалах миражей,
Пуля мне запоет одинокая,
Роза спрячет шипы,
Стебель полный ножей…
Чтоб надежду обнять кособокую.
Прежде чем я усну,
Улыбнется мой рот…
И мой мозг загорится беспомощно,
Призрак крови родной,
Ранит остро… в живот…
Череп пива сверкнет в храме солнечно.
Прежде чем я усну,
Шрам затянут пески,
Запоет пусть уныло мне прошлое,
В синеве мясных блуз…
Скину маску… очки…
Конокрадов управу и пошлое.
Прежде чем я усну,
Перейдут годы в день,
И немного взойдет нищей зелени…
Перепугана ночь,
Вдруг шарахнется… прочь,
Прежде чем я усну с дырой в темени.
Молчаливая грусть,
За зеркальным стеклом,
В отраженье один одинешенек…
Лунный топот копыт,
Слышен мне перед сном…
И один снится в поле подсолнечник.
4.11.21 – 12.11.21, Киев, хутор Отрадный.

Опять тускнеет сад, последний мрет цветок,
Желтеет нежно клен, дымятся сочно хаты,
Зардел полынный куст и пляшет ветерок,
На поле за окном, осенний… скучноватый.
Листки роняет куст, сирени у ставка,
Белеют на холме, у церкви две березы,
Лимонный цвет листвы, опавшей с холодка…
Подсвечивал туман и щеки алой розы.
Лежат вокруг села, холодные луга,
Заснул ставок под сыпь, глухой, тяжелой липы,
Туман шуршал в траве и капли лил с цветка,
Дремал как будто день, спал под вороньи хрипы.
Горели на свету, осенние леса,
Запахли чабрецом, тропинки горьковато,
Осенних дудок свист, лил холод в небеса…
С клочками облаков, разорванных как вата.
За ворот залезал, холодный ветерок,
И яблони в саду, от сырости озябли,
Кружится и кружит, мне голову… листок…
Спускаясь на ковер, в коралловом ансамбле.
Сорочья трескотня, мне слышится в саду,
Вдали в пустых полях, полынь белела тускло,
Одет в туманы лес, осенний… в красноту…
И плечи небосклон, мне давит как то грустно.
Махала осень мне, погожим рукавом,
В каштанов шум и медь, вослед вся золотая,
И мучила меня… у окон… за стеклом…
Катилась где в упор, в лицо дробь дождевая.
14.10.21 – 04.11.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Мне темными кажутся улицы,
Я света и воздуха требую,
Пространства кусочек, чтоб умницы…
Судьбу не пинали свирепую.
Мне кажется сумрак уродливым,
Видны по утру в мраке призраки,
Готовят убранство… угодливым…
А мне в тесноте ветра признаки.
Ищу этот ветер я голосом,
На плуг налегая… на песенный…
Стучит языком он… и колосом,
Стучит в тесноте… среди плесени.
Чтоб не умереть от молчания,
Где корчатся тени квадратные,
Покрылся я зеленью… знания…
Побеги пустил виноградные…
Как много поклонов мной отдано,
В некаменном рву… и под насыпью,
Не мило все было… изглодано…
За тыном плетенным и накипью.
Душою склоняюсь я к зеркалу,
Как давит усталость булыжником…
Жужжат густо мухи… и я в углу…
Играю в упорство с язычником.
Мне тесен олимп разнорасовый!
У стенки амбара облупленной…
Крикливый, уродливый… массовый…
С угодливой грустью… загубленной.
Дышали покоем чтоб мертвые,
Спасая язык от цветистости,
Я выдохнусь скоро, а сортные…
Сплетут мне веревку… поблизости…
27.9.21 – 14.10.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

С протянутой рукой из темноты,
Захлебываясь пьяными глазами,
Мои простые, бедные слова,
Несут обвороженные мечты,
В молитвенном молчанье… и ночами…
На лампочки… нагие… в жернова.

Как одинок убитый человек,
Среди толпы, во всем позоре смертном…
Чужой среди людей всегда один…
С судьбою напрокат… и на ночлег…
Наедине со всеми… незаметно,
На хуторском погосте… гражданин.

И под улыбкой укрывая боль,
Чтоб высоко и звонко взвился голос,
Я слушаю, о чем молчит строка…
Играя жизнь за год… чужую роль,
За вздох один отдав последний бонус…
Не оскорбив слова из дневника.

Пусть все вокруг прощается со мной,
Слов музыка и тихий шум бумаги,
Я сделал пять шагов по облакам,
Земной поклон! Угодникам! Богам!
Ошептанный, полит святой… водой…
На черный клевер вылив бочку браги.
20.9.21 – 25.9.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Распустился цветок вдруг, кашемировской розы,
Черный бархат с отливом, чудной он красоты,
В теплом воздухе сада, у поникшей березы,
А вокруг умирали, отходили цветы.
Небо днем было голым, никаких облаков в нем,
Из трав прыскали птицы, в серебро тополей,
Паутины на розу, опускались узором…
За заборами сада, все в пыли и пышней.
А в саду рдели клены и уставшие липы,
Сонно ползали пчелы, по последним цветам,
С гудом черная роза, понимала пчел всхлипы…
Песнь прощальную лету и осенним садам.
Рано чувствуя осень, золотит паутина,
Капли горького меда, кашемировских роз…
И в листве глянцеватой… два цветка георгина,
Заплела в кашемире, у березовых кос.
Подпевают деревьям, листья пестрого сада,
Осень с шеей из бронзы, льет прощальный огонь,
На роскошную розу, льет огонь листопада…
И сережки березы, сыплет розе в ладонь.
Как мучительна прелесть, розы из кашемира,
Прелесть в ней не земная и всегда… лишь… одна…
Слезы солнца на бархат, розы капали мило,
А вокруг все кружилась, опадала листва.
Упорхнуло жаль лето, не дозрела и осень…
Листвен воздух над садом и в игре с мотыльком,
Роза мило кивает, солнцу в тенях меж сосен,
И последней тускнеет… мрет последним цветком…
8.9.21 – 18.9.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Каждый раз, новый день, я встречаю с рассветами радости,
В светлой комнате дома, из глины и дикого камня,
На задворках села, в тишине серой сонно и благостно,
Каждый раз для меня, в новом небе мой день персонально.

Как пятно на стекле, каждый день я жду счастье пропавшее,
Как на дереве домик, оставаясь у жизни в запасе,
Куст прощальных ветров, роза в краденном солнце опавшая,
Вы не сразу себя, потеряли в раздавленной вазе…

Нужно быть лишь смелей, каждый раз, в новый день, в утро раннее,
На качелях судьбы, в новый день не забыть голос жизни…
Оглянуться на тень, иногда забегая в сияние…
Тень бесшумно пойдет, попятам в сад из солнца… и вишни.

За ступенью, ступень, я схожу в новый день с ожиданием,
Я идущий к рассвету, в полосатое счастье надежды…
Для моих грез приют, я встречаю всегда… с опозданием,
Человек я земной и с крамольною смелостью грешный.

Я иду, чтоб взглянуть, на траву и на рай позабытые,
Чтоб не вымерла память, в бляшках громких из слов и куплетов…
Каждый раз новый день, для меня… мотылек… и событие,
В каждой свежести утра, на песках… в наготе… без запретов.
4.9.21 – 7.9.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Если понял ты Бога,
Бога или природу…
Не суди меня строго,
Нету Бога там сроду.
То не Бог… а сон значит,
И не знаменованье…
Злая пыль без удачи,
В зеркалах тень на камне.
Если понял ты в ранах,
Недопетую песню,
Это в мрамор тумана,
Мчится Бог к тебе с вестью.
Щеки пусть пахнут дымом,
Звякнет колокол где то,
Бог ни есть, Бог без грима…
И живым Бог… планета.
От подошвы по темя,
Понимаю я Бога,
Понимаю… на время,
Чаще в гриме пророка…
На подошвах своих ног,
На своем же насесте…
Невозможно я груб… Бог,
В черном, проклятом месте.
Я в утробном веселье,
Как щепоточку праха…
Понял Бога… и зелье…
На булыжниках страха.
В одинокие ночи,
Понял масок… театр,
Посмотри в мои очи…
В мой оставшийся кадр.
28.8.21 – 3.9.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Посвящается моему
Брату Алексею…



Репортажи судьбы, это как два лица у зеркал,
Поворот в не туда… в обещания вслух на рассвете,
Это время – петля… и последнее солнце в финал…
Репортажам судьбы, разрешают смеяться… в сюжете.

В репортажах судьбы, часто жизнь это миг или век,
Ловчий жребий… на холм, скорбно брошенный пепельным цветом,
И усмешка ножа, в почерневший чтоб падая снег…
Жуткий выбрать порог… у греховного рая с секретом.

В репортажах судьбы, нет беднее беды, чем печаль,
Никому дела нет и не страшен бугор за часовней,
Он не нужен судьбе, холм из глины, как не было б… жаль…
Бог не старит бродяг… а берет молодых… кто греховней.

В репортажах судьбы, наугад по золе бродит дым,
Не хранят с ножом соль, урагану выходят на встречу…
Я по кругу пустил, чашу мудрости в руки… живым…
Боги проклятых мест, чашу мудрости пнули… картечью.

В репортажах судьбы, я стрелял наугад в мелкий дождь…
Надрываясь до слез, от угара мучительным кашлем,
Стоя там с головой, чернотой переполненный… гость…
Я глотал тошноту… в репортажах судьбы, жаль вчерашним.
24.8.21 – 27.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

В тени аллей своих желаний,
Наедине в плену надежды,
Как гость невидимый с небес,
Я сны рождал из мыслей ранних,
В словах… булыжинах безбрежных…
В раздоре радуг… и чудес.
Глаза, открытые на встречу,
И жизнь вторую после смерти,
Укрыв от ржавчины костей…
Я против жизни… и на сечу,
Кричал и гладил… против шерсти…
И за нее кричал с цепей.
Во мне конец! Во мне начало!
И отдаленный свист шарманки…
Бесплодной выдумки… мой мир,
Своей земли талант и жало,
Я не забыл в стенах… загранки…
Где смерти серп неумолим.
Я гнев приливом ядовитым,
Залью как огненные мысли,
Сжигая сорную траву…
И в память я скользну на плиты,
На дно прошедших лет… когтистым,
На дно… в былую глубину.
Дымит огонь воображенный!
Среди повального смятенья!
Шагает темная толпа…
От скуки хмарен… прокаженный…
На нем в багровых прегрешеньях,
Надета цепкая узда.
20.8.21 – 23.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

В землю дождик уходит всегда,
Дождь промолвит всегда свое слово,
Пахнут сном репортажи дождя,
Металлическим пахнут засовом.
Мокнет смутная хвоя сосны,
Черный дождь завершает штриховку,
За окном дождь бормочет мне сны,
Не прощаясь уходит в грунтовку.
Будит дождь средь ветвей спящих птиц,
Льет в открытые сыростью окна,
Каждый дождь навсегда… с черепиц…
Льет и прячет под землю волокна.
Бегло, мерно стучит в стекла дождь,
Рыбьим блеском в селе блестят крыши,
Вся в слезах виноградная гроздь,
Дождь уходит все ниже и ниже.
Много было и ливней и гроз,
Было время само на исходе,
Дождь пропитывал землю насквозь…
Дождь чернел за окном… в огороде…
И стеклянными нитями дождь,
До бровей скутал лес присмиревший,
Зашумев бросил мокрую… горсть…
Мне в окно… и ушел дождь… умершим.
Вот я вновь в дождевом серебре,
С крыши катится дробь дождевая,
Замер я под дождем… во дворе…
А дождь шел… как всегда…. умирая.
18.8.21 – 20.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Как я далек, от дома своего,
И узнаю, себя я в пассажире,
Кто пьет в корчме холодное пивко,
И пишет строки эмигрантской лире…
А иногда, когда совсем темно,
Когда туман окутывает кантом,
Я вспоминаю, сад свой, дом… окно…
И не хочу проснуться эмигрантом.
Сегодня снова шел я по песку,
Глотая воздух от волны соленой,
Увы… то сон… а я вновь на скаку,
Я тот… ни тот… ни старый и не новый…
16.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин, фестиваль Эмигрантской Лиры,
Г. Льеж, Бельгия.

Запахло яблоком село,
Я шел вдоль дивных тополей,
В садах курчавилось вино,
На сочных гроздьях по пьяней…
Согнулось небо, как дуга,
Белява хата впереди,
Окошком темным у ставка,
Берез зеркалит бигуди.
Дичает куст душистых роз,
Трещали вишни в воробьях,
За хатой луг рыжеволос…
А на лугу стога в жердях.
Ложились тени от садов,
В лицо дул сладкий ветерок,
Цветочной пылью от кустов,
От листьев спаленных дымок.
Висели ветви до земли,
Последних, солнечных мимоз,
Дремали спелые шмели…
И осы в листьях абрикос.
От неба! Света! Я был пьян!
От блеска чуточку ослеп,
Я брел в оранжевый бурьян…
Вдыхая полной грудью степь.
12.8.21 – 17.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Живых голоса не разбудят меня,
Им счастье готовит чужой по рецепту,
За обруч надежды… за голос… по центу…
А рядом замрет меж цветами змея.
Храни меня Бог от живых и святых…
Правы лишь большие всегда батальоны,
Храни и негодных людей… миллионы,
Меня не будите… я дрянь… из штрафных.
Безбровые лица не троньте мой сон,
Душевный комфорт, штрафника в одиночке,
Меня не разбудит ударом по почке…
С глазами бульдожьими ваш батальон.
Не нужен мне воздух живых пустырей,
Живые без прошлого темные руки,
Мурлыканье пылкое ряженой… суки…
И в зарослях пошлости, правильный гей.
Не спать мне, лишь в старой, хрустальной земле,
Там души убийц подвергаются пыткам,
Руками я щупаю воздух с избытком…
Верхом на мятежной и нежной звезде.
Со спущенной совестью я не усну…
И пусть с небесами беседуют башни,
Меня не отнять у дороги… у пашни,
Живым голосам и чужому огню…
Я душу всю выражу в слове одном,
Окутанный липкой, живой паутиной,
На свежей могиле с рассыпчатой глиной…
Живым голосам и с оскаленным ртом.
Пусть думают тверже глухой и слепой,
И скулами пусть все играют нахально…
Не любит Бог мыслей высоких… печально…
Живых голоса, что поют вразнобой.
Все бедно, убого и глухо кругом,
Я на образок покрестился привычно,
Затылки откинув назад… фанатично…
Живых голоса все кричат за окном.
28.7.21 – 9.8.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Эта накипь столичного города,
Никогда не нуждалась во мне,
Прыгнул в пропасть я смело… от голода…
Жаль, не ведая, что в глубине.
А там водятся души примелкие,
Там пустые надежды… и страх…
Зрячих бьют и слепые… и меткие,
Там ломают мир каждого в прах.
В окнах щерятся лица испитые,
Побледнели в экстазе зрачки,
Спицы ног в кеды, пряча… небритые,
Багровеют от злобы бычки.
Расплескались слова в строках темные,
На тяжелом подносе… душа…
Наземь падают птицы бездомные,
Подчиняясь толпе… грабежа…
Не богат я цветами! Не громок я!
В этом городе обнял огонь,
Косят косы, не глядя, всего меня,
Воевать им охота за звон…
Хлеб проснулся весь в накипи города,
По окопам смерть шарит косой,
Имена опустели… от холода…
В этом городе… где я чужой.
22.7.21 – 27.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Милая скромность, веток вишневых,
Мелом белеющих в зелени хат,
Крест покосившийся вниз над часовней,
Среброволосые вербы и сад…
В памяти бродят вечерние кручи,
Дали сквозные, литого Днепра,
Сад яркощекий… весь в шелковых тучах…
Ветры собратья бродяг… хутора.
Я не забыл воробьишку – дождь серый,
Белой сирени упругую кисть,
И в колокольных, вдали переливах,
Чувствую летнюю нежность и свист.
Из старых лип я густую ограду,
Помню в блестящие, жаркие дни,
Ясную прелесть ночей… и прохладу,
В скрипе унылом дремавшей сосны.
Снится мне влажная свежесть тумана,
Меланхолично – зовущая даль…
Как спят кузнечики, слышу я в травах,
Где пресно пахнет росистый хрусталь.
Тюкает слышу, сверчок осторожно,
Все было слышно мне в тихом саду,
Память приятно обняла… усталость…
Все как в том мирном, далеком году.
Где же вы сотни блестящих игрушек!
В воздухе теплом, где в золоте пыль!
Жизнь догорает, как сон… день короткий…
И затерялась в степи, как ковыль.
17.7.21 – 21.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Жаль, сошли с ума наверно Боги,
Жаль, что вожжи выпали из рук…
Монастырь, как жаль с уставом строгим,
Стал своим, для племени хапуг.
Жаль, пропахли кошками, капустой,
Теплый воск… и розовый миндаль,
Даже крысе… монастырской… грустно…
Верещит растерянная шваль.
И плюет по старому рецепту…
Всем плюет и на душу… в лицо…
Хуторская гидра… оппоненту…
С глазками пивными, с наглецой.
Омрачая мир гусиным воплем,
Утирая оттепель носов…
Бас отрыжки каждого… озлоблен…
Вонь и потность шей… как от быков.
Грубая… и темная свобода,
Как мне жалко пристань для души!
Как мне жаль, что храм в руках у сброда…
В болтовне безвкусной за гроши.
Затянув похабную балладу,
Под святым передником с бревном,
Гей степей полынных… за награду…
Спел Богам молитву в голубом…
Как мне жаль, что он наполнен смертью,
Лижет муть и кучи от быков…
Позвонком скрипит любезно… с лестью…
Уминая девок… мужиков…
Черный дождь жаль падает на лица,
А из глаз льет черная слеза…
Жаль летят булыжники… как птицы,
Обручив со смертью… небеса.
6.7.21 – 13.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Я не верю в рай больше,
Ни хочу панихид,
Ни в Канаде… ни в Польше…
Мне не нужен гранит.
И в свидетели жизни,
Взял я город у скал…
Домик старый у вишни,
В паутине кинжал.
Я не верю в сегодня…
Не вернувшись в былом,
Моя память… Господня…
Даже пусть и с грехом.
Чтобы жарким туманом,
Всем ударило в мозг…
Не хочу жить с обманом,
Я не верю в лесть… лоск.
В занавесках железных,
Не хочу Божий храм…
Мне не нужен… наместник,
По умам и церквям.
Я не верю в покорность,
В упоительный сон…
Не хочу и… соборность…
Храм из расовых зон.
Чтоб жестокостью стала,
Жалость к жертвам свинца…
Преисподни мне мало,
Для души палача…
Плачут, воют кликуши,
Злобой харкают в рот…
Я не верю… и в души…
Не хочу и щедрот.
5.7.21 – 6.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Только я здесь, да небо… да степь,
И цветы расцвели на камнЕ,
Стелет клевер махровую цепь…
Заиграв в изумрудной росе.
Я с рассветом здоровался сам,
В тишине краснобокой зари,
Только я… и рассвет… по лугам…
Обсыпались росою в степи.
Рядом солнце и лето в ставке,
Ярко – звонкая синь родника,
И один только я… налегке…
И еще соловей у ставка.
Веет медом в степи ветерок,
Лежит в травах кудрявых роса,
И по прежнему я… одинок…
Мне хотя бы еще пол часа…
Нежно – ясная светится даль,
В серебре заклубились луга,
Вспухла в травах цветами… вуаль,
И легла на сырые стога.
На открытом, зеленом бугре,
Свежесть луга вздохнув глубоко,
Я увидел всю степь… в янтаре…
И рассвет… и себя… самого.
И кукушка то там и то здесь,
Куковала мне срок на заре…
Только небо, да степь и я весь…
Звали день в кружевном серебре.
4.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Апостолы тихого пьянства,
На общей постели сектантства,
Где плещется рыба, там ваша тоска по воде…
Ночей устоявшихся в тяжесть,
Бесполая истина в тягость…
Хребта вам лишенным, есть каменный панцирь везде.
Зеленое скачет потомство…
В бессильных потугах расстройства,
Что может быть больше, вместительных ваших голов,
Пустых и в невежестве честных,
А в глупости искренне - лестных…
С забавным цинизмом, в ногах у чужих пастухов.
Печенье с казенной начинкой…
Как счеты земные под финкой,
Истрепаны вожжи, опавших и серых ночей…
Да… трудная думать работа…
И щедрым быть роскошь… для сброда,
Вы спите нагие… на кучах говна… и ножей.
ЗакАпал я розами глади,
И лики иные… и пряди…
На жирные веки, на маленький, мелкий позор,
Адамы животного царства,
С громадным запасом коварства…
На раненный камень, несут свой безграмотный вздор.
3.7.21 – 4.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Грозил я Богу кулаком,
Впадая в роль шута тайком,
И в кудреватые слова,
Шипы таил от шутовства,
Чтоб зверем стать среди зверей,
Или рабом среди рабов,
Уснуть блаженно поскорей…
В зверином тявканье волков.
Крик тонкий, лай уполз в траву,
Во тьме как крыса я во рву…
Мертвец распухший и немой,
Машу всевышнему рукой…
В ременном бешенстве бичей,
В толпе безруких и косых…
Хочу подняться с кирпичей,
С бетона в шрамах пулевых.
Затерян я в толпе людей,
До дыр заношен… и тусклей…
Ладью уставшую мою,
Всю растрепало на ветру…
Аршином я измерив высь…
В сукно зарылся с головой,
Не подпуская Бога в близь…
Опять машу ему рукой.
На подневольный героизм…
В набат ликующий из… клизм,
Как мягкощекий человек,
Махнул… улегшись на ночлег,
Лениво истребляя вшей,
Зевнул визгливо старый Бог…
Я погрозил… а он… взашей…
Меня… вот Бог… а вот… порог.
2.7.21 – 3.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Бродят в поле лохматые пчелы,
Нагибают к земле цветы,
В дым, закутавшись лепестковый,
С травяным они миром на… ты…
Шепчет пчелам, невнятное ветер,
Закружив тополиный снежок,
Говорит ветер шепотом… вечер…
Пчелы прячьтесь под теплый листок.
Прячьтесь в белое ушко ромашки,
Далеко вам лететь по заре,
Или спите в тюльпановой чашке,
В бархатистой и влажной траве.
Вы услышите мед трав покосных,
Как забьет густо запах с лугов,
В тайном шепоте всех цветов звездных…
В лунном свете цветущих кустов.
Светляки золотым изумрудом,
Будут тлеть, словно вдаль огоньки,
Лунный мед, разливая по блюдам…
Обсыпая пыльцой лепестки.
Запах синего, синего неба,
Запах зноя и пыльной земли,
Все уснет до утра… в поле… слепо…
Спите пчелы… и спите шмели.
30.6.21 – 2.7.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

В пожаре пурпурного пламени,
Солнце в растопленном золоте,
Село за лес подрумяненный,
В ярком и огненном ободе.
Краски зари, когда стухнули,
Розово – пыльным сиянием,
Дали вдруг тенями… рухнули…
С теплым и влажным дыханием.
Лишь над землей и неясная,
Солнце от ночи, где пряталось,
Стлалась полоска вся красная,
Невысоко меркла, плавилась.
С нежным оттенком вечернего,
Неба в низинах тяжелого,
В сизую мглу цвета вечного…
От света лунного, звездного.
Похолодел воздух сгустился,
Медом и травами влажными,
За горизонтом цвет с узился,
В миг за латунными сплавами.
Лунные, темные с золотом,
Краски волнистою линией,
В лес опустилися с холодом,
Ночь погрузили в уныние…
23.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

В этом расовом холоде, что то есть от покойника,
Нерв тоски и печаль, семи смертных грехов,
Злые в факелах улицы, в слепых пятнах… без дворника…
Море целое в ряд, обнаженных голов.
В масках кожи безумия, выйдя в поле железное,
С неподвижным умом и всего лишь, как тень,
Раса голыми пальцами, как оно… бессловесное…
Мнет, хватает войну, превращаясь в мишень.
В этом расовом холоде, я томлюсь от убожества,
Как расплавленный воск, догоревшей свечи,
Не равны мы… мы пестрые… второсортных нас множество…
Сохраняя себя… но утратив ключи…
На три четверти мертвые, жить и жизнью напуганы,
Арестанты домов… в тишине похорон,
В погибающей крепости, студнем глаз… убаюканы…
В пыльном зале суда, под партийный крюшон.
В толстой коже бумажников, эта раса холодная,
Наглой прет хромотой… кровенея в белках…
Чтоб твердело молчание, память дней… неугодная,
В скорлупе ледяной и изящной в речах.
Я в своем темном панцире, в этом расовом холоде,
Я замкнул и лицо, от гориловых глаз…
Обращаясь к заемному… Богу в краденном городе,
Полон грубых, злых сил… в ожидании рас…
22.6.21 – 28.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Я повторюсь. Как глина для вина. В кувшине,
На разных берегах, я выйду из земли,
И оглянусь на тень, свою я на жасмине…
Молиться на луну, не стану я в пыли.
Бездомный Бог вернет, расстрелянное небо,
И зазвучат мои, шаги по облакам…
Многоголосый рев, заткнется в стенах склепа,
Без денег, без часов и без иллюзий… сам…
Услышу снова я, застольный звон стаканов,
Над страхом высоко, пусть золотая кровь,
На темной стороне, как свечками каштанов…
Зажжет в глазах чужих, мир в доме… и любовь.
Я наконец найду, свой дом на дне вершины,
Там снова запоют, духовные стихи,
В непроходимый день… там зацветут… жасмины…
В удушливой среде, по берегам реки.
Огонь живой вернет, звон меди православной,
Соборный загудит, гул, звон с колоколов…
Бог в силе… в высоте… непостижимой, явной…
Безумье жалкое, смахнет как пыль с крестов.
Наступит время мне, испить медовой браги,
Под музыкальный гул, колоколов весны…
Я повторюсь другим… в лохмотьях пусть… бродяги,
И душу всю отдам, я Богу без цены…
21.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Аромат увядающих кленов,
Как похож он на запах вина,
Крепкий, нежный с ванилью пионов,
Будто в воздух разлит до пьяна…
Густым слоем шуршат под ногами,
Листья желтые в мертвом саду,
Покрывая дорожку цветами…
Пышным слоем спускаясь к пруду.
Пестро, ярко убрались деревья,
Для предсмертного пира к зиме,
Тон осенний смешав в ожерелья,
В разноцветной еще бахроме.
Синевою безоблачной неба,
Взор приятно ласкал теплый день,
Вдоль аллеи акаций я слепо,
Наступал с томной грустью на тень.
И во всем этом празднике смерти,
Под сплошным, полутемным шатром,
Я увидел куплет… на мольберте…
Сочиненный в саду мной… тайком.
19.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(из записок за 2012 год).

Сбегали зигзагами капли,
В оконном стекле от дождя,
Морщило лужи и зябли,
В мокром рябые поля.
Ветлы косматые рамкой,
В ряд окружали ставок,
Зеленью с серой огранкой,
Низко и наискосок.
А когда тужился ветер,
И поднимался к верхам,
К голым стволам старых ветел,
Мокнувшим по берегам.
Старый ставок вдруг вздувался,
Мелко, короткой волной…
Будто бежал вперед… рвался…
Как торопясь на покой.
И сединой серебристой,
Листья на ветлах, дрожа,
В миг, покрывались… пятнисто…
В рябь над ставком, мельтеша.
Косами блекло, бессильно,
К самой земле под дождем,
Кланялись ветлы… обильно,
Ветру и ночью… и днем.
Хаты ближайших селений,
Поле, деревья, леса,
В сером… и без вдохновений,
Виделись из под дождя.
Зубчатой, темною лентой,
В желтых заплатах… вдали,
Все мне казалось легендой…
Точно в туманной пыли.
18.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(Из записок за 2012 год, п.г.т. Ружин, Житомирская область).

По дороге пыльной, раскаленной,
Богомолец старчески бредет,
В светлый, жаркий полдень… утомленно…
Обожженный солнцем… все вперед.
Его тело просит тень и отдых,
Губы жаждут хоть глоток воды,
Глаза ищут рощиц трав зеленых,
Свежую прохладу и сады.
Вот и тень, приветливая елка,
Вот студеный у корней ручей,
И в воде зеленые иголки,
Все искрят от солнечных лучей.
Жадно пьет и долго Богомолец,
Промочив свой ковш из бересты,
Шепчет он, что это… чудотворец…
Сотворил всем жаждущим дары.
Над собой он слышит птичий щебет,
Тихий шелест уходящий вдаль,
Как шатер над ним прохлада стелет,
А ручей холодный льет хрусталь.
Засыпая в сладкую дремоту,
Он вдыхал смолистый аромат,
И во сне старик глотал все воду…
И шептал молитву невпопад.
Старика баюкал тихий шелест,
Замер лес облитый серебром,
Все слилось в одну лесную прелесть,
Ароматы, звуки, тени, звон…
Рассыпаясь, в ночь гремел над лесом,
Страстной песней звонкий соловей,
А старик под елочным … навесом…
Спал и видел маковки церквей.
18.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(К картине Нестерова Михаила Васильевича, 1888 года, «Пустынник», из записок за 2012 год).

В чаще старого, мрачного леса,
Над болотом стояла сосна,
Кочкам серым и мглистым… завеса…
В этом месте сыром и одна.
С детства солнца лишенная, света,
В ядовитом, болотном пару,
Она выросла черного цвета,
Искривленным уродом в лесу.
С пожелтевшей, иссохнувшей хвоей,
С безобразным, корявым стволом,
В волчьем, зимнем от голода вое,
В страшной стуже и ночью, и днем.
Под ее жидкой сенью, бесшумно,
Хищно в тьму пролетала сова,
У корявых корней в цвете лунном,
До болота скользила змея.
Когда ветер стонал по вершинам,
И рыдал в старом, мрачном лесу,
Гнулась низко сосна, вниз к трясинам,
И скрипела уныло в траву.
Как жить страшно! Как скучно! В болоте!
Видеть яркие волчьи глаза…
Быть лишенным тепла… в позолоте,
И не знать что такое роса.
Не заглядывать к солнцу с улыбкой,
Под сияющем небом весны,
Как же страшно в лесу быть… ошибкой…
Для болотной, корявой сосны.
Так шли годы и все повторялось,
В ядовитом болоте сосна,
Ниже, ниже к трясине склонялась,
В мрачной жизни из грязи и сна.
Красной ржавчиной от испарений,
Покрывалась и сохла листва,
В этом старом лесу… приведений…
Страшно жить… все роптала… сосна…
18.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(К картине Шишкина Ивана Ивановича, 1892 года, «Болото», из записок за 2012 год).

Когда имею право я на правду,
Вокруг меня кружат зло голоса,
И людоедов пляски по асфальту,
И запах лжи разносят два туза,
И лишь на темной света стороне,
Я вижу голос свой на простыне.
Я говорю как все… как можно чаще,
Но в думах сам, по своему… другой…
Быть болтовней, но все же настоящей,
Имею право даже под стеной…
И на губах имею вечный смех,
А на душе войну… и мир… и грех.
И вот молчит, кто дал… кто взял диктует,
Застрял в ушах обширный гул толпы,
Мишени для свинцовых поцелуев…
Зачем вам видеть правды… тридцать три…
Лишь только гнусный шепоток в углу,
Вам разрешен на земляном полу.
Читать молитвы за души злодеев,
И вечно клянчить у чужих дверей,
Той страховой конторы для халдеев…
Чтоб лез в живот руками лицедей…
В хозяйстве тли надевшей сюртуки,
И обреченностью где все тупы.
Я среди мух и приторных помадок,
Имея пятна сальные котлет,
Осатанел от правды… из тетрадок…
И не хочу свой прогибать хребет.
Как блохи буквы прыгают в гопак…
И рядом лай натравленных собак.
Глядят в упор на сусликов курганы!
На изобилие квадратных щек…
Где нос разбит… и кровоточат раны,
И роскошь правды взята на крючок,
Полуистлевший водит дама зад…
А голь с глазами в миллиарды ватт.
16.6.21 – 18.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Не привыкну я к этой земле,
Не набраться мне в яме терпения,
Я танцую свой танец… растения…
Меж небес и землею в петле,
Или грязью у птиц… на крыле.
На подносе моем пролит сок,
Мимо волки волочатся стаями…
И в погоне за ветром… за ямами,
Злые улицы топчут цветок,
На последний льют кровь лепесток.
Близко звякают связки ключей,
И назад всем повернуты головы…
Я умею молчать… я юродивый,
Молча жить и дышать без речей,
И молчком умереть… поскучней.
Не привыкну я к шарканью ног,
И к безумным глазам цвета желудя,
Поклоняться глубоко… у прорубя,
Носить яблоком выпуклый лоб…
К тучам из омраченных высот.
Благодарным всегда быть огню,
Как березе сожженной… обугленной,
Не привыкну я… и не могу,
Зубы стиснув, как клещ на бегу,
И с глазами змеи приголубленной…
Я как молния лучше блесну!
Я как гром оглушу свечи темные,
За оградой могилы бездомные,
Осветив как ту в мае весну…
Запалю свечи все… и уйду.
7.6.21 – 10.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Залиловела сирени кисть серая,
В ярком сиянии, солнца днем гулкого,
В парке большом и запущенном спелая,
После прохлады дождя неуютного.
Солнце веселое, в каплях лучистое,
На взгорьях выпало, радугой легкое,
Пало на кисти сирени… пушистые,
С чистого неба, но все же холодного.
На грудь земли зеленевшую, теплую,
Прыскали птицы из шали сиреневой,
Пели в кустах про сирень бесподобную,
Сладостно песни повсюду, уверенно.
И лепетала листва серебристая,
Солнце смеялось с лазури сияющей,
Травами пахла сирень… колосистая…
Яблоней белой, вином опьяняюще.
Грозди сирени, цветы запоздалые,
В шаль голубую мой сад закудрявили,
Под синим небом и сочные, алые,
На куст душистых роз каплями капали.
Розовым звоном звенели кустарники,
У хат веселых и мелом белеющих,
В скромности милой цвела в винограднике,
В бабочках белых, сирень лиловеюще.
30.5.21 – 4.6.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Играет май на струнах ветра,
Влюбленный в розу соловей,
В вечернем золоте пел щедро,
Со свистом песню средь ветвей.
И где то там дрозды трещали,
Сады погасли вдалеке,
Лишь щелкал он… один в печали…
Блаженно розе и заре.
И волю сладостно теряя,
Я средь осин и тополей,
Вдыхал в себя мотивы… мая…
А мне все щелкал соловей.
Он ликованьем щедрым, ярким,
Наполнил вечером мой сад,
В красе божественной… фиалки…
Влюбленный в розу… и в закат.
В лицо дул мягкий, сладкий ветер,
Белело празднично село,
Покойный был… и ясный вечер…
Трещал и цокал мне тепло.
25.5.21 – 30.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Когда падет моя глава,
На каждом камне каземата,
Взойдет весенняя трава,
Под небом каменным заката.
И ржавый ключ от всех дверей,
Откроет факельщиков лица…
Язык вертепа и тюрьмы,
Свинец… уже не пригодится.
Всему настанет свой черед,
И там… на темной колокольне…
В цветах оденет тело… черт,
Сладкоголосо в богомольне.
О небе скажут не пустом,
Все птицы черные и выси,
Что Бог живет там под крестом…
Без церкви темной… и без ризы…
По заунывным кабакам,
Патриотическая роскошь,
Червей предчувствуя из ям…
Чужой замкнет рот папироской…
Великой станет ночь нужды,
К стене залитой лунным светом,
Проложат добрые следы…
С мечтой, но не под пистолетом.
И по истоптанным плечам,
Живое… блеющее мясо…
Домой вернется… в храм… к свечам…
От ям траншейных и фугасов.
Нельзя зажечь словами всех,
И опрокидывая рюмку…
За шелк бичей… прелестниц смех,
Нельзя забыть о яме… думку…
Читать молитвенник глухим,
И прокаженным ставить клизмы,
Когда паду я меж руин…
В скотоподобии фашизма.
21.5.21 – 22.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

На эту грязь, осевшую на дно,
На этот мутный и гнилой осадок,
С невыразимым ужасом… в окно…
Смотрю на дичь и факельный припадок.
Как в черном тень вороньего крыла,
Безжалостно упала на каштаны…
Как забивают правду… в кандала…
На бред рабов горячечный и раны.
В душе и сердце холод у меня,
Как освещенный зимним, жидким цветом,
Растрепан бурей город мой средь дня…
Охвачен я тревогой пред рассветом…
Смотрю в упор, истории глаза,
А между сел мяукают мне пули,
Как стая псов все тявкают в слезах…
Колокола от жажды лжи… и дури.
Молчит лишь скрытно ненависть одна,
Молчать научен в слух я у речистых…
Мне ненавистны речи… у окна…
Глухой как пень оратор весь пушистый.
Тупая злоба скотская в умах,
Водоворот толпы… животной драки,
Я ненавижу днем и ночью страх…
И жить в углу коричневой собаки.
Смотреть на твари маленькой лицо,
И не иметь к погибшим благодарность…
Пусть лезут мухи в рот его… свинцом…
За эту грязь… за дно… и за бездарность.
18.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Ни стыжусь ни себя, ни других,
Даже ран рваных Бога убитого,
После пьяных ночей… и лихих…
Ни стыжусь и суда не умытого.
Ни стыжусь, ночью скатерть в вине,
По утрам ни стыжусь… и блевотины…
Косолапую честность на дне,
Деловитого хамства уродины…
В мышеловке брюхатую мышь…
С жеребячим по камере топотом,
Ни стыжусь я без Бога… без крыш…
В черноте задохнувшись от хохота.
Ни стыжусь, ни вина! Ни молитв!
Бог не нужен… опасен… Свободному!
В этот дьявольский миг… после битв…
Во грехе… все равно… неугодному.
Ни стыжусь чернокрылой судьбы,
Подымая вверх рюмку кабацкую…
В зашельмованном небе… звезды…
Ни стыжусь, а люблю ее бляцкую.
Кавалькады огромных клопов…
Среди многих мучительных шорохов,
Ни стыжусь… отдавая им кровь…
Обсыпаясь не пеплом, а порохом.
Ни стыжусь чешуи от морщин,
Не роняя слюны засыпающе…
Спелых дев ни стыжусь… ни мужчин…
Ни себя… ни других… в погребалище.
14.5.21 – 16.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Тихо закачались, шушукались деревья,
Наклонясь друг к другу, на клочке тени,
И зашевелились, вдруг от нетерпенья,
Взад вперед забегали они.
В самом деле ветер, пролетел над миром,
Это его шепот и органный гул,
Словно он спасаясь, от погони… мило…
Пыли клуб вдоль улицы надул.
Чернь перед глазами, прорезая воздух,
Свист уже почуяла земля…
Грозное, как видно, к небу не … по росту…
Что то надвигалось на поля…
9.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(из старых записок 2012 года).

Весь небосвод обрушился на землю,
Швырял в окно ушаты ледяной,
Живой воды с тяжелою капелью,
Благоухая в воздух и покой.
Я наслаждался свежестью стихии,
Разгулом туч, несущихся с высот…
Забыв на свете, все… я в эйфории…
Был упоен восторгом от красот.
Я не кричал и мне легко дышалось,
В себя прохладу впитывал мой сад,
И ночь, и мир, все рухнуло… смешалось,
И глубь, и высь сливались наугад…
Стонали сосны в роще сладострастно,
В единоборстве неба и земли,
А я в пивал все дивное… опасно…
Весь аромат в себя полей вдали.
Дождь проникал, как будто в мои поры,
Он с ветром вдруг, прорвался ко мне в грудь,
А гром ворчал… устало на просторы,
Притих и я… и ветер стих чуть… чуть…
9.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(из старых записок 2012 года).

Застонали под незримым и свистящим бичем бури,
Все прикованные корнями к земле,
И леса, сады, деревья от ветров и мощной хмури,
В дуновении расправились и мгле.
Мрак разверзся страшной бездной, сдвинув тучи с быстротою,
Кулаками ветер бил в мое окно,
Ветер вырвался из мрака, взвился в небо чернотою,
С черной башни рассвистелся за стеклом.
Я вскочил, в окно смотрела, ночь по новому зловеще,
Мне на встречу ночка вырвалась из тьмы,
И обдала меня злобно, влажным холодом… похлеще…
Дребезжа моим окном из темноты.
Тучи черными стенами, громоздились над землею,
Грозным гулом прокатились в вышине,
Что то бешено промчалось из конца в конец по небу,
И незримо застонало в стороне.
Наверху вдруг полыхнуло, пламя яркой белизною,
Раскололо небо до земли огнем,
Следом грохнул гром, вниз рухнул, опустился пеленою…
И под натиском прорвался в мир дождем.
Зашумел с высот ручьями, водопадами нахлынул,
Ветер яростно лицо мое хлестал…
Как канатами сырыми, дождь стегал небес вершину,
Диким зверем озарял в саду оскал…
9.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(из старых записок 2012 года).

Чернел в окне открытом, прямоугольник ночи,
Темно было с наружи и внутри,
И в комнате и в мире, мерцали очень, очень…
Лучи луны, блуждавшие одни.
Я подошел все ближе и блик зашевелился…
За тучами скрывался лик луны,
Непостижимо ярко, свет лился, лился, лился…
Неслышно в спящем доме, сквозь тучи… вышины.
Сквозь потолки и двери и облачком тумана,
Предвосхищенно в грезах и мыслях, снах моих…
Таинственным, манящим, мерцаньем бездны… храма…
Поблескивал в верхушках черемух и был тих.
9.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(из старых записок 2012 года).

Из звезд зеленая вуаль,
Как злобный глаз кошачий рядом,
Луна поблескивала вдаль,
Фосфорецируя нарядом.
Все тускло было на верху,
Дразняще, призрачно… опасно…
И тяжело как на духу,
Дышала ночка сладострастно.
Светя, дразня последний свет,
Еще от солнца задержался,
Но темный зной с чужих планет,
Залег на землю и остался.
И я притронулся к траве,
Она была суха как щепка,
Огнями синими в руке,
Трава потрескивала резко.
Беззвучно мне давили грудь,
Свинцовый зной, вся тяжесть неба,
Мне этот гнет… не обмануть…
Не в силах вынести… без света…
9.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(Из старых записок, август 2012 года).

Я удушье терпеть не могу,
Не хочу изнутри и извне…
Запах приторный, жирный в углу,
Каждый шорох в чужой тишине.
Во мне кровь как пурпурный туман,
Застилает сознание в зной,
Меня близость к упавшим от ран,
Придавила вдруг на мостовой.
Широко распахну я окно!
Воспаленный впущу глаз луны!
И прохладу, простор… заодно…
В ободке красном с трепетом тьмы…
8.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Ночь раскинулась над хатой,
В темноте тонула степь,
Чернотой блестело небо,
И холмов далеких цепь.
В мраке не было прохлады,
Чернота как мокрый мох,
Я, забытый, у ограды…
Взгляд луны застал врасплох.
Как испарина больного,
Влажность пала на поля,
Пар молочно – белый долго,
Шел с полей и на меня.
В духоте мглу озаряли,
Вспышки молний вдалеке,
А я чувствовал… усталость…
В этом диком уголке.
Руки, ноги как чужие,
Жажда ластилась ко мне…
Ночь томительно немая,
Мягко льнула в тишине.
Обволакивала страстно,
Нежно гладким камышом,
Целовала щеки влажно,
У ставка… и голышом…
7.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Оглянись, входя в дом, этот дождь навсегда,
Черный город и грязные прелести,
Коромысло весов, скотный двор у суда,
Ядовитая роза… и челюсти…
Прежде чем я усну, на уютный кошмар,
Оглянись на подковообразные…
Рты бегущей толпы, на косой крест и жар,
На потоки голов безобразные.
Ты на праздник шутов и обитель теней,
На мою оглянись душу смутную…
На мою не холодную кровь у дверей…
Забери мою жизнь… многопудную.
Оглянись на потухший костер на снегу,
Оглянись! Ты бегущий по лезвию!
Тот, кто слышит меня, выстрел твой… в пустоту…
И твой дом у дороги к возмездию.
Оглянись, ожидая в надежде прилив,
На смотрителей дома публичного…
Кто убил, ты узнаешь, меня… за мотив…
Крылья песни моей… и Всевышнего…
Когда прошлое есть! Оглянись! Впереди!
Там дорога назад приоткрытая…
Достучись до небес… оглянись по пути,
Снов пещера пока незабытая.
4.5.21 – 6.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.

Я мечтал бессильно, о дождях и грозах,
Ожидав безвольно с верой перемен,
Но мечтать не стало, сил, терпенья… в розах…
Лишь в тупом томленье, душный бред и тлен.
Сохнущие травы, испаренья леса,
И немилосердный диск – шафранный глаз…
Все вокруг затихло, знойная завеса,
Испарила воздух, сок земли в тот час.
Мне уйти хотелось, в лес где в синем тени,
Скрыться от шафранных, знойных чар небес,
Полежать, спасаясь на цветах сирени…
Чтобы жгучий воздух в полусне исчез.
Я в полоске тени, жался ближе к клену,
Солнце подползло к моим рукам,
Без желаний, воли, веры к небосклону…
И в тупой истоме к небесам.
Растопилось время, в зной неумолимо,
Растворилось в жарком полусне,
Таял час бездумно, в воздухе незримо,
Я все это чувствовал извне…
6.5.21, Киев, хутор Отрадный, карантин.
(2012 год. Из старых записок, Ружин, Житомирская обл.)